Грета, яйца и антисемитизм

   
ГРЕТА, ЯЙЦА И АНТИСЕМИТИЗМ
Лёнька Ивашов проснулся рано. Почесал яйцо. Потом — другое. Понюхал руку и удовлетворённо кивнул.

— Норма, — сказал он. — Малышева утверждает, что это профилактика инсульта. А она в телевизоре — не абы кто. Почти министр по яйцам.

Плеснул в гранёный стакан 200 грамм самогона и залпом выдул. На закуску вдохнул аромат родных яиц. И правда — культурное наследие! Ни тебе Ван Гога, ни Хемингуэя, ни какого-то там... Эриха Марии Ремарка — тьфу ты. Одно только почесывание — и какое... вдохновение!

Вдохновлённый, Лёнька встал в стойку и заорал на кухню, как на митинге:

— Жиды, мать вашу, мы вас всех переиграем! Мы — военные, не танцуем под сионистскую дудку!

Он потряс папиросой «Казбек» и, сам себе аплодируя, добавил:

— Армия — не танцплощадка для сионистов!

Легчало. Казбек пошёл в ход. Но желудок подло урчал. Лёнька вскинул руку с папиросой:

— Только военной силой! На всех фронтах! Мать вашу!

Соседка за стеной шепнула мужу:

— Вань, вызывай. Опять началось. Третий день без таблеток. Белая у него… Снова про жидов орёт — то они всю нефть и газ спёрли, то климат изгадили.

А Лёнька продолжал. Он чувствовал себя частью большого движения: «Долой жидов!» Он нажал кнопку и включил телевизор эпохи Брежнева.

В городе Стокгольме девочка Гретта с развевающимися на ветру жидкими органическими косичками орала:

— Израиль загрязняет Газу! У детей ХАМАСа нет будущего! Нефть и газ — плохо, ракеты — хорошо! Природа — за Палестину!

За её спиной красовались баннеры:
«Свободу джихаду!»
«Грета — голос планеты и ХАМАСа!»

Лёнька расплакался.

— Молодец девка. Не то, что наши…

Новости воодушевили и сподвигли на следующие 200 грамм. Он хлопнул себя по лбу:

— Вот же… Девка шведская, а какая цепкая! Не зря катарцы кормят. Тоже ведь за добро борется…

Новости продолжали радовать.
Гарвард. На лужайке сидят 300 будущих интеллектуалов с бубнами, баннерами и выражением глубокой тупости на лицах.

— Геноцид! Бойкот Израиля! — кричали они, попивая капучино с овсяным молоком. — Идите вон с Газы!

Лёнька заворожённо смотрел.

— Вот это сила! Настоящие союзники! Бей жидов — спасай Россию! — орал он неистово.

В Бруклине — митинг. Чёрный рэпер с еврейской фамилией призывал «убить всех сионистов». Берни Сандерс вручал премию «За борьбу с колониализмом» бывшему члену Исламского Джихада.

Зелёные там же требовали переименовать улицу Теодора Герцля в «Улицу угнетённых». В Париже громили синагоги во имя «равенства». В Осло школьники рисовали карикатуры на Давидову звезду в рамках «урока толерантности».

Лёнька выдохнул:

— Вот оно… Жиды, мать вашу… Я не один. Раздавим!

Он вышел на балкон и заорал во двор:

— Хватит кормить Израиль! Грета права! Смерть углеродному следу сионизма!

Снизу дворник Жора крикнул:

— Лёнь, заткнись, шизик!

Пока Ваня набирал номер скорой, Лёнька вещал о тайном заговоре жидомасонов, глобалистах, Бильдербергском клубе и о том, что маленькая девочка Грета из Швеции давно уже стала символом борьбы с жидовским засильем.

— Против нас даже климат науськали! Это жиды тундру растопили! — визжал он, прыгая на одной ноге.

Через 15 минут приехала скорая. Санитары были приветливы — уже знакомы.

— Опять про евреев?
— Ага. И про климат.
— Ну, значит, обострение.

Лёнька неистово орал:

— Передайте в ООН! Я с ними! Я с Гарвардом! Я с Гретой!

Соседка смотрела вслед машине:

— Жаль мужика. Рехнулся. Крыша поехала совсем. Белая, горячая.

Лёньку доставили в «особое отделение» — с охраной, с решётками. В коридоре пахло хлоркой и антиутопией.

— Проходите, проходите, — вежливо сказал санитар. — У нас тут элита.

В палате было уютно: портрет Че Гевары на стене, занавески с цитатами Ленина и даже маленький глобус, где Израиля не было вовсе.

У окна восседал Карлуша Маркс — в больничной рубашке и с гениально растрёпанной бородой. Он сам сшил себе «Капитал» из туалетной бумаги и читал его вслух с выражением мессианской тоски.

— Пролетарии всех палат, объединяйтесь! — закричал он, увидев Лёньку. — Присаживайся, брат, расскажи, как тебя загнобили буржуазные сионисты!

На соседней койке лежал Сталин — с подушкой с надписью «СССР» и карандашом вместо трубки. Он подозрительно щурился:

— Кто прислал? МОССАД? ЦРУ? Или этот… как его… Берия?

Кутузов сидел у шкафа и повторял:

— Я всех победил…

Наполеон приподнялся с кровати, показал рукой на окно и сказал по-французски:

— Сдаюсь. Пусть Газу забирают. Только дайте сыр и свободу слова.

В углу сидел граф Лунин — декабрист с биполяркой и блокнотом. Он писал письмо царю с требованием освободить всех студентов Гарварда от их собственного маразма.

— Мы сражаемся, брат! — прошептал он Лёньке. — Нас тут много. Ты не один.

Лёнька сел, огляделся, вдохнул полной грудью и с удовлетворением сказал:

— Вот оно. Нашёл. Мировое сопротивление. Грета — молодец, но тут покруче. У нас тут закрытое, но знатное отделение. Не палата — парламент. Не дурка — прогрессивный фронт.

Карлуша Маркс подмигнул:

— Мы не безумны. Мы — опережаем время. И только время… этого не знает.

Все хором запели «Интернационал». Кутузов снял повязку с глаза. Наполеон достал ложку. Лунин плакал.
Сталин укусил глобус.

А Лёнька Ивашов снова стал верить в человечество.

Он сел на кровать, вдохнул полной грудью и вдруг вспомнил:

— Чесать яйца — это сила. Настоящая, народная! Ни тебе философия, ни вам климатический саммит… Вот она, основа бытия! Да здравствует доктор Малышева и её идеи покорения мира! Это вам не морковкой лечить геморрой!

И на сердце у него стало легко, как после первого глотка самогона. Он понял всё. Он пророк.

Просто его время ещё не пришло.
А может — уже пришло? А?