Пятидесятые

В воскресный день жители деревни Лузаново с любопытством наблюдали, как к саманной хате Варвары Ильиничны подъехал грузовик. А саму Варвару Ильиничну недавно забрала к себе старшая невестка, ведь сыновья старухи, трое, погибли на войне, а свекрухино жилище сношенька продала по сходной цене.
Из кабины выскочили двое школьников, мальчик и девочка. С ними была их мать, худенькая фигуристая дамочка, лет эдак тридцати. В кузове, среди различной мебели и узлов с вещами, сидело ещё несколько мужчин, вот они и заносили нехитрый скарб в опустевшую без хозяйки избёнку.

-   Хоть хату выбелили перед продажей. Ильинична-то с невесткой.  -  сказала одна пенсионерка другой.

-   Ага. Любо-дорого посмотреть. А приезжая-то ничего, неплохо смотрится.

-   Да, недурна собой, то верно. А который её супруг-то, интересно? Из тех, что сгружает и заносит.

-   А Бог его ведает, потом всё прояснится.

Но порожняя машина уехала, увозя с собой всех мужчин, что участвовали в поселении женщины с детьми.

-   От те на!  -  удивилась первая старушка. -  Мы с тобой, Анюта, шибко поторопились насчёт супружника. То оказались просто грузчики.

Две пенсионерки, вдруг заметили ещё одну. Полная пожилая бабулька, опираясь на палку, прямой наводкой двинула во двор Ильиничны, дабы познакомиться с новой соседкой.

-   Улька, сказилась, чи шо?  -  крикнула Анна Емельяновна.  -  Куда ты попёрлась, дура старая, люди только въехали.

Но Ульяна Дмитриевна лишь рукой махнула в их сторону, мол, отстаньте, сама разберусь, куды мне шкандыбать, а где и на месте постоять.

-   Ой, ну совсем совести нету у человека! - хлопнула себя руками по бокам Елизавета Андреевна. Но обе не расходились, ждали возвращения любопытной товарки, и та их не разочаровала, минут через десять вновь показалась в воротах соседского двора.

-   Улька! Двигай сюды! - крикнула ей Анна Емельяновна.

-   Ага, то бессовестной обозвали, то теперь подманивают.  - огрызнулась та.  -  Что, дюже хочется новости узнать?

-   Иди ото, не кобенься. Гля, ещё и цену набивает. - поддакнула Елизавета Андреевна.

-   Ну, что там?  - чуть не хором допытывались пенсионерки у своей подруги, когда та поравнялась с ними.

-   А ничего. Из города прикатили, как я и предполагала. Зовут Тоней, а её деток-погодок, Алёнка и Егор.  -  отчиталась Ульяна Дмитриевна.  -  Фух, бабы, вспотела я.

-   И это всё, что ты узнала?  - накинулась на неё Анна Емельяновна.

-   Гля на неё! А что тебе ещё надо?  - оправдывалась Ульяна Дмитриевна.

-   Да стоило плестись туда, как утке, переваливаясь с одного бока на другой, чтобы выпытать только имя матери и её ребятишек?  -  вошла в раж Анна Дмитриевна.  -  А про мужика ейного чего не узнала? И чего эта Тонька, вдруг надумала поменять место жительства? Ты чего ходила тудой, скажи на милость Божью?

-   Она меня пригласила в другой день, а ныне ей некогда. Что непонятно? Анька, отвяжись! С Семёновичем своим сегодня не ругалась, так теперя на меня весь свой пар выпускаешь?

-   Ладно вам, завелись... - урезонила подруг Елизавета Андреевна.  -  Айда ко мне чай пить, я веточки из малины кипятком залила, а платком пуховым кастрюлю закутала, поди они уже весь сок в водичку отдали, аромату будет - на всю комнату. А ещё пышек нажарила, от славно посмакуем! Айда, девчата, а новости всё равно узнаем, куда они от нас денутся?

На следующее утро в бригаду разнорабочих женщин, занимающихся в настоящее время прополкой кукурузы, председатель Сельского Совета, Кузьмин Владимир Иванович, приятной наружности мужчина и возрастом в сорок три года, привёл в звено новенькую.

-   От, девчата, к вам пополнение. Зовут Антониной. Прошу любить и жаловать.

Тут же находилась и местная красавица, Любава Сычова, которая в новенькой сразу почуяла соперницу. Дело в том, что Любава уже три года, с тех пор, как Кузьмин явился в их село, сохла по нему, вроде былинка на жарком солнце, хоть сама и замужней считалась.
Когда-то, после войны, выбора не было на сильный пол, её Федька, серенький и невзрачный мужичонка, вернулся с фронта без единой царапины, а вот у него альтернатива на невест появилась очень даже широкая и свидания назначать не надо было, некоторые сами набивались.
Много парней сложили свои буйны головушки на полях брани, а девок хоть отбавляй в деревне. Любава считала, будто ей повезло, что Федька именно ею заинтересовался, замуж полетела, как на крыльях, чтобы он не передумал да вскоре и хлопчика ему родила, Дениску, единственного, кого молодайка любила по-настоящему, как выяснилось позже. А тут - Кузьмин. И потеряла Любава покой. Председатель был одинок, его семью убили фашисты при эвакуации, но подыскивать себе пару он пока не торопился. На Любаву порой посматривал, хитро сощурив свои зелёные глаза, ощупывал взглядом, слегка располневшую после родов, её фигуру, но дальше дело никак не шло, как только Любава не старалась привлечь к своей персоне его внимание. И среди ночи с ним сталкивалась нос к носу, делая вид, будто у подруги задержалась, но он и ухом не повёл. Ещё и отругал:

-   Любка, дома муж с дитём, а ты чего тут шляешься?

-   Ой, какой там муж, Владимир Иванович? Он же, как всегда, на своей пасеке: и днюет, и ночует. А я вот, сердешная, маюсь тут одна, скучаю.

-   Тогда тем более, чего окусываться по деревне ночами, когда мальчонка дома без присмотра?

-   Да он у меня тихий и спокойный, спит обычно, словно сурок. Ещё с младенчества был таким.

-   Любка, не выдумывай! - громыхал он густым басовитым голосом. - Да мало ли что? Сон какой пацану приснится, закричится ведь, а тебя нигде нету. Что ж ты за мать такая?

И на прополку Любаня одевалась в лучшие платья, но председатель ничего этого не замечал. Однажды, они всей бригадой, вместе с Кузьминым, отмечали за деревней очередную дату Дня Победы и вот тогда Любава, разогретая двумя стаканами вина, откровенно льнула к мужчине, сидящему рядом с нею, тёрлась своим локтем о его спину, но председатель лишь шепнул ей украдкой, чтобы никто не услышал:

-   Любка, не шали, а то я нынче не в настроении. Дюже грустный я, вспоминая боевых товарищей, которые теперь вечно останутся молодыми.

Тогда она ему ответила:

-   Да что ж ты за мужик-то такой? Каменный, что ли?

Он промолчал, а вскоре засобирался к себе, в старую, деревянную контору, ссылаясь на важные дела. Там он и жил пока, в просторной кладовке.
Любава выпила ещё пару стаканов горьковато-терпкого напитка и в полночь отправилась под окна конторы. Блудила там часа три, но постучаться не решилась, хоть и свет горел в окнах и Владимира Ивановича хорошо было видно: он рассматривал какие-то бумаги, что кипой лежали перед ним на столе.

"Как тут постучишься? Сейчас выйдет на порог и снова отругает, что сына одного бросила." - и Любава побрела до дому, волоча по пыльной дороге шёлковую косынку, рывком снятую с собственных плеч.

И теперь вот стоит перед нею вполне привлекательная женщина, о которой ходят слухи, вроде одинокая, а это значит, что Тонька может стать вполне достойной кандидатурой будущей жены председателя Сельского Совета. Любава успела про себя отметить, что мужчина заинтересован новенькой и с большим удовольствием разглядывает её стройные ножки.

-   Она хоть тяпку умеет держать правильно, эта городская фифа?  - вырвалось у Любавы.  - А то бурьян будет разрастаться, а кукурузка разом вся и поляжет.

Приезжая почти безразлично глянула в сторону Любавы и ничего не сказала. Промолчали и другие разнорабочие. Они ещё не познакомились с Тонькой и не знали, что из себя представляет данная особа, так чего лезть заранее не в своё дело?
Вмешался лишь председатель:

-   Разговорчики! Лучше бы тяпкой так махала, Любава, как языком. Всё, пошли на свои рядки и занялись работой. Нам добить это поле надо за два денёчка, а после дожди обещают.

Антонина вытащила из кармана вязаной зелёной кофты, белоснежную выглаженную косынку и покрыла ею свою голову, но Любава и тут не удержалась:

-   От уже модница ни к месту...  - ядовито зашипела она.  -  Ну кто в поле носит белые вещи? Это что тебе, танцы в клубе?

-   А тебе что, мыла моего хозяйственного жалко, которым я буду стирать свою косынку?  - вдруг ответила Антонина, а бабы вокруг заулыбались. Мол, молодец, в обиду себя не даёт. Все ждали продолжения назревающего конфликта, ведь заступиться за новенькую некому, председатель уже метров двести отмахал в направлении деревни.

Любава растерялась, она не ожидала столь смелого отпора.

-   Нет, мыла твоего мне не жалко.  -  пролепетала она, но в её глазах читалась неприязнь к Тоньке и сильное недовольство.

"Ну и сидела бы в своём городе, так припёрлась сюда, нарушая мой покой. Хоть и не подходил ко мне Володька и предложений никаких не делал, но я всё равно знала, будто он только мой, а тут эта краля нарисовалась, век бы её не видать. А особенно, век бы её Володька не видел."

-   Ну, а раз не жалко, то и не твоего ума дело, что я надеваю, а что в сундуке собралася приберечь.

"Ничего себе!  - думала Любава про себя.  -  От тебе и тихоня!"

А Валюшка, делянка которой находилась на меже с наделом Любавы, будто прочла мысли товарки и не зло отчитала ту:

-   Любка, а чего ты и правда лезешь не в свой монастырь? Ревнуешь Тоньку к председателю, что ли?

-   Было бы кого ревновать...  - нарочито с усмешкой обронила Любава.

-   Ну не скажи, подруга! Ревновать есть кого и ты это понимаешь. Гля, коса у неё по пояс, да толстенная. Фигурка, как вылитая. От, двоих родила, а грудь большая и пышная, какая мужикам нравится. А ты одного Дениску вылупила, а сиськи твои уже к пупку потянулись и бока полнотой раздалися. Да и на животе пара складок имеется, а это уже брак в производстве. Потому, Любка, не шибко ты и красавица, как сама о себе придумала.

-   Заткнись, Валька! Хоть ты не трепли мне нервы. - а Валюшка залилась звонким смехом, не обращая внимание на переживания подруги.

Вечером вновь прибыл Владимир Иванович. Похвалил всех за работу и, вроде между прочим, сделал замечание Любаве.

-   Вот, Любка, ты городских ругала, что ленивые они и вовсе не додельницы. А получается, что Антонина поболее твоего прополола, хоть ты и на селе родилась. Учись, как надо планы выполнять! А язык свой прикуси, он мешает тебе в достижении цели.

-   Ты гляди, принцесса тут нашлася!  -  ворчала Любава, жалуясь Валюшке на Тоньку по дороге домой.

-   Люб, ты не обижайся, но она и есть принцесса, если сравнивать её с тобой. Ты вот, помнишь, как на свои именины: и волосы на тряпки накрутила, и губы красной губнушкой навела, бусы синие на шею повесила, и ногти на ногах постригла, а всё равно у тебя на лбу огромными буквами написано - де-ре-вен-щи-на. А она, вся такая благородная, вся холёная. Тонька даже голову умеет красиво повернуть, ни то, что мы... За километр видно, что все мы тут, вроде топором рубленные.

-   Валька, ты специально меня доводишь? А то, когда-нибудь дождёшься у меня!  - фыркнула на неё Любава, а Валентина вновь зашлась громким смехом.

Когда Тоня немного ознакомилась с женщинами в бригаде, то те в обеденный перерыв начали потихоньку задавать ей вопросы.

-   Тонь, а чего ты с города на село подалась? Разве тут лучше?  - спросила Сергеева Мария Николаевна, пожилая женщина, которой до пенсии оставались считанные годочки.

-   Нужда заставила, тётя Маруся. - весело ответила Тоня.  -  Из-за сыночка. Врачи сказали, что ему нужен свежий деревенский воздух, пока не перерастёт.

-   А потом уедешь от нас, да?  -  вмешалась Валюшка, устремляя на Любаву лукавый взор.

-   Не знаю, девочки, как оно потом будет. Мне и у вас понравилось.  -  после этих слов, Любка, в душе которой ещё теплилась надежда вскоре распрощаться с городской фифой, совсем духом упала.

-   А муж твой где, Тоня?  - робко попытала раскосая Лида Марченко. Она часто моргала обеими глазами, пытаясь сфокусироваться на интересующем её "объекте".

-   Погиб, Лидочка, нету у меня мужа.

-   И когда погиб?  -  чуть хрипловато спросила Любава.

-   Ещё в самом начале войны.

-   Бедненькая.  - проговорила Мария Николаевна, вкладывая в свои слова всё своё душевное соболезнование, несмотря на то, что таких "бедненьких" по стране было навалом, кто потерял мужа, кто сына или брата с сестрой, а кто и всех вместе.

-   Ничего, я уже свыклась. Не я одна такая, на то она и война. Так всегда случается, жизнь кого-то забирает, а кого-то дарит взамен. Только на мужа принесли похоронку, а через четыре месяца я Егорку родила.

-   А там у тебя жильё, наверное, было? - снова вмешалась Валюшка.

-   Да. Оно и сейчас есть. У меня хорошая четырёхкомнатная квартира. Мы мамину продали, чтобы было чем за хату здесь расплатиться, так деньги ещё и остались. А мама у меня сейчас поселилась.

"Ну всё у неё ладно да складно.  - про себя рассуждала Любава.  -  Прям, такая вся правильная, такая порядочная..."

Неприязнь к Антонине перекинулась и на её детей. Как-то Алёна с Егоркой очутились возле двора Любавы, ведь жили они на одной улице. Видимо, брат с сестрой шли мимо и у калитки заметили Дениску, с ним и разговорились. Любава тут же подозвала сына и сунула ему в руку леденец, красного петушка на палочке, которого её свекровь на базаре купила для внука. Если не получалось Тоньку на место поставить, ведь та здорово умела обороняться, то хоть над её отпрысками поиздеваться, пусть слюни поглотают, пока Дениска будет свой леденец смаковать. А то, что он ни с кем не поделится, то Любава давно знала, такой он уродился. Иногда делала сыну замечание, мол, если не хочешь кого-то угощать, то спрячься в хате и сам съешь свой гостинец, зачем ребятню дратовать? А нынче она сама дала повод, чтобы хоть Денис имел превосходство над Тонькиными детьми.

Любава присела на лавочку в своём дворе, её прикрывали густые заросли жасмина, и прислушалась. Осторожно раздвигая ветви, она также могла и наблюдать за всей этой ситуацией.
Женщина видела, как Денис специально причмокивает, облизывая сладость, дабы привлечь внимание мальчишки и девчонки. Он умел это делать, прихваливать, как это вкусно, и обычно детвора клянчила у него откусить крохотный кусочек или лизнуть петушка хоть один разок.
Но эти не повелись. Они даже не взглянули на яркий и манящий леденец. Девчушка что-то рисовала палочкой на земле, а брат подсел к ней и наблюдал за действиями сестры. Денис напрасно старался. Наконец, маленький жадина не выдержал:

-   А чего это вы у меня ничего не просите? 

-   Больно надо.  - ответила Алёна.  -  Мы не голодные, у нас много всяких сладостей.

-   К нам бабушка на выходные приезжала и целую сумку разной вкуснятины привезла.  -  подключился Егорка.

-   И что она вам привезла?  -  в глазах Дениса зажёгся неподдельный интерес. Может, и ему что-то перепадёт?

-   Да вот такие же петушки, только там ещё есть и белочки, и медвежата. Бабушка сама их умеет делать, а домашние всегда вкуснее. А ещё - кулёк мятных конфет и большой торт, который она тоже сама испекла. С розочками.  - с удовольствием объяснял Егор.  -  И здесь они с мамкой пироги затеяли с яблочным повидлом. Понял?

-   Так что, не хвались своим петушком, у нас побольше этого добра.  -  Алёна встала и поманила за собой брата.

-   Пошли, Егорка, домой.

Мальчик послушно последовал за сестрой.

Любава видела, как расстроился её сынишка, с какой завистью и злобой он смотрел вслед этим новеньким. И ей стало жаль свою кровинушку, думала, хоть у него получится, но и Дениска тоже вчистую проиграл своё маленькое сражение. И тогда Денис в злости выкрикнул:

-   Голодранцы! - это не его слова, а Любавы. Поначалу она так окрестила приезжих, а пацан и запомнил.

Алёна развернулась и со смехом ответила:

-   Ой, глядите на него, помещик тут выискался! Ты хотя бы штаны свои зашил, ходишь вечно оборванный. Да помойся хорошенько и цыпки не забудь вывести.

Денис захлебнулся от такой обиды, он заскулил, как побитый щенок и слёзы рекой потекли по его пухлым щекам. Любаву аж затрясло, так ей стало жалко сыночка, она выскочила за двор и заорала на всю улицу:

-   Ты чего Дениса оскорбляешь? Понаехали тут, всякий сброд. Попробуй ещё хоть раз голос на него повысить, я тебе все ноги перекостыляю.

-   Ваш сын первый нас обозвал голодранцами и я была вынуждена отплатить той же монетой. Каждый человек имеет право на свою защиту. -  спокойно промолвила Алёна. Эти слова принадлежали не ей, так мама их учила. И Любава сразу прикрыла рот, на такое заумное изречение она и ответа не знала. Но коварная селянка ещё не ведала, что её ожидает на следующий день.
Утром, когда уже все женщины собрались возле конторы на наряд, а председателя ещё не было, он с кем-то разговаривал по телефону, к Любаве, словно пантера, подлетела Тонька и довольно ощутимо толкнула её в грудь, что Любава невольно попятилась и сделала несколько шагов назад, едва удерживаясь на ногах.

-   Ещё хоть раз тронешь моих детей или косо посмотришь на них, убью! Поняла, тварь?  -  крикнула ей Антонина. Взгляды женщин встретились и Любава с ужасом обнаружила, что глаза соперницы отливают холодной сталью, а это значит, что сомневаться в ею сказанном, не приходится.

Любава растерялась, её никто никогда так не унижал прилюдно, но ответить дерзостью она не рискнула. Все замерли, даже стало слышно, как Владимир Иванович с кем-то ругался на проводе, молчала и Любава, она лишь подумала про себя:

"Ничего себе силища! С этой явно не забалуешь..."

А через несколько дней наступило Девятое Мая, очередная годовщина Великой Победы. Все устремились в местный парк к берёзовой роще. Там стоял памятник Неизвестному Солдату, а чуть поодаль, загороженная досками, летняя танцевальная площадка. Председатель всем наказал, чтобы селяне прибыли на митинг, потому что к ним наведается начальство из райцентра. Будут чествовать ветеранов, а для детей привезут бесплатное фруктовое мороженое и разноцветные шары.
Разнорабочие женщины, наряженные, пахнущие Красной Москвой, стояли недалеко от памятника и ожидали запозднившихся товарок и вдруг, Валюшка воскликнула:

-   Гляньте, чи наша Тонька идёт?

Все повернули головы ко входу в парк.
К ним приближалась стройная красавица в военной форме: узкая юбка по колено, туфли чёрные на каблуках, гимнастёрка, подпоясанная кожаным ремнём с жёлтой бляхой, а на голове красиво "сидела" пилотка, частично прикрывая собой косу, несколько раз закрученную причёской на затылке. Но это ещё что! На груди Антонины блестела медаль За Отвагу и рубиновый Орден Красной Звезды.

-   Да она воевала! - ахнула Валюшка и повернувшись к Любаве, проговорила:

-   Вот видишь, Любка, ты дома на печи возлёживала, ведь война к нам так и не подобралась, а она фашистов била на фронте. Конечно, теперь с Кузьминым у неё много общего, он же тоже немчуру уничтожал, живота не жалея. Ну и зачем ты ему нужна при таком раскладе? - Любава лишь губу прикусила, не спуская завистливых глаз со своей соперницы.

А тут ещё...

-   Да, девочки, под ремнём её фигура ещё тоньше, ну просто королева, а не принцесса! - чистосердечно Тоней восхитилась Лида Марченко.

Любава так расстроилась, что и разговаривать ни с кем не хотела. Но всё же спросила у Валюшки:

-   А куда же она детей своих девала, если сама на фронт понеслась?

-   Так, у неё же мать есть! Вот и растила их старуха, пока дочь с победой не возвернулась.

Вечером Любава затаилась в тёмном уголке, куда не доставали фонари, и вела наблюдение, как на танцплощадке кружат в вальсе несколько пар и среди них Тонька с председателем. Любава едва справлялась с подступившими слезами, ведь она так и не научилась танцевать этот модный танец.
Потом она заметила, как Тонька позвала к себе своих детей и направилась с ними домой. Её догнал Кузьмин, вручил мальчику и девочке по большому воздушному шару и что-то сказал Антонине. Но та с улыбкой развела руками и дальше продолжила свой путь. Любава понимала, Кузьмину жаль, что Тонька так рано уходит с праздника, он долго смотрел ей вслед. Женщина не выдержала и выбралась из укрытия.

-   А, это ты, Любка?  - безразлично отметил он.  -  Хорошо, что тебя встретил, у меня к тебе есть вопрос. Ты чего всюду следишь за мной и ходишь по моим пятам? Отвечай!

Любава не проронила ни слова, такие вопросы застали её врасплох.

-   Ты надеешься, что я женюсь на тебе, так?

Любава продолжала молчать.

-   Не надейся, я не люблю тебя. Доходчиво? Я никогда на тебе не женюсь, потому не трать напрасно время. - развернулся и ушёл.

Любава всю ночь проревела в подушку. Муж сегодня был дома, а не на пасеке, но лёг на другую кровать. А когда чуть забрезжил рассвет, то подошёл к ней и толкнул в плечо.

-   Что, обидно? Столько лет бегала за ним, а он на другую посматривает.

А это ещё одна неожиданность. Любава и не подозревала, что Федька обо всём догадывается.

-   Тебе чего надо?  -  грубо спросила она.

-   Уже ничего. Я нынче к матери переселяюсь. Хочешь, отдай мне Дениса, а хочешь - сама воспитывай, мне всё равно. С сыном, так и так я увижусь.

-   Как это, переселяешься? - Любава подскочила в постели и вытаращилась на супруга.

-   Да вот так! Надоело, что люди с меня смеются. А чего ты спрашиваешь? Разве ты сама не собиралась меня бросить, коли председатель поманил бы тебя пальцем? Скажи честно?!

-   Федька, не дури.  -  она громко сглотнула слюну. В горле всё пересохло, а лицо покрылось красными пятнами.

-   От! - он рубанул воздух рукой. - Что и следовало доказать. Ты даже честно ответить не можешь, ну и зачем мне такая жена? Дура ты, Любка! Я ведь давно переговорил с председателем, как только узнал, что ты по нему сохнешь. И знаешь, что он мне ответил?

-   Федь, иди и спокойно работай. На твою жену я никогда не позарюсь и на то есть две причины. Первая: я коммунист, а у нас с этим строго, чтобы разбивать чужие семьи. Вторая: она, кстати главная. Мне совершенно не нравится твоя супруга и я никогда в жизни ею не увлекусь. Верь мне, Фёдор, и не забивай голову лишним.

-   И я поверил ему, Любка! А ты, повторяю, дура набитая.

И Любава завыла на всю комнату. Она осознавала, что многое теряет с уходом мужа к матери и что на самом деле, это очень страшно. Мужиков до сих пор не хватает и Федька один никогда не останется. Но вернуть обратно уже ничего нельзя, даже сын его здесь не задержит. Фёдор не бросает слов на ветер, сказал - уйду! значит, уйдёт.

И прощение просить уже бесполезно. Да, бесполезно, даже стоя на коленях.