Сны

   Мне снится,что я вижу сон - нелепый, кинематографический, с крупными и вторыми планами, с наездами, отъездами, прекрасный и жуткий, в котором я  главный персонаж и актер и мужчина и женщина и ребенок и старик и все живое и облака и гром и северное сияние и витраж готического собора и некто, кого я спрашиваю не сошел ли я с ума. неверующий  крещенный христианин, распластанный на земном шаре. Я вездесущ, невежественен и я же  толкователь непостижимого. Я могу все, потому что я сплю. Я просыпаюсь для того что бы убедится что я существую. Не знаю  во сне ли, меня пронзило сожаление о том что я не католик, что не будучи им я недополучаю исчерпывающего понимания католической  церковной музыки,  полноты религиозного экстаза от ее исполнения. Меня  тревожат готические порталы, при виде которых я не нахожу в себе кротости, позволившей бы мне преодолеть невидимую черту за которой я осознаю  присутствие католического бога. Сознавшись в неверии я тем не менее убежден в необходимости многобожия. Я думаю о христианстве. Очевидно же, что сын богородицы в северной Германии не такой как в Италии или Венгрии а уж  православный, славянский  Христос так и вовсе другой. если иметь в  виду иконографию. К сожалению Святые апостолы не оставили нам внятного указания на то как он выглядел.  Во всяком случае  для моей, простодушной ласковой безграмотной  бабушки, Матрены  Николаевны Веретехиной было удивительно, что немцы убившие трёх ее сыновей - христиане. Она не могла взять в толк зачем Христу понадобилось позволить немцам убить их.
 - Зачем же это он грех то на душу взял? - сочувствуя прощала она Христа. Из этого я заключил, что у нее был собственный бог,  бог - родственник, до которого легче домолиться и которого легче простить. Скорее всего он представлялся ей похожим на кого нибудь из ее деревенских. 
    Мне снится  будто я иду по деревне Керженка, родине моей бабушки в которой я никогда не был и раскланиваюсь со встречными деревенскими жителями, вернее они мне кланяются а  я им отвечаю. При этом они смотрят на меня со странным любопытством. Ах да, я же католический священник. и направляюсь. к католическому храму. Иду легко, счастливо. Не удивляясь вижу при входе в него свою бабушку и трёх белоголовых мальчишек. Не удивляюсь и тому что они меня  знают. Мы входим. Они трогают руками черные скамьи и шепчутся .--Как в клубе. На одной из скамеек сидит. какой то парень в синей куртке. Бабушка подводит к нему своих сыновей.
 - Видишь какие, а ты их..
.- Послушай Матрена, я ведь тоже человек. Я же уже покаялся перед  тобой. Ты что забыла что и ты  и твои сыновья давно уже у престола моего .Парень устало смотрит на меня. и бессильно разводит руками. Я понимаю, что он Христос и просыпаюсь. Сердце мое аритмично колотится. Мне зябко и жарко.
             
            Моя девушка из Союза свободной Немецкой молодежи.
 
Это тоже сон
  Конечно, нет ни какого сомнения в том, что я и моя девушка из этого Союза  - государственные преступники, мы предпочли любовь друг к другу, любви к своему отечеству. Мы, забыв обо всем, берем напрокат деревянную, сверкающую лаком байдарку. Мы знаем друг друга четыре дня. Я безрассудно влюблен. и уже нечаянно коснулся ее груди. Моя девушка прекрасна и свежа, у нее колокольчикого цвета глаза. А я больше не солдат, я вольнонаемный художник и в доме офицеров у меня есть прекрасная мастерская со стеклянным потолком и я знаю, что здесь, в Германской демократической республике мне нельзя ничего, потому что я из государства, где можно только то, что оно дозволяет.  Мы спускаем в камышовую бухту наш самый прекрасный на свете корабль, где места только двоим - Адаму и Еве. Нам туда, где солнце и вода слепят глаза, туда где произойдет наше грехопадение. Мое молодое воображение заводит меня так далеко, впрочим не так уж и далеко. Оно, пока еще неопытно. Моя немецкая девушка сидящая впереди оборачивается ко мне и смеясь что то говорит. Я понял что она сказала, и счастлив и  напрягаю свою  память что бы вспомнить знакомые мне немецкие слова и составить из них внятную фразу, что бы сообщить ей о моем  умопомрачительном состоянии восторга и чувственного желания быть к ней ближе и немедленно. Ну нет, не вспомнил  кроме простецкого - ICH LIBE DICH. Боже мой, да это же  "Сезам откройся", это же заводной ключ, сворачивающий эротическую пружину до такой степени напряжения, что любое промедление, не известно еще чем может обернуться. Мы старательно гребем, бурлит под  байдаркой вода а выбранная нами  привлекательная купа деревьев, на противоположном берегу озера все так же далека, как Арарат для Ноя, только еще начавшего свое плаванье. Когда мы наконец добираемся до берега то видим,  что это вовсе не купа, а огромная ива опустившая в воду свои ветви за которыми поляна освещенная солнцем и олень на ней, непугано наблюдающий за лихорадочно нетерпеливыми, молодыми людьми не обращающими ни какого внимания на его красоту.
- Уходи олень. Извини, ты же все понимаешь. А у нас никакого опыта. мы как в кабинете физики. Мы все знаем про электричество, но никогда еще не держали в руках оголенных  проводов.
   Я был горд собой. Господи спасибо тебе за девушку из Союза Свободной Немецкой молодежи.  она будет для меня мерой счастья, которой я  буду потом измерять других женщин..Узнавая друг друга мы были в каком то беспамятстве и она кричала и царапалась и моляще повторяла - Noch Noch.. Когда обнявшись мы брели по глухим аллеям  парка и останавливались что бы прильнуть друг к другу. мы опять увидели нашего оленя и он повернул к нам голову. и мы вспомнили про байдарку.
  Блюститель моей нравственности и  моей политической несознательности, появился на следующей неделе. В легком, светлом костюме, приветливый и молодой, он мне улыбался и шел навстречу. 
 -Привет ефрейтор,- Сказал он мне штатскому.
 - Ты кому капитан? Мы с тобой незнакомы.
- Ну ты и хам ефрейтор. Слушай сюда. Существуют правила игры. Ты их не выполняешь. Что ты лезешь в бутылку.? Не создавай проблем ей  себе и мне. Будь скромней а то ты не оставишь мне выбора. Наверно капитан был все же приличным человеком, мы с ним больше не встретились.Через какое то время, Отечество встретило меня хрущевской оттепелью, складными диванами, трехногими столами, поэтическими вечерами, кафе Аэлита и изнуряющей меня грустью о девушке из Союза Свободной Немецкой Молодежи
   
        Мне сниться что я в плену.  Меня ни кто еще не бил, но мне уже страшно. Мне страшно потому что на них военная форма. и они обыкновенные. а мне заведомо известно что страшней всего то,что они  принесли  и поставили  на край стола. Один из них закатывает рукава.-Вот и до тебя очередь дошла говорит он.
 - Получишь удовольствие. Такая каша!
 -Что он имеет в виду? Березовая каша?  Шпицрутены? Еще один, в форме, тащит лавку и тряпку. В приоткрытую дверь вижу комнату с кафельными стенами. Что за комната, зачем он потащил туда лавку и тряпку.?
-Идти можешь?  Ну ладно. мы тебе поможем,  для тебя туда и лавку принесли. Там хорошо, там даже без рубашек некоторые валяются. -Валяются? А чего я боюсь? Не надо бояться. Как не боятся, у меня низкий болевой порог, будут пытать, я же тогда...
- Попытайся с ними договорится, тогда они быть может тебя просто застрелят и все.- слышу я строгий голос.
-Ты кто?
 - Неважно, я тебя незримо охраняю - мой долг. Мне становится легко. Я просыпаюсь.
- Градусник давай - говорит сестра, которая мне нравится, у нас есть, которая мне не нравится. У нее светлые глаза, она улыбается.
 -У тебя совсем никакой температуры, может  завтра  выпишут. За окном солнце, огромные липы и я ни кого не предал. Я в медсанбате. Наша часть небоеспособна, у нас эпидемия холеры. Я с детства боюсь стать предателем..