Жалость кота продолжение

 
 … Утро августа. Последнего месяца каникул…

Солнце, заливавшее мою комнату утренними лучами, наигравшись своими зайчиками, как обычно принялось за меня. Настойчиво залезая мне под веки, оно требовало, чтобы я открыл глаза и порадовался ему. Ему и новому дню.

Я сопротивлялся как мог. Отворачивался к стене. Утыкался лицом в подушку. Натягивал на голову простыню, которой укрывался на ночь. Про себя пытался объяснить солнцу, что ещё рано. В школу идти не надо. Я не хочу…

Тщетно. Солнце смеялось над моими доводами, просвечивало простыню насквозь, и заставляло своих верных адептов – птиц заливаться возле открытого окна моей комнаты громче и громче…

Делать нечего. Я откинул простыню, и зажмурился. Потянулся, и спустив ноги с кровати сел, потирая кулаками глаза, чтобы стряхнуть остатки сна.

Скрипнула дверь, и вошёл Мурз. Неслышно ступал лапами, аккуратно переставляя их так, чтобы следы составили чёткую прямую линию. Уселся по середине комнаты, прищурил глаза от яркого света. Судя по всему, он только что позавтракал, и настроен был весьма благодушно.

- Мурз! Кис-кис-кис! – позвал я его.

Он одарил меня снисходительным взглядом, и стал сосредоточенно умывать мордочку.

- Чистоплюй ты, Мурзалей! – засмеялся я. – И как ты только воды боишься? Купался бы в ванной со мной. Мылили бы тебя мылом, тёрли мочалкой. А твои зубищи начистили бы зубной щёткой. А?

Он престал намываться, как будто испугавшись моих слов. Но не страх был в глазах, а вызов – попробуйте, мол. «Моих когтей хватит, чтобы всем вам «нарисовать» тельняшки прямо на коже… А тебе не мешало бы перестать болтать глупости, пойти умыться и позавтракать. Пока родители не ушли на работу, балбес…». И «уничтожил» меня презрительным взглядом. Вальяжно приоткинулся назад, вытянул вперёд заднюю лапу, стал её нализывать. Но недолго. Потом подошёл к окну, и легко запрыгнул на подоконник. Изящно обошёл горшки с цветами, и усевшись стал внимательно смотреть в окно. Мурз мог сидеть так долго. Не шевелясь. Папа всегда смеялся, когда Мурз так делал. «Замаскировался под копилку», говорил отец…

- Бе-бе-бе! – я показал коту язык и встал. Быстро заправил постель, пошёл в ванную, где усердно сымитировал сцену умывания. Кое-как вытерся, чтобы доказательства были налицо, и пошёл на кухню.

- Доброе утро! – пожелал я родителям, которые обернулись когда я вошёл.

- Доброе утро, сынуля! – ласково улыбнулась мама. – Выспался?

- Нет, - соврал я спекулятивно. В твёрдой уверенности, что мама меня пожалеет. И не прогадал. Мама подошла ко мне, ласково поцеловала в щёку и погладила по волосам, которые после подушки торчали в разные стороны, так как я забыл их причесать.

- Бедолага, - притворно вздохнул отец. – Ну ничего, сегодня ляжешь пораньше, а завтра встанешь свежий, как огурец! – и рассмеялся, вновь принимаясь за завтрак и утреннюю газету, от которых его отвлекло моё появление.

Я прикусил язык, и в который раз вспомнил, что он – мой смертельный враг навеки. Ложиться рано спать летом – как добровольно отказаться от сладостей. Папа всегда говорил так, что было непонятно, шутит он или серьёзно…

- Ты умылся? Садись завтракать. – сказала мама и снова отошла к плите, где на сковородке румянились сырники. Аромат поднимался от сковородки и плотно заполнял всю кухню. Мама положила в тарелку четыре штуки, и поставила её передо мной. Придвинула красивую розетку со сметаной. Потом налила мне и себе чаю, и тоже села за стол.

- Отец, - насмешливо обратилась она к папе. – Ты бы убрал газету, чтобы поесть по - человечески.

Отец вздохнул, но по весёлым искоркам в его глазах я понял, что он актёрствует. Отложив газету в сторону, он широко улыбнулся нам и продекламировал:

- «Забавную вещь я слыхал по секрету, -

Кошки свою выпускают газету…»

Я засмеялся, и с аппетитом принялся за еду. Перемазал лицо в сметане, чем дал повод отцу для предположения, что я – брат Мурза. Такой же усатый…

Мы уже пили чай, когда лёгок на помине, в кухню зашёл Мурз. Он стал тереться о мамины и мои ноги, явно что-то требуя взамен. А папа, предусмотрительно спрятал свои подальше под стул.

- Пришёл, душа компании? – сказала мама погладив кота.

- Мр-р-р-р, - старался Мурз, придавая своей песне то ласковые, то свирепые нотки.

- Да уж! – протянул папа. – Такая «душа», что как только она приходит, - компании впору разбегаться. - Он поднялся из-за стола, подошёл к маме, поцеловал её, а мне растрепал (и без того растрёпанные) волосы. – Я пошёл на работу.

Помахал нам рукой и ушёл. Мама допила чай, стала мыть посуду. Мурз тут же запрыгнул на её стул. Завалился на бок. Я погладил его, но заметив, как он стал сердито вилять хвостом, оставил в покое.

- Мам, а почему Мурз только тебя любит? – спросил я.

- Ну он же мужчина, как и вы с папой, - засмеялась мама. – Был бы ты девочкой, - Мурзалей и тебя бы любил.

- Лучше не надо, - насупившись ответил я. – Все девчонки – плаксы!

Мурз приоткрыл глаза, глянул на меня насмешливо, как бы говоря: «А ты? Глаза на мокром месте… Порой хуже девчонки!»

Я поспешно отвернулся. Тут была большая доля правды…

Мама, помыв посуду, спросила:

- Чем сегодня будешь заниматься?

- Не знаю, - протянул я. – Книжку почитаю.

- Сходи погулять, - сказала мама. – В кино сходи. Что дома сидеть?

- А с кем, мам? – спросил я. – Все разъехались на лето.

Мама улыбнулась:

- Но в кино –то, ты можешь сходить один?

Я вздохнул, и ничего не ответил. Перевёл глаза на Мурза, и в очередной раз удивился…

Кот спал на стуле, вытянувшись во всю свою длину. И можно было бы узнать точное расстояние от носа до кончика хвоста, но сиденья стула не хватило. Голова была безвольно свешена, и также за краем стула оказались задние лапы и хвост. Вытянутое в стрелу тело аккуратно перечёркивало сиденье по - диагонали. Мурз задрых так, что создавалась иллюзия того, что он вообще издох. Мышцы настолько расслаблены, что щёки (вместе с усами) собрались в гармошку, обнажив острые зубы…

Соблазн потрогать их пальцем был для меня слишком велик, и я попытался осторожно поднести к его морде руку. Но попался в ловушку, которую негодник устроил мне. Ибо, как только моя рука оказалась в пределах досягаемости кошачьих лап, Мурз молниеносно взмахнул одной из них, и когтём полоснул по пальцу, распоров его как лезвием папиной бритвы, когда я вздумал с ней поиграть…

На пальце выступила кровь, и я засунул его в рот, ощутив её солоноватый привкус. А другой повертел у виска, показывая коту, что у него «не все дома». А Мурз уже сидел, гневно стебая воздух хвостом. Глаза его издевательски блестели, говоря: «Ну как? Хочешь ещё потрогать? Давай, потрогай!..»

Естественно, желания больше не было, и чтобы хоть как-то отомстить наглому животному я скорчил ему рожу. Наябедничал на него маме, на свою голову, потому что уже через минуту я дул на палец, рану на котором мама намазала «зелёнкой»…

И вот я, с забинтованным пальцем сижу на скамейке во дворе. Заняться мне было абсолютно нечем. Все мои друзья разъехались на лето кто-куда. И мне не надо было заходить за кем-нибудь, чтобы позвать гулять. От скуки я погрузился в наблюдения за происходящим во дворе. Но это тоже было неинтересно. Эту картину я видел каждый день…

Мелюзга, гомонившая в песочнице, под присмотром своих мам, сидевших на скамейке неподалёку. Грузчики магазина, уже не трезвые и весёлые, со смехом и плохими словами таскавшие деревянные ящики с бутылками из подвала наверх, а бутылки от этого звенели, ударяясь одна об другую. Вечно сердитая, усатая дворничиха, подметавшая двор…

Дома отделяли наш двор от улицы. От этого, шум проезжающих немногочисленных машин был приглушённым. Откуда-то издалека доносились весёлые трамвайные «трели». И всегда шумели тополя, когда ветер играл с ними…

Тополей в нашем дворе было много. Старые и высокие, ствол которых мы могли обхватить только взявшись за руки втроём. И молодые, до нижних ветвей которых можно было дотянуться с земли. Мне они нравились больше старых. Молодые тополя казались более дружелюбными, в то время, как от старых огромных деревьев всегда исходил поток строгости и пренебрежения к молодому. И неважно кто это был, мы – пацаны, молодые тополя или кто-либо ещё…

А в ненастную погоду старые тополя пугали меня. Когда сильный ветер раскачивал их, они свирепо скрипели, угрожающе шевеля своими толстыми ветвями. А молодые качались и шуршали листвой как-то испуганно. И, испытывая страх, я понимал их. Мне было их жалко. Потому что, когда я оставался один, они заменяли мне друзей…

Дело в том, что я очень любил забираться на верхушку какого-нибудь из них. Устраивался поудобнее на ветке, и обхватив ствол качался вместе с ними из стороны в сторону, замирая от восторга. А если ветра не было, мне доставляло удовольствие рассматривать сверху происходящее во дворе, оставаясь невидимым, укрытым густой листвой...

Мурз разделял мою приязнь к молодым деревьям, и я уже не удивлялся когда сидя на верхушке одного тополя, видел его на ветке другого…

Так было и сегодня, - он рассматривал двор со своего дерева, а я наблюдал за жизнью двора со своего. И мы одновременно увидели то, что перевернуло наши жизни кардинально. Хотя мы об этом ещё не догадывались…

(теперь теплица надежда на окончание)

Публиковалось здесь:https://cont.ws/