Криошок. Глава 10

   — Прямо по курсу — полярная станция, — крикнул пилот из кабины, едва в поле его зрения попало небольшое скопление чёрных точек посреди огромной льдины, и он заметил их вовремя.
   Солнце только что скрылось за плотной завесой серых туч, и прямо в обзорное стекло вертолёта обильно посыпал снег, сводя видимость к минимуму. Непогода застала их в полёте, хотя пилот очень рассчитывал на скорость своего «арктического» Ми-8.
   Щеглов, надев наушники внутренней связи, сунулся в кабину, оторопело уставившись на буйные снежные вихри, почти полностью скрывающие обзор.
  — Сколько до станции? — спросил он.
  — Километров двадцать.
  — Тогда приземляйся на расстоянии километров трёх от неё. Если он там, то из-за вьюги, может, нас и не заметит. Будем брать ублюдка живьём!
  — Думаю, что приземлюсь заранее в любом случае, — ответил пилот. — Погода реально испортилась, ничерта не видно!
  — Лады, опускай машину. Кстати, как тебя зовут, солдат?
  — Кир, — ответил пилот. — В честь Булычёва.
  — А-а-а! — протянул Щеглов. — Слушай сюда, Булычёв! Пойдёшь с нами, но в драку или перестрелку не соваться. Приказ понял?
  — Слушаюсь, гражданин начальник!
   Пока вертолёт снижался, оба опера проверили экипировку и оружие, а Макарченко закинул на плечо сумку со своим габаритным боевым трёхствольником. Колёса винтокрылой машины коснулись твёрдой поверхности льдины и, не дожидаясь пока остановятся лопасти, старший опер открыл люк и спрыгнул на лёд. В эти минуты его взгляд выражал абсолютную целеустремленность и даже одержимость. Он не обмолвился со своим напарником ни словом, как будто все их совместные действия были заранее отрепетированы, и им обоим хватало одного взгляда, чтобы понять друг друга без слов. Макарченко только подивился, насколько они оба выглядят неустрашимыми и мужественными, впервые попав в подобные экстремальные условия и сказал себе, что если сейчас в органах все такие же, как Щеглов и Маскевич, то значит, нынешнее МВД штампует действительно крутых парней. Единственное, что его пугало, это их чрезмерная видимая самоуверенность.
   Вдалеке виднелись очертания домов станции, и, оставив вертолёт, они вчетвером двинулись к ним, прикрывая глаза от неистово мечущихся хлопьев снега. Ещё несколько минут и сплошной снежный заслон полностью скрыл из вида станцию, однако Щеглов неумолимо рвался вперёд, как гончая или борзая, почуявшая след, а за ним едва поспевали Маскевич и двое лётчиков. Щеглов оторвался от них уже метров на пять, так что снежная завеса почти скрыла и его самого, когда из этой бурной снежной толщи внезапно навстречу к ним вырвалось что-то рокочущее и напоминающее разъярённого зверя. Макарченко вначале даже подумал, что это белый медведь и застыл на месте, мгновенно вспомнив все жуткие истории об этих хищниках, услышанные им когда-либо, однако это оказалось нечто другое.
   Снегоход на полной скорости проскочил мимо Щеглова, едва не сбив Маскевича, и в одно мгновение снова скрылся за колышущимся белым снежным полотном. Старший опер покачнулся, резко вскинув руки, и упал навзничь. Маскевич и пилоты бросились к нему, полагая, что снегоход всё-таки его зацепил. Однако сам снегоход тут явно был не при чём.
   Из глубокой раны на горле старшего опера хлестала кровь, словно его полоснули ножом. Захлёбываясь кровью, Щеглов вцепился в рукав пуховика напарника, пытаясь что-то сказать, но так и не смог. Маскевич с трудом оторвал его руку от пуховика, вцепившуюся в него мёртвой хваткой, и выхватил из кармана свой ГШ-18. Снегохода не было видно из-за плотной завесы мечущегося снега, но где-то вблизи раздавался его приглушённый рокот. Похоже, он сделал круг и возвращался назад.
   Первой мыслью Макарченко было взвалить раненого опера на плечи и отнести на станцию, но прежде нужно было разобраться с тем, кто на них напал. Пилот по имени Кир растерянно переводил взгляд то на одного, то на другого. Так они и застыли, образовав подобие треугольника, в центре которого лежало неподвижное тело Щеглова. Слой снега на нём становился с каждой секундой всё толще, словно укутывая его в белый саван.
  — Это тот убийца? — спросил Макарченко у Маскевича. — Скажи наконец, кто он!
   Опер не ответил, вперив сосредоточенный взор в пустоту. Рокот мотора стал отчётливее, и он выстрелил наугад несколько раз. Однако гусеничная машина продолжила ход, кружась вокруг них, подобно хищному одинокому зверю, выбирающему момент для нападения. Рокот казался то совсем близко, то отдалялся, становясь почти не различимым, как будто водитель снегохода петлял, чтобы сбить их с толку. Наконец нервы у Маскевича не выдержали, и когда машина снова максимально приблизилась, так что из-за пелены падающего снега проявился её темный силуэт, он принялся палить без остановки, пока не опустошил магазин пистолета. Макарченко тоже достал свой СОНАЗ, но стрелять не торопился, не видя цели.
   Неожиданно снегоход снова проскочил совсем близко от них, раздался какой-то резкий свист, на секунду перекрывший пронзительные завывания ветра, и грудь опера пронзил внушительный предмет, напоминающий мачете, войдя в тело почти по рукоять. Из горла Маскевича вырвался сдавленный стон, и он упал на колени перед Макарченко. Лётчик успел его удержать, но второй опер обессиленно сник почти в тот же миг. Его лицо скривила гримаса мучительной боли, и Макарченко осторожно уложил его на бок.
   Глядя на лётчика, полицейский попытался что-то сказать; тот пригнул голову, но расслышал только последнее слово:
  — Блокнот... — после этого оперативник взмахнул рукой, словно пытаясь выхватить из белой толщи горсть окровавленного снега, и обмяк в метре от напарника без криков и конвульсий, будто заснул глубоким тихим сном.
  — Он возвращается! — крикнул Кир.
   Макарченко выпрямился как раз вовремя — снегоход, сделав ещё один виток, теперь нёсся на скорости по меньшей мере шестидесяти километров в час прямо на них.
   Внезапно пилот вертолёта издал какой-то душераздирающий вопль ужаса, и бросился в сторону, в один миг скрывшись из поля зрения за бледным полотном метели. Рокот мотора раздался совсем рядом, и машина с рёвом выскочила из белёсой мглы прямо на Макарченко. В последний момент тот успел отскочить, выстрелив в спину пронесшемуся на снегоходе водителю разрывной пулей СОНАЗА. Нападавший проехал несколько метров, резко сбавив газ, и сник над рулём гусеничной машины.
   Когда лётчик осторожно приблизился к нему, тот всё ещё держался обоими руками за руль, уткнувшись головой в лобовой стеклянный щиток. В его спине зияла свежая кровавая дыра от мощной пули. Несмотря на то, что снег неистово сыпал прямо в глаза, Макарченко почти сразу заметил, что с водителем что-то не так. На его голове не было шапки, а на руках перчаток, поэтому в глаза сразу бросилось шокирующее зрелище. На кистях рук сквозь облезшую, будто под воздействием кислоты, кожу, выглядывали голые костяшки пальцев и какого-то синего оттенка обнажённые сухожилия. На затылке, правом виске и щеке виднелись несколько больших обмороженных фурункулов, издали напоминающих одно широкое тёмно-синее пятно.
   Макарченко коснулся концом ствола его спины, но незнакомец не подал признаков жизни. Тогда лётчик с силой спихнул его с сиденья снегохода, и тот распластался на снегу лицом вверх. Картина была, что называется, не для слабонервных. Эдуард ещё долго не мог отвести взгляд от этого лица, не понимая, что могло послужить причиной настолько кошмарного уродства — лица, почти полностью лишённого кожи, губ и даже зубов в синюшного цвета обмороженных дёснах.
   Он мог бы стоять ещё долго, но ледяной холод и подвывающая вьюга быстро напомнили лётчику о реальности. Он огляделся в поисках пилота вертолёта, но того и след простыл. Вспомнив о своих спутниках, Эдуард вернулся к операм. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что им уже не помочь. Напарники погибли в одночасье от руки неизвестного урода, который определённо мог быть полярником, туристом, военным, в общем, кем угодно, но только не одним из тех девяти спортсменов, за которым они сюда и прилетели. Нет, этот обезображенный не мог быть и тем разыскиваемым убийцей из числа троих, перечисленных накануне Щегловым, мужчин. Возможно, тот до сих пор оставался на дрейфующей станции, а значит, у него, Хаски, оставалась одна невыполненная миссия — довести это расследование до конца.
   «Блокнот!» — вспомнил Эдуард. Умирающий Маскевич выдавил из себя это последнее слово буквально за миг до предсмертного вздоха, — он совершенно точно хотел дать ему подсказку. И теперь было бы непростительной ошибкой ею не воспользоваться.
   Макарченко опустился на колени перед Маскевичем, расстегнув на нём пуховик. Его обнажённые пальцы коснулись холодного, как лёд, металла тесака, проткнувшего грудь оперативника насквозь, и Эдуард почувствовал слабую боль, будто от несильного ожога. Он обшарил внутренние карманы одежды полицейского, но в них ничего не оказалось. Макарченко вспомнил, что тот никогда не расставался со своим компьютером, хотя перед последней вылазкой оставил его в вертолёте. Не мог же это быть виртуальный «блокнот» из списка стандартных программ Windows!
   Блокнот, блокнот!.. Перед мысленным взором Макарченко возник Щеглов, извлёкший из кармана записную книжку, когда минут сорок назад они летели сюда на вертолёте. В этой книжке были записаны имена и данные всех участников экспедиции, но истинного имени убийцы Макарченко не знал. Лётчик перевёл взгляд на Щеглова, тело которого уже почти занесло снегом.   
   Внезапно его будто осенило! Он вспомнил их первую встречу в служебном помещении администрации аэропорта Хатанги. Тогда Щеглов показал всем членам экипажа самолёта фото жертв убийцы, однако, скрыв саму личность преступника. Возможно, так он потешил своё самолюбие, но по злой иронии судьбы теперь единственным, кто мог повязать убийцу, оказался Макарченко. И ему позарез нужно знать преступника в лицо!
   Эдуард припомнил эту картину во всех подробностях. Щеглов с серьёзным и немного самодовольным выражением лица, очевидно, наслаждаясь видом шокированных содержанием фотографий лётчиков, сидел за столом, перелистывая записную книжку, в которой застряла ещё одна небольшая фотокарточка. Макарченко припомнил, что вот её-то он тогда и не показал никому.
   Оставалось выяснить, имело ли это фото в блокноте какое-то отношение к делу, и, стуча зубами от холода и притока адреналина, Макарченко быстро расстегнул куртку на груди Щеглова. Он нащупал во внутреннем кармане записную книжку и раскрыл её как раз в том месте, куда была вложена фотокарточка. Снег падал на цветную глянцевую фотографию улыбающегося мужчины, а ветер вероломно взвыл с утроенной силой, словно порываясь вырвать из рук Эдуарда, но он держал её крепко.
   Теперь Макарченко знал его в лицо, и это было всё, что ему на данный момент нужно. Он сунул записную книжку с фотокарточкой в карман и направился к снегоходу.