Побег

- Когда я выходила за тебя, я надеялась, что ты когда-нибудь научишься жить в реальном мире! – Мэйбл хлопает дверью так, что стёкла дребезжат, и уходит от него.

Женщины. Их последнее слово всегда полно драматизма и горечи. Остаётся закатить глаза, как бы говоря «да лааадно», и… А что, собственно, делать дальше?

Уолтер солгал бы, если бы сказал, что не любил Мэйбл и пусть она теперь катится на все четыре стороны. Он уже пару недель жил один, и эта пара недель не была лёгкой. Пожалуй, он надеялся, что Мэйбл захочет вернуться к нему под предлогом того, что привезёт документы на развод. Да, чего уж там, надеялся. Ну как это бывает в кино? Без пяти минут бывшая жена приезжает к тебе, ты наливаешь ей выпить (или чаю), вы начинаете вспоминать былые годы, а потом вдруг она тебя целует, или ты её целуешь, а она и не возражает. А потом, как правило, изображение темнеет, и следующим кадром вы уже спокойно просыпаетесь в собственной супружеской постели. Мэйбл любила такие фильмы. Интересно, она недостаточно любила их или Уолтера?

Он не знал, сколько ему понадобится времени, чтобы привыкнуть к новому ощущению – как будто не хватает руки или ноги. Или глаза. Они поженились, как только Уолтер окончил колледж. Он хотел бы раньше, но Мэйбл всегда была разумной, и даже юношеская пламенная любовь не означала, что кому-то удастся выбить почву здравомыслия у неё из-под ног. По той же причине они так и не завели детей. «Нет, милый, мы ещё не достаточно крепко стоим на ногах, какие могут быть дети?» Они уже тридцать лет недостаточно крепко стояли на ногах. А чья в этом вина? Правильно, Уолтера Крамба.

Дело в том, что Уолтер – художник. Это заявление всегда вызывало понимающие кивки и тихие смешки у всех жителей городка, в котором поселилась чета Крамбов. «Ага, художник, - говорили эти кивки и смешки. – Нас тут таких полно, художников, писателей, музыкантов. Есть ещё политики и шахматисты, этих вообще на каждом шагу встречаешь». Когда Мэйбл выходила за него, её это не смущало. Теперь Уолтер думал, что, быть может, просто сумел-таки выбить почву благоразумия у неё из-под ног. А ей понадобилось целых тридцать лет, чтобы осознать, какую ошибку она по молодости совершила. Это ли не великая сила любви?

После ухода Мэйбл у него остались кое-какие накопления (хорошо, если на месяц хватит), старенький «форд» (развалюха) и большой гараж, который Уолтер приспособил под мастерскую. Их хибарка отходила Мэйбл, и он должен был освободить её в течение трёх дней, как гласили документы, которые он только что подписал. Что ж, не очень уж много у него вещей. Всё самое ценное и так в гараже.

Уолтер ещё раз посмотрел на подрагивающую от хлопка дверь и пошёл собирать рубашки.

Хорошо, что в Луизиане такие тёплые зимы, что вполне можно жить и в гараже. Особенно если это такой гараж, как у Уолтера. В нём даже душ в наличии, правда, надо не забывать набирать воду в бак, а выливается она прямо на землю, просачиваясь сквозь щели в деревянном полу. Да и в качестве отхожего места приходится использовать ведро. Но главное же, что есть крыша над головой, а с отсутствием комфорта можно мириться.

Уолтеру хватило всего одной поездки, чтобы перевести сюда все нужные ему вещи. Почему-то это вселило в него уверенность в том, что он справится. Ключи от их с Мэйбл дома – нет, теперь уже просто дома Мэйбл – он оставил под цветочным горшком. Как будто те две недели глаз ещё болтался на нерве, мешая и постоянно напоминая о потере, а теперь он вывалился окончательно. Не самая приятная аналогия, но самая верная. Теперь Уолтер был рад, что они так и не завели детей. Кто знает, сколько важных органов пришлось бы ему потерять, если бы Мэйбл забрала их ребёнка?

Уолтер даже ощутил это – пустоту в глазнице. Что-что, а воображение у него всегда работало как надо. Он понял, что если сейчас же не возьмёт себя в руки, то рискует впасть в затяжную депрессию. Слава богу, было занятие, которое всегда, в любой ситуации помогало безотказно. Уолтер потёр руки. Он решил, что нарисует человека, держащего в руках свой глаз, и назовёт это безобразие «Развод».

***
Как ни странно, «Развод» Уолтеру удалось продать за неплохие деньги. Пожалуй, это были самые большие деньги, которые ему когда-либо предлагали за картину. В этом была горькая, даже болезненная ирония: Мэйбл была бы рада, но именно благодаря тому, что Мэйбл больше никогда за него не порадуется, Уолтеру удалось нарисовать что-то, что оценил покупатель.

Если бы Уолтер пил, он наверняка бы завернул в бар, получив деньги. Однако он не пил, поэтому вернулся прямо в свой гараж, ощущая себя богачом, чуть ли не королём. Гараж встретил его затхлым запахом и унылой серой обстановкой, среди которой единственными яркими пятнами были пятна краски на полу. Ощущение триумфа покинуло Уолтера. Нужно было что-то менять.

Стены в гараже были покрыты ровным слоем серой штукатурки – Уолтер сам делал здесь ремонт. Для начала он нарисовал большую бабочку у себя над койкой и, засыпая, смотрел на неё.

Поэтому ничего удивительного, что ему приснилась эта бабочка. Она слетела со стены и села Уолтеру на руку, заставляя его замереть в восхищении. А затем неспешно, по спирали поднялась к самой верхушке дерева и задержалась там, как будто раздумывая, куда полететь дальше. Уолтер огляделся. Он всё ещё находился в своём гараже, по крайней мере, скудная мебель, задрапированные картины и прочие предметы были на месте. А вот стен как будто не было. Их сменили деревья, за которыми виднелась река с мостиком через неё, а ещё дальше – двухэтажный особняк в английском стиле. Там, где кончались деревья, сколько хватало глаз, простирался луг, на котором паслись лошади с разноцветными гривами. Бабочка полетела к ним, постепенно уменьшаясь вдали. Уолтер решил, что нужно идти за ней. Он сделал несколько шагов, но упёрся в стену. И проснулся.

Наутро он первым делом принялся рисовать ствол дерева, на котором сидела бабочка.

***
Доктор Энджи Олсен втайне восхищался Уолтером Крамбом. Какие же нервы надо иметь, чтобы тридцать лет быть женатым на Мэйбл Крамб! Или стальные нервы иметь, или быть самым спокойным в мире человеком. В свою очередь, Уолтер отвечал на восхищение доктора Олсена полной искренностью – его старик всегда говорил, что честным до конца надо быть только со своим лечащим врачом, остальные перебьются. Именно доктор Олсен был первым, кто увидел стены в гараже Уолтера.

- Господи мистер Крамб! – именно так, без всяких пауз он воскликнул, когда вспыхнул свет.

- Энджи, ты мне льстишь, - смеялся Уолтер, но доктор его не слышал. Он, как околдованный, медленно шёл вдоль стены, нерешительно ведя по ней рукой, чувствуя, что снова стал десятилетним мальчиком. Впрочем, не так уж далеко доктор Олсен ушёл от этого возраста, не зря все пациенты называли его просто Энджи.

А сейчас он вообще забыл о том, что он практикующий врач широкого профиля. Сейчас он был просто Энджи, который носит короткие штанишки и который увидел чудо.

Уолтер ещё не закончил свою работу, но того, что он успел, хватало, чтобы заставить и менее впечатлительную, чем доктор Олсен, натуру замереть, раскрыв рот. Одна стена – деревья с рекой и особняком за ними – была полностью готова. На второй уже был обозначен луг. Третья находилась напротив входа, и к пока что небрежно наброшенному замку вела дорога, начинающаяся у двери гаража. Четвёртая стена ждала своего часа.

- Господи, - повторил Энджи шёпотом. Ему казалось, что когда мистер Крамб закончит, стены перестанут быть осязаемыми. Обязательно перестанут. Они уже сейчас походили скорее на гигантские окна, чем на глухие стены.

Энджи во все глаза смотрел на бабочку над кроватью и не замечал, как сильно осунулся Уолтер, какие глубокие тени легли под его глазами. И, конечно, он не знал, что через какой-то месяц скажет, что мистеру Крамбу диагностировали рак лёгких.

***
Уолтер хохотал так, что стены гаража сотрясались, грозя обрушиться. Хохотал до слёз, до кашля, хохотал, как никогда в жизни. Смотрел на смущённого, красного как варёный рак доктора Олсена и снова заходился в хохоте.

Он видел, что после пары банок пива Энджи начал мяться, как будто желая задать какой-то вопрос и не решаясь. Тогда Уолтер попросил его не стесняться и пообещал, что не засмеётся. Но как тут можно было сдержать обещание?

- Мистер Крамб, - пробормотал Энджи. – Мистер Крамб, ну что тут смешного?

Уолтер утёр выступившие слёзы тыльной стороной ладони и, чтобы снова не расхохотаться, отвернулся от молодого человека.

- Я и не подозревал, что ты так боишься Мэйбл, - продолжая улыбаться, он открыл третью банку пива. – Так боишься, что тебя гложет вопрос, как я умудрился на ней жениться.

- Мистер Крамб, - голос Энджи сошёл на шёпот.

- Да ладно тебе. Ох, но это правда было смешно, - хихикнув, Уолтер повернулся к доктору. – Знаешь, Энджи, сейчас, глядя на неё, я тоже недоумеваю. Но тут же вспоминаю, какой она была в молодости, и всё встаёт на свои места.

Взгляд Уолтера затуманился. Доктор Олсен знал: такое бывает, когда старые или не очень старые пердуны погружаются в воспоминания о лучших деньках. И именно сейчас он не возражал.

- Мы познакомились на танцах. Знаешь, как она танцевала? О Господи, Энджи, если бы ты видел, ты сам захотел бы на ней жениться! Я не видел, чтобы кто-нибудь так танцевал, ни до, ни после, даже когда показывают все эти конкурсы по телевизору – ну разве можно сравнить? Она была такой прекрасной, когда танцевала. Такой живой. Да-да, это была сама жизнь. Наверное, жениться на девушке только потому, что она восхитительно танцует, глупо. Но дело было не в том, что она делала это хорошо или там профессионально. Нет, просто она вкладывала в свои движения душу, и эта душа была так прекрасна. Я до сих пор уверен, что если бы Мэйбл начала танцевать сейчас, она снова стала бы такой. Не веришь?

Доктор Олсен действительно не верил, что раздобревшая миссис Крамб, которую ему никогда не приходило в голову называть по имени, могла бы станцевать что-то красивое, не то что прекрасное. Но он ничего не сказал.

- Не веришь, - Уолтер кивнул. – Я сам перестал было верить, когда она сказала лет двадцать назад: «Одними танцами да художествами сыт не будешь, Уолли». Именно так и сказала, представляешь?

Это доктор очень даже представлял. Заявление как раз в духе миссис Крамб.

- И всё-таки я уверен, что женщина, которая так танцевала, не могла похоронить в себе душу. Ей понадобилось бы что-нибудь покруче, чем просто неудачное замужество. Не знаю, совершить парочку массовых расстрелов. А этого Мэйбл Крамб не совершала, уж поверь мне.

Энджи кивал, но не был согласен с Уолтером. Он-то как раз считал, что никакой террорист не может сравняться по бездушности с разочарованной в жизни домохозяйкой.

***
Уолтер в жизни не выкурил ни одной сигареты – ведь не может считаться пара затяжек в юности? Или может? Неужели для рака этого достаточно? Все эти вопросы скакали у него в голове и во рту, норовя слететь с языка, поэтому он плотнее сжал губы.

- Мне очень жаль, мистер Крамб, - глядя на Энджи и нельзя было предположить ничего другого. Он выглядел, как ученик, случайно разбивший окно, в кабинете директора.

Уолтер покачал головой. Думал ли он когда-нибудь о том, как всё закончится? Нет, как он не думал и о том, что его с Мэйбл брак может закончиться. Он всё ещё считал себя молодым и бессмертным, всё ещё верил, что боли, пришедшие в последнее время, и дурное самочувствие, пришедшее чуть раньше, легко вылечить, стоит только добраться наконец до доктора Олсена. «Как можно быть таким беспечным?» - сказала бы Мэйбл. И она сказала – в его голове. «Тебе уже не двадцать. И даже не сорок. Как можно быть таким беспечным в пятьдесят?»

Но он же ещё совсем не старый, ведь так? Старый – это девяносто. Ну семьдесят. Пять. Хотя, конечно, с точки зрения Мэйбл и Энджи ему уже следовало бы озаботиться местом на кладбище. И всё равно, рак лёгких? Может быть, это шутка? Но по лицу доктора Олсена не было видно, чтобы он шутил.

Уолтер осмотрелся в тщетной надежде, что сейчас выскочат люди с камерами и ему преподнесут букет цветов. Тогда можно было бы просто отбросить эту бумажку с анализами в сторону, забыть её, как страшный сон. Если порвать её, можно будет сделать вид, что всё в порядке?

- С Вами всё в порядке? – спросил Энджи. Уолтеру захотелось рассмеяться. Как можно быть в порядке, когда эта мерзость засела у него в лёгких? Однако он этого не сказал, чтобы не ставить растерянного доктора в неловкое (ещё более неловкое) положение.

- Конечно, Энджи. Просто это было неожиданно.

***
После этого Уолтер начал рисовать почти без отдыха. Он боялся, что не успеет закончить, сам не понимая, почему это так важно для него. Доктор Олсен навещал его при любой возможности, чтобы поддержать и чтобы посмотреть, как продвигается работа. Он знал, что уговаривать мистера Крамба пожалеть себя бесполезно.

Луг и лошади с разноцветными гривами был давно закончен, и Уолтер уже дорисовывал замок, к которому вела дорога, а четвёртая стена всё пустовала. Энджи не раз спрашивал, что на ней будет, но Уолтер неизменно пожимал плечами и говорил: «Ещё не знаю».

В один из дней, когда доктор Олсен снова пришёл к Уолтеру, тот сидел прямо на полу, обхватив колени руками, и смотрел на пустую стену. Замок был завершён, и Энджи сперва подошёл к нему. Теперь, вглядываясь в рисунок, он заметил одну деталь, которой не видел раньше: в окне как будто замерла человеческая фигура.

- Кто это? – спросил Энджи. Уолтер вздрогнул, как будто его разбудили.

- Где?

- Да вот же, в окне замка, - доктор осторожно дотронулся до стены, боясь размазать не высохшую краску.

- Я не знаю, - отмахнулся Уолтер и снова уставился в стену, перед которой сидел.

Доктор Олсен не решался снова побеспокоить его. Он ещё немного посмотрел на замок и на еле заметную фигурку, а потом ушёл. Это был последний раз, когда он видел Уолтера.

***
Уолтер очнулся уже поздней ночью. Весь день с самого утра он просидел, глядя в стену и пытаясь понять, что должно быть нарисовано на ней. Он смотрел и слушал, но подсказки, так легко приходившие раньше, теперь не желали являться ему. Но допустить, чтобы его работа осталась незаконченной? Нет, так нельзя. Нельзя бросать дело всей его жизни, когда оно так близко к завершению.

Он чувствовал, как рак доедает его изнутри. Сегодня Уолтер специально не стал пить таблетки, и боль наглым незваным гостем хозяйничала в его теле. Тем не менее, когда он сосредотачивался на пустой стене, боль становилась далёкой. Она не отступала, скорее он сам шагал прочь из своего тела. Если бы не это, он бы уже вопил и катался по полу. Однако так он просто сидел, обхватив колени руками, превратившимися в сухие веточки.

Осознание пришло под утро, когда Уолтер погрузился в полудрёму. Он видел картинку всего миг, но этого хватило, чтобы вскочить на ноги и схватить кисть. Боли не было, но Уолтер знал, что она придёт, чтобы забрать его окончательно, и он очень торопился. Он должен был успеть.

Не думая о еде, сне, времени суток, времени года, столетии, оставив вселенную, в которой он так и не научился жить, за стенами гаража, Уолтер рисовал. Его время уходило, но спешка бы только помешала ему, поэтому он старался справиться с волнением.

Когда он закончил, на его руку села бабочка, и он заметил, что рука даже не дрожала.

- Эй, ты всё-таки отведёшь меня туда? – просипел он. Голос с трудом продирался через сухое горло, но бабочка как будто его поняла. Она вспорхнула и полетела к замку, прямо к окну, из которого кто-то махал. Теперь, приглядевшись, Уолтер понял, что это была Мэйбл – снова молодая, ещё не утратившая веры в него и тем самым совершившая единственную, самую большую в своей жизни ошибку Мэйбл.

Уолтер вскинул руку в ответном приветствии и пошёл по дороге. Никакой преграды на пути он так и не встретил.

***
Мэйбл была очень, очень сердита и разочарована. Её бывший муженёк сумел-таки снова подложить ей свинью. Первой её самой большой ошибкой было замужество, а второй оказался развод. Если бы она подождала ещё немного, если бы просто выперла его из дома, она сейчас стала бы обладательницей его сберегательной книжки, на которой откуда-то взялась внушительная сумма, а что ещё ценнее – его захудалого гаража, который теперь наверняка толкнёт с аукциона городское правительство. Или устроит там музей и будет сшибать неплохие денежки с туристов. А ведь это всё по праву принадлежит ей! И принадлежало бы фактически, если бы не этот дурацкий развод. Но кто знал, что этот никчёмный Уолли сумеет наконец сделать что-то стоящее и тихо исчезнуть? Мэйбл не сомневалась в словах доктора Олсена: её бывший муж, скорее всего, валяется в какой-нибудь канаве, куда его свалил рак.

Как же несправедлива жизнь к честным женщинам!

***
Энджи первым обнаружил пропажу Уолтера. Он пришёл к нему на следующий же день и увидел, что тот успел разрисовать последнюю стену. Доктор Олсен не был знатоком изобразительного искусства, но даже он подумал, что невозможно было за какую-то ночь нарисовать столько мелких деталей, закончить настолько кропотливую работу.

Конечно, он сразу забеспокоился. Уолтера надо было найти, тем более, он вряд ли сумел бы уйти далеко от гаража. Энджи собрался на поиски, но напоследок ещё раз окинул взглядом стены. Всё преобразилось. Казалось, что стен нет вообще, что пространство гаража переходит в другое, доктор даже почувствовал дуновение ветерка, услышал щебет птиц. Его разум говорил, что это просто рисунки на стенах, но зрение утверждало обратное. Чтобы не сойти с ума, Энджи подошёл к замку и протянул руку. Конечно же, его пальцы упёрлись в штукатурку. Вздохнув – неужели он втайне надеялся, что сможет пройти по этой тропинке? – доктор Олсен отнял руку, и тут его взгляд упал на окно замка.

После этого Энджи спокойно позвонил в полицию, чтобы объявить о пропаже и вероятной смерти своего пациента, Уолтера Крамба. Потому что кто ещё мог махать ему из нарисованного окна, держа за руку девушку, так похожую на миссис Крамб в молодости? Нет, не так. На Мэйбл. В том замке, в большом тронном зале они снова танцевали так, что невозможно глаз было оторвать, уж будьте уверены.