Воскресшая Святая Русь

 Воскресшая Святая Русь,воплощённая в творчестве Н.М.Рубцова
                (К юбилею поэта…и не только).
            Духом одухотворить  и себя, и природу».               
           (И.А.Ильин «Путь духовного обновления»).
             Национальная духовная культура есть
             как бы  гимн, всенародно пропетый Богу
             в истории или духовная симфония,
             исторически прозвучавшая
             Творцу Всяческих»               
             (И.А.Ильин «Путь духовного обновления»). 

      Часть Первая «Светлый Купол Небес» над русскою природой  и душою».               
                Светлый покой
                Опустился с небе
                И посетил мою
                душу
                (Н.М.Рубцов)               
            Глава Первая «Светлый покой» мироздания и души».
Светлый покой
Опустился с небе
И посетил мою душу!
Светлый покой,
Простираясь окрест,
Воды объемлет и сушу...
О, этот светлый
Покой-чародей!
Очарованием смелым
Сделай меж белых
Своих лебедей
Черного лебедя - белым!
   «Светлый покой», воцарившейся в душе лирического героя, - это посланная свыше благодать. Это - Образ Света Небесного, который нисходит на грешную землю нашу –                и объемлет всё живое - и воды, и сушу, и души людей. И понятно, что  образ этот главный, всеобъемлющий в стихотворении – и не только в нём, конечно. (Неслучайно, слово «светлый» в таком небольшом произведении встречается трижды).  И вот душа,                с радостью Свет восприявшая, стремится очиститься от всего безблагодатного                и греховного – но об этом чуть-чуть позже.
  А пока  обратимся к началу произведения. Благодатные, благочестивые мысли навеял – лирическому герою  образ  русской природы – ведь стихотворение называется «На озере». И вот тогда оказывается,  что всего лишь двенадцать строк могут вместить такую глубину мыслей, дна которой не достать.
    «На озере»! Наверное, прежде всего следует мысленно «возвратиться»  к  Началу Дней Творения, когда была лишь вода -  и над ней витал Дух Божий. И на лирического героя «светлый покой» - Свет нисходит с небес  при созерцании водной глади.
     В отличие от многих прекрасных стихов, в которых присутствует образ природы, поэт не говорит о каком-то конкретном времени года или суток, хотя, думаю, многие представляют себе летнее утро – даже, скорее всего, рассвет, Впрочем, может быть, и тихий вечер, закат. А может быть, всё это «происходит» поздней весной или ранней осенью - только ясно, что в реальности духовной.
А ещё многие стихи Н.М.Рубцова «перекликаются» с творениями И.И.Левитана –                и об этом будет ещё сказано. Сейчас же речь о том, что стихотворение «На озере» «перекликается» с великими творениями художника: «Тихая обитель», «Вечерний звон», «Вечер. Золотой плёс» -  и, конечно, «Озеро. Русь» - тем, прежде всего, что время года и суток вторично по сравнению с образом Вечности; по сравнению    с единством  природы и храма. А природа для христианского понимания мира  - это «Нерукотворный Храм Творца» и «Книга Премудрости Божией», как писал М.В.Ломоносов. Даже если зримый образ храма в произведении отсутствует или не упоминается.
 «Эстетический образ» озера раскрывает «эстетический предмет» Света, благодати, данной земному мирозданию Небом, о чём говорилось в самом начале.  И в прекрасных стихах, и в великих полотнах «проносятся веяния Духа Божьего», даже тогда, когда «внешне нет ничего церковного и религиозного». (Понятия: «эстетический образ», «эстетический предмет» - а также последующие цитаты принадлежат великому русскому мыслителю И.А.Ильину.  С «эстетическим образом» всё более или менее ясно – можно сказать, что это в данном случае - образ литературный, А  «эстетическим предметом» русский мыслитель называет Высшее Духовное Начало, которым создаются все великие произведения искусства,                как, например, в пушкинском «Пророке». Также в  трудах И.А.Ильина звучит слово «Предметность», очевидно, как синоним духовной реальности -  прим. автора). 
   А теперь вспомним о благих устремлениях лирического героя. В произведении отразились вечные мысли, «преломлённые» русским сознанием, русской душою - ведь образ белого лебедя  - очень известный символ, начиная со времён Древней Руси.                Это – символ чистоты, верности; с  белыми лебедями сравнивали, идущих в бой русских, православных воинов. А о чёрных лебедях в древности не знали – скорее всего не видел их и сам поэт. Только понятно, что дело вовсе не в новой породе лебедей, а в противостоянии добра и зла –  а белый и чёрный цвета – слишком хорошо понятные всем символы.
Однако, как мы помним, во многих произведениях русской литературы антитеза добра                и зла воплощается в образе белого лебедя и чёрного ворона – а здесь чёрный                всё - таки лебедь. Выскажу предположение, что отразилась в столь непривычном  для русского человека образе одна из главных тем русской литературы – покаяние!  Все мы созданы единым Творцом – но одни стали праведными, другие по разным причинам – заблудшими. В стихотворении нет ни сражения, ни наказания. Звучит в нём «просьба», вернее даже, молитва об очищении;  о том, чтобы, очистившись, грешники «соединились» с праведниками! И подчёркнутые строки – самое яркое тому доказательство – и прежде всего, слово «твоих»!!!  Оттого и можно говорить       о Создателе и обращённой к Нему молитве!   
     Так снизошёл к людям после Вознесения Господня Утешитель – Святой Дух, Которым «всяка душа живится», Который «дышит, где хочет».  И вот «посетил» Он  душу лирического героя! Тогда становится совершенно очевидным, что в стихотворении, особенно, в выделенных финальных строках по сути звучит молитва Святому Духу: «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, иже везде сый и вся исполняяй, сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша».
Вот и в стихотворении  «Светлый покой… воды объемлет и сушу».  А лирический герой молится  об очищении от  скверны и о спасении души – и не только своей!!!
    Великий Святитель двадцатого века Николай Сербский мысли о Вечном выразил в книге с поэтическим названием «Моление на озере» - звучит «моление на озере» и в двенадцати удивительных строках русского поэта! «Что свершилось на небе, свершилось и на земле», - пишет Святитель –  Свет, сошедший  с небес, объемлет землю  в стихотворении.
  Говоря словами того же Святителя, свершившееся в вечности и во времени «должно свершиться» и в человеке –  и вот «свершается оно в душе лирического героя. И, конечно, не только его одного!
   Поэт не мог, просто не имел возможности читать трудов Святителя Николая -  только вот образы стихотворения – и не только - «На озере» как будто взяты из его книги. Потому что «Дух дышит, где хочет»!               
     У упоминаемого выше великого русского мыслителя И.А.Ильина есть прекрасные слова о том, что Родина – это дар Духа Святого – а потому человек должен «духом одухотворить и себя, и природу». И мысль это сполна воплотилась в стихотворении,                где Высшее Духовное начало отражено в истинно русских , столь привычных нам поэтических образах  - лебедя и озера.
  А ещё кажется удивительным, непостижимым, что строки эти принадлежат поэту, рождённому в годы разгула сталинских репрессий, «безбожной пятилетки»; в годы колхозов, заменивших сёла с храмом, который был не только центром села, но и центром всего распорядка крестьянской жизни. Но время показало, что не удалось пришедшим к власти бесам до конца убить, растоптать душу народа; уничтожить то, что можно назвать духовным «генетическим кодом». Да и слово крестьянин происходит от слова «христианин». А потому поэзия Н.М.Рубцова – яркий пример того, что Святая Русь жива!
   Мы обратились к одному из самых прекрасных произведений - и в данном исследовании оно будет для нас главным – «ядром».  Однако о творчестве поэта нельзя судить                по одному лишь произведению  - пусть и столь прекрасному и глубокому. А потому обратимся и к другим  - тоже удивительным стихам.
               
                «И над родиной, полной покоя,
                Так светлы по ночам небеса».
                (Н.М.Рубцов)
                Глава Вторая «Музыка Небес». 
 
"Чудный месяц плывет над рекою",-
Где-то голос поет молодой.
И над родиной, полной покоя,
Опускается сон золотой!
Не пугают разбойные лица,
И не мыслят пожары зажечь,
Не кричит сумасшедшая птица,
Не звучит незнакомая речь.
Неспокойные тени умерших
Не встают, не подходят ко мне.
И, тоскуя все меньше и меньше,
Словно бог я хожу в тишине.
И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы...
       Перед нами чуть менее известное, но не менее прекрасное, преисполненное музыки стихотворение без названия. Как и в предыдущем произведении, главные образы -  тоже, совершенно очевидно, -  Свет и Покой. И снова Покой объемлет и «воды» - реку, и «сушу» - «задремавший бор». И тоже начинается произведение с образа водной глади, в которой отразилось небо – «чудный месяц», плывущий над рекою. 
    И опять же образы Света и Покоя неотделимы от Родины лирического героя –                в данном случае воплотившейся в песнях, тройках и бубенцах. Отовсюду «звучит» музыка! Она - один из главных образов  и в  этом стихотворении, и в русской поэзии в целом. И если в самом начале произведения звучит столь знакомая и родная русская песня за рекою, то потом она «превращается» в музыку, которую даже ещё мудрые эллины, а вслед и за ними и древние христиане  назвали «музыкой небесных сфер». Эту прекрасную, недоступную простому человеческому слуху музыку «издаёт» движение небесных тел – а значит, и вся созданная Творцом природа. «Словно слышится пение хора» - «хора» небесных светил, может быть «хора» ангельского, как в ставшей мировым шедевром  державинской оде «Бог», как в знаменитом стихотворении А.А.Фета «На стоге сена ночью южной» и многих других. (См. статью Творчество Гавриила Романовича Державина (1743 – 1816) – яркий пример духовного начала русской литературы и отражение русского мышления). А ночь в стихотворении Н.М.Рубцова, как и в упомянутом уже шедевре А.А.Фета, не наводит мистический ужас, а становится временем для размышления о Вечном. 
    «Светлый покой», «посетивший» душу лирического героя, в этом произведении, кажется, «наполняет» собою уже всё мироздание. На благословенную русскую землю «опускается сон золотой» - т.е. и здесь показан образ снисходящей с небес благодати.
    Совершенно очевидно, что в данном контексте слово «сон» звучит как синоним покоя, умиротворения. А «золотой» он  как символ чего-то прекрасного – потому что золотой «из цветов цвет, из чудес чудо» как писал князь Е.Н.Трубецкой в своих знаменитых «Трёх очерках о русской иконе». Конечно, деревенский поэт, тем более, времён безбожия и этих трудов читать не мог – но ведь такое - христианское восприятие мироздания вне времени и пространства… и сословия! 
    А ещё нельзя не увидеть, как от воспринявшего в душу свою Свет лирического героя отступает зло – оно не в силах  причинить ему вред, не в силах нарушить дарованный свежее Покой! (Шесть раз употребляет поэт отрицательную частицу «не», чтобы подчеркнуть эту мысль). Наверное, то, о чём просил он Создателя, услышано – и душу покидает тоска, сомнения – и наполняется душа радостью, благоговением.                А потому ни в этом, ни в предыдущем произведении нет борьбы, нет противостояние светлого и тёмного – Свет уже одержал победу!
«Словно бог я хожу в тишине»  - говорит лирический герой. Как и в предыдущем произведении созерцающий Величие Божьего Мироздания, «соединяется», даже «сливается» с ним – и устремляется к Небу.
И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса! – 
восклицает  он! И это  не вопрос, потому что ответ тоже «восходит» к Небу! Небо светлое, несмотря на ночь, потому что преисполнено Светом Вечным, Светом Нетварным! И этот Свет Небес наполняет и Родину лирического героя, да и самого поэта – Святую Русь! Потому и  становится слышной его «не земному слуху, а только внемлющему духу» эта «музыка небесных сфер»!  Как и лирическому  герою многих произведений великой русской поэзии. (Цитата является поэтической строкой И.А.Бунина – прим. автора).  А образ «светлых небес» присутствует не только в этом столь «музыкальном» произведении – а потому мы к нему ещё вернёмся  - но немного позже.            
               
                Глава Третья «Природа «без потрясений».
                И тихо так, как будто никогда
                Уже не будет в жизни потрясений (Н.М.Рубцов)
Высокий дуб. Глубокая вода.
Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда
Природа здесь не знала потрясений!
И тихо так, как будто никогда
Здесь крыши сёл не слыхивали грома!
Не встрепенётся ветер у пруда,
И на дворе не зашуршит солома,
И редок сонный коростеля крик...
Вернулся я - былое не вернётся!
Ну что же? Пусть хоть это остаётся,
Продлится пусть хотя бы этот миг,
Когда души не трогает беда,
И так спокойно двигаются тени,
И тихо так, как будто никогда
Уже не будет в жизни потрясений,
И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром... 
И снова перед нами образ ночи, располагающий к размышлению – произведение «Ночь на родине». И снова всеобъемлющий Покой Вечной Природы, «не знающей потрясений».   
Неслучайно в стихотворении многократно звучат слова, однокоренные «тишине», «покою». Как и в двух, прочитанных ранее произведениях, покой и в мироздании, в душе  лирического героя – и нет места злу, тревогам и скорбям. (Невольно вспоминается знаменитая строка "Нет безобразья в природе" Н.А.Некрасова).  К этой мысли надо будет ещё вернуться несколько позже.
 А сейчас обратим особое внимание на то, что благодатным покоем душа лирического героя   преисполнена только на его родине – среди русского пейзажа – родного села, соломы во дворах, крика коростели! Только прежде их всех  предстаёт перед читателем образ самого могучего русского дерева  - «тысячелетнего исполина», как назвал его И.С.Тургенев;   и, конечно, воды, с которой всё начиналось. (См. выше). «Высокий дуб. Глубокая вода» - оба прилагательных подчёркивают  величие, значимость, даже неисчерпаемость и этих глубоко символических образов, и русской природы в целом. Созерцание этого величия и вселяет  покой в душу лирического героя.
«И тихо так, как будто никогда
 Уже не будет в жизни потрясений».
Как дорог этот покой, это благостное состояние души! Как хочется, чтобы это состояние души тебя не покидало, чтобы было оно хоть чем-то нарушено!
«Продлится пусть хотя бы этот миг,
Когда души не трогает беда…»
Думаю, невольно вспоминаются хорошо известные всем слова: "Остановись мгновенье - ты прекрасно" – только, очевидно, у Н.М.Рубцова эта мысль глубже – его лирический герой всеми силами старается сохранить эту благодать души! Наверное, в этом произведении нет такого высокого духовного подъёма,  «соединения» мира земного                с миром духовным, как в двух предыдущих. Но отражено здесь некое единство  человеческой души и Вечной Природы. А образ природы настолько многогранен,                что отражает и высокий духовный подъём – «полёт к небу», и глубоко личные душевные переживания. 
«И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром...»
 И слово «потопить», как и упомянутом выше стихотворении А.А.Фета, не несёт в себе безысходности, а означает соединение, слияние, «растворение» в том, что более важно. Потому-то и печаль «светлая», и нет скорби в том, что «былое не вернётся». Важно то, что есть Родина, Русская Природа… и Русская Душа!

               
                Глава Четвёртая «Нет иной красоты».
                «И, разлюбив вот эту красоту,
                Я не создам, наверное, другую...»
                (Н.М.Рубцов)
Когда заря, светясь по сосняку,
Горит, горит, и лес уже не дремлет,
И тени сосен падают в реку,
И свет бежит на улицы деревни,
Когда, смеясь, на дворике глухом
Встречают солнце взрослые и дети,—
Воспрянув духом, выбегу на холм
И все увижу в самом лучшем свете.
Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг — везде о них тоскую.
И, разлюбив вот эту красоту,
Я не создам, наверное, другую...   
Многогранность  образа мироздания! И вот теперь на мысли о Вечной Красоте и Любви наводит лирического героя образ утра. «Утро» - так называется следующее стихотворение.  В произведении отсутствует глубокая символика, как, например, в первых двух. Но кое-чем оно не совсем обычно. В данном исследовании произведение выбрано именно для того, чтобы  показать бесчисленные грани, которыми сияет творчество поэта с очень непростой судьбой, так мало прожившего. (Всего 35 лет). Но крестьянские «корни» которого «обрубить» не смогли!
     Итак, с самого начала здесь ощущается некое «движение» - заря «горит», свет «бежит» - а навстречу ему «бежит» лирический герой, да и все остальные жители села с радостью рассвет «встречают».
Заря – символ начала, какого-то «обновления». Конечно, в русской литературе образ утра чаще передаёт ощущение радости, а здесь, наверное, даже  нет  «светлой печали», как в предыдущем произведении. Думаю, стихотворение этим  и удивительно прежде всего - образ утра, бесспорно, любимый сельский пейзаж навеял лирическому герою какую-то щемящую сердце тоску – недаром же в произведении звучит слово «тоскую»!  Отчего же вдруг?! Наверное, стоит обратиться к мыслям  великого И.И.Левитана о «переживании красоты», которая вне человека. А ещё о том, что мы уйдём из этого мира, а красота  останется! (О великой роли живописца в творчестве Н.М.Рубцова разговор в следующих частях. Ощущал ли поэт, как когда-то великий художник  то, что ему так мало отпущено любоваться земным мирозданием – знает только Творец. А нам остались «шагнувшие в вечность» великие творения). А сейчас ещё раз обратимся  к самому произведению. Лирический герой взбегает на холм, чтобы скорее увидеть солнце? Конечно, - но, возможно, это – и символ некого духовного или душевного подъёма, который позволяет по-иному взглянуть на свою жизнь. (Такое мироощущение отразилось и во многих полотнах упоминаемого не раз И.И.Левитана). Подняться над чем-то мелким, не слишком значимым, чтобы увидеть главное. И вот, «взбежав на холм», делает лирический герой – а по сути, - сам поэт главный вывод своей жизни, с которого и начата эта глава! И помогает понять самое главное в жизни русская природа, неотделимая от Родины, без которой тоскует душа.
               
                Глава Пятая «Устремление к «Светлым Небесам»
                «И дышится, как плачется, отрадно
                От примиренья неба и земли»               
                (Иеромонах Роман).
У сгнившей лесной избушки,
Меж белых стволов бродя,
Люблю собирать волнушки
На склоне осеннего дня.
Летят журавли высоко
Под куполом светлых небес,
И лодка, шурша осокой,
Плывёт по каналу в лес.
И холодно так, и чисто,
И светлый канал волнист,
И с дерева с лёгким свистом
Слетает прохладный лист,
И словно душа простая
Проносится в мире чудес,
Как птиц одиноких стая
Под куполом светлых небес...
 
      И вот в финале первой части перед читателем снова располагающий к глубоким раздумьям образ вечера, да ещё и осеннего – «склон осеннего дня» - значит, располагающий «вдвойне». У стихотворения нет названия потому, наверное, что всё это – философская мысль, воплотившаяся в образе осенней природы – конечно, родной и для поэта, и для его лирического героя. Только главный образ, конечно, тот, к которому обращается поэт и почти в самом начале – и в завершении. Это – «купол светлых небес»! Какое удивительное сочетание слов! 
    Образ Света Небесного главный, как мы помним, и в других приведённых ранее произведениях. «Светлые Небеса» над всем:  над избушкой, грибами, осенним лесом, каналом, осокой, плывущей лодкой. Только в этом стихотворении небо показано                именно в образе купола, венчающего мироздание! Это – «купол» Нерукотворного Храма Творца, о чём уже говорилось.
А неба свод, глубоко синий, -
Как купол, увенчавший храм!
    Похожие по смыслу, по «мироощущению» строки принадлежат поэту Серебряного Века В.Я.Брюсову, который менее всего ассоциируется                с подобными образами и произведения которого вряд ли мог читать Н.М.Рубцов. Только и мысли эти и образ этот вне времени. И, видимо, следует вспомнить ещё, что и купол любого православного  храма символизирует небо! Объяснять что-то ещё по этому поводу, видимо, незачем!  К «куполу светлых небес»  устремляется душа!     «Где просто, там ангелов сто, а где мудрено – там ни одного», - говорил Старец Амвросий Оптинский.  И в произведении истинно русского  поэта «душа простая проносится в мире чудес». Душа, пожелавшая увидеть мир духовный -  «мир чудес»,  как называет его создатель стихотворения. А  всё под этим «куполом» и чисто, и светло!
        А образ птиц – сначала столь любимых русским человеком журавлей, а потом птиц вообще, - в данном контексте, скорее всего, символизирует воспарившие над землёй души людей. (Думаю, всем хорошо известна традиция - на Светлый Праздник Благовещения отпускать птиц на волю). 
    Остаётся, наверное, добавить, что в этом удивительном стихотворении вообще нет никакого  упоминания чего-то тёмного, недоброго тревожного. Нет в стихотворении ни «чёрных лебедей», ни «разбойных лиц», ни «потрясений». Нет здесь и тоски – может быть только «светлая печаль» - но только очень-очень «светлая»! Потому что над всем и над всеми «купол светлых небес»!
  Глава начинается с эпиграфа взятого из стихотворения без названия ныне хорошо известного иеромонаха Романа «Люблю смотреть на звёздное скопленье…».    
      И хотя его лирический герой созерцает «у нощи» на исходе»,                а в стихотворении Н.М.Рубцова «склон осеннего дня», в обоих произведениях отразилось «примиренье неба и земли». Собирание волнушек, плывущая                по каналу лодка и полёт «под куполом светлых небес» - всё в нераздельном единстве, столь присущем прекрасным стихам «крестьянского» поэта. 
И это единство неба и земли  дарует  лирическому герою не нарушаемый  ничем душевный покой.
   Итак, «Светлый Покой опустился с небес» -  наполнил собою всё Божье Мироздание  и душу поэта – и тогда к «куполу светлых небес» воспарила душа его!               
            
               Часть Вторая «Связь историческая  – связь духовная».
                «История пишется на небесах»
                (В.Н.Тростников) 
                Глава Шестая «Святость Земли Русской»
                «Что-то Божье в земной красоте»
                (Н.М.Рубцов)
В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникли из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, не бывалой досель...
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле...
  Одухотворённая, как будто «прорастающая»  из самой  потаённой глубины поэзия Н.М.Рубцова, сохранившая корни наши! Прикасаясь к удивительным стихам его в первой части исследования, мы говорили о природе как                о Нерукотворном Храме Творца, о незримом присутствии Храма  в  произведениях истинно русского поэта. И вот  теперь Образ  этот становится зримым - и даже вполне конкретно историческим – в произведении с говорящим названием – «Ферапонтово». Хотя, конечно, так могли быть воспеты многие святые места земли нашей.  В русской философской такое понятие – «сверхвременное» - полностью – «сверхвременное созерцание временной последовательности».                (Князь Е.Н.Трубецкой). А при чтении этого произведения, и не только его, наверное, можно ещё говорить и  о «сверхисторическом». Лирический герой душою соединяется с Ферапонтом и с Дионисием. С теми временами, когда  пала Византия, а Русь стала единственным «Православным Царством» -  и потому стала называться Святой; когда была изобличена крайне опасная для Православной Церкви  ересь жидовствующих. (Цитата принадлежит русскому мыслителю В.С.Соловьёву, а хорошо известные слова о «Третьем Риме» – «Царстве Московском» иноку Псково-Печёрского монастыря Филофею). «Написанная на небесах» история России отразилась в каждом русском человеке – в его душе и сознании, независимо от знания конкретных исторических событий. А русские святыни – не просто неотъемлемая часть истории – они духовный центр всего происходящего в Отечестве Нашем! Потому, даже в безбожные времена, неосознанно тянулась к ним душа русского человека – хотя бы как к истокам культуры нашей.      
     Во многих произведениях, как мы помним, на размышление о Вечном наводит лирического героя образ вечернего неба - и здесь лирический герой созерцает «потемневшие лучи горизонта – а образ   «горизонта», возможно, символизирует ещё                и бесконечность, соединение земли с небом. И любой храм или монастырь – это «земное небо»! Оттого-то и проникнуто всё стихотворение этой просто физически ощутимой связью. Оттого и о Дионисии говорит поэт как о «небесно-земном». Оттого, наверное, ключевыми можно назвать эти слова: «Узрела душа Ферапонта что-то Божье                в земной красоте». «Узрела» так же, как и душа Преподобных Сергия Радонежского, Саввы Сторожевского, Мефодия Пешношского – и многих других молитвенников земли русской, - именно душа!
     Наверное, «узрела» и душа лирического героя – а потому «святым» для него становится  всё, что соприкоснулось с прославленными русскими святыми, - и деревья, и ромашки. Здесь всё освящено их молитвой, их трудами во Славу Божию!   
И Святость  как будто «произрастает» из Земли Русской, которую, как было сказано задолго до Н.М.Рубцова Ф.И.Тютчевым, «Царь Небесный исходил, благословляя»! 
   В одном из исследований русской иконы говорится, что иконописные образы, созданные  Феофаном Греком – «проповедь», Андреем Рублёвым – «молитва», а Дионисия – «результат молитвы».  И, очевидно, таким «результатом» можно считать и прекрасное, посвящённое одной из русских святынь стихотворение истинно русского поэта!  И молитва – «молящаяся душа», наверное, не только избранных Богом святых, но и всего русского народа,  а может быть,                и лирического героя «сливается» в едином дыхании  с травой,  с водой, с берёзами –                с одухотворённой русской природой!
  И напоследок остаётся ещё посмотреть, как удивительно показан в стихотворении духовный подъём, столь присущий боговдохновенной русской поэзии. Созерцание красоты и святости вначале произведения, далее – мысленное и душевное «соединение» с тем, что происходило за несколько веков до того, потом  возвышение до «черты, не бывалой досель».  Неслучайно все четверостишия соединяются союзом «и», что подчёркивает неразрывность «происходящего». А в финале «неподвижно стоят деревья», как в храме во время молитвы. Как будто всё мироздание молится вместе                с лирическим героем -  и потому становится деревня «чем-то самым святым на земле».  А прикосновение к Святости не может не повлиять на жизнь, на мироощущение лирического героя.               
               
                Глава Седьмая «Тихая моя Родина»
                С каждой избою и тучею,
                С громом, готовым упасть,
                Чувствую самую жгучую,
                Самую смертную связь.
                (Н.М.Рубцов).
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
- Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.-
Тихо ответили жители:
- Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил...
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать -
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
     С небес «опустился» покой, родина «полна покоя» - оттого она и «тихая».  Неслучайно столько раз повторяются слова, однокоренные «тишине». Наверное, то что всё совершается «тихо» отражает суть русского крестьянина, в тишине и молитве совершающего нелёгкий труд свой, как было это всегда. И невольно вспоминается самое лирическое песнопении Всенощного Бдения – «Свете тихий Святыя славы, безсмертнаго Отца Небеснаго».
     Только не поётся оно там, куда как будто ненадолго возвращается лирический герой, – потому  что в его родном селе «купол церковной обители  яркой травою зарос» - ведь мы прекрасно знаем, в какие годы жил поэт. (Почему «как будто», - немного позже). Но всё-таки  стихотворение написано не о заброшенном, разрушающемся сельском храме - вернее, он  лишь  «часть» единого образа, единого настроения.  Да и всё «происходящее» намного глубже, чем кажется на первый взгляд.
      Думаю, у большинства создаётся первое впечатление, что приезжает лирический герой в места своего детства, смотрит и с грустью вспоминает всё, что было дорого – и, прежде  всего, рано ушедшую маму – и  размышляет.  (Горечь от потери матери звучит, конечно, и в других стихах). И проникнуто всё произведение грустью – но всё-таки финал не выражает не грусть, не отчаяние  - он глубоко философский – и вряд ли мысли эти  - только личное переживание лирического героя, да и самого  поэта, большая часть детства которого прошла в детском доме.
   И вот тогда-то и возникает мысль о том, что «Тихая Родина»  - понятие  не столько географическое, сколько  духовно - культурно-историческое! И «ничего не забыл» он тоже в более глубоком смысле! А потому, возможно, и не стоит  лирический герой с чемоданом перед своим сильно изменившимся селом – да это и неважно в таком контексте. Он размышляет о сути земного бытия!
  А теперь хотелось бы обратиться к некоторым произошедшим в селе изменениям, которые, наверное, можно считать символическими.               
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал…
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил...
   Засыпанный или высохший пруд, заросшая, превратившаяся в болото река, наверное, могут символизировать  «мерзость запустения». А причина её в том, что зарос сорной травой  храм, который определял  весь жизненный ритм и села и окрестных деревень. «Тихая моя родина, я ничего не забыл»,  - это, наверное, безмолвный крик души! «Не забыл»! Не только своё ранее детство, о чём уже было сказано, а вернее, не столько его, сколько своё Отечество – и Небесное, и земное! Потому, что иначе нельзя столь остро ощущать «самую жгучую самую смертную связь» со всем мирозданием. Связь и пространственную, и временную!  От «ив, ручья и соловьёв» к воспоминаниям детства,  а потом к такому финалу, «выводу», который не был бы возможен, если не ощутить вдруг  однажды, что душа бессмертна! И в этом стихотворении тоже отразился в зримых, земных образах духовный подъём, присущий нашей одухотворённой поэзии. (В известном цикле  «Библейский сюжет» канала «Культура» творчеству поэта посвящены даже две программы. В одной из них под названием «Тайна мироздания». И в ней это стихотворение было приведено в другом варианте – с несколькими изменениями. Только сути самого произведения это не меняет).
    И если приглядеться, то финалы двух последних приведённых в исследовании произведений во многом схожи.  Наверное, прикосновение к Святости, память о русских святых помогает лирическому герою ощутить «самую жгучую самую смертную связь» не только находясь в Ферапонтове, но и в селе с разрушенным храмом и заглохшими водоёмами. Потому что все они вместе  Святая Русь – пусть даже до времени сокрытая!
А разрушенный  храм в родном селе дай Бог восстановят,  когда придёт время, – и, может быть, без таких жертв, какие потребовались от героев поэмы Н.А.Мельникова «Русский Крест». И снова запоют над «тихой родиной» «Свете тихий Святыя славы, безсмертнаго Отца Небеснаго»!               

            Глава Восьмая «Видение на холме» истории Отечества Нашего.
                «И надо мной –
                бессмертных звёзд Руси,
                Высоких звезд покойное мерцанье...»
                (Н.М.Рубцов)
Взбегу на холм
и упаду
в траву,
И древностью повеет вдруг из дола.
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звездных берегах. И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя!..
Россия, Русь - куда я ни взгляну...
За все твои страдания и битвы -
Люблю твою, Россия, старину,
Твои огни, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя...
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России...
Кресты, кресты...
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они - и где-то у осин
Подхватит эхо медленное ржанье,
И надо мной -
бессмертных звёзд Руси,
Высоких звезд покойное мерцанье...
      Много лет назад Русский Православный Театр «Глас» поставил  спектакль                по произведениям Н.М.Рубцова, под названием «Видение на холме». Так называется одно из наиболее известных, можно даже, наверное, сказать, - «фундаментальных» его произведений. И в данном исследовании посвящённая произведению глава находится в центре – и второй части, и всего исследования, хотя такой задачи никто не ставил – так получилось само по себе.
   Итак, «видение». Кому же? Поэту, его лирическому герою, но, очевидно, -  не только. Об этом говорилось уже и в первой части, и в приведённых выше произведениях части второй. Истинно русский поэт отражает то, что называется русской соборностью, соборным мышлением - прежде всего, через отношение к мирозданию. (Понятие «соборность» выразил русский философ и поэт А.С.Хомяков).   А что же «привиделось» лирическому герою? Очевидно, вся русская история -  «картины грозного раздора»,  «тупой башмак скуластого Батыя», и «иных времен татары и монголы».
    А почему на «холме»? Потому, наверное, что это – взгляд с высоты. Лирический герой мысленно воспарил над землёй, как, видимо, и И.И. Левитан, создавая образ                «Над вечным покоем». Этому  образу поэт посвятил одно из лучших своих произведений, но речь о нём пойдёт в третей части. А мы продолжаем вчитываться                в стихотворение, которому посвящена данная глава. Что же является главным для поэта и его лирического героя? Конечно, любовь к России! И повторяется слово «любовь» неоднократно.
Люблю твою, Россия, старину,
Твои огни, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,            
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя...
Та же «жгучая, смертная связь», что и в предыдущем произведении – только,  наверное, ещё ярче, ещё сильнее выражена здесь связь именно духовно-историческая  - прежде всего через память   о предках  - погосты и соборную молитву. «До вечного покоя,» - а не распространенное «до самой смерти». До «перехода» в Вечность - Жизнь Вечную.   Думаю, эти два стихотворения в наибольшей степени связаны между собою – и «Видение на холме» как будто «углубляет» смысл предыдущего.
     Один из героев А.П.Чехова размышлял о том, что прошлое связано с настоящим  непрерывною цепью событий, вытекающих одно из другого, – звучит, эта мысль и в произведениях Н.М.Рубцова. А, точнее, исторические события помогают лирическому герою осмыслить суть бытия в настоящем. Потому столь важны подчёркнутые…не слова даже, а фундаментальные понятия.
Моя Родина – Русь, я – частица её,
Всё, что чисто – моё, и что грязно – моё.
   Перед нами строки замечательной песни «Два пути», созданной поэтом следующего поколения  - В.Г.Волковым,  - и совершенно очевидна духовная преемственность  двух произведений. Истинно русский человек никогда не отделяет себя от своей родины!
     И лирический герой «Видения…» любит свою родину «за все… страдания и битвы» - и в горе, и в радости!  А ещё здесь, как и в стихотворении «Тихая моя родина», «слышен» крик души, обращённый  к многострадальному Отечеству Нашему  «Россия, Русь! Храни себя, храни!». Конечно, под «иных времен татарами и монголами» подразумеваются
фашистские полчища – только, наверное, слова эти тоже означают несколько большее. (Особенно для нас, современных людей в свете событий  славянского мира 2014 года. Конечно, поэт, погибший в 1971 г., всего этого ужаса предвидеть, как и все мы не мог - но великим русским поэтам всегда был дан Творцом дар пророчества, дар предвидения). Это – предупреждение о том, что надо противостоять злу, хранить свои корни и, конечно, свою веру. И не мог создать такие строки человек, у которого не было бы в душе хоть капли веры в то, что не заканчивается всё земной жизнью. У кого нет в душе хоть «тонкой свечи» веры, как сказал хорошо все известный поэт Н.Н.Добронравов. (Стихотворение так и называется – «Вера»).
   А завершая разговор об одном из главных произведений Н.М.Рубцова, обратимся                к композиции.  Итак, дважды показано, как над «картинами грозного раздора» «одерживают победу» любовь  и красота вечного мироздания. 
«Тупой башмак скуластого Батыя» «затмит» красоту русского пейзажа только «на миг» - и всех ужасов татаро-монгольского нашествия в произведении не показано – цель у поэта иная. И признаётся его лирический герой в любви своей многострадальной родине, о чём уже говорилось выше.   
     А вслед за тем «появляются» «иных времен татары и монголы», которые «несут на флагах чёрный крест» - и боль эта была почти в каждой русской семье – оттого, наверное, и сложились такие пронзительные строки.  Но зло снова побеждено – и в финале над всем, совершавшимся в веках «бессмертных звёзд Руси, высоких звезд покойное мерцанье...».  Именно, Руси – этим подчёркивается глубинная связь времён, причастность Вечности. (И не только в творчестве Н.М.Рубцова). А про образ вечера и ночи уже неоднократно говорилось в обеих частях исследования.     И звёзды над Россией – над Русью, как говорит поэт, и «бессмертные», и «высокие». В связи с этим хотелось бы, наверное, вспомнить строки упоминаемого ранее А.С.Хомякова: «Звёзды светят, словно божьи очи».  (Стихотворение «Ночь»). Оттого – то и не может зло  - ни «башмак Батыя», ни «на флагах чёрный крест» -  одолеть  нашу многострадальную Родину – одолеть силу любви и молитвы! 
               
                Глава Девятая «Вечная Красота Храма».
                И между небом и землею
                В знак примиренья - белый храм.
                (Архидиакон Роман).
Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела,
Пронзает водное стекло.
О, вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.
О, Русь - великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,
Как будто древний этот вид
Раз навсегда запечатлен
В душе, которая хранит
Всю красоту былых времен.
    Эти строки  как будто продолжают «Видение на холме»,  а вернее, в них обобщается духовный, исторический опыт  - и, можно сказать, «делается вывод».
«Россия, Русь! Храни себя, храни!» - восклицает лирический герой – и душа его,                как и всех, не забывших  свои корни,  «хранит  всю красоту былых времен».  «Душа хранит» - так  называется  стихотворение, которому посвящена эта глава. Название произведения  глубоко и многогранно, и, как название произведения предыдущего,  отражает неисчерпаемую глубину Руси, русской истории – да и, наверное, всего мироздания. И  «центром» мироздания, конечно, является Божий Храм! И  перед нами одно из  не очень многих стихотворений Н.М.Рубцова, где образ этот зримый.
     Прежде, чем обратиться к прекрасным, столь присущим русской поэзии образам, посмотрим на выразительные средства, которые использует поэт. Только, не забывая, при этом, что любое средство, (пользуясь понятиями не раз упоминаемого И.А.Ильина, «эстетическая материя») всегда «в подчинении» у главной мысли, главного образа. («Эстетического образа» и уж, тем более, «эстетического предмета» - см. выше).
О, вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм. 
  Несколько назывных предложений подряд  - ни одного глагола – перед нами как будто написанная великим художником картина. (Опять вспоминается великий И.И.Левитан).   И снова всё преисполнено Покоем, потому что «вода недвижнее стекла»,  и Светом – даже «в глубине». Наверное, как на том озере, которое навеяло мысли о Величии Творца  Святителю Николаю Сербскому и рядом с  которым «светлый покой опустился  с небес»  и «посетил душу» лирического героя в произведении Н.М.Рубцова «На озере». И «Душа хранит» тоже начинается с  образа воды, которая была до Начала Дней Творения. (См. первую главу). А над водой Дух Божий - и в стихотворении над озером Божий Храм! Храм отражён «глубиной озера» – оттого что Духом Божьим одухотворено всё мироздание!  Оттого что «Святым Духом всяка душа живится»! Кажется всё очевидно.  Но всё же ещё одно небольшое размышление.
    Понятно, что поэт показал образ Святой Руси – а обратить внимание хотелось бы                на кое-что не совсем обычное в стихотворении. Итак, «в глубине…светло»; храм                не отражен  водами, не отражается в озере, а именно «отражён глубиной»;                да и «отражён» как будто только храм без окружающего пейзажа.
   А потому, хотя, на первый взгляд, это может показаться странным, стоит обратиться к строкам, написанным примерно за полтора столетия                до Н.М.Рубцова великим М.В.Ломоносовым:
Светило дневное блистает
Лишь только на поверхность тел;
Но взор твой в бездну проницает,
Не зная никаких предел.
От светлости твоих очей
Лиется радость твари всей. 
 Это -  знаменитая ода «Утреннее Размышление о Божием Величестве» - и при внимательном  её прочтении, особенно выделенных слов,  всё «объясняется»  и в произведении поэта века двадцатого.  Величие  Творца,  говоря языком создателя оды, «в бездну проницает, никаких предел»!  И тогда становится понятным, что глубина – понятие символическое – и отнюдь не только глубокое озеро. А ещё нельзя не увидеть, что  в отличие от «Ферапонтова» образ храма обобщенный, как и  на многих полотнах великих русских художников. Потому что Храм как символ Творца, как символ Святой Руси, как «знак примиренья» земли с небом прежде всего важен для поэта. (См. эпиграф). И, думаю, читая стихотворение Н.М.Рубцова, представляешь себе храм белого цвета, как  в приведённых в эпиграфе строках, - ведь это символ святости, чистоты, света божественных энергий.  Но поэт нам о том не говорит.
       Конечно, Н.М.Рубцов не писал торжественных од, как М.В.Ломоносов – только    произведения столь разных  и по времени, и по стилю писателей объединяет размышление о том, что вне времени и пространства. И преклонение!  При внимательном прочтении нельзя не заметить, что  в стихотворении «Душа хранит»,   в отличие от многих, хотя бы приведённых в исследовании произведений, гораздо меньше «личных», душевных переживаний, а «звучит» что-то похожее на восхваление 
 в одах, хотя, конечно,  и другим языком. 
     Однако, не «пропустив», данное Духом Божьим  через свою душу, нельзя создать ничего великого. И одним из ярких примеров такого «душевного творчества», «работы души» всегда был русский пейзаж, равного которому нет нигде в мире.
«О, вид смиренный и родной!» - восклицает поэт - думаю, что в приведённых        в исследовании произведениях лирический герой с ним полностью совпадает. И вот оказывается, что описания родного, любимого «древнего вида» практически нет – лишь березы, да «избы по буграм». И «вода недвижнее стекла», о чём уже говорилось. А главное в том, что любимый поэтом уголок земли  «смиренный и родной».
Оттого и снова использует поэт столь необычное словосочетание – «родным» обычно бывает «край».  Но  в стихотворении показан  не просто пейзаж, «обрамляющий» храм над озером или рекой. Это – отражение сути России, Святой Руси, русского сердца! А почему поэт называет свою родину Русью, мы уже говорили в предыдущей главе.    И думаю, многим вспоминаются «Эти бедные селенья» Ф.И.Тютчева,    в которых тоже «сквозит и тайно светит» Свет Небесный  и которые «Царь Небесный исходил, благословляя».
     А потому всё, что отражено в обоих произведениях, можно назвать удивительным словом иеромонаха Романа «надмирным»! 
  Известный исследователь православного контекста русской литературы М.М.Дунаев говорил о «духовной наполняемости русского пейзажа». А ещё о том, что Храм Божий – центр не только духовной жизни, но и, можно сказать, центр «зрительный» - «опора» для  взгляда. И, конечно, составляет он единое целое с окружающим его пейзажем. И в стихотворении Н.М.Рубцова «Душа хранит» эта «духовная наполняемость», можно сказать, «ощущается физически».
    Стихотворение это как будто слагается из двух равных смысловых частей. И всё сказанное выше, наверное, в большей мере относится к первой части, «увенчанной» образом «отражённого глубиной» храма. А о двух следующих четверостишиях, наверное, можно сказать то, что уже было сказано  в предыдущих главах -          и о духовной преемственности времён, и о духовном «генетическом коде» русского человека, и о «бессмертных звёздах», которых «не свергнуть с высоты».  (См. предыдущую главу).
   А завершить главу, посвящённую тому, что «хранит» душа русского человека, хотелось бы словами безвременно ушедшего архидиакона Романа из стихотворения с глубоко символическим названием «Русь называют святой»:
Вьется к погосту дорога,
Звон колокольный затих.
Молят усопшие Бога
О заплутавших живых.
Там, в недоступных небесах
За Русь свершается молитва.
И светлым облаком покрыта
Россия все-таки жива.
Этой мыслью, этой надеждой, этим мироощущением  наполнено и стихотворение  Н.М.Рубцова.
               
                Глава Десятая «Крест-Хранитель».
                (Продолжение девятой).
               
                Белый храм над рекою -
                Алавастр чистоты.
                Благодатным покоем
                Утешают кресты.
                (Иеромонах Роман).
До конца,
До тихого креста
Пусть душа
Останется чиста!
Перед этой
Желтой, захолустной
Стороной березовой
Моей,
Перед жнивой
Пасмурной и грустной
В дни осенних
Горестных дождей,
Перед этим
Строгим сельсоветом,
Перед этим
Стадом у моста,
Перед всем
Старинным белым светом
Я клянусь:
Душа моя чиста.
Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!
  Наверное, нет более связанных между собою произведений, чем «Душа хранит»                и  «До конца». Но всё же каждое из них заслуживает отдельной главы в исследовании. В предыдущем произведении, как уже говорилось в центре всего Храм  с возвышающимся над ним крестом – а в этом произведении – Сам Крест! «Каждому на Руси Памятник — добрый крест!» - написал поэт в другом своём произведении. «Памятник» на земле о той душе, которая мир этот уже покинула. О памяти часто говорят как о «Вечной Жизни» для неверующих…только кресты всё равно даже в годы безверия ставили! Официального, конечно. Крест на куполе храма как выражение «молитвенного горения к небесам», как «огненный язык» – и крест на могиле, куда придут вспомнить об ушедших, души которых пребывают в мире ином. (Выражения: «огненный язык» и «горение к небесам» - принадлежат русскому мыслителю Е.Н.Трубецкому). Неслучайно о кладбище как о «прикосновении» к миру иному писали в разные времена – и В.А.Жуковский («Сельское кладбище»), и И.А.Бунин («Часовня», «Огнь пожирающий») и многие другие.  А во времена  безбожные оно часто было тем единственным для человека местом, где мог он помолиться в храме. Конечно, представляется этот образ и в стихотворении Н.М.Рубцова; а вспоминается      
 «Над вечным покоем » И.И.Левитана, о чём разговор  в третьей части.
   «Благодатным покоем утешают кресты» - эти строки иеромонаха Романа перекликаются с обоими произведениями Н.М.Рубцова, оттого и взяты в качества эпиграфа. Только самого образа кладбища, как в произведениях упомянутых  недавно писателей, в стихотворении Н.М.Рубцова нет – а пишет он о сути земного бытия,    о том, как прожить жизнь, чтобы душа «была чиста»!  И о чистоте душевной         в небольшом произведении говорится трижды! Чистая душа – чистое сердце, не имея которого нельзя «узреть Царство Небесное»! И, судя по всему, это – главная мысль произведения!
      А потому Крестом в произведении  осенено  абсолютно всё  –                и «захолустная сторона берёзовая», и жнива,  и стадо, - словом, всё, что окружало поэта  в  раннем детстве.  Да и, конечно, именно в селе, в близких к природе сельских жителях гораздо больше сохранился образ  Святой  Руси, чем в городском укладе жизни.  (Но это - отдельная тема -  сейчас же разговор о другом).   
И «строгий сельсовет» - единственное упоминание о временах России Советской –                не несёт никакой смысловой нагрузки, а просто является частью целого, того, что                с детства окружало лирического героя.
   И снова необычные, непривычные сочетания слов – жнива «пасмурная и грустная»,                а дожди «горестные». Оттого, наверное, что как и в предыдущем произведении,                да и во многих  других всё, происходящее вокруг, обязательно «проходит» через душу – и лирический герой ощущает в себе «жгучую и смертную связь» со всем мирозданием, о чём уже говорилось.  А ещё во многих произведениях великого русского поэта звучат слова однокоренные или синонимичные «старине» - «старинный белый свет», «люблю твою, Россия, старину», «древний этот вид», «сон столетний».   Это – тоже один из примеров глубинной связи лирического героя со своей родиной, со всем мирозданием! 
     А теперь возвратимся к главной мысли  –  и тогда станет очевидным, что произведение «До конца» звучит почти как…молитва!  Конечно, нет здесь явно выраженного «обращения», воззвания к Творцу, как, например, в стихотворении «На озере», которое, напоминаю, «ядро» всего исследования. Но восклицание лирического героя: «Пусть душа останется чиста!»  - разве не крик души, обращённый к Создателю, разве не просьба о помощи в том, чтобы не сбиться с пути истинного?!  «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя; яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну». (Псалом 50). «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» - слова, комментариев, думаю, не требующие.
Читал или нет в те годы поэт столь любимую и Христианской Церковью, и русской литературой Псалтирь и знал ли наизусть «Отче Наш», неизвестно, - только сходство мыслей не заметить невозможно! Вот и поэтому-то и повторяется трижды слово «чиста»!
   И это молитвенное обращение в произведении неразрывно связано с  обещанием                не сбиться с пути, изо всех сил постараться жить праведно! «Я клянусь: душа моя чиста» - звучит из уст его.
И Крест в самом начале тоже «чистый». (Мы говорим не о духовном пути Н.М.Рубцова, а о его удивительных произведениях. А о жизни, о личности, как сказал Б.Ш.Окуджава, «не нам судить»).
   Как мы уже неоднократно могли убедиться: у поэта часто встречаются неожиданные  сочетания слов, как, например, тот же «чистый крест», -  и ранее об этом уже говорилось.
Итак, в самом начале Крест «чистый», а в финале «смертный». Отчего так? Оттого, наверное, что в начале  произведения поэт говорит о Кресте как основе жизни, как                о Кресте - Хранители Святой Руси - а в финале Крест-Хранитель «снисходит»                к каждому смертному для спасения его души!
И, средь небес горящих,
Как золото, желты —
Людей, в зарю летящих,
Певучие кресты.
Эти строки созданы поэтом как будто из «другого мира» -
З.Н.Гиппиус. Экзальтированная дама из дворянского рода и «деревенский» поэт, очень разные по стилю и по сути стихи – но всюду Крест «венчает» земную жизнь человека!
  Вторая часть исследования началась с крестов, «венчающих» монастырь в селе Ферапонтова и завершается Крестом, венчающим Святую Русь и жизнь каждого человека.
Это – нераздельная связь времён, поколений; ощущения своей великой причастности Святой Руси и Отечеству Небесному!               

            Часть Третья – завершающая.
            «Русь берёзовая, Русь левитановская,
                озарённая светом небесным».
                Есть божественное нечто, разлитое во всём,               
                но что не всякий видит, что и понять нельзя,
                так как оно не поддаётся анализу, разуму,      
                а постигается только любовью.
                (И.И.Левитан).
               
                «Берёзы, русские березы,
                Вы на судьбу мою похожи»
                (Т.К.Нигматулин )
           Глава Одиннадцатая  «Русские берёзы, проросшие в душу»
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю - и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.
Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.
Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.
На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождем шумел, как улей,
Вот такой же желтый листопад...
Русь моя, люблю твои березы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез...
 
     Строки  с детства знакомой всем песни «Русские берёзы», взятые в качестве эпиграфа, как будто стали продолжением стихотворения с простым и одновременно всеобъемлющим названием «Берёзы» Н.М.Рубцова. А и в правду нет более «русского» во всех отношениях дерева. Символ России, Руси, светлая, как душа истинно русского человека.
А ещё и символ Пресвятой Троицы, хотя, конечно, в этом стихотворении нет «гирлянд молодых берёзовых ветвей» в храме, как у И.А.Бунина (Стихотворение «Троица»),  только это, наверное,  само собою разумеется на духовном «генетическом»  уровне. Потому что нераздельны русская душа и Святая Русь, о чём уже неоднократно говорилось  в предыдущих частях исследования. И, конечно, «жгучая, смертная связь», и в особом чувстве к этому светлому во всех смыслах дереву.  Само собою разумеется, что образ берёзы не единожды встречается и в произведениях  истинно русского поэта Н.М.Рубцова (в том числе и в приведённых в исследовании примерах) – но, наверное нигде более не «прорастают» они настолько в душу лирического героя.
   Это берущее за душу произведение всё проникнуто «памятью» сердца – и не только лирического героя, но и всего русского народа! А потому у каждого, для кого слово «Родина» на пустой  звук «все очнётся в памяти невольно, отзовется в сердце                и в крови». «Отзовётся» и через много лет. Неслучайно в качестве эпиграфа взяты                слова из песни «Русские берёзы», появившейся уже после окончания земной жизни Н.М.Рубцова. Обратимся к стихотворению:
Я верю в вашу тишину,
Вот подойду и обниму.
За вашу память и мою,
За то, что здесь сейчас стою.
   И само название, и общая с берёзами «память», и то, что берёзы «похожи на судьбу» лирического героя отражает в обоих произведениях единство русского человека с дарованной  нам русской природой, одухотворённой красотой, которой нет нигде более       в мире, о чём тоже было сказано в предыдущих частях. И ещё нельзя не сказать о том, что вызывает и удивление, и восхищение. Тоже глубоко проникновенные строки о русских берёзах написал человек не русской национальности, но хорошо знавший русский язык –  актёр Талгат Кадырович  Нигматулин. Это – яркое свидетельство того, как многогранен образ светлой русской берёзы, того, как проникает он в душу не только русскому крестьянину, того, что неотделим он от души того, кто любит Россию.  И, говоря о двух никого             не оставляющих равнодушными произведениях, нельзя не вспомнить,                что писал истинно русский мыслитель И.А.Ильин о «сверхнациональном». И оказывается, что русская берёза тоже «сверхнациональна», как и русская душа!                (Ведь называли же в Европе и Америке во время Второй Мировой войны советские войска русскими). В обоих произведениях  лирический герой, говоря словами С.А.Есенина, «прорастает глазами в глубину» (Стихотворение «Душа грустит         о небесах»). Оттого - то и «набегают слезы на глаза, отвыкшие от слёз»! оттого-то и хочется обнять берёзы, как самых родных, самых близких сердцу людей! (А ещё невольно вспоминается главный герой фильма «Калина красная», называющий берёзы «невестушками»).
 Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет;
Колокольчики ландышей в чаще зеленой цветут;
На рассвете в долинах теплом и черемухой веет,
Соловьи до рассвета поют.
     А  теперь перед нами образ столь любимого русским человеком дерева,  созданный ранее всех остальных здесь упоминаемых – и принадлежат строки эти И.А.Бунину. Совершенно очевидно,  что настроение, вернее, - душевное состояние лирического героя радостнее, светлее и в большей степени перекликается          
  с приведённым в качестве иллюстрации левитановским образом. Только             в произведениях обоих поэтов русская берёза и переживание русской души неразделимы. И на сердце лирического героя И.А.Бунина тоже светлая грусть, похожая на радость, смешанную с болью лирического героя Н.М.Рубцова. Однако, в бунинском произведении эта светлая грусть пребывает в душе до конца – и лирический герой немного грустит лишь о проходящей у каждого «далёкой юности»; и, конечно, неотделим образ  берёзы от Троицыного Дня, о чём уже было сказано. 
Скоро Троицын день, скоро песни, венки и покосы...
Все цветет и поет, молодые надежды тая...
О весенние зори и теплые майские росы!
О далекая юность моя!
А в произведении  Н.М.Рубцова светлая грусть уходит, сменяясь «ветром хмурых дней» - воспоминаниями о пережитых скорбях, во многом связанных с войной. (См. вторую часть).  А скорби эти и его личные, и всего народа.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.
На войне отца убила пуля…
Поэт действительно рано лишился матери, скончавшейся во время войны от непосильных трудов, а отец с войны вернулся, только… детей своих предал! Но разговор сейчас не о том. Ведь у скольких на Руси отцов «убило пулей», и матери лежат в могилах под раскинувшейся над ней русской берёзой!  Под берёзой завещали хоронить себя и многие из эмигрантов, вынужденных закончить свой земной путь вдали от родины.
Там в полях, на погосте,
В роще старых берёз,
Не могила, не кости -
Царство радостных грёз.
Летний ветер мотает
Зелень длинных ветвей -
И ко мне долетает
Свет улыбки твоей.
  Среди берёз вспоминает о рано ушедшем  близком, дорогом человеке и лирический герой одного из главных произведений упоминаемого уже И.А.Бунина «Свет незакатный». 
Как будто вчера здесь гремели бои,
В берёзовой роще солдаты легли.
И вечную память о них сохранив,
Берёзы расправили ветви свои.
 И в строках Т. К. Нигматулина берёзы хранят память об убиенных на поле брани, осеняя их своими ветвями, как хранят они память о матери Н.М.Рубцова и обо всех, кого «на войне убило пулей».
И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,—
Встанет утро победы торжественной
На века.
 И снова «вечный» образ русской берёзы, который символизирует не только победу   в Великой войне, - неслучайно песню на эти прекрасные стихи (правда, не полностью) поёт в одном из известных всем фильмов ветеран войны, -  но и победу над смертью в контексте пасхальном.
А создал эти строки тезка Н.М.Рубцова – поэт предыдущего поколения Н.А.Заболоцкий.
  Наверное, эту галерею берёзовых образов можно продолжать и продолжать -                но возвратимся всё-таки к «Берёзам» поэта, творчество которого главное  в данном исследование. В стихотворении  нет столь яркого, столь явного Образа Вечности, как, например, у Н.А.Заболоцкого или И.А.Бунина. В нём, наверное, по сравнению с другими приведёнными в исследовании произведениями более всего душевной скорби.
  Но главное в том, что начинается и заканчивается оно образом русской берёзы, родной для каждого, пребывающей рядом с русским человеком и в скорби, и в радости. Оттого-то и любит её до боли душевной истинно русский человек, каким  был и поэт Н.М.Рубцов.

             Глава Двенадцатая «Вечерний звон» над лугами России».
                Вечерний звон, вечерний звон!
                Как много дум наводит он.
                (И.И.Козлов)
В глаза бревенчатым лачугам
Глядит алеющая мгла,
Над колокольчиковым лугом
Собор звонит в колокола!
Звон заокольный и окольный,
У окон, около колонн,-
Я слышу звон и колокольный,
И колокольчиковый звон.
И колокольцем каждым в душу
До новых радостей и сил
Твои луга звонят не глуше
Колоколов твоей Руси...
 Несколько стихов посвятил Н.М.Рубцов великим полотнам И.И.Левитана – и вот одно из них - «Вечерний звон». А о другом, наверное, даже чуть более значительном, мы поговорим в следующей главе. Что же привлекло в них поэта? Наверное, то, что и любого русского душою человека – удивительное проникновение в душу русского пейзажа, душу России. (См. эпиграф к третьей части).
В предыдущей главе говорилось о «сверхнациональных» образах. Наверное, можно было бы  сказать это и о соединении стихов русского деревенского поэта и картин художника, чей дед был левитом – только не поворачивается язык назвать великого И.И.Левитана  никак иначе, как только истинно русским художником! В одном      
  из посвящённых ему сборников  написано, что как будто в насмешку над русским шовинизмом Господь дал такое видение русской природы еврейскому мальчику.        И действительно, невозможно ни с кем и ни с чем спутать это отражённое на полотне «переживание красоты», которым проникся и Н.М.Рубцов. (О «переживании красоты» говорилось уже в предыдущих главах).
       И ещё, конечно, невозможно не увидеть нераздельную связь земли и неба через соединения пейзажа и храма, которое может так ощутить и передать только истинно русская душа!  А потому, читая эти удивительные строки поэта и всматриваясь в полотно великого художника, сразу замечаешь, что поэт не просто описывает, а проникает  в самую  суть образа! (Это относится и к другому произведению, речь о котором пойдёт в следующей главе). Поэту важен прежде всего «древний этот вид», запечатлённый в душе, «которая хранит всю красоту былых времён». (См. девятую главу).
    Достаточно просто взглянуть на стихотворение, чтобы увидеть главный образ –  звонящий, призывающий в храм колокол! И звон этот плывёт «над колокольчиковым лугом», над «бревенчатыми лачугами» – над всей Россией! И  в принципе неважно, какой храм или монастырь изобразил художник; и в стихотворении «собор звонит                в колокола»  - и всё это - обобщённый образ Святой Руси!      
На самой картине вроде бы не видно «колокольчиковых лугов», да и время года, скорее, позднее лето или ранняя осень – лучшее время для размышлений о Вечном и сути земного бытия. Очевидно, что колокольчик – земное воплощение колокола, который является Гласом Божиим! (Существует даже такая легенда, что создавался колокол по образцу скромного и прекрасного цветка, которым пленился создатель церковных колоколов. А ещё, наверное, нет человека, который бы не помнил обращённых к этим маленьким, трогательным цветам слов: «И о чём звените вы вдень весёлый мая?»).
 И, конечно, воплощает «колокольчиковый луг» соединение неба и земли, что так свойственно нашей великой литературе и о чём неоднократно говорилось.
Гудящий благовест к молитве призывает,
На солнечных лучах над нивами звенит;
Даль заливных лугов в лазури утопает,
И речка на лугах сверкает и горит.
  И в этих стоках упоминаемого в предыдущей главе  стихотворения И.С.Бунина тоже вся природа наполнена колокольным звоном, как  и луга у Н.М.Рубцова. И чтобы яснее слышен был этот «звон», использует поэт и аллитерацию, и ассонанс – но всё это - лишь «эстетическая материя», служащая «эстетическому образу» колоколов       и «колокольчиковых лугов», а главное, - «эстетическому предмету» - соединению земного с небесным.
  И в хорошо всем известной песне на стихи И.И.Козлова, взятой в качестве эпиграфа, хоть и нет той духовной высоты, тоже отразились единство, преемственность поколений русских людей, для которых вечерний звон неотъемлемая часть земного бытия.    
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной .
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
     А мы, приближаясь к финалу, снова обратимся к Н.М.Рубцову                и И.И.Левитану. Две последние строки стихотворения тоже, наверное, отражают и нераздельную связь великого и столь любимого поэтом И.И.Левитана с Россией – Русью, как говорится в произведении. (О том, почему Россию в литературе часто называют Русью, говорилось ранее). А ещё, очевидно,  главную идею русского пейзажа и живописного, и литературного: вся русская природа – вся Земля Русская преисполнена Святостью!
 «Звон колокольный пронзает столетия» - сказал в одном из лучших своих  произведений - «Радость моя» Иеромонах Роман. «Пронзает» и картины И.И.Левитана, и стихи Н.М.Рубцова, и всю Землю Русскую!
           А потому завершить  главу  хотелось бы  произведением А.К.Толстого,   в котором колокольный звон очищает душу, чтобы человек, ещё в земной жизни стал ближе к небу!               
Среди дубравы
Блестит крестами
Храм пятиглавый
С колоколами.
Их звон призывный
Через могилы
Гудит так дивно
И так уныло!
К себе он тянет
Неодолимо,
Зовет и манит
Он в край родимый,
В край благодатный,
Забытый мною,-
И, непонятной
Томим тоскою,
Молюсь, и каюсь я,
И плачу снова,
И отрекаюсь я
От дела злого;
Далеко странствуя
Мечтой чудесною,
Через пространства я
Лечу небесные,
И сердце радостно
Дрожит и тает,
Пока звон благостный
Не замирает...
Той же  душевной болью и радостью, любовью к России наполнены и  живописный образ, созданный И.И.Левитаном, и образ литературный в стихотворении Н.М.Рубцова.

           Глава Тринадцатая «Над Вечным Покоем» Святой Руси».
                Как  с  Ветхим  Заветом – Евангельский  свет,
                Как  русская  боль – с  иудейской  тоскою,
                Так  с  музыкой  переплетается  цвет
                Под  кистью  твоею  над  вечным  покоем.
                (Золотцев С.А.)
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины...
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те -
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая...
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный
свято погребен
В такой же белой горестной рубашке...
«Над вечным покоем» -  главный образ, созданный великим художником, или,                по крайней мере, - один из главных. Большинство названий картин в Третьяковской галерее переведено на английский язык – и название этого великого полотна в дословном переводе звучит как «Вечный покой» - а потому  теряется тогда что-то очень-очень важное.
  Что же означает это «над» - высоту птичьего полёта? (Среди этюдов есть написанный  на уровне глаз или с замкнутым пространством реки). Кругом ни гор, ни даже холмов.  А внизу сельское кладбище, образ которого ранее уже упоминался в исследовании. И тогда,  судя по всему,  изображён на полотне полёт души, отшедшей                и воспарившей над землёй! (Неслучайно во многих песнях военных лет души убиенных солдат изображаются как летящие над землёй птицы или плывущие облака). Это – снова пример аллегория, означающей соединения двух миров. И поэт отразил именно её, потому что, как и в предыдущем произведении, отразилось не столько само великое полотно, сколько главная идея.
 А стихотворение просто удивительное! Итак, обратимся к самому началу:
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины...
     А при  чём вообще здесь «малина», которой у художника вроде бы и нет или не видно, тем более, на кладбище? И почему кресты вдруг «находятся»? Рассматривать произведение в примитивном понимании реализма, явно, не получится. И малина, судя                по всему, тоже – лишь аллегория. Аллегория чего? Наверное, наших земных, «бытовых» забот. И вот, изначально погружаясь в них, лирический герой «находит» вдруг (или не вдруг) повод задуматься о вечном, о том, что будет после земной жизни. Ведь находит он «могильные кресты» - кресты, а не «Кол с фанеркой и номерком», как в одной из песен упоминаемого не раз иеромонаха Романа. («Исчезну я с лица земли»).
О значении образа Креста и на куполе  храма, и на могиле, говорилось уже  не раз – и, в произведении, возможно, звучит напоминание, о чём говорилось выше, а может быть, и отражён символ мира иного -  одно другого при этом не исключает.
  А теперь, думаю, надо внимательнее прочитать следующие строки:
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те -
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.
   И вот, оказавшись на границе двух миров, лирический герой испытывает  чувство мистического страха – страха пред низведенным, перед которым человек всегда остаётся один, как на Суде Божием! Оттого-то «одиноко и боязно». А «сыро» просто на кладбище, символизирующем  мир иной.
И для того, чтобы усилить это «мистическое чувство» от прикосновения к тайне, которую никогда не познать человеческому разуму, поэт трижды употребляет слово «там».
И даже простые, земные, русские ромашки воспринимаются уже как «существа уже иного мира».
  В исследовании не раз упоминались по разным поводам произведения И.А.Бунина –                и вот невольно сами собою сопоставляются  образы стихотворения  Н.М.Рубцова                с образами стихотворения   в прозе И.А.Бунина «Часовня». Там дети заглядывают                в узкое окно на уровне земли – и им «жутко и весело сидеть под часовней                на корточках». Через это окно как будто заглядывают они в иной мир. «Соприкасается» с миром иным и другой герой И.А.Бунина – Гаврила, читающий Псалтирь над усопшей матерью в рассказе «Преображение». А лирический герой Н.М.Рубцова «соприкасается», очевидно, стоя рядом с сельским кладбищем, где всё вокруг «смертное и святое».  Какое неожиданное, на первый взгляд, и непривычное сочетание слов! Но свидетельствует оно только об одном – смерть означает переход в Жизнь Вечную! И оттого слово «святой» повторяется не единожды.
         Н.М.Рубцова иногда называют «продолжателем» С.А.Есенина – на мой взгляд, восприятие жизни в их произведениях довольно сильно отличаются, но именно «Над вечным покоем» тоже выражает в какой-то мере и грусть есенинскую.
Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.
Так и лирический герой Н.М.Рубцова  хотел «обнимать ромашки, умирая». Конечно, стихотворение Н.М.Рубцова проникнуто грустью, хотя и не звучит в нём «тоска», - но в обоих произведениях лирический герой до боли душевной любит русский пейзаж как воплощение родины и себя ощущает, мыслит в этом нераздельном единстве. (См. вторую часть). А потому здесь, на Руси, «каждый смертный свято погребен». «Свято»  – по-христиански - под «чистым крестом», а не под  «номерком»!
А ещё, очень важно, что у себя на родине!
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.
Очевидно, что эта мысль великого А.С.Пушкина  зазвучала и                в стихотворении поэта, родившегося почти через полтора столетия.
 А теперь, приближаясь к завершению главы, обратимся к последней строке – к ещё одному неожиданному сочетанию слов – образу «белой горестной рубашки».
  Белый цвет в стихотворении, конечно, прежде всего, – сравнение с цветом любимых поэтом ромашек, образ которых очень многопланов. Они, как мы помним,  и «существа иного мира», и символ любимой родины. А ещё сам белый цвет  символизирует чистоту, святость, которой преисполнена Русь, несмотря на внешнюю греховность. (Мысль религиозного мыслителя В.С.Соловьёва).
Оттого-то и «погребён» каждый русский человек «свято»! 
  Невольно вспоминается, конечно, и «добрый крест» как памятник «каждому на Руси» (См. главу десятую). 
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной,-
Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.
    А теперь перед нами похожий образ из довольно известного, ставшего песней  произведения С.А.Есенина. Только у Н.М.Рубцова нет такого надрыва – его лирический герой не говорит о «неверии в благодать» – он, наверное, хоть и неосознанно, верит в Жизнь Вечную, как и его предки, – иначе бы не было всё «смертным и святым», как уже было ранее сказано. 
       А ещё, звучит в произведен пушкинское: «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», без которой всё лишается смысла.
     А «горестные» рубашки, наверное, потому, почему и селенья «бедные» и природа «скудная» в упоминаемом ранее стихотворении  Ф.И.Тютчева.  Почему и сторона «захолустная», и нива «пасмурная», и дожди «горестные» у самого Н.М.Рубцова. Но именно нашу многострадальную Русь «Царь Небесный исходил, благословляя»!
     Ныне во многих музеях хорошие выставки картин сопровождаются тихой классической музыкой – и в этом заложен очень глубокий смыл. Недаром есть такие словосочетания: «музыка небесных сфер», «музыка тишины». И С.В.Золотцев, чьи  слова   послужили эпиграфом к главе, говорит о том, что великий художник соединил музыку со светом. Потому обратимся к строкам ещё одного стихотворения без названия Н.М.Рубцова -  строкам, наполненным грустной и прекрасной музыкой:
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей...
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких -
Попробуй их останови!
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чём...
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём.
Только живая душа, не утратившая способности любить, может так чувствовать!                Так слышать «музыку» бесконечного пространства «Над вечным покоем» - «музыку» русского пейзажа! (Сразу вспоминается один из шедевров М.И.Глинки – романс «Разлука»).
  И звучит «музыка» не только в душе – она возводит к небесам, превращаясь       в «акафист» Творцу Нашему. И «поёт»  его вместе с птицами всё мироздание!
И эта вселяющая надежду песня «звучит» и в произведении не раз упоминаемого Иеромонаха Романа, перекликаясь с «музыкой» поэзии Н.М.Рубцова. 
Ах! Как птицы поют,
Так в неволе не спеть.
Ублажаю тебя,
Божье слово, свобода.
Соловьи, соловьи,
Я б хотел умереть,
Под акафист
Подобного рода.
Не ищите во мне,
Злы язычества суть.
Кто ж меняет творца на творенье?
Отложите пока человеческий суд,
Распахните сердца на мгновенье.
Так ликуй же ликуй,
Непогоде на зло.
Окажи здесь живущим услугу:
Совершай до утра прославленье без слов,
Призывай благодать на округу.
Что вас манит сюда
Из заморских широт?
Там гораздо сытней и красивей.
Или воля не та, или воздух не тот -
Знать и вам не прожить без России.
Где ж вы судьи мои? -
Я пред вами стою.
И готов головой заручиться,
Что покуда у нас,
Так пред богом поют,
Ничего на Руси не случиться.
  А. завершая главу, посвящённую столь великому образу русского живописца, хотелось бы вновь обратиться к эпиграфу – к мыслям С.В.Золотцева о шедевре  И.И.Левитана.
   Конечно, главная мысль его несколько иная, чем у Н.М.Рубцова,  только  отразили и оба поэта разных времён, и великий живописец мысль, можно сказать,  литургическую!  (Литургия в переводе с греческого означает «общая молитва» - не только всех молящихся в храме, но и живых с усопшими)  Мысль о нерушимой связи живых с отшедшими, земного  любовь к своей земле и к Небу!               
 
              Глава Четырнадцатая «Звезда полей» Святой Руси.
                От небесного луча,
                Что на грешный мир пролит
                Веры, тонкая свеча
                В темноте горит...
                (Н.Н.Добронравов)
Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
Удивительное название - «Звезда полей» и наводит  на очень многие размышления. Мы уже имели счастье  созерцать вместе с лирическим героем «Высоких звезд покойное мерцанье» над Россией в «Видении на холме». А здесь сама звезда «остановившись, смотрит»  на нас –  на нашу Родину.
       Олицетворение небесных светил, конечно, присутствует и у других поэтов – и, думаю, в данной главе именно к этому и стоит обратиться. И прежде всего приходят, конечно,  на ум, образы ночного неба из лирики великого А.А.Фета. 
Эти звёзды кругом точно все собрались,
Не мигая, смотреть в этот сад.
«Благовонная ночь…»)
       или
Молятся звёзды, мерцают и рдеют…
   («Молятся звёзды…»)
В первом примере светила как будто наблюдают за жизнью людей со стороны, - да и произведение скорее, проникнуто романтическим чувством. Во втором, «видя…наше томленье и горе», молятся за нас, но молитвы их «горят безмолвно» - а потому                в произведении звучит какая-то неизбывная грусть.
 В одном же из самых главных произведений «На стоге сена ночью южной…», которое упоминалось ранее, «сонмы звёзд» - это «хор светил, живой и дружный» - хор ангелов, поющий гимн Создателю. И, благодаря им, лирический герой ощущает себя «первым жителем Рая». И стоит с «замираньем и смятеньем» перед Великой Тайной Мироздания.
    А в произведении Н.М.Рубцова ни образа звёздного неба, ни «сонма» небесных светил - а Звезда - одна единственная! И вот в другом «Библейском сюжете» (См. главу седьмую) под названием «Звезда полей» объясняется, что поэт аллегорически изобразил  Звезду Вифлеема! Оттого, видимо и «смотрит» она в «полынью» замёрзшей реки. Понятно, что Звезда Рождества изображается чаще всего среди зимней природы – но всё же природа в произведении, скорее всего, - фон, дополнение. Полночь  - начало чего-то нового – потому что Рождество, прежде всего, – Начало Новой Эры! Но эры не только временной, а, прежде всего, -  духовной!  А потому обратимся    к прекрасному образу Рождественской Звезды в русской литературе.
   В произведении не раз упоминаемого А.А.Фета «горит высоко та звезда далёких стран» - горит над «звёздным хором».   
В эту ночь Земля была в волнении:
Блеск большой, диковинной звезды
Ослепил вдруг горы и селенья,
Города, пустыни и сады -
Так отразил суть судьбоносного для всей земли события А.С.Хомяков, назвавший                в другом  стихотворении звёзды «божьими очами».
 Думаю, многим хорошо известны эти строки:
  Звезда смотрела в пещеру –
  И это был взгляд Отца.
      (И.А. Бродский).
 «С порога на деву, как гостья, смотрела звезда Рождества» - написал Б.Л.Пастернак в стихотворении «Рождественская звезда», которое  считается одной из вершин религиозной поэзии. И, наконец, «на верхушке стынущей сосны птицами таится стайка звёзд» в произведении  Иеромонаха Романа «Слава Богу, снова я один».               
А Н.М. Рубцов создал, можно сказать,  очень «русский» образ – его Звезда горит и «над золотом осенним», и «над зимним серебром» - то есть всегда! И образ Того, что вне времени и пространства отразил поэт через  образ русской природы – хоть описания её как такового нет. И то, что названо  стихотворение «Звездой полей», отражает неразрывную связь родины поэта с небом, с тем, что над нами. И, конечно, звезда эта не только «полей», но и «лесов», рек, озёр, лугов, деревенских изб» и много-много чего. Главное же – «русского человека», «русской души»! И снова, как и во многих приведённых в исследовании произведениях, с небес нисходит сон  как символ покоя, умиротворения – когда среди мглы появляется Звезда.
По лесам бежала божья мать,
Куньей шубкой запахнув младенца.
Стлалось в небе божье полотенце,
Чтобы ей не сбиться, не плутать.
Холодна, морозна ночь была,
Дива дивьи и эту ночь творились:
Волчьи очи зеленью дымились,
По кустам сверкали без числа.
Две седых медведицы в лугу
На дыбах боролись в ярой злобе,
Грызлись, бились и мотались обе,
Тяжело топтались на снегу.
А в дремучих зарослях, впотьмах,
Жались, табунились и дрожали,
Белым паром из ветвей дышали
Звери с бородами и в рогах.
И огнем вставал за лесом меч
Ангела, летевшего к Сиону,
К золотому Иродову трону,
Чтоб главу на Ироде отсечь.
 Выбор стихотворения И.А.Бунина «Бегство в Египет» для сопоставления неслучаен -                и  не только потому, что это  библейское событие тесно связано с Рождеством Христовым. Оно являет нам ещё один пример того, как события, происходившие за много веков до возникновения Руси,  «проросли корнями» в русское сердце. Понятно же, что там, где родился Христос, не могло быть ни лесов, ни «куньих шубок», ни медведиц; как и полыньи на замёрзшей реке. Однако, стихи обоих поэтов, конечно, боговдохновенны, но  не каноничны -  а потому в события, изложенные в Священном Писании,  органично «вплетаются» картины русской жизни.
    И, приближаясь к финалу, снова обращаемся к строкам Н.М.Рубцова. Итак, на Русь снисходит покой – а другие «жители земли» пребывают в тревоге.  Но  звезда как будто «протягивает» свой луч всем – ведь она  «горит, не угасая, для всех тревожных жителей земли» - потому что Христос пришёл в этот мир, чтобы спасти всех уверовавших в него.
    И снова хочется сказать то, что звучало ранее: поэт скорее всего не читал             и не мог читать – на этот раз поучений Отцов Церкви. Только невольно приходит   
на ум мысль, высказанная ещё в четвертом веке!  Святитель Амфилохий Иконийский   в своем Слове  на Сретение Господне сказал: "Иисус Христос пришел спасти всех,  но Он не спасает нас без нас".
И в стихотворении русского поэта двадцатого века Звезда  «своим лучом приветливым»
касается всех. 
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
  И, очевидно,  не только потому, что в родном краю и звёзды ярче, и снег белее, и трава зеленее -  а потому ещё, что русский народ более других, всем сердцем воспринял Христа, о чём говорили многие русские писатели, жившие и творившие ещё задолго до Н.М.Рубцова.   
    И. говоря о Звезде Вифлеема, наверное, всё же нельзя не обратиться к этим берущим за душу строкам из хорошо ныне известного «Лета Господня» И.С.Шмелёва    о Рождестве : 
«Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну что же… не поймёшь чего – подскажет сердце…
И звон услышишь. И будто  эти звёзды звон-то! …   Звёздный звон, певучий, - плывёт, не молкнет; сонный, звон-чудо, звон-видение, славит Бога в вышних Рождество…
И звёзды -  святые, новые рождественские звёзды.
Где она, та давняя звезда, которая волхвам явилась? Вот она: над Барвинихиным двором, над садом! Каждый год  - над этим садом низко. Она голубоватая. Святая…».
      Как важен для истинно русского писателя, которого новая власть оставила без родины,  не только Сам Праздник, а то ещё, что он «наш», «русский»! Рождественская Звезда «сливается» для него воедино с ближайшими двором и садом, как для Н.М.Рубцова с полыньёй на реке близ родного села, с картинами родного   
 с детства пейзажа.
      А потому завершить главу хотелось бы строками упоминаемого уже в исследовании и взятого в качестве эпиграфа стихотворения «Вера» знаменитого Н.Н.Добронравова:
Снится мне ночной причал
На родной реке
Веры, тонкая свеча
У тебя в руке...
Ты пойми, что в этой мгле
Нет, ни близких, ни родных
Что несчастных на земле
Больше всех других...
Разве знали в детстве мы
Веря в Божий Свет
 От тюрьмы, да от сумы
Нет зарока, нет...
Только птицы прокричат
Только вздрогнет вдалеке
Веры, тонкая свеча
У тебя в руке...
Ты поверь, в иную жизнь
Ты поверь и помолись
О моей душе...
Есть непознанная даль
Ты поверишь, ты поймешь
Есть любовь и есть печаль
Остальное - ложь...
Все мне снится по ночам
В дальнем далеке
Веры, тонкая свеча
У тебя в руке...
От небесного луча,
Что на грешный мир пролит
Веры, тонкая свеча. В темноте горит...
От небесного луча,
Что на грешный мир пролит
Веры, тонкая свеча
В темноте горит... 
     Этот «небесный луч» «пролит» и в произведении Н.М.Рубцова –  и не в одном - оттого и счастлив его лирический герой, что  вместе со светом луча «звезды полей» снизошёл на его любимую Русь, и на душу его  «светлый покой»!      
               
              Глава пятнадцатая -  вместо послесловия.
                «Единство человека с мирозданием»
                «С душою, светлою, как луч!»
                (Н.М.Рубцов)

Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог...
Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной,
Добрый Филя живет.
Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
— Филя, что молчаливый?
— А о чём говорить?
Итак, исследование посвящено творчеству русского, крестьянского поэта, сохранившего в очень сложное время в лучших произведениях своих  душу народа, душу России.
    Эта завершающая исследование глава в отличие от всех  остальных посвящена                не одному произведению, а очень важной для Н.М.Рубцова теме – отношению, если можно так назвать изначально данную Творцом связь, человека с теми, над кем был он  поставлен царём.
     К стихам о «братьях наших меньших», как назвал тварей бессловесных С.А.Есенин, мы очень скоро обратимся, а пока перед нами образ доброго, наверное, старичка, Фили. Добрый Филя из одноимённого стихотворения, думаю, всем напоминает доброго лесовичка из русского фольклора. Он хранитель не только «задремавшего счастливо» хуторка «меж звериных дорог» - в его образе отразилась не испорченная окружающим злом чистая душа. И, наверное, не стоит объяснять, что образ этот тоже, как и многие созданные поэтом, невозможно рассматривать на «бытовом», реалистическом в примитивном смысле уровне. Живущий «в избе деревянной,  без претензий и льгот, без газа, без ванной» Филя, наверное, символизирует заповеданное человеку отношение с другими созданиями, с окружающим его мирозданием.  Оттого-то  и «затерялась» его избушка «меж звериных дорог», оттого-то и «любит скотину» главный герой и, судя по всему, понимает язык зверей, птиц и деревьев.
 Мир такой справедливый,
 Даже нечего крыть...
    Этот незаметный для многих Филя настолько в ладу с окружающим мирозданием  -               и такая благодатная вокруг него тишина, что и слова не нужны – ведь ему дана способность «слышать» тишину.
    В одном из исследований, посвящённых  великим музыкальным произведениям, говорится, что  в своей  Шестой «Пасторальной» симфонии  Л.ван Бетховен  изобразил образ города как символ греховной жизни,  а приезд в деревню,         
  на природу, как очищение от грехов. Конечно, злом является не сама цивилизация, а потеря чистоты душевной, «разрыв»  с природой, со своими корнями, - а значит, 
с Самим Творцом.
И такой очень запоминающийся и одновременно совершенно безликий образ был создан другим крестьянским поэтом, родившимся более чем за полвека до Н.М. Рубцова
 Обозвал тишину глухоманью,
Надругался над белым "молчи",
У креста простодушною данью
Не поставил сладимой свечи.
В хвойный ладан дохнул папиросой
И плевком незабудку обжег.
Зарябило слезинками плёсо,
Сединою заиндевел мох.
Светлый отрок - лесное молчанье,
Помолясь на заплаканный крест,
Закатилось в глухое скитанье
До святых, незапятнанных мест.
Заломила черемуха руки,
К норке путает след горностай...
Сын железа и каменной скуки
Попирает берестяный рай.
   С какой болью говорит Н.А.Клюев об этом «перекати-поле». Этот «персонаж» настолько пуст и озлоблен, что не может не разрушать всё, что стояло веками –                и быть другим он не может. Душевная пустота ничем хорошим                не заполняется. А Н.М.Рубцов как будто создаёт в противоположность таким вот  безликим, «бескорневым», утратившим душу  своего преисполненного любовью                ко всему живому  Доброго Филю!
    И ещё, конечно, думаю, что перекликается этот образ доброго, простодушного старика с искавшими тишины, уединения русскими Святыми, которым служили дикие звери! Оттого и запоминается он «как диво»!
       А теперь обратимся к образам «братьев наших меньших» – и уж, конечно, здесь можно смело говорить о есенинских  образах и традициях. Наверное, нет человека, не читавшего этих никого не оставляющего равнодушным строк:
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
У самого поэта, когда он читал кому-нибудь свою «Песнь о собаке», под  конец на глазах каждый раз выступали слёзы. А теперь перед нами образ, созданный Н.М.Рубцовым:
В медведя выстрелил лесник.
Могучий зверь к сосне приник.
Застряла дробь в  лохматом теле.
Глаза медведя слез полны:
За что его убить хотели?
Медведь не чувствовал вины!
Домой отправился медведь,
Чтоб горько дома пореветь...
Лирический герой  все сердцем ощущает отражённую в произведении боль, обиду –                и чувство этой причастности передаётся читателю. Вообще образы животных                в литературе в большинстве случаев раскрывают нравственное начало человека – или отсутствие последнего.
Наверное, и безликий персонаж Н.А.Клюева, и бессердечный  хозяин собаки                у С.А.Есенина, и этот лесник потеряли ту самую «генетическую память» - они не знали и  не хотели задуматься над тем, что Царь не есть палач!
    В предисловии к своей магистерской диссертации «Столп и утверждение Истины» П.А.Флоренский писал о том, что душе русского человека, даже в дохристианские времена, было свойственно жалеть окружавших его птиц и зверей.
 Сострадает, в отличие от показанных выше персонажей, потерявшей птенца ласточке и лирический герой Н.М.Рубцова – и частые сердцем дети из окрестных сёл.  Оттого и родились такие пронзительные слова:
Ласточка носится с криком.
Выпал птенец из гнезда.
Дети окрестные мигом
Все прибежали сюда.
Взял я осколок металла,
Вырыл могилку птенцу,
Ласточка рядом летала,
Словно не веря концу.
Долго носилась, рыдая,
Под мезонином своим...
Ласточка! Что ж ты, родная,
Плохо смотрела за ним?
А следующий образ не столь трагичен – и тоже продолжает традиции и классической русской литературы века девятнадцатого – какого – отражено в самом произведении -                и века Серебряного:
Заяц в лес бежал по лугу,
Я из лесу шёл домой, -
Бедный заяц  с перепугу
Так и сел передо мной!
Так и обмер, бестолковый,
Но, конечно, в тот же миг
Поскакал в лесок сосновый,
Слыша мой весёлый крик.
И ещё, наверно, долго
С вечной дрожью в тишине
Думал где-нибудь под ёлкой
О себе и обо мне.
Думал, горестно вздыхая,
Что друзей-то у него
После дедушки Мазая
Не осталось никого.
И лирический герой поэта Серебряного века С.А.Клычкова наделяет зайцев чертами людей – и потому не может лирический герой в них выстрелить. И оттого всё вокруг наполняется радостью.   
В лесу на проталой полянке,
В дремучем весеннем бору
Устроили зайцы гулянки,
Затеяли зайцы игру...
Звенели весенние воды,
И прыгал с пригорка родник,
И зайцы вели хороводы,
Забывши про мой дробовик.
И зайцы по-заячьи пели,
Водили за лапки зайчих...
И радостно сосны шумели,
И звёзды качались на них...
Всю ночь я бродил всё и слушал,
Ах, друг мой, открою тебе:
За бедную заячью душу
Я так благодарен судьбе!.. 
  (Кстати, у это произведения есть и другой вариант – но сути отношения к мирозданию это не меняет).
И, наконец, сострадая несчастному воробью, Н.М.Рубцов как будто даже «ставит его                в пример» тем, кто вечно недоволен жизнью: 
Чуть живой. Не чирикает даже.
Замерзает совсем воробей.
Как заметит подводу с поклажей,
Из-под крыши бросается к ней!
И дрожит он над зёрнышком бедным,
И летит к своему чердаку.
А гляди, Не становится вредным
Оттого, что так трудно ему...
 Невольно вспоминается, как маленькая, неприметная птичка  заставляет  «благоговеть»  лирического героя И.С.Тургенева в стихотворении в прозе «Воробей».  Взъерошенный воробей с жалким, «отчаянным» писком бросается на огромную собаку, защищая своего птенца. «Только ею, только любовью держится и движется жизнь», - восклицает И.С.Тургенев. Звучит, конечно, эта мысль и в произведениях Н.М.Рубцова, отразившего  в своих произведениях единство человека с окружающим нас мирозданием, со своей Родиной! 
Сапоги мои - скрип да скрип
Под березою,
Сапоги мои - скрип да скрип
Под осиною,
И под каждой березой - гриб,
Подберезовик,
И под каждой осиной - гриб,
Подосиновик!
Знаешь, ведьмы в такой глуши
Плачут жалобно.
И чаруют они, кружа,
Детским пением,
Чтоб такой красой в тиши
Все дышало бы,
Будто видит твоя душа
сновидение.
И закружат твои глаза
Тучи плавные
Да брусничных глухих трясин
Лапы, лапушки...
Таковы на Руси леса
Достославные,
Таковы на лесной Руси
Сказки бабушки.
Эх, не ведьмы меня свели
С ума-разума
песней сладкою -
Закружило меня от села вдали
Плодоносное время
Краткое...
Сапоги мои - скрип да скрип
Под березою.
Сапоги мои - скрип да скрип
Под осиною,
И под каждой березой - гриб,
Подберезовик,
И под каждой осиной - гриб,
Подосиновик...
    Сказки, былины, предания – то, что впитывается с молоком матери каждым русским человеком и не оставляет его всю жизнь! То, что слышат дети от бабушек, а потом через много лет передают уже своим детям и внукам. А иначе, душа постепенно умирает.
Неслучайно о русской народной сказке, писали и известные русские религиозные мыслители, понимая огромное её  значение  для культуры, для души  народа. Ведь многие сказочные образы  пришли ещё из времен дохристианских, а потом наполнились христианским, сакральным смыслом.  Неслучайно живёт в народе сказка рядом с житиями святых и занимает положенное ей место. Оттого не мог не обратиться к сказочным образам и  русский душою  Н.М.Рубцов.
   А, завершая исследование, необходимо сказать вот о чём. Поэт покинул этот мир                в возрасте 35 лет. Жизнь его была очень трудной - не избежал он ошибок, духовных заблуждений.  А смерть свою он во многом предсказал в одном из худших, наверное, своих стихов. Да и изображение рабочего общежития с окурками вряд ли что-то прибавило в душе.  Только не нам о том судить. В исследовании было приведено много прекрасных стихов   - их просто  надо внимательно читать и задумываться.  И, хочется надеяться, что обращение к ним позволит взглянуть на творчество Н.М.Рубцова несколько по-иному, «из глубины».
  Многие стихи истинно русского крестьянского поэта: «Зорька алая», «В этой деревне огни не погашены», «Деревенские ночи», «В горнице моей светло»  - были положены  на музыку. Да они на музыку и «просятся». (Огромная заслуга в этом композитора А.С.Морозова)
     Но главное то, что, как Китеж на дне Светлояра, сохранилась в лучших произведениях Н.М.Рубцова Святая Русь! И «пробилась», как Живоносный источник,   
и через заросли «сорняков»  захватившего власть безбожия, и через  «тернии» собственной жизни поэта.
   А потому в финале снова хотелось бы обратиться к образу чистой души в творчестве Н.М.Рубцова:
Идёт старик в простой одежде.
Один идёт издалека.
Не греет солнышко, как прежде.
Шумит осенняя река.
Кружились птицы и кричали
Во мраке тучи грозовой,
И было всё полно печали
Над этой старой головой.
Глядел он ласково и долго
На всех, кто встретится ему,
Глядел на птиц, глядел на ёлку...
Наверно, трудно одному.
Когда, поёживаясь зябко,
Поест немного и поспит,
Ему какая-нибудь бабка
Поднять котомку пособит.
Глядит глазами голубыми,
Несёт котомку на горбу,
Словами тихими, скупыми
Благодарит свою судьбу.
Не помнит он, что было прежде,
И не боится чёрных туч,
Идёт себе в простой одежде
С душою светлою, как луч! 
Светлая душа русского народа! Образ Святой Руси, вышедшей из мрака безбожия! Исследование началось с образа снизошедшего с небес «светлого покоя» - к нему мы                и возвращаемся. 
 Как облаком сердце одето
 И камнем прикинулась плоть,
Пока назначенье поэта
Ему не откроет Господь:
Какая-то страсть налетела,
Какая-то тяжесть жива;
И призраки требуют тела,
И плоти причастны слова.
Как женщины, жаждут предметы,
Как ласки, заветных имен.
Но тайные ловит приметы
Поэт, в темноту погружен.
Он ждет сокровенного знака,
На песнь, как на подвиг, готов:
И дышит таинственность брака
В простом сочетании слов.
  Слова эти, написанные О.Э.Мандельштамом примерно за четверть века до рождения Н.М.Рубцова, в полной мере относятся и к его удивительным, проникнутым любовью к Родине, ко всему мирозданию стихам!  Любовью, которая невозможна без веры в то, что небеса не пустые и далёкие, а что снисходит с них на землю свет и озаряет наши души!