химкинскому маяку

Когда подъезжала – позвонила, чтобы встретили. Не встретят – можно и самому дойти, запах этот всё равно поймал бы тебя и притащил бы, а ты, конечно, посчитал б, что ноги сами идут, интуиция. Да ничего подобного, ничего. Это зовут тебя так, призывают.
В общем. Позвонила, предупредила, но забыла, что нужно сказать, как выглядишь – для приличия, конечно, стоит притвориться людьми, этикет, вроде того, что надо на "Вы" с незнакомыми – и наспех начала придумывать, как. У самой ничего путного в тот момент в голову не шло – мама меня и слепила, подсказала, мол, болотная куртка, сапоги такие же, через какое-то время (секунды через три) вспомнила про то, что надо меня чем-то закупорить, пришлось добавить – серая кепка. Ну, знаете ли, когда твоя дочь не имеет формы и цвета – учишься делать сосуды для неё достаточно быстро, чтобы не вызывать подозрений, но про пробку часто забываешь, и потом только думаешь – расплещется ведь по дороге, ай-яй, не дело. И додумываешь этот самый завершающий штрих, первое, что в голове высветится и, знаете, иногда такие смешные картинки выходят, нелепые. Помню, на работу устраиваться ходила в цветочной панамке, а в школу как-то раз появилась в ковбойской шляпе – слава богу, в помещении всё это можно снять, бури внутри тебя утихают и ты уже не боишься вылиться через край, и оставить всего себя там.
Но не в этом дело. Как только встретились – сразу почувствовала эту атмосферу. Всё было настолько цветное, насколько вообще может быть цветным для желе, бесхребетного существа. Улыбалась я так, что чуть трещину не дала, но всё же флакон оказался крепкий – выдержал, да и улыбку сквозь свои стенки приуменишил до того чудесного размера, который обозначается набором букв "скромный", и улыбка, конечно, скромная вышла. Даже смущенная, может быть.
Пришли. То есть, как пришли, пришла то я уже до того – границ у "места" (язык не поворачивается это местом назвать, но в человеческом языке я пока не обнаружила тех слов, которые соответствуют тому, что есть. близки, конечно, Дом и Мир, но и это совсем не то) этого не было, нет и, думается, не будет, но какая-то такая черта, за которой находились все, кто эту атмосферу создавал, была. И чертой этой была вода. Размытая, подвижная, синяя черта, разделяющая "тогда" и "сейчас", до которой всё для тебя – каждый вдох и выдох, мысль (которая, не дай Вселенная, того и выльется из тебя, если будешь неосторожен и станешь кидаться на чьи-нибудь завораживающие шипы искренности) и улыбка – тогда, и за которой всё, что было и будет, что случилось и нет – сейчас. Черта между двумя вселенными, между "реальным" и Настоящим, стоит за которую перейти – и всё, теперь уже попробуй без этого, настоящего-то.
Правда, нужно не перейти, а влезть. Встать на стул и забраться – вкатиться внутрь, рывком, как Гарри Поттер на платформу 9 3/4, если уж боишься. А я не то чтобы боялась, внутри меня бурлила тревога, предвкушение того самого.
И, естественно, вкатившись, всю себя я там и разлила. И сосуду моему выкручиваться пришлось, пока тот домой шёл – выпить 54 литра воды и притворятся, будто это – я. Не завидую я малому.
И как, вы подумали, столь Безграничное извинялось за эту черту, столь материальную (хотя и не твёрдую, на том спасибо), что даже плакать хочется? Не имело черт внутри – только чёрточки и штрихи его абстракций, невероятный круговорот узоров, спиралей и того, чего также нет в человеческом.
А дальше – в тумане. Так и не поняла, что я там делала – молчала и смотрела, или говорила и просила посмотреть, танцевала или была штилем в океане восхищения этим всем, на узких деревянных ступенях лестницы, ведущей то ли в небо, то ли ещё куда поинтересней.
И теперь только поняла – разлилась там специально, сама уважительно сняла кепку, а потом, обезумев от того, что там было и чего не было – встала на руки и так вот и передвигалась весь день, чтобы забиться во все возможные щели, стать лужами сказок, которые во мне расцветали, как подснежники по весне, в каждом углу и больше никогда домой не возвращаться, навсегда остаться такой счастливой.
Конечно, попробуй тут не вылейся.