Вечный опер, ч. 1 День угро и шалости оперов

     История полностью сочинена автором. Любые совпадения случайны.
    
     Когда мой шеф узнал, что я балуюсь сочинением песен, то в канун Дня работников уголовного розыска поручил мне написать для них поздравление в стихотворной форме. «Заделай стишок в таком торжественном духе. Чтоб у всех скулы спёрло! Про роль партии не забудь пару слов вставить», – проинструктировал меня Потапов.
     Отнекиваться было бесполезно, и я призадумался. Никогда ранее я не писал стихов по заказу. Была и ещё одна чисто творческая трудность. Я никак не мог подыскать рифму к слову «розыск». Первое четверостишие мне далось с трудом. Вот как я начал своё приветствие: «Пусть им в этот день не дарят розы, Хоть они надели кителя, Мы поздравим уголовный розыск…» Дальше у меня вертелось на языке «а они в ответ нам крикнут «мля!» (они, кстати, могли).
     Я долго мучился, пока на ум не пришла пафосная строчка «перед ним любой преступник – тля!», которую я тут же, пока не забыл, записал. После этого я довольно быстро слепил ещё несколько четверостиший. Аккуратно переписал их на вручённую мне Потаповым открытку, по размерам сопоставимую с Почётной грамотой.
     В День уголовного розыска весь отдел собрали в ленинской комнате. Руководители различных служб по очереди поздравляли оперативников. Дошла очередь и до нашего Юрия Ивановича. Он сказал несколько приветственных слов, после чего взял заполненную мной картонку, и начал с выражением читать: «Пусть им в этот день не дарят розы…» Юрий Иванович посмотрел в зал на оперативников, по случаю праздника облачённых в парадную форму, и слегка дрогнувшим голосом продолжил чтение.
     Я чуть не сгорал со стыда от своих виршей. Мне казалось, все знают, кто сочинил эту туфту, и что с сегодняшнего дня отделение УР полным составом начнёт презирать меня. Однако розыскники внимательно слушали Потапова (позже я узнал, до меня им стихов не посвящали). Лица оперов зарумянились. Я, было, подумал, что это от нахлынувшего чувства патриотизма, но потом догадался: сыскари успели уже немного выпить в честь праздника, вот и порозовели. Аромат, дошедший по воздуху до моего ряда, лишь подтвердил предположение.
     А Иваныч гнал далее по тексту. Мне почему-то представилось, что звучит мелодия известной песни о трёх танкистах («На границе тучи ходят хмуро…»), и Потапов грозно выдаёт речитативом:
    
       «Днём и ночью розыска инспектор
       Раскрывает разные дела,
       А в душе его горит прожектор –
       Партия наказ ему дала!»
    
Странно, но почти никто не смеялся над стишками, кроме знаменитого шутника и моего приятеля Сашки Хватаева. Тот хорошо знал мои иронические песни и понял, что и в посвящении операм я скаламбурил. Но незаметно, если не вчитываться в текст, а у нас больно кому это было надо?
     Хватаев спрятал лицо вниз и закрыл рот. Беззвучно ржал так, что из его глаз катились крупные слёзы, изрядно намочившие паркет ленинской комнаты у Сашкиных ног. Меня от смеха сдерживало лишь опасение, что опера устроят мне шутливую разборку по поводу прозвучавших стихов.
     Однако имелись и серьёзные и правдивые строфы о сотрудниках ОУР.
    
     «Вот преступник, он с ножом, сверкает фиксой,
      Здоровенный, и стоит, как слон.
      Лейтенант Ахомов не боится,
      Повидал всего на свете он.

     Бил он духов, кончились патроны,
     И пошёл с друзьями напролом.
     В штыковой атаке, есть законы?
     Бей врага, пока не кончен он!»

       Закончил я по-простецки, благо, начальника УВД на собрании не присутствовало.

     «Дорогая наша «уголовка»,
     Празднуй день свой, лихо, веселись!
     И, надеюсь, ни одна воровка
     Не испортит вам сегодня жизнь!»
    
     Всё же я опасался претензий со стороны оперов. Возьмут и в шутку проверят мои челюсти, солнечное сплетение, а мой дружок Вадька Буткевич грубым голосом поинтересуется, что я, не мог сочинить не насмешку, а что-нибудь настоящее? И как мне объяснить ему, что я долго маялся над «настоящим», да ничего не выходило. Тогда я не знал истории уголовного розыска и что я мог сотворить без этого? Получилось то, что получилось.
     Может, надо было написать правду о ежедневном посещении работниками «угро» ресторанов, где они расплачивались деньгами, выдаваемыми на оперативные нужды? Совсем не в том размере, что в известном фильме С. Говорухина по братьям Вайнерам, где оперативник Шарапов всё пил и пил кофе, чем возмутил официантку и раскрылся.
    
     Тогда мой стих звучал бы так:
    
     «День и ночью розыска инспектор,
      Пропивает не своё бабло.
      Выдал четвертной ему «директор»,
      Чтоб преступников поймал он всем назло!

     И менты, сумняшеся ничтоже,
     Ловят не бандитов, а девах.
     Конкурентов сразу бьют по роже,
     Самым борзым достаётся в пах.

     Ствол засветят, выстрелят в разгуле,
     И уходят с девками домой,
     А назавтра вспомнят всё про пули,
     Залетели снова, боже ж мой!..

     Пули вошли в школу для начала,
     К счастью, на дворе стояла ночь.
     А экспертом был товарищ Чалов,
     В школе той его училась дочь».

     С остервенением я царапал праведные стишата скрепкой на спинке стула впереди сидящего товарища, хотя не имел никакой злобы на него. Я писал современную «историю» розыска, и кто меня в этом опровергнет? Именно расположившийся передо мной опер любил баловать оружием в неподобающих к тому местах. Сейчас шло разбирательство по его персональному делу, когда он ночью на квартире друга решил выстрелом поразить коробок от спичек, поставив его на открытую форточку. Неизвестно, попала ли пуля в коробок, но в окно стоящей напротив школы, вошла точно и застряла в стене класса. Счастье, что случилось это в ночное время, и никто из школьников и персонала учебного заведения даже не испугался, не то чтобы пострадал.
     Я дежурил в тот день, когда одновременно поступило два заявления. Одно о краже, второе о пробитом в школе окне.
     – Езжай, Игорёк, на кражу, – распорядился дежурный. – Наверняка пацаны из оттяжки дробиной засадили в окошко нелюбимого заведения. Двоечники несчастные, а уже самодельное оружие мастерят! А с малолетками опера разберутся Уже начали их дёргать в отдел. Пока не сознаётся никто, но ешё не вечер, точнее, не ночь.
    
     Когда я вернулся, всё было известно. Место выстрела определялось простейшим, но верным способом. В двойное стекло класса, пробитое пулей от ПМ, а совсем не самодельной стрелялкой, эксперт аккуратно вставил трубочку, скрученную из бумаги и всё – окошко производства выстрела безошибочно стало видно в этот «бинокль» без увеличения. А «макаровская» пуля была извлечена из стены. Есть с чем сравнивать оружие подозреваемого стрелка. Ведь оружие всех работников милиции отстреляно, и пули и гильзы хранятся в пулегильзотеке МВД СССР.
     Тут же выяснили, что в квартире проживает работник угро нашего РОВД. Опросили соседей. Те сказали, с вечера в квартире шла пьянка, а ночью прогремел выстрел, на что никто не обратил внимания. Милиционеры балуются. Не связываться же с ними, тем более, сон граждан более не тревожили.
     И кто стрелял? Да кто же это ещё мог быть, кроме опера, на спинке стула которого я позже нацарапал свои стишки. В настоящее время решался вопрос: выгнать опера к чертям собачьим или послать в командировку на Кавказ. Как раз «вакансия» пришла.

     «Это опер в коробок от спичек,
      Что стоял на форточке – палил!
      В силу своих к выстрелам привычек,
      Бахнул, а ведь школа не вдали!

     Как ни лезли опера к эксперту,
     Он кричал: «А если бы вдруг днём?!!
     Надоели ваши, блин, концерты,
     Одного, как следует, встряхнём!

     Пулю я отдам на экспертизу,
     За меня решит, пускай, судьба.
     Впрочем, ясно, что не быть сюрпризу,
     Пусть стрелок исчезнет без следа».

     …Когда Юрий Иванович закончил декламацию с открытки, зал разразился бурными аплодисментами. Мне даже показалось, что кто-то крикнул: «Автора!», – и сердце учащённо забилось, но я вовремя взял себя в руки, и раскланиваться не поднялся.
     Да, тот опер вернулся из командировки без царапины, и по-прежнему любимой игрушкой у него оставался пистолет. Видимо, врождённое.
     Однажды поздним вечером в каморке кабацких музыкантов после закрытия ресторана все собрались отметить окончание очередного рабочего вечера и поделить чаевые. Среди музыкантов присутствовал и тот залётный во всех смыслах, опер. Разомлев после выпивки в тесной комнатёнке, он скинул пиджак, и все увидели у него в наплечной кобуре пистолет. Естественно, начались расспросы, вплоть до «дай посмотреть, жалко, что ли?» Всё закончилось общей просьбой выстрелить в висящий на стене портрет М.С. Горбачёва. Опер, вздохнув: «Что ж, Миша, считай, своё отработал, можно его и приговорить».       
     Отвердевшей после выпивки рукой, оперуполномоченный всадил пулю бывшему Генсеку прямо в лоб. Тут же раздался дикий крик, перешедший в плач. Все невольно глянули на плакат и оглянулись. От нестерпимой боли плакал и подвывал Мишка, но другой, не с портрета, – бас-гитарист ансамбля. Пуля, срикошетив ото лба Горбачёва, портрет которого был приклеен к бетонной стене, вошла в руку музыканта. Парня удалось тайно залечить через знакомого врача. Но, как это нередко случается и в наши годы, среди присутствующих находился агент, барабанивший ни куда-то, а в комитет Госбезопасности.
      Всё произошло немного раньше, чем выстрел в школьное окно, но документы на райотделовского опера пришли именно к тому времени, когда он, повеселевший, (отбыл наказание начальства) вернулся в РОВД. Решение было кратким и безоговорочным – оперативника за его выкрутасы с оружием – уволить из органов. Учитывая его слёзные просьбы и заверения о том, что он нигде, кроме родной милиции, служить не может и за неплохие показатели по службе, парню предложили поработать пару лет на «гражданке», после чего с положительными характеристиками явиться в РОВД для пересмотра дела.      
     Опер устроился на фирму к знакомым бандитам юристом. Пить продолжал так же и однажды, возвращаясь домой в непотребном виде, был прилично избит то ли бывшими клиентами, то ли другими лицами. Парень лишился дорогой норковой шапки и большой золотой печатки с пальца. Когда её снимали, чуть не сломали палец поверженному оперу. Кто-то даже предложил ножом отрубить явно лишний пальчик, препятствующий работе разбойников. Но опер заверил грабителей, что сам снимет ржавый болт (золотое кольцо, на жаргоне, – прим. автора). Бумажник его был пуст, за что он заработал ещё пару сильных ударов. Временно отставной опер лежал и думал: «Да неужто я кого так сильно молотил? Одному только и сломал челюсть, не рассчитав силу удара, помнится. Он никуда не жаловался. Правда, я его сильно запугал. Гражданин вынужден был соврать в травмпункте, что гололёд ведь, вот и упал вперёд головой, торопясь на работу».
     Сыщик продолжал размышлять. В кого он превратился? Ещё недавно боящаяся его преступная среда, теперь обтирала об него ноги. Он это знал точно, но чьи ноги, определить не мог, спьяну забыв всё. А ведь видел лица нападавших, когда снимал любимую печатку, спасая безымянный палец на правой руке.
    
      Закончились два года отбывания наказания на «гражданке», и опер собрав необходимые документы для восстановления в милиции, сотворённые им самим (ведь его шеф написал бы характеристику по фене и с матом), явился на «суд» РОВД.
     – Простите ещё раз, я теперь другой человек.
     И его «оправдали», правда, в продолжение наказания, назначив на должность следователя, устроив небольшой испытательный срок.
       – Справишься, вернёшься к себе в уголовный розыск, а служба следователя, заруби себе на носу, очень не простая работа с большой ответственностью перед законом и людьми. С многочисленным составлением различных документов. Работой с потерпевшими, свидетелями, обвиняемыми, гражданами. Не дай бог ошибиться и привлечь к уголовной ответственности невиновного человека. Самого запросто посадят! Заканчивается работа передачей дела в прокуратуру для проверки и в дальнейшем для направления в суд. Это не справки строчить, короткие документы, написанные от руки, по поводу опроса граждан на предмет выявления свидетелей преступления.
     Опер слушал начальника и думал: прощайте, рестораны и милые официантки, прекрасно «обслуживающие» симпатичного мужчину. Сейчас любимцу девушек и женщин предстояло целыми днями носиться в следственный изолятор, прокуратуру, УВД, где знакомые опера улыбались, увидев новоиспечённого следователя. А у того не было времени зайти и попить чайку с приятелями. Скорее вниз, в подвальное помещение, где содержались задержанные в соответствии со ст. 122 УПК РСФСР на трое суток без предъявления обвинения, подозреваемые. Некоторых требовалось «расколоть» за столь короткий срок. А это не у себя в кабинете. Даже голос не повысишь, за дверью милицейский наряд. Но хватка у опера сохранилась, и он одним взглядом, как удав на кролика, вводил в ужас некоторых задержанных. Другие, лишь узнав старого знакомого, вспоминали его резкие удары в печень, по рёбрам, и быстро «сдавались».
     Следователь, как уже говорилось, не слоняется по ресторанам с пистолетом, он чаще до ночи печатает обвинительное заключение по делу и, не успев на последний автобус до дома, возвращается к жене или родным на такси, тратя деньги из небольшой зарплаты.
     На работу с агентами следователь денег не получает, за отсутствием у него таких «разведчиков», и никого вербовать не имеет права. Так вот и живёт: от зарплаты до зарплаты, порой делая небольшие займы у товарищей по работе.
     Есть и среди следователей ленивые люди или любители зелёного змия, но они долго не удерживались на службе, потому как помимо прогулов, не завершают раскрытые (очевидные) уголовные дела в установленный срок.
     Опер же, опросив граждан, проживающих у места происшествия, составляет справку, где записывает адреса жильцов и коротенько, о чём они поведали по интересующему вопросу. Чаще ни о чём, на первый взгляд, но не всякий опер анализирует показания свидетелей, предоставляя такую возможность руководителю следственно-оперативной группы, прибывшей, скажем, на место преступления по сообщению добропорядочных граждан, что на такой-то улице лежит без сознания человек в крови. Опер торопится спать хоть дома, хоть в отделе или продолжать пьянку, нагло бушующую в его отсутствие.   
     Напомню читателю, хотя справки по уголовному делу далеко не все работники угро составляют правильно и в срок, тем более не вылезает из кабаков, речь в повествовании идёт об одном человеке, имя которому – Вечный опер. Почему нашего героя я так нарёк, вы узнаете и поймёте, дочитав рассказ.       
     Продолжим о деле, где оперуполномоченному требовалось вручить нужную следователю справку.
     Оперативник, вернувшись в РОВД, переписывал из блокнота адреса свидетелей и вкратце их показания. Часто справка имела такой вид: «Был в адресе, составил беседу (именно так и писалось!). Интересующих сведений не получил». Далее следовал список опрошенных жильцов дома, с которыми «составлялись беседы». Но даже такую справчонку следователь чуть не клещами вырывает из оперативника. Дела ведь время от времени проверяет надзирающий прокурор. И если в нераскрытом уголовном деле не будет справки по работе опера, достанется следователю, а не оперуполномоченному, потому что во главе расследования стоит именно следователь, и он обязан контролировать работу оперативника, давать ему письменно отдельные поручения, настаивать, чтобы они были выполнены в срок. То же касается и раскрытых дел. Бумажной работы у следователя выше крыши, да ещё приходится жаловаться на работника розыска его начальству.
     Ох, как обижаются нерадивые оперативники, забыв, сколько раз и по телефону, и в личном разговоре с оперуполномоченным, следователь просил необходимый для работы документ и предупреждал, что напишет жалобу начальнику РОВД в случае неисполнения его поручения. Когда следователю всё же удаётся выбить нужный документ по делу о драке с тяжкими последствиями в отношении одного из драчунов, он внимательно изучает его. Справка с донельзя лаконичным цитированием ответов: «я спал выпимши, имею право», «я мыла посуду, да ещё маленькие дети кричали», «мы с братаном курили на балконе, и там чё-то мелькало у фонаря», заставляет работника следственного отделения задуматься о том, что «там» могло мелькать в свете уличной лампы?
     Он вызывает повесткой в свой кабинет двух братьев, удачно курящих на балконе в вечерний час. И что оказывается? Мужчины прекрасно наблюдали драку невдалеке от дома. В свете ночного освещения они отлично различили знакомых участников схватки и всё подробно рассказали следователю: кто кого и чем бил. Их уже давно достала дворовая шпана, поговорить спокойно не дадут на балконе. А парень с красной корочкой быстро записал что-то в блокнот и ушёл, не дослушав показания братьев. Те даже собрались сами пойти в милицию, но не знали куда. Парнишка лишь махнул удостоверением и не представился.
     Опер, имея на руках ценную информацию, думал не о ней, и даже не о покупке кабанчика, как герой всё того же произведения братьев Вайнеров «Место встречи изменить нельзя» – он думал о скорейшем возвращении на пьянку, откуда его так не вовремя выдернули в выходной день. Преступление совершено на территории, отведённой приказом начальства этому оперуполномоченному, тут не поспоришь.      
     Дежурный же опер работает по другим заявлениям, как и второй номер – другой дежурный, но находящийся в своей квартире на случай, когда один сотрудник не может одновременно выехать на несколько мест совершения преступлений. Да ещё в случае тяжких преступлений, работа по которым не терпит отлагательства.
     А ведь поговори опер подольше с братьями-курильщиками – раскрыл бы уголовное дело о нанесении тяжких телесных повреждений. Вполне мог заработать денежную премию и уважение граждан за быстрое задержание преступников. А коллеги оперуполномоченного сразу же начали бы приставать к нему с просьбой «проставиться» с премии. Тут ему пришлось бы по-настоящему изворачиваться, пытаясь не разбазарить полученные деньги.
     Так и служил «ни то, ни сё» опер, вернувшийся в родной отдел, хотя и в другой должности. Сам он не смог закончить ни одного уголовного дела, а мотался из кабинета в кабинет и канючил, чтобы ему разъяснили, помогли, а лучше всего набросали черновик обвинительного заключения. Как правило, женщины или девушки отдела, вздыхающие по не особенно разумному и разборчивому в связях оперативнику, делали за него почти всю основную работу по уголовному делу.
      Опер покупал обещанное шампанское и порой просыпался в квартире знакомой следовательницы. Скорее напяливал носки и остальные предметы одежды и, не попрощавшись, убегал от семейной жизни, чего он опасался сильнее гонореи. Набор лекарств – и гонореи, как ни бывало. А вот от невесты так просто не избавиться. Тем более, печальный опыт с «новобрачной» у опера имелся.
     Окрутил он одну знакомую следовательшу, походил к ней в гости после неудачной «ловли» в ресторанах и, как водится, забросил. Девушку подобный исход не устроил, и она неожиданно проявила такую хватку и прыть – любой бы опер позавидовал. Сначала следователь решила серьёзно поговорить с оперуполномоченным любовником, пыталась запугать его жалобами руководству РОВД, а тому всё хоть бы хны. Но напрасно наш милиционер не послушал подружку. Она пошла дальше. Пока к замполиту отдела. Там она профессионально разрыдалась и поведала майору о том, что её, молоденькую, в ещё не исполнившиеся двадцать восемь лет, обманул хитрый опер. Он практически насиловал её на протяжении двух месяцев, нет, раздевалась сама, но ведь она поверила его обещаниям жениться на ней. Иначе бы она ему… это самое, ну, вы понимаете – даже ни одного раза. Вот так!
     Замполит, целыми днями курящий от скуки, от нечего делать расхаживал по отделовскому коридору. Заглядывал в кабинеты и, держа между пальцев сигарету, выгонял курить на улицу сотрудников.
     Лишь Хватаев нагло говорил, что по вышедшему постановлению о местах для курения сказано, что в учреждениях должна выделяться специальная комната для курильщиков. Так как в отделе подобного помещения не имеется, он будет продолжать дымить на рабочем месте, а не мёрзнуть на крыльце отдела.
     И вот наконец замполит получил работу по своей специальности, заняться аморальным поведением и без того до невозможности порочного сыщика, ныне следователя. Потирая руки, он вызвал наглеца «на ковёр» для сурового разговора. Вспомнил, как работая в горкоме КПСС, отчитывал провинившихся коммунистов, не замечая бревна в собственном глазу. Из горкома замполит ушёл, лишь в милиции добавили зарплату. Ему сразу присвоили звание майора и засчитали за выслугу в органах годы бездельничанья в горкоме партии.

            Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/09/149

     Фото с сайта: https://www.kino-teatr.ru/