Встреча-2. Мопассан

Эдуару Ро

Это была чистая случайность. Барон д’Этрай, усталый от бала, вошёл в пустую, почти тёмную (после всех освещённых апартаментов княгини) спальню.
Он искал, где бы прилечь, уверенный в том, что его жена не захочет уезжать раньше следующего утра. С самого порога он заметил большую голубую кровать с золотыми цветами, которая вырисовывалась в центре просторной комнаты подобно катафалку, на котором погребли Любовь, так как княгиня была уже не молода. Сзади большое светлое пятно производило впечатление озера, разостлавшегося за высоким окном. Это было зеркало, интимно скрытое тёмными занавесями, которые то закрывали, то открывали, и зеркало, казалось, смотрело на свою сообщницу - кровать. У него словно были свои воспоминания и сожаления, как у старых замков, в которых живут привидения. По лицу этого зеркала словно до сих пор скользили очаровательные формы голых женских бёдер и нежные жесты сплетённых в объятии рук.
Барон внезапно остановился, слегка смущённый на пороге этого святилища любви. Но внезапно в зеркале появилось что-то, словно перед ним предстал призрак. Мужчина и женщина, которые сидели на диване в тени, поднялись. Полированное стекло, отражая их образы, показало, как они соединили губы, прежде чем расстаться.
Барон узнал свою жену и маркиза де Сервинье. Он повернулся и вышел, не теряя хладнокровия. Он ждал до утра, чтобы увезти жену, но и не думал о сне.
Когда они оказались одни, он сказал ей:
- Сударыня, я видел вас в спальне княгини де Рейн. Нет нужды объясняться. Я не люблю ни упрёки, ни насилие, ни комичные положения. Желая избежать всего этого, я предлагаю расстаться мирно. Юристы уладят это дело, следуя моим указаниям. Вы будете свободны и сможете жить в своё удовольствие – уже не под моей крышей. Но предупреждаю вас: если произойдёт какой-нибудь скандал, и моё имя будет опорочено, я вынужден буду принять меры.
Она хотела ответить, но он поклонился и вернулся к себе.
Он чувствовал себя скорее удивлённым и грустным, чем несчастным. В первые годы после свадьбы он очень любил жену. Эта страсть мало-помалу остыла, и теперь ему часто приходилось терпеть капризы то в театре, то на светском приёме, но его привязанность прошла не до конца.
Она была очень молода, ей едва исполнилось 24 года. Она была миниатюрной блондинкой, настоящей парижской куколкой: утончённой, избалованной, элегантной, кокетливой, довольно остроумной и не столько красивой, сколько очаровательной. Он говорил своему брату о ней: “Моя жена чертовски очаровательна, но… после неё у вас ничего не остаётся в руке. Она похожа на бокал шампанского, наполненный пеной. Когда допиваешь его и добираешься до дна, то понимаешь: было маловато”.
Он ходил взад-вперёд по своей комнате, думая о тысяче вещей. Иногда в нём вспыхивал гнев, и он испытывал сильное побуждение переломать рёбра маркизу или дать ему прилюдную пощёчину. Затем он понимал, что это было бы выходкой дурного вкуса, что свет посмеялся бы над ним самим, а не над его соперником, и что эти побуждения порождало скорее раненое самолюбие, чем раненое сердце. Он лёг, но не мог заснуть.
Через несколько дней по Парижу разнеслась новость, что барон и баронесса д’Этрай разошлись полюбовно из-за несходства характеров. Никто не судачил, не шептался и не удивлялся.
Однако для того, чтобы избежать болезненных встреч, барон провёл год в путешествии, затем уехал на лето к морю, всю осень охотился в провинции и возвратился в Париж только на зиму. Он ни разу не видел жену.
Он знал, что о ней не ходили сплетни. Она, по крайней мере, позаботилась о том, чтобы соблюдать приличия. Он и не просил большего.
Он скучал, вновь отправился в путешествие, затем занялся восстановлением своего поместья в Вилльбозе, что отняло у него 2 года, а затем начал принимать там друзей. Прошло ещё около 15 месяцев. Наконец, устав от этой праздной жизни, он вернулся в свой особняк на улице Лилль. После его разрыва с женой прошло уже 6 лет.
Теперь ему было 45 лет, в волосах уже густо серебрилась седина, у него выросло брюшко и прибавилась меланхолия человека, который некогда был красив и любим, но кого не пощадило время.
Через месяц после возвращения в Париж он простудился, выходя с раута, и начал кашлять. Врач предписал ему провести остаток зимы в Ницце.
Он уехал вечером в понедельник, сев на скорый поезд.
Так как он слегка опоздал на вокзал, то успел заскочить в вагон лишь тогда, когда поезд уже трогался. В купе было одно свободное место, и он занял его. Кто-то уже сидел в кресле в глубине, настолько закутанный в меха, что нельзя было понять, мужчина это или женщина. То был просто свёрток одежды. Барон расположился, надел дорожную шапочку, разделся, вытянулся на спине и заснул.
Он проснулся только на рассвете и немедленно посмотрел в сторону своего спутника. Тот ни разу не пошевелился за ночь и, казалось, до сих пор крепко спал.
Г-н д’Этрай воспользовался этим, чтобы привести себя в порядок, причесать бороду и волосы и “расправить” лицо, которое у людей, достигших определённого возраста, так сильно меняется после ночи.
Великий поэт сказал:
“Когда мы молоды, приносят утра нам триумф!”
Когда мы молоды, мы просыпаемся в великолепном настроении, со свежей кожей, с сияющими глазами, с волосами, покрытыми блестящими жизненными соками.
Когда мы стареем, наши утра мучительны. Взгляд – мутен, щёки – красные и опухшие, рот полон слюны, волосы всклокочены, борода спутана, и всё это придаёт человеку старый, усталый вид.
Барон открыл нессесер и привёл себя в порядок с помощью гребня. Затем начал ждать.
Поезд свистнул и остановился. Сосед пошевелился. Он, без сомнения, проснулся. Затем поезд вновь тронулся. Косой луч солнца проникал теперь в вагон и падал прямо на спящего, который вновь шевельнулся, несколько раз дёрнул головой, как вылупляющийся цыплёнок, и показал своё лицо.
Это было молодая светловолосая женщина, свежая, миловидная и полная. Она села.
Барон в изумлении смотрел на неё. Он не знал, верить ли глазам. Он мог бы поклясться, что это была… его жена. Но она так изменилась! Так изменилась к лучшему! Она пополнела, как и он, но ей это шло.
Она спокойно смотрела на него, делая вид, что не узнаёт, и безмятежно освобождалась от одежды, закутывавшей её на ночь.
В ней было спокойствие уверенной в себе женщины, дерзкий вызов той, кто только что проснулась и понимает, что  прекрасна.
Барон начал терять голову.
Его ли это жена? Или другая женщина, похожая на ту, как сестра? За те 6 лет, что он не видел её, он мог и ошибиться.
Она зевнула. Он узнал её жест. Но она вновь повернулась к нему и бросила на него беглый, спокойный, равнодушный взгляд, а затем начала смотреть в окно.
Он был совершенно сбит с толку. Но он упорно ждал, не сводя с неё косого взгляда.
Ну да, это была его жена! Как он мог сомневаться? Разве могло быть на свете 2 женщины с таким носом? На него нахлынули воспоминания о ласках, об изгибах её тела, о родинках на бедре и на спине. Как часто он целовал их! Он почувствовал, как на него нахлынула былая пьянящая страсть, и он вновь вдыхал аромат этой кожи, вновь видел эту улыбку, как в те минуты, когда жена клала руки ему на плечи, вновь слышал нежные интонации её голоса, вновь вспомнил её шалости.
Но как она изменилась, похорошела! Это была она и не она. Он находил её более зрелой, более совершенной, более женственной, более соблазнительной, более желанной.
Но ведь эта незнакомая, чужая женщина из вагона принадлежала ему по закону. Ему оставалось только произнести: “Я хочу”.
Когда-то он спал в её объятиях и жил в её любви. Теперь она так изменилась, что он едва узнал её. Это была другая женщина и это была она. Это была другая женщина, родившаяся, сформировавшаяся и выросшая с тех пор, как он покинул её, но это была и та самая, которой он обладал раньше, у которой изменились манеры, черты лица, улыбка и жесты. Это были 2 женщины в одной, это была смесь из нового, незнакомого и из любимых воспоминаний. Это было что-то особенное, волнующее, возбуждающее, словно вокруг этой женщины витала тайна любви. Это была его жена в новом теле, по которому ещё не пробегали его губы.
Он подумал, что 6 лет действительно сильно меняют людей. Только контуры могут остаться прежними, но иногда и они становятся другими.
Кровь, волосы, кожа – всё возобновляется, всё меняется. И когда долго не видишь кого-то, находишь его потом совсем другим, хотя это – тот же самый человек, с тем же именем.
И сердце может варьироваться, и мысли изменяются, обновляются так, что за 40 лет жизни, подвергаясь медленным постоянным изменениям, мы можем быть 4-5 совершенно разными существами.
Он думал, взволнованный до глубины души. Он внезапно вспомнил тот вечер в спальне княгини. Теперь он больше не чувствовал гнева. Теперь перед его глазами больше не было той маленькой куколки из прошлого.
Что же делать? Как с ней заговорить? Что сказать? Узнала ли она его?
Поезд вновь остановился. Он встал, поклонился и сказал: “Берта, вам что-нибудь нужно? Я мог бы принести...”
Она посмотрела на него, смерив взглядом с ног до головы, и ответила без удивления, без смущения, без гнева: “Нет, ничего не нужно. Спасибо”.
Он вышел из вагона и сделал несколько шагов по перрону, чтобы встряхнуться и привести себя в чувство. Что делать теперь? Сесть в другой вагон? Это будет выглядеть так, словно он сбежал. Вести себя галантно? Покажется, словно он просит прощения. Говорить с ней властно? Он проявит себя как хам, да у него больше и нет этого права.
Он вновь занял своё место в вагоне.
За время его отсутствия она тоже привела себя в порядок. Теперь они сидела в кресле, невозмутимая и сияющая.
Он повернулся к ней и сказал: “Дорогая Берта, поскольку случай свёл нас после 6 лет разлуки, добровольной разлуки, будем ли мы продолжать смотреть друг на друга, как непримиримые враги? Теперь, когда мы – один на один? Тем хуже и тем лучше. Я не уйду. Так не лучше ли будет беседовать, словно… словно… мы – друзья, до самой конечной станции?”
Она спокойно ответила: “Как вам будет угодно”.
Он запнулся, не зная, что говорить дальше. Затем, набравшись смелости, он приблизился, сел напротив её в кресло и сказал учтиво: “Я вижу, за вами нужно ухаживать. Пусть так. Это мне в удовольствие, ведь вы так очаровательны. Вы даже не представляете, как вы расцвели за эти годы. Я ещё ни разу не испытывал такого удовольствия при виде женщины, как тогда, когда вы развернули свои меха и показались на свет. В самом деле, я не ожидал таких изменений...”
Она произнесла, не повернув головы и не глядя на него: “Я вам не скажу того же. Вы очень постарели”.
Он покраснел, затем ответил с покорной улыбкой: “Вы суровы”.
Она повернулась: “Почему? Я говорю то, что есть. У вас нет намерения предложить мне свою любовь, не так ли? Поэтому не имеет значения, каким я вас нахожу. Но я вижу, мои слова причинили вам боль. Сменим тему. Что вы делали, пока мы не виделись?”
Он потерял самообладание и пролепетал: “Я? Путешествовал, охотился. Постарел, как видите. А вы?”
Она безмятежно ответила: “Соблюдала приличия, как вы мне наказали”.
Ему захотелось сказать грубость. Но он сдержался, взял руку жены, поцеловал и произнёс: “Благодарю вас”.
Она была удивлена. Он всё ещё был силён и владел собой.
Он продолжил: “Раз уж вы согласились на мою первую просьбу, давайте теперь разговаривать без шпилек”.
Она сделала презрительный жест. “Без шпилек? В моей речи их нет. Вы мне совершенно посторонний человек. Я просто стараюсь оживить скучный разговор”.
Он всё ещё смотрел на неё, восхищаясь ею, несмотря на её тон, и на него накатывало страстное желание проявить свои права хозяина и мужа.
Она сказала, видя, что задела его, и ожесточаясь: “Сколько же вам сейчас лет? Я думала, вы моложе, чем выглядите”.
Он побледнел: “Мне 45”. Затем добавил: “Совсем забыл спросить вас о княгине де Рейн. Вы всё ещё видетесь с ней?”
Она бросила на него взгляд, полный ненависти: “Да, до сих пор. С ней всё хорошо, спасибо”.
Они сидели напротив, с раздражёнными сердцами и душами. Внезапно он заявил: “Дорогая Берта, я передумал. Вы – моя жена, вы должны сегодня же вернуться в мой дом. Я нахожу, что вы приобрели красоту и характер, и приму вас. Я – ваш муж, это – моё право”.
Она была потрясена и посмотрела ему прямо в глаза. Но его лицо было непроницаемо и спокойно.
Она ответила: “Я очень рассержена, но у меня есть обязательства”.
Он улыбнулся: “Тем хуже для вас. Закон даёт мне полномочия. Я им воспользуюсь”.
Они прибыли в Марсель. Поезд свистнул и замедлил ход. Баронесса встала, подобрала свои шубы, затем повернулась к мужу: “Дорогой Раймон, не злоупотребляйте свиданием, которое я подготовила. Я хотела принять решение, следуя вашим советам, чтобы не бояться ни вас, ни света, что бы там ни было. Вы едете в Ниццу, не так ли?”
- Я еду с вами.
- Вовсе нет. Послушайте меня, и после этого вы оставите меня в покое. Сейчас на вокзале вы увидите княгиню де Рейн и графиню Анрио, которые ждут меня со своими мужьями. Я хотела, чтобы они увидели нас вместе, и знали, что мы провели ночь вместе, в одном купе. Ничего не бойтесь. Эти дамы разнесут новость повсюду, и она произведёт потрясающий эффект. Я вам говорила, что, следуя в точности всем вашим указаниям, я тщательно соблюдала приличия. Иного выхода не было, не так ли? Но мне нужна была эта встреча. Вы приказали мне избегать скандала, и я его избегаю, мой дорогой… так как я боюсь… боюсь…
Она подождала полной остановки поезда, и когда к дверце купе бросились толпы встречающих, она закончила:
- Я боюсь, что беременна.
Княгиня протягивала руки, чтобы обнять её. Баронесса сказала ей, показывая на оглушённого барона, который старался понять правду:
- Вы узнаёте Раймона? Он очень изменился. Он согласился сопровождать меня в путешествии. Мы иногда совершаем такие эскапады, как хорошие друзья, которые не могут жить вместе. Но здесь мы расстанемся. С него уже довольно меня.
Она протянула ему руку, и он машинально взял её. Затем она спрыгнула на перрон в середину группы ожидавших её людей.
Барон резко закрыл дверцу, слишком взволнованный для того, чтобы говорить или принимать решения. Он слышал голос своей жены и её смех вдалеке.
Он больше никогда не видел её с тех пор.
Солгала ли она? Сказала ли правду? Он так никогда и не узнал.

11 марта 1884
(Переведено 4 октября 2018)