Дешевая интрига

Иногда, после выдергивания из небытия десяти тысяч букв, я ненавижу всё вокруг, даже молекулу воздуха, даже грациозно плывущую в тишину пылинку. Ненавижу любовь и дружбу, солнце и луну, небо и камни, даже зрение ненавижу, хотя в остальное время очень ему симпатизирую. Что я еще ненавижу? Течение крови по венам, свою тень на стене, стук сердца, тяжелые вздохи. Но никогда - свою собаку. А почему? Потому что я стараюсь никогда не писать о своей собаке. После текста я готов вывернуть мир наизнанку, встряхнуть его и бросить от себя подальше, как зачумленную ветошь. Я готов, но мир сам вывернет меня, встряхнет и бросит от себя подальше. Я ненавижу ложь в словах. Ненавижу то, что эту ложь воспринимают не менее лживо или вовсе не воспринимают, но тоже ложно. Ненавижу хрупкость всего, особенно чувств и жизней, и твердость, которую они обретают на бумаге. Ненавижу хорошо, так быстро обернувшееся в плохо, и плохо, с наглой улыбкой выкупающее себе хорошо. Ненавижу память, стреляющую снайперским выстрелом из-за угла мне в спину. Ненавижу радость, заставляющую доверять волкам и ненавижу овец, которые пропагандируют радость, как смысл жизни. Ненавижу рекламу хлама, которому пиарщики придают человеческие черты и людей, готовых отдать все за возможность утонуть в волнах этого хлама. Ненавижу бетон и асфальт, провода и металл, побеленные стволы деревьев и разноцветные лавочки в парках. Я настолько всё ненавижу, что устаю и обретаю равнодушие. Равнодушие к пейзажу за окном, к мечущимся на сером зерцале неба облакам, к вороне, увенчавшей антенну. Я равнодушен к музыке и радиоволнам, пересекающим мое тело вдоль и поперек. К запаху сосен, когда ветер задувает с юго-запада, к первым октябрьским заморозкам, к лампочке в плафоне светильника, мерцающей при перепадах напряжения. К густому предрассветному сумраку, богатому на мрачные догадки. К ожиданию поездов на перроне и к первому снегу, вызывающему восторг умалишенных контрастом с угольным скелетом тверди. Мне плевать на шипящий шелест прогресса, погружающего алмазные клыки в сахарную плоть здравого смысла. Плевать на грозы и громы, на артритные молнии и на судьбы одиноких дубов. Меня не волнует судьба всего человечества и своя в том числе. Не волнуют новинки кино и литературы, визжание и ужимки блогеров, квадратные лица разоблачителей запланированной несправедливости, стоны молодых поэтов, чужие заработки, политика и спорт, сортирный юмор, припудренный кадавр шоу-бизнеса, циничная религия, вываренная кость экономики. Я отворачиваюсь от глупой моды, от бесполезного стиля в безвкусном бульоне подражания, от индустрии красоты с кровавыми губами каннибала, от бесконечного гула чужих мнений, жужжащих что-то о расширении улья, гармонии и гуманности, но затем пожирающих друг друга с довольным хрустом. Меня не заботит благосостояние страны, разрываемой челюстями троглодитов в дорогих пиджаках, не заботит экология земного шара, залитого пластмассовой слизью пустых сожалений, не заботит то, что станет со мной после смерти. Хотя это уж я знаю точно. Ах, сладкая уверенность в конечности бытия. Мягкая земля, а над ней сапфиры звезд, и в лицо лезут космы травы, смыкаясь альковом таинственной чащи, всасывая тебя в свои корни. И ничего, совсем ничего. Высшая определенность и безграничное отсутствие вариантов выбора возможно только здесь. Как сладкое вино это струится по мне при мыслях о столь легковесном покое.

Проговорив все это три раза про себя, я засыпаю. И проснувшись...никого не люблю, не испытываю никакой ненависти и по прежнему безразличен ко всему, кроме одного.

Кроме одного.