Случай из жизни

Рассказ знакомого эмигранта.



Пошли мы как-то с мужиками вечером по пиву.
Ну,  видать перебрали маленько, потому как, аж, про любовь заговорили.
Тут ведь дело такое, я б даже сказал тонкое и у каждого об этом своё представление есть… М.…Да…

Ну, вот значит, один твердит, что всё это, мол, сказки, а на деле, мол, так только секс.
Другой, уж прям до того всякой заумной муры начитался, что объявил, дескать это всё запах! Представляете, мужики! «Запах! Нос, - говорит, улавливает и если ему нравится, то от этого у тебя любовь возникает»! Ну-ну!

А ещё тут один кореш высказался, что, мол, в газете было написано, что, мол, любовь – это лёгкая форма помешательства, которая проходит сама собой через лет эдак 5! Во, до чего договорились, блин!

А я так сижу, пиво, понимаешь, пью. Про всю эту муру слушаю, ну и думаю про себя: « Ну, козлы же вы! Мать вашу!» Ну, кто ж про такое дело, да в баре, у всех на виду тебе скажет!  Это ж ведь всё равно, что здесь при всех без трусов, блин, бегать! Это ж ведь у каждого своё на сердце лежит, и бывает, что из-за этого вся жизнь переворачивается.

М… да.… Ну, ладно, значить потрындели. Пришёл я домой, дверь ключом открываю, как увидал свою Машутку, сгрёб её в охапку и ну кружить по комнате. Ну, она, конечно, смеётся, а сама ногами болтает и всё верещит: «Саш’я, Саш’я…опьять пива с музиками пил»?

Спал я в ту ночь плохо, всю жизнь свою вспоминал: как мы с Машуткой моей встретились. Ведь и не думал, не гадал! А вот, поди, ж, ты! 20 лет уже вместе прожили!
Ну, чё тебе рассказать?

Было это в начале 1991. Дела у нас тогда в нашем городишке совсем плохие были. Сам, небось, помнишь! В магазинах шаром покати. Зарплату получил, а деньги эти уже ничего не стоят. Хлеба только купил, да и так кой чего по мелочи, а в кармане уже пусто. Да и вскорости наш заводишко закрылся. Тут уж вообще полный караул!
Народ уже весь устал и никому не верит. Власть все ругают по чёрному.
А тут дружок один подвернулся: « Дернем, да дёрнем, за бугор значить». Ну и дёрнули!
Всех мытарств тебе пересказывать не буду. Неохота! Да и не нужно тебе это. Потому как говорим мы сейчас про другое.

Ну, так вот. Оказался я значить в Голландии, в тамошнем центре для беженцев. Ну, типа как общага по-нашему для таких вот бедолаг как мы с моим дружбаном. У которых ни кола ни двора. Чтоб мы значит, по улицам не мотались, и честных граждан не пугали. М.… Да…

Ну, так вот значит. Выделили нам с дружком там комнатёнку. Ну, удобства значит, конечно, в коридоре, ну и столовка там, понимаешь, конечно, имелась. Ну, столовка, как столовка, типа как у нас на заводе была: раздача, подносы, столики. Только платить не надо было.
Ну, народ там в этом, значить центре, самый был разный, как говориться, всякой твари по паре: тут тебе и иранцы, тут тебе и алжирцы, тут тебе и болгары, тут тебе и сомалийцы, ну и мы с боку припёку.
М.…Да… Вот значить из-за этих сомалийцев всё у меня и вышло.

Тоска у меня была в это время! Словами не передать! В Совке чёрте чего творится! Тут не известно, что будет: то ли оставят нас, то ли по жопе мешалкой! А тут со мной ещё двое ребят женатых из Совка нашего были: Инна с Анатолием и двое их детишек тут же. Хорошие такие ребята! Душевные! Без них я б совсем загнулся.… Потому как, блин, сидишь, блин, и ждёшь. А чего ждёшь? Так и сам не знаешь!
Почему не работал, говоришь? А потому, что оказывается, тут у них закон такой: на работу ещё разрешение надо иметь!

Там, в Совке, то есть, мать с отцом остались, да и вообще всё там, вся моя жизнь.
А здесь, так и не понять что! Сидишь, как дурак, в потолок смотришь, ну и тоска, конечно, от этой самой неизвестности! Просто словами не передать!
Ну, с ребятами этими, конечно, всё про жизнь нашу переговорили. Они мне про свою, я им про своё житьё бытьё.

Идем, бывало по улице городишки этого, в котором мы валандались, ведь красота- то, какая! Ухожено-то всё как! Все домики как игрушки. Всё в цветах. Люди все приветливые такие, все улыбаются, здороваются! И не сказать, что богато одеты, но всё как-то чисто, приятно, с душой! Ну и мы, значит шкрябаем, нашей компанией: ребята, значит эти, ну и я рядом. Нас, конечно, за версту было видно, кто мы такие, потому как голландцы пешком почти не ходят. Они все или на машине, или на велосипеде.

Ну, идём мы и всё про своё трындим, понимаешь. Ведь как чудно, понимаешь, жизнь устроена! У нас, понимаешь, всё кричали, что у нас «всё на благо человека»! А где оно это «благо-то»? Куда не взглянешь, то помойка, то канава, а уж дома-то какие! Старьё, старьём! Во дворе не ухожено.… А как новый-то дом построить? Ну, да что там говорить! Опять я с темы-то сбился.

Ну, вот значить как-то, сидим мы, значит с Толиком, да Инной в столовке за столом. Я всё больше с ними старался держаться, потому, как одному-то совсем уж не вмоготу было, поскольку дружок мой решил в Германию податься, а мне к немцам на поклон идти ну, просто в сердце острый нож! Ну, не мог я и всё!
 
А тут заходит новая группа беженцев – сомалийцев. Они всегда группкой своей держатся.
Я ведь раньше их никогда не видал, сомалийцев-то этих. Народ они интересный. Они даже не чёрные, а я бы сказал коричневые, а лица у них красивые, глаза большие, носики аккуратные такие, маленькие, ровненькие, а губы как у европейцев.
 
Женщины ходят в длинных юбках, голову платком, я бы даже сказал, шалью повязывают. Ребятня, конечно рядом с ними. А вот мужики, те отдельно ходят. Все они, заметь, очень стройные, я бы сказал даже, худющие. Ну, оно и понятно, у них там, в Сомали – голод. Тут не до жиру. Руки у них красивые, пальцы такие тонкие, длиннющие.

Я так подробно всё рассказываю, потому, что сели они прямо напротив нас. Смотрю, а одна вроде как особняком держится и грустная что-то. Глаза так опустила, а ресницы у неё… Мать честная! Длиннющие, да ещё на концах кверху загибаются. Ну, девочка рядом с ней небольшая, дочка, значит, на нее, между прочим, похожа.

Ну, поначалу, конечно, я всё только её разглядывал. Что за чудо такое! Ведь и стройная, и нарядная! Шаль свою на голову накинет, а она у неё на плечи спускается.… Как мадонна, какая, понимаешь, только чёрная... Ресницы свои опустит, аж на полщеки тень падает, а потом как взмахнёт ими… у меня так сердце в пятки и падает.

Ну, значит, стал за ней приглядывать. Смотрю, живёт она одна с дочкой, мужика при ней не видно. Свои, тётки эти, кличут её Мириам, Мария значит по-нашему. 
 
Ну, дальше – больше. Стал я с ней заговаривать. На каком языке, говоришь? А я и сам не знаю, на каком. Кой-какие слова английские я из школы вдруг вспомнил, сам удивляюсь! Кое-что по-голландски уже выучил, а то и по-русски…
И что ты думаешь? Ведь понимали же мы друг друга! Как? А вот так! Сам удивляюсь!.. Я ей всю свою жизнь рассказал.… А она мне свою. Как бедно они жили, у родителей детей было мал-мала меньше. Работала с малолетства.… И как замуж её выдали, её не спросив… «А где ж тот муж?», - спрашиваю. «А нету его больше…», - отвечает. «Убили…»

Ох, ты, бляха муха! У них там, в Сомали – то этой самой – гражданская война оказывается! Ё – моё!... Ребята! Вот тут меня и проняло! И жалко её стало… Просто передать тебе не могу! Ведь одна она! Да, дочка её маленькая и ничего-то у них нет! И понесла ж их нелёгкая на другой конец света! М… да-а-а…
А с другой стороны: куда ж ей бедной деваться – то было?! Мужа - убили, защиты - ни какой нет, а кругом ещё бандиты шлындрают, того и гляди и саму её и дочку её изнасилуют и убьют.… Ну и дела!

Ну и как-то так само собой получилось, что стал я не с Инной да Толей вместе гулять, а с  Мириам. И уж сам не знаю, как это вышло, только стал я её Машей звать. Как поем, значит, так и идём с ней по городу гулять, или в парк зайдём. И дочка её с нами, ладненькая такая, скромница. Маша её нарядит как куколку, глаз не оторвать! И до того мне с ними хорошо, жаль только слов не хватало всё это объяснить. Но ничего Маша и без слов всё понимала.

Но ведь никогда так не бывает, чтобы всё хорошо-то было! Ну, ни - ког-да!
Ты ж понимаешь, приехала она сюда не одна, а целым, можно сказать, кланом что -   ли. Ну и не понравилось, вишь ты этим мужикам, что мы с Машей всё вместе гуляем да разговариваем.

Смотрю, стала она глаза опускать, как меня увидит.… Да и гулять не хочет идти.… Всё глаза в сторону отводит, и всё «нет, да нет» отвечает.
«Что?», - говорю «Маша с тобою случилось? Или я тебя обидел чем?»
А она в слёзы и говорит, тебя, мол, убить хотят!.. «Это за что ж?», - отвечаю.
- А вот так, говорит моя Маша.
- Я же, - говорит, сомалийка -  мусульманка, а ты русский - христианин...
- У нас, говорит, женщине не положено с посторонним мужчиной разговаривать!
- А  жениться или замуж выходить можно только на мусульманах, да ещё только из своего клана!

- Ну, говорю, шалишь! Это мы уже проходили и у нас такие штучки не пройдут!
- Ты, говорю,- свободный человек! Отец с матерью замуж не спросясь выдали, а теперь, говорю, что? Кто они тебе, чтобы твою судьбу решать?!
- И думать, говорю, забудь. Если тебе со мной хорошо, то и будем как раньше гулять да разговаривать. Ну, если тебе со мной плохо, то тогда, конечно, дело другое…
Тут она как расплакалась!

- Саш’я…, говорит, а сама всхлипывает и на ресницах её чёрных, длиннющих слезинка как жемчужина висит…
Ну, тут у меня прямо сердце защемило.… Вот значит, какие дела…
Ну, думаю, погоди! Я, блин…, ещё шайку эту тряхану! Совсем женщину запугали!
А мне бояться нечего! Тоже мне! Вояки!

Ну, и что ты думаешь? Ведь полезли-таки они на меня сучьи дети!
На следующий день, как сейчас помню, было это после обеда. Стою я в коридоре у окна и курю, никого заметь, не трогаю. И вот, что странно! Там у нас в центре-то этом, завсегда кто-то по коридору шастал. Кто-то к врачу собрался, кто-то в магазин идёт, детишки стайкой пронеслись.… Ну, одним словом жизнь идёт своим чередом. А тут ни души!

И вдруг вижу: в другом конце коридора открывается дверь и валит ко мне вся эта сомалийская мужицкая ватага. Причём, прут они всем, гуртом на меня. Головы вперёд выставили, видно для страху, и молчком с топотом на меня несутся. А впереди один прёт. Пасть свою раззявил и зубы штакетником вперёд выставил. А  в кулаке у него ножичек поблёскивает.

Ох, ты ёшь твою сомалийскую мать! Я прям так ис-пу-гал-си, что, блин, весь можно сказать уделался! Испугали, так сказать, ежа голой жопой! А то я у себя дома  с пацанами, блин, не махался!

Ну, что тебе сказать, браток.… Во-первых, сомалийцы – народ хлипкий. Как у нас говориться: «Соплёй перешибёшь!» Длинные они, это – да! Но плечики – то у-у-у-зенькие! Кулачишки-то как у подростка!

Во-вторых, как не крути у них там все-таки голод и ручонки у них ху-у-у-денькие.
Ты взгляни на мой кулак-то! Он у меня с пивную кружку будет!

Ну, а в-третьих, я так теперь смекаю, для храбрости они своей сомалийской дури накурились, потому как народ они трусоватый и в открытую никогда не лезут, всё норовят из-под тишка, значит, нагадить. А тут видать, обкурились вот из них говно и попёрло.

Ну, стою я себе блин на месте и в голове у меня пронеслось: « Эх! Блин! Жаль, колА у меня нет!»
Ну, деваться мне некуда! Я только окурок в зубах зажал, да и ноги маленько пошире расставил, чтоб покрепче стоять. Ну и стою, блин, жду!
А этот, блин, сатана, что впереди всех бежал, видать обосрался, как увидел, что я никуда не бегу! Он, видать, на это не рассчитывал! Думал, что они меня на пушку возьмут!  Может быть, он думал, что он меня только попугает, да в спину пырнёт. А я стою, да жду.
 
Ну, ему понятно деваться некуда, потому сзади напирают. Ну и въехал он со всего маху как раз в мой кулак! Да так что зубки его хвалёные, штакетником, вперёд выставленные, так и посыпались! Ну, он с катушек долой! Ножичек-то свой и выронил! А ножичек-то этот я ногой так поддал, что он в конец коридора и улетел! Ну, тут я мужичишку-то этого к команде его грёбанной рылом и повернул. Короче, вместо меня они его дубасили, а уж орал-то он как!
Ёлки зелёные! Всю округу распугал.

Разозлился я тогда, честно говоря, крепко! Ведь это ж надо! Всем гуртом на одного! Ну и вломил я им за всё!  И за себя, и за Машутку, и за жизнь свою здесь бестолковую, и за всю, как говорится, советскую власть!
Намахался можно сказать от души!

А когда уж всё закончилось, тут, откуда не возьмись полиция взялась! Кто уж её вызвал, не знаю. И главное смех один! Девчонка с пистолетом! Я конечно руки за голову, а самого смех разбирает, не могу! Эти козлы вповалку лежат. Зенки свои позакатывали, ну совсем можно сказать в отрубях лежат.

Она значит, пистолетиком у меня перед носом машет, а под ногой у неё зубки сомалийские хрустят! Это ж цирк!
Ну, иду к дверям. «Куда ж, - думаю, этот нож-то хвалёный подевался? Ведь нет его!»
Э.… Да тут видать не все в драку-то полезли! Кто-то, бляха муха, втихаря наблюдал. Потому и полиция появилась!

Ну, там, конечно, как положено, у входа чёрный воронок стоит. Ой! Ой! Ой! Страсти, какие! Двери они сзади открыли. А дальше что? Эти ж, блин, уроды, лежат и только зенки свои таращат со страху.

Ну, я их взял, да как дрова, в воронок и покидал. Не девчонке же их таскать! В самом-то деле! Ну а сам сверху на них сел и говорю: «Погоняй! Поехали!»
И вот ведь, что странно, все по-русски сразу стали понимать!

Ну, отвезли в полицию. Там по камерам рассовали. А там ведь не то, что у нас в мухосранске-то нашем – обезьянников нет! Камера на одного, чистота и порядок.

На следующий день, на допрос меня вызвали. А там, конечно, переводчик.
Тут я осмелел и всё и выдал. Так, говорю, и так, полная дискриминация, понимаешь! Я, говорю, Машутку люблю и хочу с ней расписаться! А мужиков этих, говорю, знать не знаю и никогда с ними не разговаривал. Сами на меня полезли! И точка!

И что ты думаешь? Ведь разобрались! Ведь эти козлы тоже там развопились, что мол у нас так не положено! А им в ответ: « А у нас – демократия! Свобода! И мужчина и женщина - равны!» Вот так во та! Понял! И точка!

Че дальше было? Да, ничего… Дали мне 10 суток за превышение самообороны. Ну, отсидел. Делов-то! А Машутка ко мне ходила!

Ну, а потом мы с ней расписались. Как положено по здешним законам. И девчонку эту полицейскую я на эту церемонию (это у них так называется) пригласил. Вот так то! И пришла она заметь не одна, а почти всё полицейское отделение привела с собой! Цветов нам подарили на свадьбу значить.

Тут и разрешение подоспело на постоянное место жительство, а с ним значит и разрешение на работу. Вот такие дела, браток.
И представляешь, нам с Машуткой сразу квартирку дали в Гааге. Так себе квартирка, плохенькая, но ведь это ж, как не крути, а всё-таки свой угол!
Тут мы сразу с Машуткой из этого жуткого центра уехали! Да и не безрукий я. По своему углу так стосковался! Отделал я квартирку эту самую, как конфетку! Загляденье получилось. Машутка моя мастерица оказалась первый сорт! Занавесочки, салфеточки там всякие понашила, просто загляденье.
 
Ну а потом чего? Да ничего. Всё как у людей.

Голландский я выучил, не так чтобы профессором стал, но говорю нормально. Все меня понимают.
Работать начал. Где работаю? Да в экспедиции, на складе, на автопогрузчике.
А Машутка моя по-русски научилась. Так и живём. Дети свои пошли…

Одни живём? Почему одни? Инна с Толей к нам в гости приезжают, к Машутке моей почитай все местные сомалийки советоваться ездят, потому что она у меня умница каких мало!

Мать моя приезжала. На нас нарадоваться не могла! Да и как ей не радоваться? В доме чистота, все ухожено, жена моя Машенька приветливая, внимательная. К ней, к свекрови, к матери моей то - есть, почтительная, внуки опять же бабулей называют…

Вот такая у меня, понимаешь, история-то вышла.… И не думал, как говориться никогда, и не гадал, что такая любовь в моей жизни случится…