IV. Передреев и Рубцов

   
          О личных взаимоотношениях двух  поэтов рассказано их современниками немало. Познакомились они в редакции журнала «Знамя» у Станислава Куняева в 1962 году. Рубцов только что поступил в Литинститут, а Передреев уже был третьекурсником.  Лев Аннинский, работавший в это время в отделе критики журнала, вспоминает:  «Летом 1962 года стихи в отделе поэзии журнала висят в воздухе. Выделялся талантом и статью Анатолий Передреев. Потом появился Николай Рубцов (стати никакой, талант торчит зубцами). Литературный институт в начале 60-х годов определялся двумя факторами: обилием водки и невероятной серьезностью выяснения того, кто гений».

Станислав Куняев рассказывет, как в августе 1962 года он был восхищен стихами Николая Рубцова, когда тот принес их в редакцию журнала «Знамя». Вечером он показал Анатолию Передрееву стихотворение «Добрый Филя».
- Смотри-ка, - сказал Передреев. – А я слышу – Рубцов, Рубцов, песни поет в общаге под гармошку. Ну, - думаю, - какой-нибудь юродивый…

Ранние стихи Рубцова, например,  «Дышу натруженно, как помпа…» Передрееву «не показались».   Да не только Передрееву, студенту 3 курса. Поэзию Рубцова вначале  приняли настороженно все его собратья по перу, слишком уж она отличалась от  современной,  кричаще-стадионной,  была, казалось, настолько простой и незамысловатой, что и говорить-то о ней было нечего.  Приняли Рубцова первыми «прозаики», именно среди них и появлялся он с гармошкой, напевая свои стихи. Вот однажды и услышал Передреев уже сам, как поет Рубцов, подыгрывая себе на гармошке: «Потонула во тьме отдаленная пристань…» Вот и вскричал он: «Архилирик какой! Сила нечистая!»

Конечно, тонко чувствуя каждое поэтическое слово, Передреев мог и сыронизировать, когда Рубцов читал, например, свою знаменитую «Прощальную песню»:
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу…
Он говорил: «Ты уж определись, Коля, возвратишься или нет».

Но вот о чем вспоминает Софья Гладышева, заведующая редакцией журнала «Знамя» в 1962 году: «С Анатолием Передреевым меня познакомил Станислав Куняев. Сначала он был достаточно робким, больше молчал. Но потом, когда речь заходила о поэзии, он преображался, говорил горячо и убедительно, без конца читая наизусть любимых поэтов, поражая нас своеобразным пониманием поэтического смысла. Вот однажды он ворвался в редакцию и едва не закричал: «Послушайте, какие стихи нам вчера читал Николай Рубцов! » И начал декламировать:
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью…
Чувствуя, что его восторженная речь затянулась, я показала ему на стул, но Анатолий отмахнулся:
- Нет-нет, меня внизу такси ждет, я заехал, чтобы прочитать вам Рубцова!
Пораженный услышанными стихами, он непременно захотел поделиться с нами своими чувствами.

Передреев всегда тепло отзывался о Рубцове. Посмеиваясь, рассказывал об историях, связанных с его именем: про снятые со стен портреты классиков, про шутливую строчку в стихотворении «Я буду скакать по холмам задремавшее отчизны…», напечатанную одним студентом и не замеченную Рубцовым.
И в дальнейшем он говорил о стихах и его исполнении их под гармошку только восторженно. Он был первым, кто откликнулся на дебют Рубцова в столице – книжку «Звезда полей». И первым, кто отметил особенность его стихов: «продолжение традиции русских поэтов, для которых тема родины всегда была главной»… Первый печатный отклик на поэтический сборник Рубцова был и первым выступлением Анатолия на критическом поприще». Вот отдельные мысли этой статьи: «Сколько глубокой поэтической тишины, сколько поистине крестьянской естественности, несуетливости здесь, сколько ощущения жизни как бытия. В книге, если только она производное души поэта, а не просто сгустки слуховой и зрительной информации, должна стоять тишина, подобная тишине глубокой чистой реки, в которой отражается окрестный мир. Вот этой, если можно так сказать, «поэтической тишиной» выгодно отличается от многих сегодняшних сборников книжка Николая Рубцова». Заканчивая, Передреев пишет: «Высокая и светлая звезда освещает большинство стихотворений этой книги, оправдывая превосходное, на мой взгляд, название её. Жаль только, что её оформление на редкость безвкусно». Анатолий Передреев имел зачастую свое, особое, мнение о творчестве того или иного поэта.  Владимир Цыбин вспоминает запомнившиеся ему мысли Передреева:  «Не могу принять Бродского ни духовно, ни эстетически. Говорят, что его поэзия - информационная. Что это?  Компьютер не заплачет. - Ну и что, если талантлив? - возражал он мне. – Красивый металлический дворец. А поэт строит не дворцы и не офисы, а собор. В самом себе. Есть непреодолимая сила лирической соборности. То же самое Л. Мартынов. И умен, и начитан, и плодовит, как муравейник, а – вне души народа. Кровеносные сосуды расположены поверх черепа. Он стихи тоже измышляет. А посмотри у Коли Рубцова: только о самом-самом своем. Написал, как отстрадал…»

И действительно Николай Рубцов будил слова своим сердцебиением. У него нет тайномыслия, а есть тайна. И это хорошо почувствовал Передреев, написав о нем:

Лишь здесь порой, как на последней тризне,
По стопке выпьют, выпьют по другой…
Быть может, потому, что он при жизни
О мертвых помнил, как никто другой!
(Стихотворение А. Передреева «Кладбище под Вологдой»)

Оттого и любил Передреев стихи своего друга Николая Рубцова именно за эту память о мертвых, о могилах, без чего нет русского поэта, а есть искус и чужебесие».
В конце января 1971 года Анатолий уехал в Грозный, где его ждала жена и трехлетняя дочка Леночка. 26 января 1971 года он пишет письмо Софье Гладышевой,  своей коллеге по журналу «Знамя». Вначале он спокойно, с чувством юмора описывает свою отпускную жизнь и вдруг прерывает это повествование чуть ли не криком: «Соня, Соня, пока я писал тебе,  принесли газету.  Коля Рубцов умер!»

В 1986 году, выступая на торжественном вечере, посвященном 50-летнему юбилею Николая Рубцова, Анатолий Передреев сказал: «С пронзительной силой Рубцов  в своих стихах сказал о самом важном, без чего бы и жизни не было, и нас с вами не было – он сказал о Родине, сказал прекрасным певучим русским языком. Из наших с ним отношений, а мы во время учебы в Литературном институте жили с ним бок о бок, сегодня назову лишь один факт, которым, прямо надо сказать, я горжусь. Когда он готовил к изданию свой первый поэтический сборник, я подсказал ему название будущей книги. Даже не подсказал, а подтолкнул его к этому. Я прочитал в свежем номере Литературной газеты стихотворение Владимира Соколова «Звезда полей»,  которое он начинает с двух строчек полузабытой песни времен гражданской войны:

Звезда полей, звезда полей над отчим домом,
И матери моей печальная рука…

Вечером, когда я увидел Николая, эти две строчки вдруг всплыли в моей памяти, и я почувствовал их связь с его стихами, с его родиной, с матушкой, которая «молча принесет воды» и «уснет без улыбки». «Коля, эти строчки твои, назови, назови ими свою книгу! » - говорил я ему. Он ничего не отвечал, хитренько улыбался, смотрел на меня сквозь прищур своих глаз. А утром принес мне стихотворение «Звезда полей».

Передреев неизменно хранил память о Рубцове. Будучи главным редактором «Дня поэзии»  за 1981 год, он не пожалел места для стихов Рубцова, редкого гостя на страницах этого альманаха. Присутствовал на открытии памятника поэту в Тотьме, посещал его могилу, посвятил его памяти стихи «Кладбище под Вологдой».
 
Книга Александры Баженовой открывается словами: «Анатолий Передреев – один из лучших русских поэтов второй половины XX века, которого даже Николай Рубцов называл своим наставником и старшим товарищем». (даже выделено мной – Е. Ник). Об этом же упоминает В. Кожинов: «В своем наставнике признавал только Анатолия Передреева».