мэри

Иногда,  конечно,  хочется снять с полки свою забытую надменность, со сменой желаний потребителя обесцененную,  как потерявший свою актуальность товар,  смахнуть пыль и надеть на себя чёрным платьем с приковывающим взгляд вырезом. Вылепить из загустевшей от тоски по старому образу реальности итальянские туфли на каблуках,  застегнуть на шее что-нибудь подчеркивающее холодную бархатистость её бледной кожи, натянуть чулки поверх ремня,  так страстно прижимающего к внутренней части её бедра пистолет.

Потом уже выйти в мир и своей приподнятой головой,  безупречной осанкой,  снисходительным взглядом,  в радужке рассыпающимся кофейными зёрнами, к зрачку темнеющими до цвета её платья.

Убивать мужчин и женщин, медленно и со вкусом,  оттенённым бордовостью вина и серостью сигаретного дыма,  что струится из ютящейся в мундштуке,  зажатым между её средним и указательным пальцами, сигареты.  Убивать и очаровывать, убивать одним только взглядом,  скучающим голосом,  пламенеющим закатом и ласковым прикосновением к руке собеседника,  убивать своим совершенством,  пафосом этой чёрно-белой эпохи с красными галстуками и губами,  быть самим воплощением нуара,  роковой красоткой с драматичным прошлым. 
Убить изнутри,  сесть в такси,  кокетливо улыбнувшись на галантный жест партнёра,  придержавшего дверь машины,  приехать к нему,  и,  как захлопнется дверь квартиры..  Убить снаружи,  уравнить храм и его падшего святого отца,  пленённого таким аккуратным распутством. 
Взять деньги,  документы или ещё что-то, представляющее ценность для работодателя, передать ему в бумажном пакете и раствориться в плывущих по экрану титрах, под дождь и оплакивающий всех её жертв саксофон. Остаться в памяти каждого, кого встречала и кто встречал её, и ждать, пока не вспомнят и не уложат её образ в тени измучанных жаждой власти людей – да! Да, быть ей, быть Мэри, быть даже родинкой над аккуратно накрашенными красной помадой губами, быть Мэри Сью, настоящей в своей лживости, полной в своей пустоте и непроработанности.

Но людям свойственно предавать своих богов.

И поэтому она надевает футболку на пару размеров больше, вешает на шею какой-то цветастый амулет, подвергает свою и без того искорёженную спину тяжести рюкзака, набитого настольными играми, потрёпанными книжками и поллароидом, вставляет ноги в истоптанные кеды, и идёт к метро, где её окликнет компания забавных раздолбаев, ловящих момент на их собственный лад, окликнет каким-нибудь нелепым прозвищем, и она пойдёт их оживлять. Оживлять изнутри своим собственным светом, оживлять своим смехом и иногда, если вдруг кто собьёт свои колени, упав со скейтборда, протягивать им цветной пластырь – не столько потому что нужно, сколько для красоты. Оживлять людей и оживать самой, в такие моменты забывая своё драматичное прошлое.