Пробное тепло

Долгое, аномально тёплое лето зашло слишком далеко в своих планах. Оно сместило осень аж на месяц,
Листья на деревьях, казалось, были защищены от опадания, что-то невидимой рукой держало их на местах, и они, лишь слегка засохнув по краям, продолжали держаться на ветках, не начиная желтеть.
 И только теперь, в последних числах сентября, лето решило отступить, передав бразды правления самой, что ни на есть, настоящей осени.
Та же, в свою очередь, резво взялась за свои права, первым делом нагнав тучи с дождём в столицу.
Люди, отвыкшие от зверств природы, очень огорчились. Они и представить себе не могли, что всё кончится таким образом. Многие, что называется, сошли с рельсов, или слетели с катушек. И действительно, кто бы мог подумать, что именно в самом конце сентября, двадцать пятого числа, наступит осень? Ведь такого ещё не было никогда, ни разу, ни в истории этих мест. Всегда, с самого начала сентября, наступала осень, шёл дождь, дул ветер, сдувая всю одежду с деревьев, застенчиво, каждый раз, словно это впервые, прикрывавшихся своими голыми ветками от несущихся мимо них машин, и озверевших от множества напяленных на них одежд, пешеходов.
Осень в этом году пришла почему-то не так, как она это делала всегда. Она наступила неожиданно. И неожиданность её заключалась, прежде всего в том, что все расслабились, поверив в то, что лето теперь будет всегда, что оно не уйдёт, ведь уходить ему нужно было именно первого сентября, когда Москва встаёт, как по мановению волшебной палочки, в автомобильных пробках.
Просыпаясь каждый день в одно и то же время, и собираясь на работу, Москвичи настолько вошли в ритм тёплых, летних деньков, когда не нужен был зонт, куртки, и даже лёгкие кофточки, что многие не смогли справиться с ситуацией и впали в депрессию, а некоторые из них обратились к психологам.
И только Сергей один знал о том, что лето вскоре сдаст свои права. Он не то, чтобы верил. Нет, скорее он, в глубине души хотел этого, несмотря на то, что жить так, в однообразье нескончаемо долгих, теплых, солнечных, но, при этом, таких бледных дней, мне было всё же комфортно и тепло.
Сергей не мог позволить себе тогда расслабляться. Что-то давило на меня с такой силой, что он не мог передвигаться быстро, так, как делал это ещё совсем недавно, весной, когда ездил на работу из дома на велосипеде. Наверно это был край. Самый край, тот предел, после которого уже и нет смысла идти дальше. Так бывает у многих. Некоторые называют это проблемами среднего возраста. Но, мой, так называемый, средний возраст, давно прошёл. В следующем месяце он должен был справлять своё пятидесятилетие. И всё, то, что не позволяло мне двигаться дальше, скорее всего вырастало из самой этой цифры 50. Пятьдесят долларов, пятьдесят евро, пятьдесят лет, пятьдесят километров в час, пятьдесят процентов вероятности. Пятьдесят, как обнадёживающее звучит эта цифра. Сколько в ней скрыто хорошего, дорогого, и нужного.
Сергей дорабатывал последние дни в своём проектном институте, где проработал около двадцати двух лет. Ему не было уже грустно от того, что закончился целый период в его жизни. И он прекрасно понимал, что больше в этой стране никому не нужен со всеми своими знаниями. И вовсе не потому, что ему уже пятьдесят лет. А только лишь из-за того, что сами эти знания уже не нужны были в современной действительности, которая окутала нас так незаметно, пока мы делали, каждый своё дело. Всё перевернулось с ног на голову. То, на что мы опирались, вылетело у нас из-под ног, и взмыло в небеса, вместе с верхним, достаточно толстым слоем земли, а то, что было у нас над головой, опрокинулось в эту, возникшую от резкого переворота, яму.

На улице становилось с каждым днём всё холоднее и холоднее. Сергей упорно сопротивлялся погоде, делая ей вызов своей одеждой, стараясь всё же не надевать на себя лишние вещи, в которых мне к вечеру было бы жарко.
Но, с каждым днём становилось на градус меньше и меньше. И ветер, в свою очередь, не хотел оставаться в стороне от этого, пригоняя всё новые и новые партии облаков с севера.
В квартире падала температура.

- Серёж, у меня дома холод собачий, - сказал мне брат, когда он, как обычно позвонил ему, по дороге от метро до своего дома, чтобы побеседовать с ним, и обсудить то, что у каждого из них произошло за день.
- А у меня даже с открытыми форточками тепло. Я хожу в одних трусах, - ответил ему Сергей.
- Это потому, что у тебя дом хороший, не то, что у меня, - ответил брат.
- Но у меня же стены тоньше чем у тебя, - возразил Сергей.
- Да, тоньше. Но, в них есть утеплитель, в отличие от моих, которые полностью состоят из керамзитобетонных блоков, - сказал брат.
Он был женат так же, как и Сергей два раза. Оба раза инициатором разводов был не он. У него, как и у Сергея было двое детей. Последние годы он жил один, в своей малогабаритной однушке. Год назад он вышел на пенсию, и теперь не знал для кого ему жить. Работа закончилась. Ходить не нужно было никуда, кроме магазина. Дети выросли и обзавелись семьями. Жёны давно забыли о нём. А все его бывшие женщины отвернулись от него.
Ему, так же, как и Сергею не хватало тепла в квартире. Но больше чем Сергею, который не терял надежды на то, что ещё найдёт кого-нибудь. Он же уже разочаровался в том, что это возможно.
Что-то общее объединяло их. И это, что-то заключалось в неумении создать семью. Ни у него, ни у Сергея это не вышло. Разница в возрасте позволяла Сергею надеяться на то, что всё же, что-то ему ещё и удастся, но долгие годы неудач, говорили о том, что надежды нет.
Что делает мужчина, когда остаётся один?
Конечно же пьёт? Ответят, практически все. И будут так же практически правы. Но не на сто процентов.
Одному, конечно же тяжело, но жить можно, даже если при этом и не пить. Ответил бы им Сергей. И так же был бы, при этом прав.
Практически, потому, что именно не на все сто процентов. Не пить очень тяжело, особенно если ещё и не курить. Год назад, Сергей начал пить. Не много. Сначала чекушку вечером, и не каждый день. Это его испугало. Он, было прекратил такое безобразие на пару месяцев, но, потом, опять вернулся к нему. Но вернулся не просто так, а ещё и усугубив. Доведя до двухсот пятидесяти грамм каждый день. Ведь Рубикон был уже перейден.
Ничего, вот уволят меня окончательно, найду тогда работу, а потом и женщину, и тогда-то точно брошу пить. Да и не пью я вовсе. Разве это много, чекушка в день? Нет! Это то, что ещё можно себе позволить. Вот я и позволяю. Вон, брат, ещё и не столько позволяет себе. Точнее позволял, до тех пор, пока не женился второй раз. Думал Сергей.

Так и повелось с того дня и практически поныне. Каждый день он выпивал по двести пятьдесят грамм водки. И на следующий день чувствовал себя хорошо. Ведь это не пятьсот, и даже и не четыреста, и не триста, а всего лишь, каких-то двести пятьдесят.
Вон, мой друг, который к тому времени уже умер, пил вообще по два, три литра в день, и ничего себе, как огурчик. Так Сергей себя успокаивал. И это продолжалось вплоть до прошлой недели, когда он сказал себе. Всё, хватит! И перестал покупать горючее в «Пятёрочке». Нет, он не бросил пить, прекрасно понимая, что всё равно когда-то вернётся к этой привычке. Он просто временно прекратил. Не называя себе тот срок, который собирался продержаться. Ведь, если бы он был коротким, то как бы он выглядел в своих собственных глазах? А, если наоборот длинный, то как бы тогда снимал стресс, когда он наступил бы в очередной раз?
Поэтому Сергей сказал себе, что временно не пьёт. И не стал пить.
С того момента прошла уже целая неделя. И ему вовсе не хотелось покупать себе водку. Он начал спать по ночам. Не очень хорошо, постоянно просыпаясь, но всё же именно спать, а не дремать, чтобы потом не ходить целый день, как зомби, с огромными фиолетовыми синяками под глазами.

Войдя в квартиру, Сергей понял, что уже с открытыми окнами и не поспишь. К вечеру, как только спряталось за горизонт солнце, и наступили осенние сумерки, в квартире резко стала падать температура. Выскочив из-под одеяла, он закрыл форточку у себя в комнате и на кухне. К утру теплее не стало.
Проснувшись он залез в Яндекс, посмотреть погоду на сегодня.
+6, ночью, и + 11 днём, дождь. Прочитал он.
Вот и она. Настоящая осень.
Но, сильно утепляться он не стал, ограничившись, как и вчера пиджаком и поверх него короткой курточкой, по пояс, едва прикрывавшей его.
Выйдя на улицу, он понял, что поступил правильно. Это ещё не она, во всей своей красе, а только самое её начало. Но спать всё же уже надо с закрытыми окнами.

Неделя, тянулась как жевательная резинка, и теперь уже приближалась к концу. В пятницу вроде бы даже и было некое подобие ясного неба, но к вечеру опять пришёл холод.
Сергей убежал с работы рано, так, как не было смысла оставаться там до конца рабочего дня.
Сегодня его первый раз вызвали в отдел кадров по телефону.
Многие уже побывали там, и некоторые неоднократно. Людей сокращали. Сначала выдавали уведомления, потом предлагали подписывать согласие на микроскопические оклады. В общем делалось всё то, что обычно происходит в самые последние дни любого, разрушенного предприятия. Это сейчас происходило в стране повсеместно.

- Серёж зайди к нам в отдел кадров, - сказала Сан Санна. Ранее начальник отдела, а теперь, вот уже несколько начальников подряд, исполняющая функции их зама, так, как она не могла оказываться всё время членом прикормленной команды часто меняющихся директоров, но имела сговорчивый характер, и поэтому оставалась не уволенной, а только лишь слегка подвинутой со своего насиженного годами места.
- Всё! Увольняете!? – обрадовался он. Ведь его, собственно уже и уволили ещё месяц назад, выдав уведомление, но, потом, всё, как-то забылось, и он продолжил ходить на работу, сам не зная зачем. Он понимал тогда, что раз бежать некуда, то надо сидеть до самого конца.
И вот сегодня, он видимо и настал для него. Он давно, впрочем, как и все те, не многие, кто ещё оставался в институте знал, что мог быть вызван в любой момент.
- Нет. Всё нормально. Просто зайди. Тут ничего страшного, - успокоила она ему.
- А, что же тогда? – поинтересовался он.
- Зайди и узнаешь, - ответила Сан Санна.
- Хорошо. Иду, - подчинился он.
- Всё Лёш, кадры вызывают. Час пришёл! – сказал Сергей Лёше, загадочно улыбаясь, проходя мимо него к двери из их комнаты.
Лёша ничего не ответил. Только посмотрел мне в след.

- Привет. Заходи, садись, - сказала Сан Санна ему, когда я вошел в отдел кадров.
- Ну, и, что же тогда может быть у вас ко мне, если не вопрос увольнения? – спросил он.
- Дело такое. Руководство решило всех начальников мастерских и их главных инженеров перевести на должность ниже, на ГАПов, и ГИПов, но оклад оставить тот же. Будет две бригады. Конструктивная и Архитектурная, - объяснила ему она.
- Понятно, - ответил он спокойно, так, словно ждал именно такой новости, так, как давно уже знал о том, что всё идет к этому.
- Подпишешь бумажку о согласии? – спросила Сан Санна.
- А если нет? – деланно ломался он.
- Тогда уволим через два месяца, но с выплатой за две недели всего.
- Почему не за два месяца? – притворился удивлённым Сергей, хотя его уже ничего, казалось бы, и не могло удивить в этом разваленном институте.
- Потому, что отказался от понижения. Всё по закону, - пояснила Сан Санна.
- Хорошо я практически согласен. А как же другие? – ответил он.
- Многие подписали. Кто-то думает до понедельника. А кого-то мы ещё и не вызывали. Но, ты же сам всё прекрасно понимаешь? Теперь бежать некуда. Везде плохо. Поэтому лучше подписать и сидеть тихо, пока совсем не уволят, - высказала своё мнение она.
- Хорошо, а можно мне тоже до понедельника? – спросил он её, прекрасно понимая, что всё равно подпишет, так, как давно уже понял, что не будет уже востребован так, как раньше в своей среде. И дело тут вовсе не в возрасте, а прежде всего в том, что он слишком много знает в профессии, а это уже не просто никому не нужно, а ещё и опасно для того уровня, на котором сейчас принято проектировать.
- Да. Только в понедельник обязательно зайди сам ко мне. Если подпишешь мне не надо будет эту бумажку об отказе на тебя готовить.
- Тогда я пошёл. Но, я практически согласен, - сказал Сергей на прощание.

Эта осень была не просто запоздавшей, она, как бы оттягивала морозы, смягчала сам переход между временами года, чтобы не травмировать тех людей, которые параллельно с ней, так же плавно уходили из профессии.
Сергей начал понимать то, что он не нужен, ещё тогда, ища себе работу, обошёл несколько предложенных ему по знакомству, проектных контор. Теперь нужны были, прежде всего, исполнители. Люди, умеющие принимать какие-либо решения самостоятельно, пугали руководство, и от них избавлялись, как от конкурентов.
Только в одном, чудом выжившем ещё проектном институте, его директор, по знакомству, предложил Сергею работу в соответствии с его должностью, руководителя проектной мастерской. Но с одним условием, если он сам найдёт себе заказы. Поначалу он обрадовался в надежде на то, что сможет принести пользу своими знаниями и опытом, там, где ещё работали от души, по-старому. Но заказы он так и не нашёл. Точнее он мог урвать только то, что сделать в предлагаемые сроки не смог бы даже целый проектный холдинг. А уж он-то и тем более, с его микро проектным бюро, создаваемым буквально из остатков, не пристроенных специалистов, которых он научил, когда-то всему нужному в профессии, и которые ещё не успели, куда-то пристроиться.
И сегодня, после похода в отдел кадров Сергею стало, как-то особенно легко. Он понял главное – ему не хочется выпить. Ему это больше не нужно.

Сергей подкрался к их с Лёшей двери, и резко открыл её, чтобы напугать его.
Но, внутри он был не один, а с начальником местного профсоюза. Галей.
- А, что это вы тут делаете вдвоём? – спросил он, растерявшись и поняв, что его манёвр не удался.
- Мы тут тебя ждём, - сказала Галя и с улыбкой посмотрела на него.
- Да Серёж. Как ты сходил? – спросил Лёша
- ГАПом предлагают, с сохранением оклада, - сказал он.
- Вот видишь! Я так и думал. Мне ещё вчера предложили, я просто не успел сказать тебе Серёж, - сказал Лёша, глядя на Галю, а потом уже на Сергея.
- Серёж пошли сегодня домой пораньше, раз им всем уже наплевать на нас? – сказала ему Галя, ведь им с ней было по пути.
- Пойдем. Тут уже делать нечего, - согласился с ней он.
- Весь институт уже знает о том, что вызывают, - сказал Лёша.
- Да, и ещё пятьдесят человек уволят. Уже половину оповестили, - добавила Галя. Она видимо и зашла к ним в комнату, чтобы сказать об этом, но не застала Сергея. И узнав от Лёши, что Сергей вызван в отдел кадров, решила дождаться его возвращения.
Этого все ждали. Раз в два месяца по пятьдесят человек. Это уже два года, как длится. Народ привык. Да и есть ли он уже, этот народ? Никого не осталось, - сказал Лёша.
- Я зайду за тобой через десять минут. Собирайся пока, - сказала она и вышла из их комнаты.

Домой Сергей пришел в эту пятницу рано. Ему почему-то нестерпимо захотелось Лопарского рыбного супа из Сёмги на молоке, и он зашёл в магазин «Пятёрочка», который всего лишь в ста метрах от его дома.
Сергей умел готовить очень много видов супов, и этот, рыбный, уже давно присоединился к той длинной веренице.
Готовить он не любил и делал это, прежде всего, только ради того, что приготовление пищи – процесс творческий, а как раз его-то ему и не хватало последние два, три года.
Он, приготовил его быстро, как на автомате, и лёг в постель под одеяло. В квартире было холодно. Сергей закрыл окна, когда ещё вошел в квартиру. Но теплом она не наполнилась от этого. Съев две тарелки супа, он полез в интернет, где и провёл еще пару часов, постепенно начиная понимать, что его нестерпимо тянет ко сну.
Он выключил компьютер, погасил свет. На часах было что-то около семи вечера. Но, на улице уже темнело. Шел дождь.
Он уснул.
Кошка пришла к нему и залезла под одеяло. Она была ещё менее приспособлена к холоду, чем он. Ведь она не носила на себе шерсть.
Юка, Донской Сфинкс.
Она долго утаптывалась под одеялом у него в ногах. Там ей было теплее всего. Наконец устроившись она погасила свет, и сказала:
- Я сплю. Сильно не крутись, а то задавишь меня. Я же ещё только подросток.
Сергей спал последнее время на животе, расставив руки в стороны.
- Хорошо Юка, - ответил ей он.
 Они уснули.
В комнате было холодно. Но под одеялом стояла жаркая, южная ночь. Тридцать девять градусов, местами около тридцати пяти. Тридцать девять, потому, что температура тела у лысых кошек, как раз такая. Это словно в СПА отеле, с бассейном, с сорокаградусной водой.
Словно в фильме «Асса» Крымов говорит киллеру, который уже убил главного героя:
- «На, возьми, тут три тысячи, без малого. Я буду должен», - вспомнилось мне.
Всегда должно чего-то не хватать, иначе не ощущается так полнота приобретения.
Сергею стало жарко. Он откинул слегка одеяло, проснувшись от того, что весь вспотел. Но тут же дикий озноб пронзил его своими иглами. Он, ещё полностью не успев проснуться, укутался им по плотнее.
Как этот всё странно. Под одеялом жарко, а вне его – жуткий холод. Подумал он.
Через пять минут он уже спал снова. Но проснулся через некоторое время по той же причине. От страшной жары. Он скинул с себя одеяло, скорее машинально, забыв о том, что ощутил всего каких-то полчаса назад. Холод пронзил его и проявился в нём страшной дрожью.
Как же это такое может быть? То нестерпимо жарко, то жутко холодно! Подумал он и понял, что хочет в туалет.
Но, как же это осуществить.? Ему показалось, что, как только он вылезу целиком из-под одеяла, холод схватит его в свои беспощадные руки и сожмёт в объятиях до хруста его костей.
Юка забралась поглубже под закинутое на бок, им одеяло, и устроилась там поудобнее, не спрыгивая на пол, как она это делала обычно, в другие, тёплые ночи.
Он искал в темноте свои тапки. Но, ему становилось всё холоднее и холоднее. Нет, пойду босиком. Ну их нафиг! Решил он и буквально побежал по холодному полу в туалет.
Озноб охватил его всего.

Первый раз такое с ним случилось ещё в армии, в 1987 году. Дело в том, что тогда было принято, в зимний период, для закаливания бойцов водить их в столовую, для принятия пищи, без шинелей, или бушлатов. Просто в так называемом «ПШ», форме одежды для внутренних помещений.
Он вспоминал, что никто даже и не задумывался тогда над тем, с какой целью так поступает их старшина. Но, болели они тогда действительно мало. И болезни в основном все были от грязи и сырости. Приморский край славился своими индивидуальными климатическими особенностями.
Именно тогда он в первые в жизни ощутил этот, так называемый озноб, который не проходил и тогда, когда он оказывался в теплом помещении. Холод словно проникал вовнутрь тебя и постепенно заполнял собой каждую твою клетку, сгущая, но, не замораживая до конца твою кровь. Эта изощренная пытка, с помощью которой пыталась заявить о себе местная природа, запомнилась ему тогда на всю жизнь. В их казарме, зимой было не более тринадцати градусов, и тогда он уяснил для себя, что пар изо рта начинает идти только когда температура опускается до этого магического числа. Причём чем ниже падает уровень ртути в термометре, тем сильнее валит пар изо рта, носа, и даже вспотевших волос на голове, если ты снял шапку после долгой, физической работы где-то на просторах его кадрированного полка.
Кто его знает, может быть нечто похожее испытывает человек перед тем, как замёрзнуть навсегда, заблудившись в лесу, или вынужденный ночевать в чистом поле, не имея с собой ни спичек, ни тёплых вещей?
Тогда, когда уже не помогает ни бег, ни тяжёлая, физическая работа, организм, как бы говорит нам тем самым:
- Я больше не могу!
Но, мы и сами об этом знаем, но именно от этого дикого, пробравшего тебя насквозь озноба и наступает какая-то неуправляемая паника. Если ты находишься рядом с помещением, то хочется бежать туда, в него, где есть батареи, которые несмотря на то, что нагревают его до тринадцати градусов, всё же именно тёплые. Если же ты, где-то в поле, лесу, на дороге, то хочется прислониться к чему-нибудь и просто так стоять, ощущая при этом себя деревом, камнем, льдом, или снегом. Иными словами, всем, что уже не способно никогда выделять тепло. Но, в таком случае паника пропадает. Она уходит, отпускает тебя, и становится легко, и свободно.
Батареи же не столько греют, сколько придают надежды на то, что где-то в этом мире всё же есть ещё тепло. Немного, но есть. Надо только суметь впитать его в себя, как промокашка влагу. Но его катастрофически не хватает. Ты ложишься на батарею прямо в верхней одежде. В бушлате, или в шинели. Начинает казаться, что даже если ты вот так вот будешь лежать, обняв её целую вечность, она всё равно не согреет тебя, настолько ты промёрз изнутри.

Потом, уже много лет после армии, он пережил первый раз такое же ощущение у себя на даче, когда приехал туда за день перед новым годом, чтобы расчистить проезд для машин завтрашних гостей, и растопить печь в доме. Сергей её сделал сам, разобрав ту, что сложил до неё настоящий печник, так, как она уже вся потрескалась от частых топок без плавного перехода от летнего режима на зимний. Её топили всегда в экстремальном режиме, раскачегаривая от минусовой температуры, до настоящего жара. Ему удалось сделать лучше, аккуратнее, и долговечнее. Но, всё равно, для того, чтобы протопить дом, до температуры, хотя бы градусов восемнадцать, печке требовалось около тринадцати часов.
Он, к тому времени еще жил со своей второй женой, но, что-то уже говорило ему, что развод неизбежен. Нет, они не ссорились. Но постоянно нарастающая недосказанность накапливалась в их отношениях. Он приехал на дачу не столько подготовить дом к празднованию нового года, а скорее ещё и для того, чтобы побыть один на один, среди подмосковной природы. Всю свою жизнь он оставался один, и в первом браке, и во втором эта судьба постигла его снова. Даже на лыжах он любил ходить один. Не столько от того, что не хотел никого с собой брать, сколько для того, прежде всего, чтобы иметь возможность поймать какие-то нужные ему ответы в самой атмосфере зимней природы Измайловского леса.
И эта предновогодняя, его поездка на дачу, запомнилась ему, прежде всего холодом, который не просто окружил его там, в тот вечер, но видимо и не собирался уже никогда покидать в жизни. Холод был не просто познан на дальнем востоке, но и привнесён им в нынешнюю жизнь.
Армия стала лишь малой, сильно сконцентрированной копией окружающего мира, то, что ему удалось узнать там о себе, теперь распространялось здесь в его нынешней жизни, оставляя одиноким и обособленным от всего окружения. Он надеялся согреть себя в тепле семьи. Но это оказалось невозможным для него и в этот раз.
Намахавшись лопатой на холодном декабрьском воздухе, он снял куртку, так, как ему было очень жарко. Сергей бегал с улицы в дом, и потом опять на улицу, подбрасывая дров, и тут же убегая на снегоочистительные работы. Тогда ему казалось, что если он будет продолжать работать так и дальше, то никогда не замёрзнет, так, как сильно разгорячён. Но, не тут-то было. Ближе к вечеру он понял, что промёрз изнутри, и спасти его сможет только баня, которую он тут же и растопил. Теперь ему приходилось топить сразу две печки, бегая из дома в баню, через улицу, не накидывая ничего сверху, так, как он уже к тому времени расчистил дорогу от ворот садово-дачного товарищества к дому, и сидел перед начинающей согреваться печкой.
Первый приступ озноба прохватил его уже тогда, когда он практически заканчивал расчищать дорогу, и уже кидал снег в сторону от дома, чтобы прорыть в нём качественную дорожку, ведущую от калитки, до входной двери.
Неожиданно на него набросился страшный озноб такой силы, что будь на его месте кто-нибудь другой, менее подготовленный к такому повороту событий, он бы давно уже бросил лопату и сев в машину, ломанулся в город, к себе на квартиру.
Но он так не поступил, так, как здесь ему было, не смотря ни на что – всё же лучше.
Зайдя в дом, посмотрев на градусник, он понял, что на нём уже стабильные восемнадцать градусов, полчаса горит печь в бане, и что осталось до того момента, как в ней температура поднимется хотя бы до восьмидесяти градусов, не более часа. Надо было просто потерпеть.
И он терпел, так, как знал, что спасение его уже не за горами.

Прошёл ещё час.
Раздевшись, Сергей вошел в парилку, где термометр, находящийся на противоположной от каменки стене, показывал стабильные восемьдесят градусов. Он не любил сильно топить, и летом парится всего лишь при пятидесяти градусах. Для зимы восемьдесят, более, чем достаточно.
Присев на нижнюю лавку, он стал ждать того момента, когда появится пот. Но он не только не появлялся. Нет, наоборот. Ему было холодно, и опять начался этот озноб. Он шёл, как бы изнутри. Так, словно он уже промёрз насквозь, и лёд, слегка растаяв снаружи, в глубине и не думал этого делать.
Тогда он не смог облиться холодной водой. И поливал себя той, что нагрелась в ведре, которое он загодя поставил на каменку. Такое было с ним первый раз в жизни. В армии он не мог прислонится ни к чему такому тёплому, как тот воздух, который был у него здесь, в парилке.
Он подумал, что если даже сядет на раскалённые камни, то просто сожжёт себе попу, но всё равно не сможет согреться изнутри.
Сергей просидел в парилке около часа, не желая даже высовывать на улицу голову, и только тогда появились первые намёки лёгкого пота. Так, словно в бане было всего лишь сорок пять градусов.
Он переночевал тогда в хорошо протопленном доме, согревшись под тремя одеялами только к утру. На следующий день приехали гости, справлять новый год. Он не заболел тогда. И, наверно благодаря только тому, что просидел в бане три раза по три часа. И только на третьей ходке почувствовал, что согревается изнутри.

Сейчас, ночью, в его квартире, где было, он думал, не ниже двадцати градусов тепла, ему было так же жутко и нестерпимо холодно, как и тогда на даче, в преддверии нового года. Ему было страшно. Он быстро вернулся по тёмному коридору обратно в спальню, и прыгнул под одеяло, помня, что там спряталась от мороза его Юка.
Он укутался одеялом с ног до головы. Кошка явно приветствовала это его решение, издав соответствующий ситуации звук одобрения.
Не прошло и минуты, как ему опять стало жарко, и появился пот.
Не, ну, так просто не может быть! Где же тогда середина? Та самая середина, при которой комфортнее всего? Где она может быть? Ведь я и так заправил в пододеяльник неделю назад, когда менял постельное бельё, лёгкое, летнее одеяло. Почему же под ним так жарко? Не понимал он ничего.
Нет, уж лучше я буду спать в жаре, чем раскрываться в эту проклятую ночь, когда и нестерпимо холодно, и жарко одновременно. Думал он, засыпая на, очередные полчасика, чтобы потом опять проснуться и почувствовать этот дикий холод, непроизвольно раскрывшись во сне.
Может быть виной всему именно то, что вот уже около недели, как он перестал выпивать свою дозу водки на ночь? Подумал он, и опять уснул, уже в который раз.
В трубах стояков отопления, еле заметно прожурчало. Кошка под одеялом, пошевелила ухом. Наверно показалось. Подумал он, и уснул опять.
Так незаметно наступил рассвет. Он в конце сентября поздний, но от этого не менее радостный. Он лежал под тёплым, тонким одеялом из ИКЕА, и думал о том, уснуть ли ему ещё пару раз, или всё же вставать и идти согреваться от такой контрастной ночи в тёплую ванну.
Нет, нет сил ни на что. Понял он. Но, почему? Почему их нет? Он ведь не разгружал вагоны, не колол дрова, не таскал кирпич. Он просто спал. Пусть даже и с постоянными пробуждениями, но он выспался и это отчётливо чувствовалось. Сладкая истома переливалась по его телу. Но, в том-то и было всё дело, что она как бы менялась местами с неимоверной усталостью, которая так же перекатывалась в нём из одного его края в другой.
Нет, тут всё же, что-то не то. Этой ночью он что-то перемалывал в своём спящем сознании, и каждый раз, когда просыпался, не мог вспомнить, что же именно, так, как ему тут же становилось нестерпимо холодно.
Но, что же тогда сейчас, с утра, так сильно давит на него, создавая полную иллюзию того, что всю ночь он работал?
Ему казалось, что какие-то давние его грехи собрались здесь, в стенах этой комнаты, и чего-то ждут от него. Но, он каялся за каждый из них! И, всё же ему казалось, что они хоть и будут прощены ему, никогда не покинут его памяти.
Две его бывшие жены, с которыми он развёлся, невидимо присутствовали в этой комнате, которую он называл своим кабинетом, несмотря на то, что это была всего лишь спальня. Сначала появилась первая, и села на краешек кровати у окна, а затем и вторая, так же тихо присев на противоположный. Таким образом, словно они не знакомы друг с другом.
Они ничего не говорили, да и он их собственно не видел наяву, скорее даже они ему снились. Но он понимал, что они здесь. Более того, все те женщины, с которыми он когда-либо был близок, так же появлялись здесь, одна за одной, и каждая находила в этой холодной комнате себе своё место.
Они уже не только сидели на кровати, так, как, несмотря на то, что она была очень широкая, место всем не хватало. Некоторые стояли у стен, одна у окна, смотря куда-то вдаль, поверх стоящего напротив такого же, как и его, дома.
Он не мог их видеть глазами. Но он не просто чувствовал их дыхание, ему казалось в это время, что он понимал их мысли, желания, помыслы. Они были сейчас для него не просто реальны, но и неумолимы.
Нет, никто не смотрел на него зло. У каждой было своё выражение лица. Такое, какими он их запомнил, прежде чем расстаться. Жёны бросили его сами. Остальные же были оставлены им. Но без ссор, без скандалов. Ни одного плохого слова, не было сказано ни ими, ни Сергеем, по отношению к ним. Это были полностью изжившие себя отношения. Причём изжили они себя ещё и не успев пожить вместе долгие годы. И только те двое, что сидели по двум углам кровати спиной к спине, те, с которыми было прожито столько слёз, скандалов, истерик, споров, только они могли похвастать тем, что у них с ним были самые настоящие семьи, которые дали ему его детей. Дочь от первой жены и сына от второй.
Ему, кто-то говорил, что если в семье мальчик, то это говорит о том, что женщина сильнее. Если девочка, то разумеется наоборот. Кто его знает, может быть так оно и есть.
Его квартира сейчас напоминала ему станцию. Да, да именно ту космическую станцию, в фильме «Солярис», где к Кельвину пришла Хари. Но она была мертва и пришла точная её нейтринная копия. Все же его женщины были живы, и станции не надо было делать манёвр для того, чтобы возникло две минуты невесомости. Эта невесомость была в них самих. Казалось бы, малейший ветерок, пробравшийся с улицы, если бы он открыл окно, моментально поднял их в воздух, и растворил в нём, словно мираж.
Но ветра не было, а канделябр всего лишь с одной толстой свечёй, стоял на тумбочке, подаренный ему одной из присутствующих здесь, на новоселье. Всё замерло в комнате, так, словно это был застывший кадр фильма, или мгновение его жизни, которое тянулось бесконечно долго. Столько, сколько ему нужно было для того, чтобы распознать то, что было скрыто в лицах здесь присутствующих.
У каждой из них была своя жизнь, мужчины, а может и мужья, но сейчас они были одни, наедине с ним, в его памяти. Они пришли утром и выглядели такими, как он хотел бы их видеть. Не ночью, чтобы не напугать его, а когда встало солнце, вместе с его лучами. Они не были виноваты в том, что они расстались. И он не винил себя в этом. Просто так произошло и всё. Так кому-то было нужно.

* * *

- У тебя будет много женщин. Но, какое же слабое сердце! Надо его беречь, - сказала ему, как-то ясновидящая.
Нет, не подумайте, что он сам к ней пошел на сеанс. Просто она дружила с родителями его друга. И он, приехав из Финляндии поехал к ней в гости, взяв Сергея для компании.
Сергей испугался тогда её слов. Да он и не хотел того, чтобы ему гадали. Но он чем-то очень сильно заинтересовал её, так, что она всё, то время, что они были у неё в гостях, так и пыталась взять его за руку, для возникновения прямого контакта с ним. Он ей был интересен, как личность, как человек, который может что-то дать новое, на котором можно обнаружить интересные, не виданные науке ранее, пятна.
Тогда он еще не развёлся со своей последней, второй женой. И ничто не предвещало этого. Но, видимо, что-то парило в атмосфере, что навело её на эти мысли. Он успел отдёрнуть свою руку, когда она всё же схватила его за неё на мгновение. Но этого ей хватило для того, чтобы увидеть в нём его будущее. Слава Богу, он тогда успел убрать руку. А то она бы ему сказала, что-то большее. Но он успел.

* * *

И вот теперь он видел всех их. Они не переживали о нём. Он давно был забыт каждой из них, и то, что они все оказались сейчас рядом с ним, могло говорить лишь только об одном – это именно их он сюда и позвал. Нет, конечно же, не словом, а мысленно. Ему так надо было сейчас, этим утром, после холодной ночи. Но, зачем? Зачем же ему это понадобилось? Да и какому ему? Настоящему, тому, который хочет теперь, после такой тяжёлой ночи идти в ванную греться? Или тому, что внутри него, всё ещё живёт прошлыми переживаниями, хотя они и давно уже никоим образом не трогают его.
Он прошёлся по их судьбам, как ножом по спелому фрукту. Только лишь сделав надрез, но, не добравшись до самой сути. Но мякоть уже была видна и пустила сок. Тот же, кто был после него воспользовался им, этим надрезом, сэкономив время на понимании их внешней оболочки, попав сразу в сердце, с первого раза, был не знаком ему и не интересовал.
Сергей понимал, что повлиял на их будущую жизнь, оставив в ней след от себя, сделав еле заметные сбои в их будущем, которое теперь, безусловно стало чуть-чуть другим, не таким, каким оно могло бы быть, если бы не встрял он.
Он их позвал сюда, непроизвольно, во сне. Но стоило ему сейчас только выйти из комнаты, они тут же растворились бы в его памяти, и теперь уже навсегда. Сегодня было такое утро, с которого должно начаться, что–то новое для него. Он это чувствовал.

Вот девушка с чёрными, длинными волосами, со спортивным телосложением, которая совсем не жалеет о том, что они расстались, да они и не ссорились даже, просто не сошлись характерами. Она стоит у стены, прислонившись к ней спиной.
А вот другая, высокого роста, с собранными в пучок волосами, и пронзительным взглядом огромных глаз, которые уже давно забылись ему. Она стоит возле настенных часов из ИКЕА, смотря прямо ему в глаза, как будто бы ища ответа на вопрос – почему? И у него нет ответа на него до сих пор.
Та, что у окна, худая и отрешённая от всего, происходящего явно оказалась здесь пойманная его мыслями врасплох, не готовая к тому, чтобы вообще смотреть в глаза. Поэтому она и разглядывает чёрные дыры окон на противоположном доме.
А эта с сигаретой, что сидит у изголовья кровати, со смелым, решительным взглядом, кажется и вообще никогда не знала его полностью, случайно сойдясь с ним по глупости. Она затягивается сигаретой, и нервно выпускает струйку дыма в потолок. Тот поднимается вверх и где-то там растворяется, так и не коснувшись его.
Рядом с ней сидит другая, самая молодая из всех. Она брюнетка, её волосы вьются. Она явно не понимает, для чего вообще очутилась здесь, ведь всё было, раз и навсегда решено, ещё тогда. Она откинула голову назад и делает вид, что не хочет ничего знать.
Рядом с брюнеткой присела длинноволосая женщина с каштановыми волосами. Она немного младше его. У неё большие глаза. Но они уже давно потеряли тот блеск, что он помнил в них. Она улыбается еле заметно, краешком губ.
Только лишь две его жены явно понимают, что появились здесь не случайно. С ними у него самая большая связь. Он чувствует какую-то незримую нить, очень тонкую, но всё ещё соединяющую его с каждой из них. Та, что постарше, и одного возраста с ним, явно его ненавидит, но всеми силами скрывает ненависть, а та, что младше ненавидит её, а его же просто не хочет замечать, или делает вид.

Сейчас ему было очень тяжело. Так, словно он вчера много выпил, и не помнил, что натворил. Ему казалось, что он мог сделать и что-то неприличное, не достойное поведения пятидесятилетнего мужчины. Его состояние говорило о том, что он протрезвел только утром, всего пару часов назад, хотя и не пил вовсе. Сознание медленно возвращалось к нему. И вместе с ним память. Но она уже была отстиранной, словно в стиральной машинке. На ней не было видно пятен. Только лишь кое-где виднелись маленькие, аккуратные швы заштопанных порезов. Они словно еле заметные шрамы покрывали её.

Тишина.
Страшная тишина воцарилась в комнате. Слышно было лишь, как дышит Юка. Все молчали, да и не могли говорить. Это были не призраки, да и они редко говорят. Это были нейтринные копии, созданные на основе его предутреннего сна, океаном памяти, который постепенно уже растворялся в наступающем дне. Они не могли говорить, да и не хотели, ведь все они жили, каждая своими жизнями, но в других местах этого холодного, ступающего в осень города.
В этот момент, словно в последний раз, для того, чтобы попрощаться, и никогда больше не являться в его памяти, они все смотрели на него своими, такими разными глазами. У кого-то они смеялись, у кого-то не выражали никаких эмоций, а чей-то пытался пронзить его насквозь.
Он сделал шаг к двери, но обернулся.
Посередине кровати сидела Юка. Она засыпала и от этого постоянно заваливалась на один бок, спохватываясь перед самым падением и выпрямляясь снова.
Женские фигуры постепенно стали размываться в воздухе и исчезать. Луч утреннего солнца проник к Сергею в спальню, и на фоне его последние очертания гостей начали расворяться в нём, словно это были куски сахара в стакане с горячей водой.

Он лёг в ванную. Она его согрела.

- Серёж, у меня ещё вчера включили отопление. Вечером. И теперь, утром, надо тебе сказать, уже довольно-таки тепло, - сказал ему брат по телефону, который он взял с собой в ванную комнату, прекрасно понимая, что для того, чтобы согреться ему понадобится очень много времени.
Он позвонил сам, для того чтобы поделиться этой, такой радостной для него новостью.
- А у меня что-то журчало, но я не думаю, что батареи затопили. Иначе бы я так не замёрз ночью, - сказал Сергей.
- Ты замёрз!? – удивился брат.
- Да, я замёрз, - невозмутимо ответил Сергей.
- Ты, в своей тёплой, зимней квартире, где всегда теплее, чем у меня? – уже прикалывался над ним брат.
- Да. И у меня тоже может наступить холод, - смирился Сергей.
- Хорошо, тогда сходи, посмотри батареи, - приказал ему брат.
- Я не могу.
- Почему!?
- Потому, что я греюсь в ванной.
- Ну, потом, после посмотри и перезвони мне.
- Хорошо, - согласился Сергей.

Выйдя из ванной, он, первым делом подошёл к стояку отопления. Тот оказался чуть тёплым. Ночью был пробный пуск системы отопления! Понял Сергей.
А может быть всё совершенно не так? И именно в его возрасте уже всё можно? И даже в сорок лет можно! Это до тридцати вообще неприлично! И просто ужасно до двадцати! Пульсировала кровеносным сосудом зарождающаяся мысль в его голове.
Она давала надежду на будущее, на то, что надо пробовать дальше и тогда ему непременно должно повезти.




31.09.2018 г.