Тонто

– Что такое «тонто»? – спросила моя дочь Николина по возвращению домой в первый день своего пребывания в испанской школе.
До того её средне-образовательный ликбез ограничивался годом обучения на родине, и мы с женой очень переживали, как справится наш Филиппок с учебой в непривычных условиях, да еще и на непонятном ей языке. Примет ли она его вообще? Не заявит ли протест? Старожилы успокаивали: «Фигня, ребята, через пару месяцев будет болтать».
Да, конечно, думали мы, если в принципе проявит интерес к чужому языку, а если нет?
И вот оно, счастье! Есть интерес! Мы полезли за словарем, попутно гадая, что может означать это приятное на слух слово.
Ах, вот оно!..
– Тонто, тонто, ага, вот, нашел. «Tonto» – глупый, придурковатый, бестолко…
Всхлипы, сопровождаемые подвыванием, не дали дочитать перевод до конца.
– Что ты ревешь?
Наш добрый друг, живущий здесь давно, отец троих смышленых пацанов-«эсколаров» предупреждал: «В основе школьного испанского лежат ругательные слова». Ты был прав, дружище.
Похоже, это явилось слабым утешением уязвленному самолюбию дочери, но, слава Богу, не отбило охоту продолжать занятия в 3 классе на другой и последующие дни.
В целом погружение в учебу шло достаточно гладко. Ежедневно с неослабевающим интересом она отправлялась на урок под сигналы воздушной тревоги, т.е. сирены, звук которой оповещал начало и окончание занятий. Забавная замена школьному звонку, не правда ли?
Дополнительно ее интерес подогревался стремлением завести подругу, что и воздалось поначалу. В стихийно-массовом порядке на дружбу с новенькой выстроился весь класс. Девочки висли на ней, мальчики влюблялись и одалживали ластики.
Мы вновь с благодарностью вспомнили обитателей неба. Особо согревало теплое отношение учителей, которые стали заниматься с иностранкой индивидуально. Постепенно она «въезжала» в язык, интуитивно, не умея даже перевести смысл сказанного на русский.
Помните шариковское «абр… абыр… абырвалг» из «Собачьего сердца»? Примерно так.
В общем, процесс пошел, и мы успокоились. Большая любительница петь, она сменила репертуар и выпевала теперь сплошь по-испански, нелепый и смешной набор слов.
– Мы ее теряем, – саркастично заметила старшая.
– Ничего, пусть, – говорили мы, глубоко озадаченные обрушившимися на нас расходами на килограммы учебников, тетрадок и прочих «сакапунтосов». Да еще пластмассовая дудочка для уроков музыки, из которой никак не выдувалась нота ми, но к счастью, проблемы с ми-лодиями не срывали музыкальных занятий. Ранец на колесах?! Когда-то в «Крокодиле» я видел ироничную карикатуру с изображением такого ранца с наклейкой «подарок первокласснику». Художник! Верни гонорар редакции!
Как могли, мы поначалу помогали нашей школьнице справиться с домашними заданиями, вникая попутно в особенности образования в школах Испании – не слишком жесткие требования и объем изучаемого материала нам, в общем-то, на руку, и без того достаточно трудностей с неродным. Порой только перевод одного задания по «лингво» занимал у нас не менее получаса.
С подружками получилось не так просто, как казалось в начале. Дочь начала жаловаться на изменившееся отношение к ней. Масса недостойных мальчишески-плохишевских поступков ставили ее в тупик. Здесь и воровство, и подставы, и ябедничество.
Нами предлагались различные линии поведения, от «не обращай внимания», вплоть до «дай сдачи», но они не срабатывали. Поди разбери этих чертенят. Да и наша девка, тоже с характером, палец в рот не клади, активности на троих. Может, где-то и она виновата?
-Ты опять здесь? – добродушно вопрошал директор, проходящий по школьному коридору, завидев стоящую в углу привычную фигурку.
– Завидуют, – утешал я не слишком-то, впрочем, обижавшуюся дочку.
– Бегаешь ты лучше всех, рисуешь тоже, за почерк тебя даже хвалят, а ведь ты левша, да и латиница непривычна!
– С друзьями не повезло? В школу ходят не за этим, – внушали мы ей.
Без языка, без постоянного контакта с классной руководительницей было трудно корректировать школьные инциденты и хоть как-то разбираться с этим. Еще немного, вот подтянем язык… Но это «немного» оборвалось неожиданно. Нам срочно пришлось переезжать в другой город.
С этим известием мы пришли в школу.
– Куда?! Когда?!? Я так привыкла к ней, она мне была как дочь, – огорчилась Мари Кармен и провела нас в класс, где училась Николина.
Новость взбудоражила одноклассников. Однако скоро все успокоились, и в наступившей тишине раздался голос маленького мальчика, который, обхватив свою круглую коротко стриженную голову, растерянно произнес: «Марбелья – это далеко…».
– Вот гад, – подумал я, – наверное, ты первый допекал мою дочь, а что теперь?
Но мальчик вновь повторил это, как будто пытаясь пробудить в присутствующих осознание того, что Марбелья где-то очень далеко.
Минул год с той поры. Другая школа, в которую ходит Николина не лучше и не хуже прежней, те же просторные светлые классы, опрятные и приветливые учителя и разновозрастные башибузуки, оглашающие окрестности жизнерадостными воплями на переменах. Дети есть дети, и, наверное, проблемы школьных взаимоотношений в Испании ничуть не другие, чем в России. Уже намного лучше с языком, уже меньше конфликтов, да и подруга нашлась, правда, не в школе, а во дворе по соседству, и пока не испанка, а русская.
– Как наши дела? – неизменный вопрос при встрече с дочерью, вернувшейся со школы.
– «Бьен!» – отвечает она радостно и с улыбкой, улыбаемся и мы.
Очевидно, конфликтные ситуации происходили в связи с затрудненным контактом, взаимонепониманием и естественно возникающей вследствие этого реакцией отторжения, взаимного неприятия, что присуще детскому максимализму.
И теперь всякий раз, когда тучки набегают на солнце и тень ложится на веселую мордашку моей дочери, мне вспоминаются протяжный голос мальчика и вторящий ему хор всего третьего «Б» класса: «Марбелья – это далеко».

2006
Марбелья