Сова - философ

Сегодня я рад, как никогда. Я жив, здоров и в хорошем настроении. Правда, как у других, не всегда и не везде у меня бывало отличное настроение. В моей жизни было всё: голод, холод, жизнь на лоне природы, существование и прозябание в клетке, травмы и выздоровления. Были взлёты и были падения, не без этого, и снова – взлёты! Полосы в моей жизни были чёрными и белыми, что любая африканская зебра позавидует, каких полос больше – не знаю. Да и зачем, главное, что я это осознаю и, значит, живой! Но если на то пошло, душу держать нараспашку, то чёрных полос было куда больше. В народе есть поговорка: «Не каждый белый день –праздник, чтобы обжора кушал халву до упада».
Но сегодня такой день наступил в моей жизни, когда мне хочется только ухать и хохотать. Тело моё тоже здоровое. Слава Богу, не хвораю. А вы знаете, когда везение начало сопутствовать моей жизни?  Не знаете?  Хорошо, я вам всё расскажу.
Счастье повернулось ко мне спиной, когда я поранил лапу и крыло. Пожалев окровавленного птенца, подобрал меня Андрей. Это было два года тому назад. Стал я везучим, когда попал в руки целительницы по имени Татьяны.
Давайте, я поподробнее расскажу вам свою историю, ни то у вас ко мне будет уйма вопросов. Итак, я начинаю повествование. Оказывается в мире самое страшное существо ни крокодил, ни акула и ни анаконда. Самое безжалостное создание Божье – это человек. Хотите доказательства? Ладно, излагаю. В качестве примера беру отдельные страницы своей биографии.
Родился я в хвойном лесу, недалеко от большого озера в круглом, твердом, сосновом дупле. Моё гнездо было подобием крепкого орешка. Год был из засушливых и неурожайных лет. Обычно, в такие годы пернатые откладывают одно яйцо, или вовсе не спариваются. По ряду причин, мои родители были вынуждены отложить одно яйцо. Итак, вылупившись из яйца, я часами наблюдал неописуемую, девственную красоту. Кругом была безмолвная, умиротворенная тишина. Не ускользала от моего внимательного взора нежная забота моих родителей. Поочереди, улетая куда-то, они в когтях и клювах приносили мне то мелкую рыбу, то полевых мышей. Долгое ухаживание, а вдобавок к этому усиленное питание, сделали своё дело. Словом, я рос не по дням, а, прямо, по часам.
И вот, в один из прекрасных дней, мои родители, окончательно убедившись в том, что их отпрыск самостоятельно может добывать себе пищу, покинули родное гнездо. Помахав на прощанье крыльями, они улетели в неизвестном направлении, и я остался один в дремучей тайге.
Выше я уже сказал, меня, раненного, подобрал Андрей. Ранение пришлось на правую лапку и левое крыло. От нестерпимой боли я не мог стоять на лапках, а с поломанным крылом было не до полётов. И лежал я, закрыв глаза, словно жалкий комочек перьев и мясца, под можжевельником и думал, скоро придёт мой конец. Оплакивая свою горькую судьбу, сквозь слёзы я услышал чиь-то тяжёлые шаги; так ходит медведь. Видимо, он услышал мои жалобные писки и подошёл ко мне, чтобы поживиться свежинкой. Я открыл глаза и вздрогнул, поскольку увидел не медведя, а какого-то бородатого мужика, который улыбался мне во всё лицо: и глазами, и своей бородой. Тут, в знак сострадания, он покачал головой и, недолго думая, положил меня в корзину для грибов.
Очнулся я на даче. Мой новый хозяин, отец двоих детей, как я понял на собственном горьком опыте, оказался деспотом. На вид был не очень страшным, но мозг, простите совёнка, был у него «куриным». Вдобавок, был ещё и контуженным. Это я понял тогда, когда он со своим однополчанином, воевавшим в Чечне,  сутки напролёт выпивал и дебоширил. С женой мой Андрей был в разводе. Однажды хозяин разговаривал с бывшей женой по мобильному телефону, когда шёл к себе домой, а я невысоко сопровождал его, как верная собака. Право, летучая собака, и в перьях: ууу-ух!
Вдруг хозяйская рука задрожала, лицо побагровело, словно солнце в тропиках на закате, и Андрей стал бесцельно ходить по тротуару. Громко и нецензурно отругав бывшую, он от злости бросил в мою сторону свою недопитую бутылку пива. Хорошо, что промахнулся, не то от этой громадины, бутылки от меня остались бы перья и мокрое место.
Сыновья Андрея иногда приезжали к нему. Мальчиков звали Иван и Антон. Они были хорошими, воспитанными детьми, на первый взгляд, потому что редко подходили к моей клетке. Дело в том, что день напролёт они только и были заняты компьютерными играми. К сожалению, этим и ограничивалось их мировоззрение. Словом, им было не до совы.
Сначала Андрей лечил мою сломанную лапку, натирая всевозможные кремы и мази. Для быстрого выздоровления он усиленно кормил меня белым батоном, лапшой сухой лапшой быстрого приготовления «Роллтон» и невкусной варёной колбасой.
Боже милосердный, это был кошмар! По природе своей, мы, совы не многоядны. Нас кормят наши острые когти, мощный клюв, хорошее зрение и слух. Быстрая и чёткая реакция для нас – самое главное. Совы – ночные птицы, и на воле охота без тихого полёта и молненосного удара просто невозможна. В тёмную ночь мы даже в кустах и под опавшей листвой находим добычу – без этого нельзя, а то – смерть. В основном, совы охотятся на мышей и леммингов. Ничего не выбрасывая, они целиком проглатывают добычу. Хвост, шерсть и когти, попадая в желудок птиц, нормализуют процесс пищеварения. Такой рацион питания лечит филинов и сов от слепоты.
Не удивительно, что питавшийся до этого только натуральной пищей, я тотчас же заболел: объявил голодовку… В моей жизни наступила чёрная полоса. Но всё же, чтобы не умереть с голоду, я силой заставил себя съесть хоть что-нибудь. Кое-как глотая пищу, я был вынужден выплюнуть ее обратно, потому что желудок не переваривал такую непривычную для меня еду. Потом, простите, открылся «жидкий стул»… Вот так я жил у Андрея, уедва не умирая от чрезмерной и вредной еды. А он, наивный и глупый человек, безуспешно лечил меня водкой, разными народными травами... Ничего мне не помогало. Я хромал по-прежнему. Поломанное крыло никак не заживало.
В один из прекрасных для меня октябрьских дней Андрей- тугодум отвёз меня в Подмосковье, в приют для пернатых. Попав туда, я неожиданно оживился.
Во-первых, там я услышал родное птичье карканье и пение, птичьи слёзы и птичью радость. От таких голосов я чувствовал себя в безопасности. Во-вторых, меня сразу же накормили настоящей, совиной пищей. С аппетитом глотал я мелко нарезаною мясо крысы. Какие-то мелкие крошки были насыпаны в птичий корм. На вкус они оказались съедобными. Оказывается, это были витамины и биодобавки. В-третьих, промыв раны дезинфицирующим раствором, мой ангел-хранитель Танюша внимательно и тщательно перевязала мои раны. Затем, она вместе  с помощником, волонтёром Михаилом уложила меня в просторную, чистую клетку.
Услышав мою историю из уст Андрея, Танюша пришла в ярость. Она с упрёком сказала ему колкие слова:
– Как я вас правильно поняла, Вы кормили бедную птичку колбасой и лапшой? Ну, это уже чересчур! Вам, наверное, неизвестно, но дешёвую колбасу и лапшу, которые состоят из одних ароматизаторов, в настоящее время едят исключительно бездомные люди?! Вы только посмотрите? Мышцы совы атрофированы. А Вы ещё наивно спрашиваете, почему? Наворотили дел и переживаете… А всё потому, что за полгода, пока птица была у Вас, она не двигалась. Сова – ни попугай, ни канарейка, но вольная птица и не любит клетку. Привезли бы его пораньше сюда – не случилось бы такого несчастья. Может быть, Вы –
хороший ветеринар, но никак не отличный орнитолог, господин Андрей Аксаков.
Дней через двадцать Таня и Миша стали заставлять меня двигаться и летать на маленькие расстояния. Потихоньку раны стали заживать. Я почувствовал прилив сил по всему организму. Волонтёры не оставляли нас – ни меня, ни мою потичию братию по несчастью – без еды и присмотра. Кормили в приюте превосходно. В кормушках постоянно лежала разнообразная свежая пища: тут были мелкие лягушки и ужики, кузнечики и уличные тараканы, рыба и саранча. Некоторых ослабевших птенцов кормили рыбьим жиром, а певчим птицам давали мелко нарезанную зелень, фрукты и тростниковый сахар.
Много в приюте было птиц: вороны, грачи, скворцы, сороки и даже лебеди. Только из ночных птиц я  был один. Днем спал на перилах, ночью ходил, кушал, летал. Из певчих птиц завсегдатаем тут были старые попугаи, соловьи, канарейки. Атмосфера в приюте была самая мирная. Я ни разу не видел, чтобы птицы тут дрались, ссорились из-за крошки хлеба или каких-то птичьих пустяков. Мы были одной семьёй, потому что нас объединила общая беда. Кого-то хозяин выбросил на улице, кого-то – на помойку; кто-то был неудачно подстрелен,  а кому-то жестокий железный  капкан оторвал одну лапку, а кто-то, постарев, больше не пел и не забавлял хозяина. Много было среди нас птиц-инвалидов.
Нашими папой и мамой стали Миша и Таня. Они были очень добрыми. Ухаживали за каждым. Иногда они уставали. Они одинаково любили всех птиц, которые нашли свой приют в их питомнике. Для этих людей не было ни любимчиков, ни озорников-шалунов.
Многое от них мы узнали. Однажды Миша рассказал про своего соседа Владимира. Сосед Миши с ранних лет был избалованным – «тепличным ребёнком». Кое-как учился в средней школе. Поступив в университет, так и не закончил его. В студенческие годы женился и быстро развёлся. Папа у него был министром. Недавно отец Володи умер от инфаркта, а не приспособленный к жизни Вовка нигде не работал. До сих пор сидит иждивенцем на попечение пожилой матери, потому что у неё большая пенсия. В своё время, она работала военным врачом на севере и дослужилась даже до звания полковника. Она очень любит своего Володьку, которого иногда ласково называет «мой большой, милый мальчик». Зная слабые стороны матери, «Володька» каждый раз обманывает ее. Потратив пенсию матери на развлечение этот «большой мальчик», совсем забывает про стыд и совесть. По праздникам «Володька»-шалопай покупает букеты цветов для своего гарема, и опять же на мамины деньги.
Разные истории рассказывают друг другу Танюша и Миша. Иногда, мы словно завороженные, слушаем их и забываем про свои несчастия, что пршло время корма... Мне кажется, что Миша влюблён в Таню, а она этого не замечает. Она же только и думает о своих питомцах. Вот такое её женское счастье.
Недавно лаская меня она, шепнула мне на ухо:
– Ах, ты мой шароглазый Совушка. Моя ночница, моя умница. Уж больше года, как я подружилась с тобой, но каждый раз я больше и больше в тебя влюбляюсь. Поправился ты, мой хиленький Совушка. Я даже не думала, что когда-нибудь ты сможешь летать. Вылечила тебя. Скоро отпущу на волю. Ты возвратишься в свой сосновый лес. Будет у тебя своя семья и птенцы. Наверное, ты им потом расскажешь свою историю. И про Андрея расскажешь и про наш приют.
Бесконечно целовала меня родная Танюша. От её ласковых слов я таял буквально на глазах. Конечно, приют – временное прибежище. Это вроде восточного караван-сарая – рабата в пустыне. Пришел караван, остался там, на ночлег, а утром опять в путь.
Мне никуда не хочется уйти отсюда. Даже в свой сосновый бор не хочу. Боюсь возвращаться туда. А вдруг там заболею? Есть вероятность, что там я стану добычей хищников. Зачем «выпендриваваться», когда мне здесь очень комфортно. Я чем-то стал похож на «Володьку-паразита». От того, что я не охочусь и мало летаю, стал толстым и грузным. К тому же здешняя, калорийная пища во многом благоприятствует ожирению.
Хочется наслаждаться до бесконечности. Я, как и философ, Диоген приветствую гедонизм. Для тех, кто не знает, что это такое, объясняю: «гедонизм – удовольствие любой ценой, даже противоестественным». Меня любят Танюша и Миша. Я уверен, что так скоро они не отпустят меня на волю. А пока есть такая возможность, буду «кайфовать», как и «Володька-тунеядец». Ведь жизнь у нас коротка. Друзья, прошу вас, не обвиняйте меня в паразитизме. Я же не один такой на белом свете. Посмотрите вокруг себя. Европа уже переполнена беженцами. От войны и невзгод люди покидают свои родные насиженные  края. Многие говорят, что это сирийцы и афганцы, но это неправда. В основном это африканцы. Пустыня Сахара движется на юг, заодно пожирая плодородные земли на своем пути. Вот бегут оттуда и люди.
Напоследок, у меня большая просьба ко всем кто читает эту притчу:
– Люди добрые! Скажите, пожалуйста, Танюше, чтобы она попридержала меня в своём приюте до старости лет. Не нужна мне никакая совиха. Не нужны мне дети, схожие чем-то с «Володькой». Я нашёл свою Шамбалу – рай. В приюте чувствую гармонию, большую любовь и заботу. Игнорировать любовь мне не хочется. В конце-то концов, я философ-сова, а не идиот!