Моё тридцать шестое

После суток тряски. Где было душно. И очень шумно. С вокзала сразу к ней. Как у Мопассана или Моруа. Но я никогда их не читал. Короче, как в тех романтических книжках, что она так любит. Где он на её пороге. А асфальт только-только перестал поливать июньский, или нет - лучше сентябрьский, дождь. И значит, он промок. Капельки воды с его волос на её руках, её тёплом вязаном свитере, её волосах и ресницах. По шее даже мурашки побежали, ей холодно. Он все пять пролётов поднимался с водой в ботинках. На носах жёлтые листья, обувь несёт за собой грязь. И вроде соседка со второго этажа  начинает что-то говорить. То ли о политике, то ли о тебе. И как-то плохо. Но это всё ерунда, ведь теперь герои вместе. Он и Она. И Они. Спустя трудности и обиды. Поставив на подоконник букет сентябрьских роз. Пошли разговаривать о вечном. Или об ужине. Никогда не знал, о чём герои говорят потом.
Короче, одна из таких книжек лежит в моей сумке. Перевешенной через плечо. Мне кажется, так ходят настоящие журналисты, с такой сумкой. Или я сам это себе придумал.
Поезд простоит здесь всего час. Мне хватит. То есть хватило бы, если бы я не стоял на площади уже…не знаю сколько. И, как в той её любимой книге, идёт дождь. Холодный августовский. Такие она тоже любит. А я люблю, когда её очки запотевают и она решает снять их. Тогда я становлюсь её проводником, и мы летим вдоль по пензенским скверам. Тут совсем нет машин, но я постоянно забываю смотреть под ноги. И это глупо. Мы наступаем в лужи. И смеёмся. И я беру её на руки. Мы забегаем в кафе. То есть наступали. Смеялись и забегали в кафе. Холодный августовский дождь путает меня. Или этот город. Или лето. Моё тридцать шестое. Тусклое.
- Хорошо, -сказал я Пинареву в поезде,- не люблю лето. Ничего хорошего. Одни лишь глупые поступки.
И Она тому подтверждение.
- Зачем ты приехал?- крик из красной машины. - Садись! Здесь же очередь!
Красный форд с московскими номерами. За 600 километров от… Молчу.
- Ты совсем ничего, видимо, не понимаешь,- и что это Она делает?- Кокос!- и бьёт руль.
Та, чьё имя называть нельзя.
- Я не просил тебя приезжать,- и громче,- что ты вообще здесь делаешь? Откуда ты знаешь, что я…?- и прочее.- А. Да, точно. Ладно. Тогда включи хотя бы музыку.
- Я не слушаю твою музыку.
Мы едем. Скорость всё больше. Кажется, это центр. Расплывается за окном. Я был здесь, был много раз, но ничего не помню. Только Её лицо.
- Просто знаю,- говорит Та, чьё имя называть нельзя. - Скажем, из надёжных источников. И я должна всё проконтролировать. Но, твою ж мать, эй, у меня отпуск!
- О, ты всё так же говоришь, как в своих любимых фанфиках! Люди так не общаются, ми-ла-я.
- Очень смешно, до-ро-гой. Твои истории не лучше.
- А ты читаешь?
- Приходится. Вдруг ты расскажешь что-то…
- Что про тебя? Или про Неё? Я ничего не знаю о Ней. Уже несколько лет. Мы толком не общаемся. Я еду к Кире. Ты это знаешь.
- Зря ты приехал.
- Тогда зря ты меня везёшь. Взять такси здесь совсем не дорого. Останови тут.
Послать бы её. Эту, чьё имя называть не стоит. Но она довезла меня. И вот я у подъезда. Интересно, как часто я ходил туда-сюда, когда всё это началось? Наверное, у меня даже были собственные ключи. И посреди ночи эта железная дверь постоянно пищала и потом щёлкала. Здесь так тихо, особенно после полуночи, звон, наверное, стоял на весь двор. И потом щёлканье. Мне так легко выдумывать, потому что я ничего уже не помню. Только Её лицо.
Оборачиваюсь:
- А-а…?
- Тринадцать.
- А…Точно,- звоню.
- Да?
- Это Я,- как глупо,- Полина, это Артём.
- Хорошо. Поднимайся.
И я, как обычно, не помню этажа и иду пешком по лестнице. Жду, когда щёлкнет чей-нибудь дверной замок. Ведь меня ждут. Ждут хотя бы, чтобы поскорее ушёл. Холодный подъезд путает меня. Или это город. Или я сам.
- Куда пошёл?- слышу голос Той, чьё имя говорить не хочется.- Вот квартира,- и вздыхает.
- О, мой дорогой конвой!
- Иди давай!
-Ты, кстати, на свидание не опаздываешь? М?
Ладно, думаю, это уже грубость. И открываю дверь.
-Полина,- и смотрю за плечо.- Привет.
От тёплого воздуха у меня краснеют щёки. Я похож на светофор, который всегда говорит «стоп». И только в душные алкогольные вечера моё лицо может сказать «внимание». Или я сам это себе придумал.
Я хотел сказать. Хотел что-то сказать. Что-то хорошее. Но уже не помню. Ничего не помню, только… достаю из сумки книгу. В подарочной упаковке.
- Хэй,- вылетает из меня,- Кира! Я рад тебя видеть!
- Привет,- и мне этого достаточно,- папа.
- Хэй, я привёз тебе очень хорошую книжку.
- Да?
И я на полтона ниже:
- Я пройду?
Но Полина молчит.
- Обнимемся?
- Ты весь мокрый, папа, - люблю её голос. - Мама будет ругаться. Ты испачкал её любимый коврик.
Мне снова тепло. А у Киры снова хвостики. С разноцветными резинками.
- Ты надолго здесь?- спрашивает Полина.
- Нет. Мой поезд уезжает через…
- Полчаса,- говорит Та, что мне мешает.
- Ладно, мне нужно закончить… - и Полина уходит.
- Я соскучился, милая, я очень по тебе соскучился. Недавно я видел огромного медведя, он хотел нас съесть.
- Вау!
- Но я рассказал ему, что у меня есть замечательная дочка Кира. И он передавал тебе привет. У него тоже есть дочка. Даже две.
- Что? - обожаю её смех. - Ахах. Папа…- и смотрит на мои ботинки. Смотрит на мои мокрые волосы. За моё плечо. Или в пол. Но не на меня.
- Ладно, прости. Я все еще никак не запомню, что дети растут. И что я старею.
Она не любит мою сентиментальность. А я в ней тону и  называю себя состоявшимся романтиком. За бокалами вина или чего тяжелее.
- Так. У меня есть для тебя подарок. Книга. Давно твоя мама очень хотела её прочитать, но в России она была только на французском. А ей больше нравился английский. Короче, её только недавно перевели, и я сразу же купил две штуки. Тебе и мне, - и вручаю Кире книгу. В упаковке. Разрисованной моими пожеланиями.
- Ты мог бы прислать это по почте.
- Да. Но я знал, что поеду через ваш город. Увидеть в живую всегда лучше.
- Ну да, - она разрывает упаковку. Не думаю о пожеланиях.- Ой.
- Что?
- А я её уже прочитала. Да,- и снова смотрит в пол. Мнёт книгу. - Мама купила мне её в мае.
- Двадцать минут,- говорит Та, чьё присутствие мне мешает.
- А-а. Ладно. Хорошо. Тогда я поеду. Но!- мнусь,- я буду рад, если ты напишешь мне письмо, в котором расскажешь о своих эмоциях по поводу этой книги. А я начну читать её в поезде. Хорошо?
- А почему не в интернете? Я же могу написать тебе там.
- Ладно, хорошо. Пусть будет интернет.
- Кира,- кричит Полина,- начинай собираться.
- У Максима концерт в школе. Скоро Дима приедет.
- Да. Ладно. Нам всем пора.
Я тянусь. И она обнимает меня. Я не помню о таком в её любимых книжках. Я вообще никогда не читал о подобном. У всех либо полная семья. Либо все умерли. Никто не нуждается. Или все ненавидят. А Я обнимаю её и только ради неё я выбежал из поезда. И выбежал бы ещё и ещё, даже если она так же будет молчать, смотреть в пол или за моё плечо. Будет молчать.
Теперь её волосы мокрые. И её глаза. За запотевшими очками. По спине побежали мурашки. Но она о таком ещё не читала.
Или это я сам.
Я не помню, на каком я этаже и что это за квартира. Не помню, куда я еду и с кем. Не помню этого тёплого воздуха с кухни. Вешалок в прихожей. Или большой железной двери. И этих детских кроссовок. Я уже не помню, какой когда-то была Полина. И себя не помню. И уже не вспомню.
Помню только Её лицо. И теперь помню Её голос. Она не любит мою сентиментальность. Но по-другому я не умею. Так что мне пора.
- Пока. Напиши мне.
- Пока.
 Полина закричала:
- В среду Мы идём в театр! Ты же помнишь?
- Так точно! - кричит Та, чьё имя называть нельзя.
Мы выходим в подъезд. В холодный и тёмный.
- Отвези меня обратно, мой верный понь.
- Ох. Ну и зачем ты приехал? - кажется, сама с собой.
В машине я снова прошу включить музыку.
- Ну давай! Ну хоть радио. Мне нужно послушать что-нибудь. А сидеть в наушниках некультурно.
- Зачем ты приезжаешь? А?
- Я её отец.
- Мой отец никогда ко мне не приезжал. И никогда со мной не общался. То есть не общался т-а-к. Как видишь, со мной всё в порядке.
Не порть её. И Полине каждый раз тяжело. Она тебя давно не любит. Зачем ты так заявляешься?
Эх. Найди себе кого-нибудь уже. Ну! Найди себе хорошую работу. Заведи кого-нибудь. Кошку. Или собаку. Или получи новое образование! Давай! Ты ещё так молод. Это то, что тебе нужно. Живи дальше. Переключись. Напиши новый роман. Снова зажги сердца. Пиши больше. Читай больше. Кстати, советую Стивена Кинга - «Как писать книги». Не повредит.
- Ты снова говоришь, будто нам семнадцать, - говорю я.- Мне не нужно это читать. Если он учит писать книги, то учит писать только книги Стивена Кинга.
-… там больше биография.
- Для этого у меня есть Довлатов. И иногда Буковски, - сбрасываю входящий вызов Пинарева. - Поверни тут налево.
- Я знаю, - и поворачивает. - Она выбралась из этого болота. Очередь за тобой. Странно, что этого ещё не произошло.
- Да. И мне страшно, ми-ла-я. Зачем ты ввязалась в это? - возможно, у меня получается говорить трагично. -  Я же просто приехал к дочери.
- А что я должна была делать?
- Живи дальше. Найди нормальную работу. Заведи кого-нибудь. Переключись!...?
- Я не собираюсь тебе что-то объяснять и тем более оправдываться. Что сделано, то сделано. Если я появилась, значит, нужно было.
До вокзала осталось три поворота.
- …Переезжай в Москву! Вдруг встретишь кого-то! - говорю я.
Раз.
- Слушай, тебе что, скучно? Тебе нечем заняться?
- …Зажги сердца! - вдохновляю я.
Два.
- Тебе так одиноко? Я здесь в отпуске. И я не хочу забивать себе голову какой-то ерундой.
- Тебе что, скучно, ми-ла-я? Тебе нечем заняться?
Три. Стоп. За окном расплывается вокзал. И кто-то курит с проводником на платформе.
- Лиза, зачем ты приехала?- спрашиваю я.
- Что делает лев, когда посягают на его территорию или членов прайда? - говорит она. - Прогоняет непрошеных гостей. Считай, ты забрёл не на свою…
Писк двери. И потом щёлканье. Не дослушал до конца. Забыл быть романтиком? Или о чём я? Никогда не знал, о чём герои говорят после. А какие герои?
 Я под дождём. Иду в купе. Мы с Пинаревым, нашим штатным фотографом, снова будем трястись в вагоне. Рассказывать друг другу, как видели знаменитостей и не подошли познакомиться.
- Ты трус,- скажет Пинарев.- Я бы познакомился. Особенно с Лизой-Монеточкой.
- Они такие же, как мы. Их окружает море фанатов, а им же хочется тишины. Пусть остальные кричат и берут автографы. Я постою в стороне. Пусть им будет легче на одного человека.
Его музыкальные вкусы меня смущают. Но он читал Ремарка и не любит Бунина. Всю ночь мы простояли в тамбуре, потому что было душно, и говорили о Куприне, достопримечательностях Тольятти и почему смешивать вино с колой - извращение. Надо будет спросить, как ему Довлатов и слышал ли он Arcade Fire.
И сходить в вагон-ресторан.
- Уже отправляемся? - спрашиваю проводницу.
- Ещё семь минут. Меняем состав,- она тушит бычок о стену вокзала.
Достаю наушники.
-А Вы идите,- говорит она,- дождь сильный.
-Хорошо,- и никуда не иду.

Конец.