Две спички

 
 Третий день в горах шёл дождь, порой сменяясь мокрым снегом. Почти сутки человек брёл по хребту. Короткая щётка мха на склоне пропиталась водой, стала скользкой. Ноги разъезжались, вытягивая силы из мышц. Серая пелена вокруг временами светлела, и тогда он начинал различать светлые пятна снежников и пунктир тропы, исчезающий в зарослях стланика и на скалах. С Байкала наползала следующая пелена, становилось темно, как в сумерки, и всё вокруг начинало сочиться водой: и серые камни, и заросли рододендронов, и кедровый стланик, и сам воздух.

 В детстве часто хотелось оказаться в облаке, потрогать его руками. Сейчас он был в облаке. Облако хлюпало в сапогах, сбегало по накидке и брюкам. Иногда тропа пропадала, и приходилось проламываться через заросли. Тонкие струйки воды с неба сменялись ледяными потоками с веток.
 Он уже перестал дрожать. Тело оставило безуспешные попытки согреться и перешло в режим сбережения. Ничего хорошего это человеку не сулило. «Чтобы не увеличивать страдания, о холоде лучше не думать. Лучше всего мечтать о зимовье, тепле, еде»,- считал человек.

 Из еды остался один ореховый батончик. Нет не так. В рюкзаке у него было достаточно еды, но рюкзак он утопил при безуспешной попытке перейти внезапно поднявшийся ручей, за сутки ливня, превратившийся в мутный поток. Пришлось возвращаться хребтом. Спускаться по тропе вдоль реки, лазить в дождь по прижимам или пытаться бродить поднявшуюся реку представлялось безумием. Батончик лежал в кармане куртки, потому уцелел.
 От холода у человека болело всё тело, мысли путались, каждый шаг давался с трудом. Туман сгустился. Всё стало неузнаваемым, тропа исчезла. Наверное, надо остановиться и вылить воду из резиновых сапогов. Но он продолжал идти. Сил на лишние движения не было. К тому же, вода в сапогах слегка нагрелась, и было жаль терять тепло.

 Подул сильный ветер, обещая изменение в погоде, стало ещё холодней. Струи дождя секли лицо, рвали накидку. Хотелось забиться в камни под стланик, свернуться калачиком, согреться. «Вот где-то есть жарке страны, где в июне не бывает дождя со снегом, где прекрасные мулатки пьют мартини и занимаются любовью на пляже под звёздным небом...»
 Человек потерял равновесие и чуть не упал. В походе, когда кто-нибудь запинался всегда смеялись: «Бабу вспомнил». Сейчас даже не улыбнулся.

 Окончательно стемнело. Хребет едва различался на фоне чуть более светлого неба. Слева скорее угадывался, чем виделся провал долины с безымянной речкой, где много лет назад они с другом поставили зимовье.
 В долине тропы не было. Идти стало труднее. Ноги увязали в высокой траве. Ветер внизу не так свирепствовал. Какой-то краешек сознания постоянно помнил о шоколаде в кармане, но это был последний запас, и он не хотел его трогать.
 Дно долины заболочено. Сильно пахло черемшой. Человек несколько раз упал, запнувшись о кочки. Больно уже не было, было обидно на своё, ставшее непослушным, тело. Оно жаждало покоя и тепла. О тепле умоляла каждая мышца, каждая связка, каждая клетка тела.

 Пень появился внезапно. Пень, от спиленного много лет назад дерева, для человека означал жизнь. Пень — признак зимовья.
 Зимовье было тут же за знакомым огромным в пол избушки камнем. Маленькая дверь подпёрта полкой. По остатку костра и консервным банкам видно, что с зимы сюда никто не приходил.

 За годы, что он здесь не бывал и дверь, и само зимовье будто усохли, стали меньше. По стене с прохудившийся крыши сочилась вода. Старый спальный мешок лежал на знакомом коврике из пенки. Бестолковые туристы не подвесили его, и мыши изрядно потрудились над спальником. Синтетическая набивка и ткань по краю мешка были все изъедены.
 Человек вытряхнул мышиные катышки, разделся догола и завернулся в сухую ткань. Через какое-то время его стала бить дрожь, это тело пыталось согреться. «Вот бы найти спички, печку затопить»,- стал мечтать он. Его коробок со спичками размок в кармане, превратился в кашу, а зажигалку унесло с рюкзаком.
 В зимовье спичек не было. Он проверил все. Нашёл только пустой спичечный коробок с окурком сигареты.
 «Если бы мне сейчас спички, хоть одну, я бы уж развёл огонь,- размечтался человек,- я бы не стал спешить. Спешкой всё испортишь. Вначале нужно настрогать много мелких стружек. Приготовить щепок покрупнее. Можно настрогать «ёжиков». Это когда от щепки стружку не отделяют до конца, и вся щепка покрывается тонкими стружками, как ёжик иголками. Потом всё нужно уложить в печку аккуратненько, вначале стружки помельче, затем чуть крупнее, сверху шалашиком «ёжики». Для верности можно сделать трут из ваты, вон она торчит из рваной фуфайки».
 Он посветил брелком-фонариком на фуфайку. «Хорошо хоть этот не уплыл вместе с налобником в рюкзаке. Стоп. Фуфайка. Фуфайка это карманы. А карманы это...»

 Спички в карманах были, были две целые, замечательные, сухие спички. Свой старый топор он нашёл под крышей. Двадцать лет назад топор был острым, но это был несомненно он, хоть от топорища осталась одна кочерыжка, а обух лопнул.
 Огонь развёл, почти как мечтал — с одной спички. Из-за тупого топора не вышли только «ёжики».
 Вторая спичка была бережно уложена в кусочек ваты из фуфайки, вата в коробок, коробок завёрнут в непромокаемую плёнку.
 Зимовье прогрелось быстро. Жизнь налаживалась. На полке стоял знакомый котелок с ручкой из тонкой, чтобы не нагревалась, проволоки. Котелок они нашли с другом в сгнившем зимовье охотника, а ручку он приладил сам. Сколько в этом котелке было сварено каши!

 В молодости они с другом любили кашу-абалаковку, и часто её готовили. Абалаковка это манная каша на молоке с изюмом. На костре манную кашу приготовить целая наука. Проще научиться бить крючья и вязать узлы. Секрет манной каши в том, что в кипящую воду надо тонкой струёй всыпать крупу, непрерывно помешивая. Разведённое предварительно сухое молоко влить позже. Соль, сахар, масло и изюм по вкусу, если они есть.
 Мужчина не ел уже сутки. Холод и ходьба высосали из тела всю энергию. Есть захотелось так, что замутило.
 «Можно съесть ореховый батончик,- стал рассуждать он,- но до дому ещё день пути. Вот бы найти заначку!»
 Припомнил, как другой его друг на работе на лавине забросил несколько банок сгущёнки в снег, и как они летом радовались, когда нашли их.

 Заначка это вариант! Человек вспоминал куда они обычно прятали продукты, куда бы он спрятал, если задался такой целью.
 Ржавую, но целую банку сайры и две литровые стеклянные банки с винтовыми крышками нашёл в дупле засохшего кедра за зимовьем. Кедр в котором они с другом прятали продукты сгнил, это был другой кедр, но продукты в нём были. Их спрятали давно, потому, что сейчас продукты никто не прячет, их просто выбрасывают или оставляют на столе на радость местным мышкам.
 Сайру пришлось выкинуть. Стеклянные банки были полные, в одной оказался сахар, в другой — гречка.

 Запах варящейся гречи наполнил зимовье. Мужчина не спешил, ел долго со вкусом, смахивая капли пота с носа. Заварил крутой кипяток листьями брусники и смородины.
 Под босую ногу несколько раз попадала пластиковая бутылка. Чтобы не запнуться, человек закатил её под нары.

 Сытость пьянила. Человек попытался улечься. Все мышцы болели, расслабиться на твёрдых нарах не получалось. Он вспомнил, как в молодости спали в палатке на пенопластовых ковриках на камнях или леднике. Не помогло. Тогда помогал расслабиться глоток спирта, который Док наливал в крышку фляжки, извлекая из своего рюкзака.
 Однажды они с другом притащили в это зимовье в стеклянной бутылке горькую имбирную. Им на два года хватило этого ужасного пойла, чтобы по приходу сюда чуть плеснуть на дно кружки, выпить, захмелеть и весь вечер быть пьяными от спиртного и усталости.
 Эх сейчас бы завертушечку! Теперь спиртное в стекле сюда никто не носит, носит в пластике. В пластике! Стоп! А чего там в бутылке под столом?
 В бутылке была водка, не много, но много и не надо.

 Согревшиеся теплом, едой и спиртным мышцы расслабились. Отблески огня от печки причудливо играли на потолке. Человек временами проваливался в сон. По крыше стучал дождь, струйки сливались, падали на землю, журчали, будто женщина лепечет ласковые слова. В лесу и вокруг зимовья непрерывно шуршало и шумело, словно кто-то ходит, иногда казалось, что за стеной говорят или далеко шумит мотор.
 От живого тепла печи, горячей еды и спиртного тело согрелось. Мысли лениво потекли в голове, цепляя одна другую. «Вот если бы сейчас сюда в его тепло и уют вошла усталая путница, такая же замёрзшая и мокрая, каким он был недавно»,- стал мечтать он. Мужчина понимал - такое невозможно, но даже не удивился бы, если это произошло. Судьба в тот вечер давала ему всё, что он просил.
 Он ещё раз подбросил дрова в печь, выбирая самые плотные, сучковатые поленья, которые будут дольше гореть.
 Последней мыслью перед тем как заснуть было: «Если судьба даёт человеку всё, о чём он мечтает, он тут же желает большего».

 К утру дождь прекратился, и стало тихо.

 Вечером следующего дня человек был дома. Побелевшую от воды шоколадку съела младшая дочь, а коробок с драгоценной спичкой выбросила жена, когда стирала его вещи.