Больше, чем я

/ / Мы большой дырой в день, всё в той же земле медленно делены разностью, в день, когда друг погиб от меня, моих рук, я думаю, что действительно встрял, мой синдром отмены, начинаешься только сейчас.

Но и это меня не спасает.

Всегда больший, чем я, человек, уже знающий: Многое не означает. / /
 
Мои руки могли ошибаться, не зная, что могут тебя погубить. Даже если в одной единственной мысли, будет моей, и останется гиблой, я понял, что должен быть в одном человеке хорош, между тем, что руки смогли ошибаться, не зная, что могут тебя погубить.
Никогда не желая и не опасаясь в одно и тоже мгновение.
«Растворение мира» - длительность действия – всё же течение на скоростях, с которыми мы могли ошибаться, думая, что тебе это нравится.

/ / Нравилось (?) / /

Никогда не скажет об этом лучше, чем я или ты, разделённое «мы» теперь - это за гильотиной мне прыгать выше своей головы, пока ты утекаешь в дороге, после всех этих точек, утекаешь в дороге от, и окончательно вдоль от меня / / Мои руки могли ошибаться, не зная, что могут тебя погубить, даже если в одном человеке, я не победил.

Ты останешься гиблой всегда.

Никогда не является миром, пока не ломаешь свою пару ног об чужие, не находишь свои же в других, всё же, будто чертах, что однажды становятся странно – родными.

Это долгий, высокий полёт стремительной птицы, что всегда требует должного к ней понимания.

Окончательно не без участия, на расстоянии в несколько «лет – этажей» от тебя, никогда не является миром, пока не находишь в этой смоченной кости теплом разрывы себя.

Но они уже не сплетаются. Скрытые в том, всегда больше, чем я.

Всегда тёмное время сейчас является лишь для меня досадной заслугой. Грей моё сердце всегда, хоть и я ещё на расстоянии близко, или уж окончательно выше, от пары нескладных, неправильных вил моего «понимания», как дорога должна продолжаться ходом - испугом под музыку - ужас, пропитанный инди, что не будет теперь уже тише.

На сушильной верёвке этот кроличий говор, который ты больше не слышишь, огибая с запястий, стекая, за пределами части известной мне и тебе одинаковой жизни ещё раз, в последний бы, это бьёт меня прямо в голову с просьбой о возможном распаде, не появляться.
Соблазнительным в виде падения, тянется вниз без конца, ощущая мнимую лёгкость, пока лишь способен видеть верха.

Но они уже не сплетаются.

Скрытые заново, ты – всегда человек, что больше, чем я.

Отвлекание всё же кажется разным. Осознав, что моя голова из верёвок, слогов, - единственное, что мне останется, вытекаю в следующем акте в другое, более зная о прикосновеньи этих миров, то, что более уж не отдельное, взрытое существование врознь.
Никогда одним не является на листе с подожжёнными сверху краями единственным миром, пока ранее не понимаешь неправильной роли, по ту сторону ширмы сыгранной и уверенно замершей, среди праздника жизни во рту с пузырями, топящих фразы те мало-помалу, что выбираются в трезвость.

Я же хоть и ошибался, но ты останешься гиблой всегда.

От руки, не зная, что может тебя погубить, может быть, ошибался, думая, что не пережить эту ночь перед днём, в котором мой друг умирает.
Моя жизнь умещается на одном лишь листе с подожжёнными сверху краями, но и это меня не спасает.
Исчезание из влюбленной к себе только плоскости существования ничего уже не означает.
Отпуская, всё отпуская, может быть, ошибался, и руки, не зная, что могут тебя погубить, не сделаю, не пережив, эту ночь перёд днём, в котором мой друг умирает.

Даже если нравится думать или не думать, предпочитать для себя, окончательно знать, будто я извожусь и длительно падаю, для того, кто более не появляется, это не важно, и это не означает.
Ничего уже не означает.
Это было лишь только переложения дня, когда ты для меня погибаешь от собственных рук, стекая в слова.
Для кого-то ещё и меня, ты – всегда ещё человек.
Но такой, что больше, чем я.

«Больше, чем я»