В эту ночь

Она сидела перед работающим телевизором, но не воспринимала ни смысла, ни картинок программы – мутило, стискивало всё внутри не воспоминание даже, а тоска по утраченному. Сегодня был день их бракосочетания двадцать второе декабря – самая длинная ночь в году. Никогда не бывало такой ночи в декабре: на улице лил дождь. Именно лил, называться мог только ливнем, даже прогрохотал дальний гром после короткой голубой вспышки. Она не зашторила окно и сидела, не включая света. Телевизор не мешал, а она рассчитывала отвлечься, наоборот, вдруг проникли в сознание звуки и слова песни: «В эту ночь, ночь, ночь... В эту ночь, ночь, ночь. В эту ночь, ночь, ночь. В эту ночь, ночь, ночь ...»  Слова ложились на краденную у времени мелодию старинного вальса, который она знала с детства, её исполнял по вечерам духовой оркестр в парке их городка. До парка от её дома был один квартал, и хочешь-не хочешь, а музыка прилетала летними душными вечерами прямо в её окно.
Песня окончилась, она резко выключила телевизор – волнение подхватило её с дивана, мучительно взорвало изнутри. Больше она не могла терпеть, надела куртку, сапоги, поверх одежды – полиэтиленовый плащ с капюшоном, в пижамных брюках так и вышла из дома под хлёсткий и холодный дождь. А в голове всё кружило: «В эту ночь, ночь, ночь... В эту ночь, ночь, ночь...»
Они шли в ЗАГС пешком с остановки троллейбуса. Был серый ненастный день, с крыш и деревьев капало – таял нап`адавший за неделю снег, лёгкий туман застилал глаза, лепил из встречных людей и предметов фантастические фигуры, налетал сквозной, внезапный ветер, колебал завесу тумана, прояснял на миг всё кругом... Тогда одним порывом с неё был сорван вязаный, белый берет, она засмеялась, жених догнал лёгкий пуховый шар, и она, вдруг погрустнев, горько пошутила: «Невеста развенчана». Сама же подумала: «Не знак ли это?»
Их буднично расписали (они не захотели никаких торжеств в свои тридцать с небольшим лет), со свидетелями – его другом и коллегой по институту и с её подругой детства – пообедали в ресторане, и пришли компанией домой к скромной выпивке и закуске. А на ночной поезд у них были билеты в тот крымский город – три дня, предоставленные на работе, плюс по два отгула за переработанные часы... Квартиру они сняли, заплатили за полгода вперёд, денег оставалось в обрез – какая уж тут свадьба. Вечером, когда свидетели собирались уходить, вдруг раздался в подъезде взрыв. Все четверо они выбежали на площадку. Негустой дымок, запах пороха и никого.
— Смотрите, воскликнула она, – стекло в окне треснуло! – и снова подумала, не знак ли это.
Муж покачал головой.
— Что стекло? На подоконнике и стене – капли крови. Тут, видно, подростки что-то рванули, и пострадали.
Послышались голоса, всхлипы, слова: «И что теперь? Пол-пальца потерял, дурачок ты мой!», и хлопнула дверь. «Господи, – пронеслось у неё в голове, – ещё и кровь!..»
Она теперь шла по тёмной, непроглядной улице, колени в пижамных брюках намокли, по лицу текли ледяные струи, но внутри было так горячо, словно топка горела в груди.
Да, знаки, Господние знаки, но разве могли они повернуть события жизни вспять? Разве отказалась бы она от любви, от этого человека, от своей судьбы? Нет, не отказалась бы, зная всё заранее. Она вдруг поняла, что страдания – тоже ценность жизни, и их надо заслужить. Так болел, так надрывался живой узел нервов во всём существе, когда ухаживала за больной свекровью, сплошной раной стало всё существо с потерей сына, и ранний уход мужа, его болезнь, безнадёжное блуждание по больницам... «За что? Зачем?..» И горечь внутреннего смешка: «А затем». Затем, что сочинялись мелодии, что писалась своя музыка, что владелось инструментом и достигалось, казалось бы, недостижимое. Попробуй что-то сочини пустой душой!
В эту ночь, ночь, ночь... Она резко остановилась. Тревога извне толкнула её в грудь. Нога ткнулась в камень на дороге. Она нагнулась и подняла его. Небольшой камешек, с ладонь. Они ходили по таким в Сочи, ещё втроём с их малышом. «А-а-а... галька. Она была такая горячая. Сейчас в груди такая – горячая и тяжёлая… А эта, в руке, холодная». Хотела шагнуть, но камень выскользнул из руки, и она стала шарить вокруг, чтобы найти его. И вдруг рука нащупала пустоту. Она пошарила ещё и поняла, что стоит в полушаге от какой-то ямы. Страх поёжил её спину, она разогнулась и отступила. Потом повернула к дому.
Горячий душ, горячий чай, прохладная постель... Она лежала с открытыми глазами и видела всю киноленту своей замужней жизни, а в мыслях пело: «В эту ночь, ночь, ночь...»
Утром она пошла по своему ночному пути и увидела огромный провал асфальта, заполненный чёрной водой и, видимо только что, огороженный свежими досками на кольях. У самого острого края слома асфальтового полотна белел овальный камень величиной с ладонь, гладкий и совсем чужой в окружении грязной щебёнки и комьев глины. Она подняла его, на удивление чистый, омытый ночным ливнем, узнала на ощупь знакомую форму и тяжесть, опустила в карман плаща. «Словно с неба упал, – подумалось ей, – словно специально был брошен мне под ноги заботливой, доброй рукой. Твоей рукой, любимый. Спасибо, мой дорогой. Ты был рядом со мной в эту ночь, ночь, ночь...» И снова запела в уме мелодия старинного вальса, и с каждой музыкальной фразой из души уходила тяжесть тоски, а рука в кармане гладила теплеющий от частых прикосновений камень.