Внучка П. Морозова

    Ранняя Магаданская осень. Иду по центральной улице. Справа – ресторан
«Полярный» сияет чистыми окнами. Слева – городской парк, раскрашенный
в золото и пурпур. На пути встречаются модно одетые девушки. Все они красивые
и знают об этом. Твёрдая мостовая ещё покачивается после вчерашней морской
болтанки.

    В моём рыжем портфеле шесть бутылок пива. Три «Жигулёвского» и три тёмного,
«Бархатного».

    На траверзе вдруг замечаю своего приятеля, электромеханика Женю
Стрельникова. Его легко узнать в любой толпе. Он косолапит и переваливается,
что твоя баржа на крупной зыби. При этом ставит носки внутрь, как индеец из
племени Сиу.

    Этой походкой Женя насмерть влюбил в себя пекаришку Аню Зыряеву.
Электромех обычно заканчивал обход судна на камбузе. Потом Анюта
выглядывала в коридор и с восторгом смотрела ему вслед. Девушке почему-то
нравилась косолапая походка моего друга. Настолько нравилась, что однажды
Анка позвонила ему:

– Евгений Эдуардович, я долго думала… И решила вам отдаться...

С Женей мы уже виделись утром, за завтраком. Теперь говорю:

– Встретить сэма в Магадане – это к хорошей погоде!
– Сплошное свинство, – возмущенно сказал Женя. – Посетил три магазина – нигде
водки не дают.
– Это после одиннадцати, – говорю. Потом с подначкой: – Придётся ограничиться коньяком. Возьмём бутылочку и будем пить её с кофе целый месяц.
– Ага, это с тобой-то?!

                ***

    Про кофе с коньяком – это отдельная история.
Однажды, мы собрались с сэмом домой, из Находки во Владивосток. И тут вышел
полный облом – в кассе автовокзала нам заявили, что билеты в закрытый порт
Владивосток теперь дают только по паспортам. Наши морские удостоверения уже
не обеспечивали защиту военного порта от шпионов. Возмущённые до глубины
души, мы вломились к начальнику автовокзала.

– Вышел новый Закон о границе, – вежливо объяснил нам чиновник. – Ничем не
могу помочь.

    Ехать за паспортами на судно, на мыс Астафьева, – это потерять больше часа.
Потом обратно. А завтра нам нужно быть уже на пароходе.

– У меня в активе десять рублей, – говорю. – Перед нами дилемма: или купить
проявитель, фиксаж, фотобумагу, или…
– Какая нафиг дилемма?! – возмутился сэм. – Берём конины, водочки и отдохнём,
как люди.
– Согласен, – говорю, – но коньяк, это уже барство.
– Это как посмотреть. На «Галушине» я дружил со старпомом. Так мы с ним
бутылку коньяка целый месяц с кофе смаковали.

    Сказано, сделано. Взяли мы штоф «Арарата» и на сдачу две приличных
«Столичных». Приличных – потому, что по ноль, семьдесят пять.

    Началось всё мирно. Заседаем в каюте сэма, балуем себя кофе, добавляем туда
коньяк по чайной ложке. Заходит дед на огонёк.

– Чем это у вас вкусно пахнет?
– Кофе с коньяком. Будете?
– Не откажусь, – легко соглашается стармех. – Только коньяк мне отдельно, в
рюмочку.

    Как не уважить уважаемого человека? Начислили деду рюмочку. Пришлось
налить и себе. Дальнейшее помню плохо. Быстро прикончили коньяк, затем
перешли на водку. Компания неожиданно выросла. Пришёл второй механик
и с ним две незнакомые девушки из порта. Потом заглянул Лалетин с ревизором.
Спорили о работе и танцевали ламбаду. Затем под гитару хором исполнили
«В Кэйптаунском порту». Под утро заглянул сонный комиссар:

– Мужики, я вас, конечно, понимаю, но давайте потише.

    Комиссаров уже не боялись. Дело было на закате Перестройки и в конце
Ускорения. Помполиты стали лояльными к нашему брату и опасались строить
козни.

    Теперь при упоминании кофе с коньяком Евгений Эдуардович справедливо
возмущался: «Это с тобой-то?!» Возразить было нечего. Если у Стрельникова
получалось растянуть бутылку на месяц с каким-то старпомом, значит во всём
виноват я.

                ***

    Не сговариваясь, мы свернули в парк. Его пересекала длинная аллея. Под ногами
шуршали опавшие листья. Вокруг – ни души. Мы облюбовали одинокую беседку
в конце аллеи и я открыл свой портфель. Пиво из горлышка – это особый смак.
Пена оседала на усах сэма, он жмурил глаза и урчал от удовольствия.

    Откуда-то возникла маленькая девочка. Ей было лет десять. Коричневая
школьная форма, белый фартук, пионерский галстук.

– Дяденьки, вы разве не знаете? Распивать в общественном месте
строго запрещено! – звонким голосом продекламировала она.

    Мы, взрослые дяденьки, несколько растерялись. Первым нашёлся сэм:

– Иди себе, девочка, гуляй. Не встревай в разговоры старших. Хочешь конфетку?

    Девочка развернулась, веером взметнулась юбочка и малышка побежала вверх
по аллее. Мы раскупорили ещё по бутылке. Вдруг сэм вытянул шею и тревожно
воскликнул:

– Атас, Андрюха! Рвём когти!

    По аллее резво бежала знакомая пионерка. За ней, ускоряя шаг, спешили два
милиционера. Даже на большом расстоянии было видно, что у них решительные,
затвердевшие лица. Слуги Фемиды были готовы пресечь любые беспорядки
и немедля арестовать злостных нарушителей закона.

    Посещение приёмного покоя краснознамённой магаданской милиции никак
не входило в наши планы. Поэтому мы пригнулись и нырнули в ближайшие кусты.
Партизанская тропа привела нас к широкому пролому в заборе. Выбравшись на
проспект, мы трусливо оглянулись и вздохнули с облегчением: «хвоста» не было.

– Внучка Павлика Морозова! – сказал сэм Стрельников.