Тюрьма Кресты

Арест, ИВС

Меня арестовали 24 апреля 1999 года. Это было утром, но не ранним, а ближе к полудню. Я заворачивал за угол дома, как увидел идущих не спеша двух молодых людей. Почему я обратил на них внимание? Не знаю. Может быть потому, что одеты они были как-то бедно, не по-современному. Я их обогнал, открыл ключом дверь в подъезд. Парни зашли следом. Поднявшись на один пролет лестницы, я заметил, что они не закрыли за собой дверь.
- Домофон поставили специально для того, чтобы дверь в подъезд закрывалась, - говорю я им.
- А там еще люди идут, - ответили мне.
И действительно, в подъезд вбежали еще двое. Меня прижали к стене. И надели наручники. Впятером, группой, мы вышли из подъезда и направились к машине. Это был «Москвич», куда мы с трудом втиснулись. Меня посадили в центр на заднее сиденье.
Я был ошеломлен и ничего не понимал. Кто это? Милиция, бандиты или еще кто.
- Вы кто, из органов? - обратился я к их старшему.
- Да.
- Куда мы едем?
- Скоро узнаешь.
- Я арестован? Вы уверены, что взяли того человека? Вы не спросили даже документов. У меня с собой паспорт.
- Давай сюда.
Так моя жизнь разделилась на две части: «До тюрьмы» и «После тюрьмы».

Приехали мы на улицу Чайковского, дом 30 (город Санкт-Петербург). При входе в княжеский особняк висела табличка: «РУБОП», управление по борьбе с организованной преступностью. А внутри стояли люди в камуфляже с автоматами. Конечно, это были так называемые «лихие девяностые» годы. Мы поднялись на третий этаж, пошли по коридору. Вдоль всей стены были вмонтированы железные кольца, у которых, пристегнутые наручниками, стояли люди, бандиты. Меня также приковали к одному из этих колец. И так я простоял много часов. Допросы начались ближе к ночи.
После допросов, уже глубокой ночью, меня обыскали. Сняли очки, часы, ремень, шнурки из ботинок. Оставив мне только пачку сигарет. И повели дворами в ИВС, в изолятор временного содержания. Вид у меня, конечно, был жалок. Ботинки падают с ног, рука поддерживает брюки, вторая скована с конвоиром. Да еще в темноте надо без очков углядеть, чтобы не споткнуться обо что-нибудь.
ИВС располагается (располагался) на двух верхних этажах дома на Захарьевской улице, бывшей Каляева. Из форточки моей камеры (забегая вперед) открывался вид на Большой Дом. Наверное, это было как Предупреждение и Назидание.
Конвоиры сдают меня местной администрации. Снова обыск, шмон. Я лишаюсь и половины сигарет в пачке. Потом снятие отпечатков пальцев. И камера.
В камере горит тусклая лампочка. У стен стоят четыре деревянные широкие лавки, типа, кровати. Две из них заняты, там спят. Я ложусь на свободную. Ну вот, можно, наверное, собраться с мыслями. А мысли совсем не веселы. Обвинения предъявлены по особо тяжкой статье. От 7 до 15. Семь лет в тюрьме? Столько я не выдержу. Лучше покончить все одним махом, прямо здесь, сейчас. У меня есть шарф, затянуть его на шее потуже. Пути назад нет, жизнь закончена.
Утром просыпаются сокамерники, разговаривают между собой. Молодые парни, говорят по русски, но половину слов я не понимаю. Это уголовный жаргон, сленг. Потянулись мучительные часы и дни заключения. Одна и та же лампочка, одна и та же шконка (кровать). Изредка допросы, изредка еда, изредка разговоры. И все больше мысли, мысли, черные мысли. Адвокат сказал, что в ИВС не могут держать более трех дней. А потом или на свободу или в Кресты.
На третий день пребывания в изоляторе, меня вызвали на этап, в Кресты. Я понял, что волю увижу не скоро, если увижу ее вообще. Надо было готовиться к самому худшему.


Кресты

Но худшее превзошло мои ожидания. В темном автозаке нас перевезли с Захарьевской улицы на Арсенальную набережную. Автозак подъехал вплотную к стене во внутреннем дворике Крестов, так что из темного кузова грузовика я перешел сразу в полутемный тюремный коридор. Нас разместили в камерах так называемого «Собачника». Собачник — это первый этаж целого корпуса (каждый «крест» тюрьмы, всего их два, состоит из четырех корпусов), место сбора этапированных, некий отстойник. Камера «собачника» - стандартная камера Крестов, около 8 квадратных метров. Вдоль стен стоят низенькие скамейки. На возвышении у входа располагается «дальняк», отхожее место. В советское время в стране были такие общественные туалеты, где сливная трубы уходила прямо в пол, а для ног были предусмотрены специальные подставки по форме подошвы, чтобы на них вставать. В собачниках Крестов из этих больших труб, уходящих вертикально вниз, частенько вылезали крысы.
Потянулось тягостное ожидание. Народу в камеру постепенно набиралось все больше и больше. Сидеть на деревянной низкой скамейке было неудобно, но и вставать было проблематично, так как твое место сразу занимали стоявшие. «Контингент» составляли, в основном, молодые парни. Средний возраст «сидельцев» в тюрьме был, я думаю, лет 20. Большинство попало сюда впервые, но оказались и те, кто ранее здесь уже бывал. Пошли рассказы про местные нравы и обычаи, от них становилось жутко. Вещей у меня с собой не было, но некоторые узники были с баулами, большими сумками. Кто-то достал кипятильник, его прикрепили к оголенным проводам, торчащим из стены. Заварили чай, чифир. Чифир на тюремном (или каком там) жаргоне означает очень крепкий чай. Точнее, чай, в котором воду кипятят вместе с заваркой. Большую кружку с чифиром пустили по кругу. Отхлебнул из нее и я.
За железной дверью камеры слышались лязганье других дверей, крики людей, лай собак. Окна с собачнике не было, оно заложено стеклянным кирпичом. Свет немного проходит, но ничего снаружи не видно. Когда стемнело, нас вывели в коридор и стали распределять по другим камерам. И тут реально я увидел, как человек сошел с ума (ведь не могут же они арестовать сумасшедшего). Молодой парень в спортивном костюме бегал по мрачному коридору и что-то кричал нечленораздельное. Его дикий истерический хохот вгонял сердце еще дальше в пятки.
На ночь завели в специальный, «спальный» собачник. Там в два ряда стояли большие стеллажи из неструганых досок. Большинство полезло наверх, а кому не хватило места, легли внизу. Позже я узнал, что в камере, в постоянной камере, куда нас после «поднимут», спросят, где ночевал в собачнике. Наверху или внизу. Потому что, если спал внизу, то существует более высокая вероятность подцепить какую-нибудь заразу. Например, вшей.
Утром помывка, медосмотр. Душ заключается только в предоставлении воды (хорошо, что горячей). Нет ни мыла, ни полотенец, ни, тем более, чистого белья. А мои вещи уже все в ужасном антисанитарном состоянии.
После медосмотра, где кровь из вены взяли иглой невиданной толщины, последний шмон. Отбирают вообще все. Включая сигареты и зажигалки. Но, отобранное можно обратно выкупить, если уцелели от обыска деньги. У меня их отобрали еще в РУБОПе. Вот, военнослужащий без знаков отличия, в камуфляже, берет сапожный нож и разрезает мои ботинки. Оттуда вынимаются супинаторы, металлические пластины. Ничего, похожу и в таких, без супинаторов и без шнурков. Кое-кто вообще без обуви, в пластмассовых баночках из-под Воймикса (масла, бывшего тогда в продаже). 
На шмоне присутствует много «масок». Маски — это сотрудники в масках. На головах у них одеты черные тряпочные мешки, прорези только для глаз, носа и рта. Маски — это специальное силовое подразделение в тюрьме. Молодые здоровые ребята, прыгают как козлики, угрожающе кричат и размахивают дубинками. Они тоже хотят поживиться, на шмоне. 
После обыска производится «подъем» в «хаты». «Опущение» в тюрьме подразумевает только одно. Об этом, возможно, ниже.


Хата

Во втором корпусе, в корпусном «стакане», куда меня доставили, идет распределение по камерам. Проводят его оперативники. По очереди вызываются подследственные. В тюрьме (СИЗО, следственном изоляторе) нет подозреваемых, есть только подследственные и подсудимые. Нет и осужденных, они этапируются в другие места. Предъявлено обвинение, это значит, что твое место в СИЗО, в тюрьме.
Меня вызывает уже «мой» оперативник. Это капитан внутренней службы. Форма у него не милицейская, а как будто военная, различаются по цвету только канты. В армии цвет кантов (общевойсковой) красный, во внутренней службе (МВД) - малиновый. Имя, фамилия, статья, как, за что, будем ли помогать следствию? Будем. Тогда надо держать капитана в курсе всех дел, происходящих в камере. Согласен? Надо подумать. Ах, подумать? Статья 163 особо тяжкая, значит, пойдешь в камеру, где сидят убийцы, насильник и рэкетиры. Этого - в 218. «Ключник» ведет меня в камеру. Вот она, Два Один Восемь. Четвертый этаж. Большим ключом (как у Буратино) сопровождающий открывает железную дверь. Я делаю шаг вперед, дверь за спиной закрывается. В этой «хате» я проведу почти ровно год, с апреля 1999 по апрель 2000 года. Здесь я встречу новое тысячелетие. Об этом я тогда еще не знал.   

За мной с грохотом закрывается дверь камеры. Я уже был готов ко всему. Если зарежут, то пусть это будет по возможности быстро и безболезненно. Я стоял в дверях и ждал. Но никто, похоже, не обратил на меня внимания.
- Сядь пока здесь, - сказал кто-то.
Я сел на пуфик у двери. Камера поразила меня своим светом и спокойствием. За эти дни я отвык от дневного света. А тут, в довольно большое окно, лились прямые лучи солнца. Оно было еще высоко, хотя дело шло уже к вечеру. На кроватях (с матрасами, бельем и одеялами!) спали безмятежные люди. А где же насильники, бандиты и убийцы? Неужели, это они? Сколько я просидел на тюфяке, я уже не помню. Тишина и ласковое солнце действовали успокаивающе. Возможно, я даже задремал.
На меня обратил внимание худощавый паренек с нижней шконки. Он критически меня осмотрел и толкнул спящего выше крепкого парня.
- Вован, осмотри его.
Вован спрыгнул на пол, шагнул ко мне.
- Раздевайся.
Я снял куртку, рубашку. Парень осмотрел одежду, меня.
- Все чисто.
- У нас есть что-нибудь ему одеть?
- Да, могу дать свой старый спортивный костюм.
Худенький обратился ко мне: - Снимай свое барахло, вещи покидай вон в тот мешок, для стирки. А Вован даст тебе свой костюм.
Я переоделся в чистую одежду.
- Присаживайся на шконарь. Как тебя звать? За что арестован?
- Статья 163, вымогательство.
- Чем занимался на воле?
- У меня небольшой бизнес, торговля. Я директор.
- Директор? Ну, погоняло тебе и будет «Директор».
- А кто у вас главный? Ну, здесь, в камере?
- Главный? - худощавый рассмеялся. - Главных у нас нет, все равны.
Позже я узнал, что главным был именно он. Назывался он не «главный», а «старший». Ведь только «старший» хаты может занимать нижнюю шконку. И никто кроме него не может на нее даже присесть.

Камера 218, как и подавляющее большинство других в Крестах, имела площадь около 8 квадратных метров. При «плохом» царе тюрьма была построена для одноместного содержания узников. А теперь, при «хорошем» режиме?
Многие представляют, что такое восьмиметровая кухня, кто-то в таких квартирах и живет. Так вот, вообразите себе, что в вашу (8-и метровую) кухню набилось 12-13 человек, а именно столько сидело со мной в Крестах. И они здесь, на этой кухне, будут не только есть. Но и спать, справлять нужду и делать все остальное, словом, жить. Представляете? А я это прочувствовал на собственной шкуре. Шесть шконок, в три яруса, унитаз, вот, пожалуй, и все.
В камере «Два один восемь» я прожил год. Выходя из нее изредка и ненадолго на прогулку, в баню, к адвокату и на свидания. Двух одинаковых камер в Крестах нет, все они отличаются друг от друга, потому что люди сидят в них разные. Мне повезло, я вернулся оттуда живым и почти не потерявшим здоровье. А ведь сколько было смертей в Крестах. «Аномально» жарким летом 1999 года каждую ночь из нашего, второго корпуса, выносили покойников. Спасибо тебе, «Два один восемь», за милость. Спасибо за науку. Спасибо за все.
Если с набережной смотреть на тюрьму, то четвертое слева окно (считая с самого края) на 4-м этаже и является окном моей «хаты». Бесчисленное множество раз, лежа на своей шконке второго яруса, в «пенале», я смотрел на Неву, на прогулочные теплоходы, на огни зданий набережной напротив. И из окна камеры я, как и в ИВС, видел серое приземистое здание Большого Дома. Иногда я ловил себя на мысли, что моя мечта «исполнилась». Иметь вид из окна на водную гладь, на Неву, как в прошлом имел это царь из Зимнего дворца, может позволить себе только очень богатый человек. И вот теперь такой возможности удосужился и я...

  (Полный текст читай здесь - https://ridero.ru/books/tyurma_kresty/ )