Радость общения с моим учителем

В этом небольшом рассказе я хочу хотя бы немного поделиться с читателем той огромной радостью, которая наполняла мою жизнь многие и многие годы встреча и переписка с моим школьным учителем истории. В школе он был для меня той далекой звездой, на которую можно было смотреть, только подняв высоко голову.

Откуда у меня это обожание, где его корни – трудно ответить. Может быть, из детства, долгие годы без мамы, лежавшей много лет в больнице после рождения второго ребенка. Я оставалась эти годы с папой, которого очень любила. Но жизнь была бездомной, голодной, все больше серой - от постоянной лебеды в супе, гнилой картошки, нарастающего пьянства и ругани окружающих. Но больше хлеба не хватало мамы, ее ласковости, родных глаз.

В огородах, где мы после таяния снега искали что-то съедобное, эхом войны наносили нам раны разбитые бутылки. Но мы не плакали. Найдя стекло от зеленой бутылки, протирали его и смотрели на мир. И мир на удивление становился из буднично – серого цвета волшебно зеленым. Поиски цвета со временем стали поиском новых оттенков жизни во всем, неосознанным еще поиском людей, которые отличались бы от бытовой повседневности тех, кто нас окружал. А может быть, все было иначе, как знать.
 
В учителе истории меня восхищало все. Его знания, выдержка, разносторонняя образованность, внутреннее достоинство, внешняя собранность и много других прекрасных качеств, которые поразили ум еще неоперившейся школьницы, оставили в сердце след на всю жизнь.

Но его детство, судя по письмам, тоже не было легким. Приведу лишь отрывки из его большого письма об этом времени жизни. Много написано о маме. «К 1931- 1934 годам я уже был мальчуганом 7-10 лет и в сравнении со сверстниками – смышленым и способным к учению. И заслуга в этом, конечно, в отношении ко мне мамы. Она сильно любила меня и рано, еще до школы, научила читать, а за шитьем всегда пела, а я помогал ей «тянуть». От нее я получил первые уроки и грамоты, и доброты, и мелодии». «Но,- пишет он далее, - случилась беда, скорее надлом жизни семьи. И называется она открытой изменой жене, предательством семьи и детей в первую очередь. Позор придавил весь дом, всю семью. Пытка, устроенная собственным отцом, пытка жестокая и чреватая жуткими последствиями. Я лично испытываю это и до сих пор. До той беды я был живым, озорным, вечно напевающим что-то ребенком. На деревне меня так и звали: Вася-музыкант. Теперь стал пуглив, замкнулся, сосредоточился  на беде. С той поры преждевременно началась активная работа души». (Письмо В.М. от 29 октября 2009 года).
 
Можно только предположить, как много он работал над собой, чтобы стать тем, кем стал.

Василий Михайлович пришел в школу, пройдя трудные дороги войны. Долгое время он вел уроки истории в нашем классе. Я могу уверенно сказать, что Василий Михайлович был именно моим учителем. Конечно, каждый запомнил свое, сокровенное. Я, например, до сих пор иногда вхожу мысленно в наш класс, где идет урок истории. Разбирается тема истории средних веков. Василий Михайлович задает вопрос о том, какие отношения господствовали в это время. Долгое молчание класса. Я с места говорю: «Товарные». Говорю тихо, но в тишине хорошо слышно. Василий Михайлович обрадовался и произнес по этому поводу целую речь. В его словах я услышала смысл, очень важный для меня. «Будь более уверена в себе. Говори смелее. Ты же знаешь». Но главное: «Будь уверена в себе». Потом, уже в не школьной жизни, особенно когда было трудно, ничего не получалось, все валилось из рук, я, как в родник, окуналась в прошлое и потихоньку приходила в себя, набиралась сил и уверенности.

Василий Михайлович стал одним из немногих учителей, к которому я все-таки решилась подойти, чтобы сказать «спасибо». Навещая в очередной раз своих братьев, я пошла в здание бывшего (тогда еще настоящего) райкома партии, где уже работал Василий Михайлович. В одном из писем он писал, что о годах работы в райкоме партии «я теперь стыжусь растраченного времени и не туда приложенных сил и, возможно, способностей». (Письмо В.М. от 15.04.2009 года).

Я вспоминала школу, занятия, которые он вел. Было жаль несостоявшихся встреч учеников с настоящим учителем. Наша жизнь была к нам щедрее. Как щедрой она оказалась ко мне, когда после получения от меня книги «Мои Серебряные Пруды» он написал мне письмо. «Я внимательно читал ваши воспоминания. Они исполнены хорошим языком, простым и трепетным, а - главное – насыщены чувством щадящей любви ко всему сущему. В этом, мне кажется – Вы утвердили саму себя» (из письма В.М. от 10.03.2003г.). Его слова я восприняла больше как залог на будущее, но с этого времени началась наша переписка, которая продолжалась более 10 лет, даря мне бесконечную радость общения с ним.

Сам Василий Михайлович очень высоко оценивал труд учителя. На праздновании 100-летия школы в 2003 году (на этот юбилей пригласили и меня как выпускницу школы и профессора Национального института общественного здоровья РАМН) он в своем выступлении подчеркнул, что «во все времена фигура учителя остается главнейшей для каждого из нас, несмотря ни на какие политические катаклизмы, глобальные изменения в обществе». (Серебряно-Прудский Вестник, 27 февраля 2003 года).

Как я уже писала, Василий Михайлович был участником Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. С радостью и одновременно с нескрываемой болью писал он о юбилеях войны. Горько читать написанное бывшим солдатом слова о подъеме перед очередным юбилеем Победы и о том, что следовало потом. «На его гребне мы, ветераны, всем нужны, везде представлены. Но через день – сразу круто и резко - спад. Теперь затишье и ненужность. Умом понимаю, что это норма, и надо смириться. А сердце волнуется. И я, внутренне улыбаясь, говорю себе словами С.Есенина:
Глупое сердце, не бейся: все мы обмануты счастьем
Нищий лишь просит участья».
(Письмо В.М. от 29 октября  2005 года).

В Серебряных Прудах много сил было отдано моими земляками созданию нового музея Маршала Советского Союза Василия Ивановича Чуйкова. В.И.Чуйков -  наш земляк, и все жители Серебряных Прудов гордились и гордятся им. Слава Богу, с немалым трудом, но новый музей открыт. И все мои земляки хорошо знают, как многое сделал для этого человек, о котором я пишу.

Особой болью отзываются во мне слова из письма моего учителя о болезни его жены: «Жена пять лет лежит безмолвно и неподвижно». Как врач, я поняла, что она перенесла тяжелый инсульт. Через какое-то время пришла весть о невосполнимой горечи потери. Только через год от Василия Михайловича пришло письмо. «Не писал Вам, стало трудно даваться каждое слово. Год я прожил без жены. На годовщину смерти все собрались на кладбище, у леса. Я держался ради детей и внуков. Но мне очень хотелось остаться там, молча поговорить с ней, выплакать душу. Не думал я, что по истечении года мне будет так недоставать ее, даже беспомощной. Не гадал я, что окажусь во власти чувств одинокости, глухой тоски, крайнего безволия». (Письмо В.М. от 27.10.2008 года).

Читаю продолжение в письме. «Сейчас за окном поздний вечер. Сыро, прохладно, темное небо и желтые фонари. Долгие ночи с перерывами сна.  Время читать стихотворение в прозе И.С.Тургенева «Старик», хотя бы вот эти слова: «Настали темные, тяжелые дни. Свои болезни, недуги людей милых, холод и мрак старости… Что же делать? Скорбеть? Горевать? Ни себе, ни другим ты этим не поможешь. На засыхающем, покоробленном дереве лист мельче и реже – но зелень его та же. Сожмись и ты, уйди в себя, в свои воспоминанья». «Но, - пишет далее мой учитель, - и они не утешают сердце, давая пищу только уму».

Из всего обилия нашей переписки я хочу выделить его письма о Пушкине, потому что знание моим учителем сочинений А.С.Пушкина буквально поразило мое воображение и заставило осознать, что надо читать и читать сочинения великого поэта. Каждое его письмо обязательно содержит в себе ту или иную выдержку из поэзии Пушкина. Интересно в его отношении к Пушкину все. Например, рассказывая историю своего увлечения, он писал: «Стал читать. Увлекся. Понял, что скверно жить, не зная многого, что дал России поэт. Простой пример. До старости я воспринимал стихотворение «К морю» как прозаично-лирическое творение. Но его слова:
Мир опустел…Теперь куда же/
Меня б ты вынес, океан?/
Судьба людей повсюду та же: /
Где благо, там уже на страже/
Иль просвещенье, иль тиран.
«Хороший повод поразмыслить над рядом поставленными словами – «просвещенье» и «тиран». За чтением и раздумьями над стихотворениями Пушкина я скоротал ряд зим, - писал он». (Письма В.М. от 12.01.2006 года, от 27.10.2008 и много других).

Есть еще одна особая тема в жизни моего героя. Это тема журавлей. Он, не скрывая, писал, что, «при всей любви и заботе о нем дочери, всех родных, после смерти жены, в дни, когда особенно тяжко саднили душа и тело, перебирая памятью раны, возвращался к земле, журавлям». «Той осенью очень хотел услышать тоскливый клекот журавлей, этих родственных состоянию души кликов». Я могла бы привести многие страницы его писем, посвященные журавлям. Вот лишь несколько строк Николая Рубцова из любимого им стихотворения «Журавли»:
Вот летят, вот летят…Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих!
Все замолкли – и вновь сиротеет душа и природа».
Оттого, что — молчи! — так никто уж не выразит их…
(Письма В.М. от 12.01.2006 года, от 10.01.2008 года и другие).

Мне тоже хочется отчего-то помолчать. Поблагодарить за все своего учителя, старого солдата, душа которого с годами становилась все мудрее и, как мне кажется, моложе. Но в последние годы жизни болезней накапливалось все больше и больше. Он терпеливо сносил свои неизбежные тяготы, когда «ноги требуют покоя, а сердце – пощады», но не давал болезни сломить себя. « За последние три года расширил площадь под цветы. И теперь, наблюдая за ними, испытываю удовлетворение и удивление тем, насколько многообразно и причудливо природа умеет дарить нам свою призывную красоту и смягчать житейски ожесточенные сердца». (Письмо В.М. от 28.10.2008). Отдохновение его душе давала и музыка. У него был абсолютный слух, прекрасный голос. «И в последние годы своей жизни, - писал сам Василий Михайлович, - я сохранил музыкальный слух и по первому десятку тактов узнаю знакомые мелодии, будь то «Прелюдии» Листа или сцены «Вальпургиевой ночи» Гуно». (Письмо В.М. от 04.09.2009 года).

Конечно, мой учитель многое пережил. Но иначе и быть не могло. Страна воевала, отстояла свою независимость, вставала на ноги, болела тиранством, пыталась стать сильной и свободной. Что-то удалось, что-то нет. И все хорошее, что удалось в России, стоит на плечах таких людей, об одном из которых я немного рассказала здесь, на плечах его и наших современниках, со своими проблемами, любовью к земле, русской культуре, своей семье, своему храму.

Низкий поклон Вам за все! Спасибо Вам, мой дорогой Учитель, за Вашу мудрость, поддержку, сопереживание, отклики на малейшие штрихи в письмах, которые писала я Вам. За мудрые уроки не только истории, но и всей человеческой жизни. Я все больше болею, как и Ваши, уходит мои годы. Но пример Вашей жизни живет во мне, помогает не ожесточаться, читать любимые книги, немного писать самой, все прощать, смягчать сердцем дарованной нам свыше красотой, пением птиц, полетом бабочек, жужжанием пчел. Быть за все благодарной. Слава Богу за все!

Его последней весточкой мне была папка с записями о журавлях. Он писал, что отсылает мне весь собранный за многие годы материал, и просил подумать, как можно написать об этом, добавляя, что «у Вас для этого талант». Никакого таланта у меня, конечно, нет.

Но Вы, мой дорогой учитель, словно завершая круг и время нашего земного общения, как и тогда, на школьном уроке истории, уже неуверенной от слабости рукой опять, если не говорите, то пишите мне «Будь более уверена в себе». «Конечно, заканчивает он свое письмо, - я «шкурой» чувствую, как Вам порой бывает трудно … и не до журавлей. Тогда пусть эта папочка станет конкретной памятью о бывшем школьном учителе».

Через несколько дней Василия Михайловича не стало. «Вновь сиротеет душа и природа». Нет, лучше в такой печальный день я вспомню Ваши строчки, которые Вы мне писали еще совсем недавно. "Мне больно было узнать о Вашем недуге. И я молю бога, чтобы силы к Вам вернулись, и Вы вновь стали сами собой - здоровой, деятельной, доброй...Весна, несмотря на упорное нежелание допустить тепло, все равно сестра лету. А, значит, солнце на нас будет глядеть круче, горячее. Откроется земля, набухнут почки, появятся багрово-зеленоватые и хрупкие листочки, защебечут птицы. Оживится движение всюду, в воздухе установится какой-то еле слышимый звон - музыка бессмертной жизни". 

Я низко кланяюсь Вам и помню все, помню и о журавлях. Работаю над книгой. Мой умный муж говорит, что у меня хорошая память. Я действительно помню все.

Жаль, что уходит время эпистолярного жанра. Перечитывая Ваши письма, я продолжаю разговаривать с Вами, рассказываю о сегодняшней, непростой жизни, личных переживаниях. О Вашей дочке, внучке. Я знаю, что Вы  выслушиваете все внимательно и отвечаете мне. Только письма эти до меня не доходят, но я слышу, что в них написано. Это мой Ангел пересказывает их содержание. Но те, полученные лично письма, я очень берегу и буду беречь всегда. Они для меня - музыка бессмертной жизни.

Какие мудрые уроки – эти бесценные письма! Какое счастье, какая ни с чем ни сравнимая радость общения – письма учителя ко мне на протяжении десятка лет! Думаю, что это дар не только мне, а всем поколениям, идущим вслед.