У размытой черты

       
 
      Солнечный полдень. Девушка ждет любимого. Они договорились встретиться в полдень, в лесу, у заросшего водоема.
                Все васильки, васильки.
                Сколько мелькает вас в поле… 
      Льётся песня из девичьей груди и поглощаемая лесом и молодыми травами, она пропитывает недвижимый воздух. Девушка плетет из ранних цветов венок.
       В безоблачном небе завис жаворонок, заливаясь, вторит в пении девушке. Сама девушка, белокурая Галя, прекрасный цветок, была бы украшением любого венка.  Прошедшей ночью девушка видела сон, где любимый парень был с ней, признавался в любви и с жаром целовал её руки, грудь и ноги. Он говорил  много приятных и тёплых слов, от которых по телу девушке растекалась сладость, и было хорошо.
       Поблизости играл со своим неразлучным псом Бобкой знакомый парнишка Сашка. Он убегал от Бобки. Пес, настигая Сашку, прыгал на него, и они вместе падали и катались по поляне. Вырвавшись из Сашкиных объятий, Бобка, убегая, делает круг и опять бросается в Сашкины объятия. Галя смотрела на их проворную, веселую и шумную игру, и сама заражалась радостью жизни.   
      К водоему на водопой подошли охраняемые стариком овцы.
      – Значит время двенадцать, а Виталия все нет. – Заволновалась Галя.
      – Саша – тихо позвала она парнишку, – Сашенька, а, Сашенька, ты не сходишь, не позовёшь Виталия. Я провожу тебя, покажу, где он живёт. Сходи, мой хорошенький, а.
       На окраине шахтерского поселка, среди разброда частных домишек, они вошли в небольшую улицу.
       – Вот видишь дом с синими ставнями – указала она на вросший в землю домишко. – Зайдёшь и спросишь  Виталия, ему тихо скажешь, что ждёт его  Галина.
      Дом встретил Сашу холодным молчанием. На его голос, который звал Виталия, явилась старуха и сказала, что  Виталия нет, уехал по срочному делу, будет он только к вечеру. С тем Саша и расстались с Галей.
      Галя прибыла из деревни. Отец был грамотей, заведовал почтой. Хозяйство было справное, дом добротный. Семья большая: восемь детей – пять девок, трое парней. В тридцать седьмом, пришли, описали имущество, всё забрали. Отец хотел вытащить из тайника наган да перестрелять эту голыдьбу завистливую. Да разве их всех перестреляешь, их как саранчи. Они потом под корень истребят семью.
      Выселили голыми в барак, дом сдали под сельсовет. Припугнули: «Если в колхоз не пойдете, сошлем в ссылку, как мироедов».
      Отец написал письмо Калинину. Пришел ответ: «Возвратить имущество». Местные власти, сквозь зубы, принесли извинение Максиму Емельяновичу, но добро не вернули. Где найдешь разграбленное. У дома забор весь разобрали, растащили, все загадили. Не дом стал, а оголенное позорное место. Глядя на свой бывший двор, Максим Емельяновичь охладел сердцем. Онемел к жизни, потихоньку пил, смотрел на все пустыми, выплаканными глазами и тихонько на барачной завалинке скончался.    
      В бараке утопали в грязи да в вони, где кишели тараканы да клопы. Самой младшей, строптивой Гале было жалко смотреть на братьев и сестер, и в то же время, ее злило, что они так безропотно сдались злому року. Насмотрелась она на их беспробудное пьянство. Пропахшие навозом, в рванье, в грязных фуфайках они очертенели ей до тошноты. Смиренно гнули горб и умирали за «палочки». Изнуренная колхозная жизнь, доводила до истощения, до отчаяния.
      С матерью Галя общего языка не находила. И в одной из ссор она в ярости бросила:
      – Видеть я вас всех не хочу, пропадите вы все пропадом. Умру, но к вам не вернусь. – Собралась и укатила. 
        Она покинула деревню без жалости, бежала оттуда без оглядки, как от чумы.
В колхозе голь, нищета, ловить, кроме вшей да солёного пота нечего. Противно было смотреть на лоснящуюся морду председателя колхоза, жирующего на колхозных харчах. Без зазрения совести утопал в колхозном «наваре», который проходил через его руки,  когда безденежный колхозник, кроме трудодней – палочек не видел ничего. Председатель гонял на «Победе», дымил,  пылью засоряя глаза колхозникам. Бухгалтера и учетчики обманывали работягу – колхозника. В колхозе была расхожая поговорка, «не обманешь, не проживешь». Вот и обманывали по кругу, правление – трудягу, трудяга – правление. Но в дураках всегда оставался трудяга – раб. Осенью колхозник придёт в контору отоварить трудодни, а там трудодней – пшик. «Дела идут, контора пишет, рубль дадут, а два запишут» – пела колхозная детвора. Да вдобавок кладовщики обвесят, обсчитают. Остаётся колхозник один на один с вечной нуждой и нехваткой.      
       У Гали никакой бумаги, удостоверяющей её личность, не было. Жили в деревне без документов, держали колхозников взаперти как скотину. А без паспорта нигде не устроишься. Вот и перебивалась она случайными работами: где полы помоет, где бельё постирает, где по хозяйству кому поможет.
       И вот сверкнуло ей солнышко. Начинается новая жизнь. У неё есть любимый человек. Она живёт этим, дышит этим, вся посветлела. Старая жизнь для неё в прошлом, возврата туда, в эту пропасть нет, она отрезала её навсегда. Галя сыта той жизнью по горло, не хочет о ней даже вспоминать, хочет её забыть.
      Живёт у одинокой тётки Григорьевны в коморке. Григорьевна работает санитаркой в больнице, ворочает горшками да шваброй.
      Как-то, купаясь в поросшем камышом пруду, тот самый парнишка Саша увидел на другом берегу Галю с Виталием. Они сидели на прибрежной траве. Галине, парализованной любовью, Виталий горделиво ворковал о своём геройстве:  «Знаешь, многие ошибаются, думают, что я слабак. Двоих я проучил таких. Как-то купался я. Двое, сговорившись, решили утопить меня. Они давно на меня зуб точили, ну и удобный случай, решили свести счёты. Я их понял. Как только они подплыли ко мне, я сделал рывок, одного за волосы, другого за шею так схватил, что они перепугались и сами чуть не потонули». 
      Потом ещё раз видел их Саша на задах поселка, когда вечером, поздно возвращался домой. Виталий обнимал Галю, а её руки перебирали на затылке его чёрный волнистый волос. Саша ревновал  Галю к Виталию и сердцем чувствовал, что их счастью не сбыться.
      Гале с Григорьевной стало неуютно жить. Григорьевна стала неразговорчива, и вот однажды обвинила Галю в воровстве денег и выставила Галю на улицу вместе с её нехитрым скарбом. Скарб-то весь – мешок с тряпьём да фанерный чемоданчик. Стала Галя мыкаться по углам: то переночует на вокзале, то под забором, то ещё где.
      Шло время. После смерти Сталина страна захлебнулась свежим глотком лжи. Стало разбродно, но весело жить. Судьба забросила Сашу  в другие края. В отпуск он приехал навестить родителей. Однажды ему пришлось побывать в городе  и  там, на автовокзале он увидел Галину, Саша узнал её. Она была с ребёнком, в  грязном тряпье, с измождённым лицом старухи. Саше стало стыдно, он отвернулся, чтобы не видеть её. Галина бесстыдно клянчила у прохожих копеечки.
       Покончив со своими делами, Саша вновь оказался на автовокзале, чтобы уехать домой. Пьяная Галина отрешённо сидела на земле, жадно затягиваясь папиросным дымом, и тихо пела хныкавшему ребёнку.
       – Всё васильки, васильки,
       Много мелькает вас в поле,
       Помню у самой реки,
       Мы целовалися с Олей.
Ночью Саша не мог заснуть, ныло сердце.
       – Какая поганая жизнь! Что же вы, люди, делаете? Ну, как же так, люди?!- кричало у него всё внутри. – Может, мне нужно было к ней подойти, дать денег.  Ну – да, я тоже хорош, застыдился.
Но тут закралось сомнение: «А стала бы она со мной говорить? Нет, наверное, не стала, помнит ли она меня и кто я для неё такой, нет, наверное, не стала. Да они тоже хороши с Виталием, сами виноваты, да, да, сами виноваты. Как чувствовал Саша, что эта любовь до добра не доведёт. Не нравился ему Виталий, уж больно самолюбив и заносчив. Не смогли справиться со своими чувствами, пошли на поводу желаний, легкомыслия», – успокаивал он себя. И, успокоив сердце, заснул.  Саша тоже набил себе шишек от любви, обжигался не однажды.
       На утро Саша решил отыскать Виталия и набить ему морду.
       Вот та же окраина. Дом стал совсем ветхий. Зайдя в дом, он нашёл ту самую, но уже подряхлевшую, старушку. Спросил Виталия.
      – Виталия? – переспросила старуха. – Нету нашего Виталия –  у старухи задрожали губы. – Бросил нас сыночек, укатил на Дальний Восток, ни слуху, ни духу, не знаем, уж живой ли.
      Саша, извиняясь за вероломство, за разворошенную боль зарыдавшей старушки, выскочил наружу глотнуть воздуха.
      Галю Саша после нигде не встречал, нигде не видел, как в воду канула.
      Через некоторое время до Саши дошли слухи, что Галя потеряла ребёнка – умер. Надежда на лучшую жизнь для неё рухнула, умер мир, к которому она стремилась. Сама Галя коротает время в больнице для душевнобольных. Молчит, не человеком стала, а тенью. Говорит только о боли.
       – Была на могиле сына, цветочки полила, с сыном поговорила. – Она принимала цветочную грядку за могилу сына.
       Прошло какое-то время, и однажды Саша увидел Виталия. Они почти столкнулись лицами в городе.
       – Здорово, беглец! Ну, что, прикатил?! Только поздно объявился.
Виталий с недоумением, вопросительно смотрел на Сашу.
       – Мне нужно с тобой потолковать, зайдем в ларек.      
       – А, в чем дело?
       – В чем дело, а то ты не знаешь, с луны свалился, пошли.
       – Мне некогда по ларькам лазить.
       – Что же ты, бросил Галю с ребенком? Состряпал ребенка и в кусты.
       – Ах, вон оно что. Ну, ты давай, поосторожней. Ты кто такой? И почему я должен перед тобой душу выкладывать.
       – Ты, не прикидывайся, ты меня хорошо знаешь. Так что не будем в прятки играть.
      – В прятки играть, с тобой-то? Ты что-то парень перепутал. Э-э-э, пуп земли нашелся.
       – Ну, ты без оскорблений.
       – Без оскорблений? Да ты меня своими допросами уже оскорбил. Вообще-то послать тебя куда подальше, и катись ты от меня на все четыре стороны. И делу конец. Но, зацепил ты меня за живое. Ну, да ладно. Пойдем, коль тебе так не терпится знать, сядем в скверике.
      Углубились в скверик.
      – Галя, Галя, она из колхозного рабства выбежала, но рабой-то осталась, рабой своих желаний. Но, жизнь-то не из одних желаний состоит, – начал Виталий – я для нее был трамплином. Она бредила иметь ребенка от начальника. Это не мой ребенок. Я детей иметь не могу. Этот ребенок начальника шахты Уланова. Она вначале у него в кабинете пол мыла, потом совсем поселилась, ночевать там стала. Сожительствовала с ним. Она настойчиво просила Уланова, чтобы он ее сделал комендантом. Поднялся шум. Дело вылезло наружу, и его выгнали из начальников за аморальное поведение. И он быстро куда-то смотался.
      – Ты ее обвиняешь? Что она не имела право на личную жизнь?
       – Имела, вот она и выбрала.
       – А был ли у нее выбор? У раба нет выбора, она ни кому не была нужна. Ею попользовались и выбросили.
         – Выбор есть у каждого человека, даже у раба, так как он тоже наделен мозгами, вопрос только в том, куда мозги повернуты.
       – Ты слишком правильно говоришь, за правильностью не видно человека. Да, она заблудилась, а помочь разобраться было некому. А, кто ей помог заблудиться? Да и вообще можно было в нашей жизни разобраться? Когда тебя давил вопрос, как бы выжить. Ты не хозяин своей судьбы, твоя судьба зависит от кого-то. В стране, где все заражены манией строительства коммунизма, где все тешут себя самообманом, отдельный человек никто. Да его просто затопчут и глазом не моргнут. Разотрут, чтоб не мешался под ногами, и даже этого не заметят. Галя горела желанием, через своих детей отомстить злому, жестокому времени.
      – Я тебя понимаю, ты еще молод, для тебя жизнь имеет только два цвета, белый и черный. А ведь между ними еще много цветов и оттенков, которые тебе еще не видны, не так-то, все просто в жизни. Жизнь бескрайна, это начинаешь понимать с годами. Ты тоже поймешь со временем. И старайся людей не обвинять, а понимать. Я тоже был в молодости наивен, считал, что для меня нет преград, смогу все одолеть, через любые трудности пройду, а оказалось, что все не так просто. Переоценивал себя. Да, и еще вот что, чуть не забыл. В пылу припадка, Галя стала душить своего плачущего сына. Люди отняли у нее ребенка, спасли. Ребенок родился у ее неполноценным. Он воспитывается в интернате. Она безнадежно больна. Ей сказали, что ребенок умер.
       – А откуда ты это знаешь?
       – Я был в психиатрии, и разговаривал с врачом. Ну, вот мы с тобой и поговорили, но у жизни свой разговор, суровый.
       – Да, суровый, суровее нет, в интернате взращивается сырье для преступного мира, да человеческий суррогат, не приспособленный к жизни. Редко кому удаётся выбраться из этой трясины. 
       На этом Саша с Виталием и разошлись.
      Саша покувыркался на чиновничьих препонах, отточился об их козни. Стал задумываться над жизнью, над ее смыслом, читает серьезные книги, чтоб нащупать истину мира устройства. Появилось много вопросов, а ответов нет.