стань же

Стань же личным моим дневником, кучерявеньким пареньком с дымным взглядом, седым крылом, с помертвевшим своим живым, перебитым и дорогим – так, что треснет и треснешь сам.

И я скину тебе свой хлам.
Вытрясу из своей башки свои ломаные стишки, все в стежках: на стежках стежки! Склею мысли и образа, всевозможные пояса: на халат и на шар земли, для затяжной моей любви, затянуть сигаретный дым, передумать и стать другим.
Свою искренность воплощу, запакую и отошлю. Пусть плывёт себе по морям и по острым твоим краям, по ключицам и сразу вглубь.

Только будь,
моё солнце,
будь.

Можешь пафос упаковать, запечатать и отправлять. Не любитель таких вещиц, всё же лучше убитых птиц: с переломанных их надежд мир испуганнее невежд, болью смазавших пальцы рук.

Я тебе не седой физрук, чтобы гнать по свистку во тьму. Я всего тебя обниму, текстом скрою и схороню. Не мечись от огня к огню, ты ж не бабочка наконец. Сколько свежих ты съел сердец, не считать да не пересчесть.

Лист лавровый – благая весть запечатанная в конверт, мой последний тебе привет. Ибо дальше одно "прости" в сотне писем и нечисти, что я шлю тебе на ветрах.

И печать моя на устах, не даёт мне тебе сказать, моя мученная печать: я же ведьма, мой человек, мой весенний смешной побег, для волос моих гребешок, кожи белой атлас и шёлк, ведьме глупой ты так помог! Страх сожрал её и умолк.

Стань теперь моим дневником, кучерявеньким пареньком, в жиже пафоса что утоп, вылез, выплюнул, позже в лоб, и с порога не в бровь, а в глаз, не когда-нибудь, а сейчас – всё холодной воды стакан, откровенности океан, в ножны кровь и в сердца кинжал, что пылился внутри, лежал, где-то в мыслящей глубине.

Стань тетрадью домашней мне, для заклятий и для любви. Умертви меня, оживи, стань хранилищем для надежд, я себя запихну в конверт и отправлю тебе, мой друг, мой усталый сердечный стук, мой любимейший адресат. Расскажу и про знойный ад, и про свежий, уютный рай.

Только адрес,
пожалуйста,
дай.