Театр за закрытым занавесом

1


Я бы поставил памятник Случаю. Если бы, конечно, знал, как он выглядит. Но уверен, что большинство самых значительных событий в жизни случаются именно благодаря каким-то немыслимым стечениям обстоятельств. Иначе, как объяснить, что я – обычный инженер в один момент превратился в директора театра. Правда, крошечного, состоящего всего из пяти актеров, тем не менее со всеми атрибутами творческого коллектива – гастролями, поклонниками, интригами. А началось всё с того, что я был на каком-то дне рождения и там присутствовала женщина-режиссёр детского театра при рижской филармонии. Был разгар перестройки, всем было не до театров, и его тихо-спокойно выставили на улицу, где он оказался без денег, декораций, пьес. И тут я возьми, да скажи: «А давайте я напишу для вас пьесу!» Думаю, к этому моменту я выпил немного лишнего, потому что на трезвую голову я такое сказать не мог. Во-первых, я до этого времени не писал пьес, во-вторых, ничего не писал для детей, а в третьих – я с детства не любил сказки. Пусть простит меня Корней Иванович Чуковский, но когда я читал всеми любимые книжки как крокодил проглотил солнце или львы, слоны, носороги испугались какого-то таракана, то понимал, что мне просто дурят голову. Но – что сказал, то сказал. Я только надеялся, что всё это будет воспринято как обычный трёп и на следующий день никто не вспомнит об этом разговоре. Но однажды вечером у меня дома раздался телефонный звонок. Звонила та самая режиссёрша и спрашивала, согласен ли я написать для них пьесу? Я промямлил что-то невразумительное. Не мог же я честно признаться, что ляпнул это, будучи не совсем трезвым. Поэтому вяло поинтересовался, какая пьеса им нужна. И женщина стала объяснять, что нужно сделать коллаж из сказок. Это меня совсем добило, потому что я вообще не понял, что от меня требуется. Но оказалось, нужно взять несколько сказок и объединить их в один спектакль. И она стала перечислять названия книг, которые можно было бы использовать для постановки. Это не прибавило мне энтузиазма, так как я первый раз в жизни услышал не только фамилии этих авторов, но и названия книг. А в конце женщина добавила, что у них имеются большие маски, которые надеваются на голову, и неплохо бы их использовать, поскольку денег на новый реквизит у них нет. После чего стала перечислять своё богатство: слоненок, жираф, крокодил, обезьяна из одной пьесы, кот и мыши из другой, большая бабочка – из третьей. На этой бодрой ноте мы закончили разговор, предварительно договорившись, что я зайду в театр и возьму для знакомства эти книжки. Когда я положил трубку, то сразу стал обдумывать, как лучше выпутаться из этой ситуации, не показав, что я полный профан в этой области. Но ничего путного в голову не приходило. Но решил, что утром что-нибудь придумаю: заболею, уеду, умру или что-то в этом роде. С этой мыслью лёг спать. Уснуть я, конечно, не мог и стал вспоминать, о каких зверюгах она говорила? И когда собрал в голове этот зверинец, они неожиданно стали обмениваться репликами, потом между ними возник конфликт, во время которого они чуть не передрались, после чего осталось только придумать концовку. Причем, я задействовал почти весь зоопарк. Единственные, кому не досталось места в сказке – это мыши, но я решил, что они не обидятся. 
На следующее утро, встав пораньше, я быстро записал получившуюся сказку и отправился на встречу в филармонию. Моя вчерашняя собеседница сразу предложила посмотреть отобранные книги. Но я сказал,  пьеса уже готова. Режиссёрша, конечно, удивилась, она не ожидала такой прыти и предложила прочитать пьесу актёрскому коллективу. Коллектив состоял из двух молодых людей – Андрея и Виктора и их жен, тоже актрис. Все встретили меня, мягко говоря, настороженно. Дело в том, что в актёрском кругу все друг друга знают, а тут пришёл какой-то незнакомый хмырь и наверняка принёс какую-то ерунду. Но я всё-таки начал читать. При этом, моё чтение представляло собой чуть ли не эстрадный номер: переписать начисто у меня просто не было времени, поэтому одни строчки были перечёркнуты, другие записаны поперек листа, третьи – вверх ногами. Тем не менее, я более или менее связно дочитал до конца и вопросительно посмотрел на своих слушателей. Актеры особых эмоций не выражали, зато дама-режиссер была в восторге. «Это то, что нам надо! – радостно воскликнула она. – Завтра же приступаем к репетициям!» Я никогда на репетициях не присутствовал, поэтому попросил разрешения посмотреть, как это будет происходить. Никто возражать не стал. Так я стал наблюдателем этого творческого процесса. А выглядело это так: перед тем как приступить к работе, режиссерша предложила договориться о времени следующей репетиции. Решили, не откладывая, приступить уже на следующий день. Но тут кто-то вспомнил, что к нему с утра должен прийти не то электрик, не то сантехник, и попросил перенести репетицию на час позже. Все согласились, но теперь у другого актера обнаружились срочные дела. Перенесли еще на час. Но и это кого-то не устроило. Пока решали, вспомнили, что многие не успели позавтракать и побежали заваривать кофе. В это время пошли разговоры, кто кого встретил из бывших коллег, и чем они сейчас занимаются. Началось бурное обсуждение. После того как с кофе было покончено, сама режиссерша вспомнила, что у неё назначена встреча с руководством филармонии и быстро унеслась. Когда она вернулась, одной из актрис уже нужно было забирать ребенка из школы, другому надо было бежать на «халтуру» и на этом репетиция закончилась. Правда, в последний момент спохватились, что так и не договорились насчет завтрашнего дня. Но времени уже не было и решили, что вечером друг с другом созвонятся и решат этот вопрос.  На следующий день вся эта история повторилась. И тогда я понял, что всю жизнь занимался не тем делом. Оказывается, моё призвание – руководить театральным коллективом. И вовсе не потому что я такой талантливый руководитель. Любой нормальный человек спокойно бы организовал весь процесс. Но вся беда в том, что актеры в штыки приняли бы любого, не принадлежащего к их цеху. Поэтому, во главе творческих коллективов чаще всего оказываются никудышные организаторы, у которых только одно преимущество – они свои. Меня же, как новоявленного драматурга, отвергнуть с ходу они бы не смогли. Но эту мысль я озвучивать не стал.   
Походив несколько раз на репетиции, я понял, что к моменту выхода спектакля либо не доживу, либо меня выгонят с работы за прогулы. Поэтому, вскоре я прекратил эти посещения, но к этому времени, видимо, уже подхватил театральный вирус.
Пока артисты репетировали мою пьесу, я написал следующую детскую пьесу. Сюжет был таков: на новогодней ёлке игрушки прихорашиваются к празднику и вдруг замечают резинового клоуна, про которого все забыли. Клоуна надувают, и он тут же заявляет, что, в отличие от других стекляшек, является самой главной игрушкой на ёлке, и его место на самой верхушке вместо звезды. Он убегает, а остальные игрушки пытаются его останавливать. Когда я закончил эту пьесу, то подумал, что новогодняя сказка заинтересует ещё какие-то театры. Первым делом я посетил кукольный театр. Им тоже руководила дама, только пожилая, с хриплым прокуренным голосом. Прочитав пьесу, она безоговорочно заявила, что они ставят спектакли для малышей и политическая сатира им не нужна. Я ничего не понял и попытался выяснить, где она нашла здесь политику? Оказалось, что всё дело в звезде. В это время шла яростная борьба старых коммунистов против горбачевских реформ, и отвратительный клоун, который карабкался на вершину, чтобы скинуть оттуда звезду (разумеется, красную), олицетворял собой самого Михаила Горбачева. Доказать, что я не ортодоксальный коммунист мне не удалось. Я сунулся еще в пару театров, но к этому времени изменилась политическая ситуация в стране. Тогда она менялась очень быстро. Вскоре сам Горбачев с его «социализмом с человеческим лицом» оказался слишком «красным» и получалось, что смысл сказки в том, что ёлочные игрушки встают теперь уже на защиту Горбачева от вредных демократов. Разумеется, режиссеры шарахались от меня, как черт от ладана. Мне ничего не оставалось, как наведаться к своим знакомым артистам в надежде, что хоть им пьеса понравится. Но тут меня ждало разочарование. Выяснилось, что коллектив распался, режиссерша уволилась и обе стороны пытались продолжить существование самостоятельно. Но ни у кого это не получалось. И тут я вспомнил про свою первую идею и заявил, что готов взяться за руководство коллективом. Поскольку театр – такое место, где сумасшедшие поступки никого не удивляют, то артисты возражать не стали. Так я стал директором театра.

2.

Когда человек, закрыв глаза, прыгает в пропасть, это трудно назвать умным поступком. Одно оправдание: в это время вся страна прыгала в пропасть, закрыв глаза, так что я это делал не в одиночку. 
Мы назначили день новой встречи, а так как был уже август месяц, то, чтобы поставить спектакль к новогодним праздникам, начинать репетиции следовало как можно быстрее. За пару недель я обегал всех своих знакомых, у которых уже был свой бизнес и нашел несколько желающих на первых порах спонсировать наш коллектив. В день нашей встречи я включил телевизор и услышал торжественную музыку Чайковского – в стране произошел путч ГКЧП. По городу носились бронетранспортёры, на улицах срочно сооружались баррикады, в общем обстановка была чуть ли не военной. Я в панике позвонил своим новым коллегам, что нам делать? Те были в такой же растерянности, как и я. Но в конце концов мы решили, что никакая власть Новый год не отменит. Встреча была назначена на вечер. Разумеется, все пришли подавленные, тем не менее попросили меня прочитать пьесу. И я стал читать сказку про клоуна, который рвётся захватить власть и лишить всех праздника. Когда я закончил, артисты поинтересовались, когда я успел написать свою сказку?  Они были уверены, что я это сделал только сегодня под впечатлением произошедших событий, настолько актуальным оказалось сравнение отвратительного клоуна с ГКЧП. Да я и сам чувствовал себя революционером на конспиративной квартире, читающим запрещенную литературу своим товарищам по борьбе. К счастью, бунт ГКЧП быстро закончился, и мы без всяких препятствий начали осуществлять свои планы. Первым делом мы распределили между собой руководящие должности. Я взял себе должность директора, Виктор стал техническим директором, а Андрей стал называть себя художественным руководителем. Своим женам руководящих должностей они не доверили, и те остались простыми артистами.
Для репетиций мы использовали зал заседаний на телефонной станции. Телефонная станция была моим последним местом работы, и перед уходом я договорился с начальством, что по вечерам сможем использовать это помещение для своих целей. Вообще-то телефонная станция всегда была закрытым объектом и туда посторонних не допускали. Но время было такое, что никто не знал, что сейчас можно, а что нельзя, поэтому начальство возражать не стало. На всякий случай мы проявляли осторожность и приходили на репетиции поздно вечером, когда основная масса работников уходила домой и оставался только дежурный персонал. Зал находился на самом последнем этаже здания, туда никто не заглядывал, поэтому о нашем существовании скоро вообще забыли. Но из-за этого одну из сотрудниц мы чуть не довели до инфаркта. Работниками телефонной станции были, в основном, женщины, и однажды ночью одна из них услышала, что сверху раздается какой-то шум. Она была уверена, что в это время кроме неё на станции никого не должно быть. Перепуганная женщина очень осторожно прокралась наверх и приоткрыла дверь. То, что она увидела, её потрясло. По залу носились какие-то люди, кричали нечеловеческими голосами, дико размахивали руками и вообще вели себя неадекватно. Никогда ничего подобного на телефонной станции не происходило. В ужасе она быстро закрыла дверь и поспешила вниз. И только на следующее утро, поделившись своими переживаниями с коллегами, кто-то вспомнил, что наверху, вроде бы, репетируют артисты. В театрах недаром не любят пускать посторонних на репетиции – реакция может быть непредсказуемая. А вскоре наш первый спектакль был поставлен. Премьера прошла успешно, зрителям понравилось – как взрослым, так и детям, о нашей постановке сообщили все городские газеты, и так мы начали свою самостоятельную деятельность в качестве театра.
Время было уникальное. С одной стороны сплошной хаос и разрушения, с другой – начинай любое дело, никакой конкуренции. Мы с самого начала решили, что будем лёгким на подъём передвижным театром, чтобы могли выступать на любой площадке. А чтобы иметь хоть какой-то статус, обратились в Детский фонд, чтобы нас взяли под свое крыло. В Детском фонде нам не особенно обрадовались, предполагая, что будем просить деньги на свое содержание, но мы уверили, что сможем обеспечивать себя сами. Это всех успокоило.
Теперь главной моей заботой было: где эти деньги раздобыть? Очень быстро выяснилось, что от продажи билетов на спектакли мы много не получим, рассчитывать на помощь государства не приходилось, поэтому я целыми днями бегал по городу в поисках спонсоров, кого мог – уговаривал, кого не мог – пытался брать измором. На первых порах это получалось, но я чувствовал, что долго мы так не протянем. 
Однажды во время моих очередных блужданий я столкнулся с одним из своих знакомых. В то время первым вопросом при встрече было, чем занимаешься? Ответы могли быть весьма разнообразными, поэтому моё сообщение, что руковожу театральным коллективом, его не удивило. Наоборот, он обрадовался и спросил, есть ли у нас юридический статус? Я ответил утвердительно, имея в виду Детский фонд. И тут он сделал неожиданное предложение. У нас в городе имелась фабрика по пошиву швейных изделий. Она поставляла свои товары в разные уголки страны, однако сейчас все связи с другими республиками оказались разорванными, и у них на складе скопилось большое количество курток, костюмов, пальто, которые в маленькой Латвии невозможно было продать. А у приятеля была знакомая на одной из московских торговых баз, которая готова была всю эту продукцию принять без разговоров. Сложность была в том, что действовать нужно было немедленно, а у приятеля собственной фирмы не было. С чужими людьми договариваться было опасно, так как после получения денег его наверняка бы «кинули». А я до этого никаким бизнесом не занимался, поэтому свою репутацию не успел испортить. Предложение было неожиданным, но размышлять было некогда и я дал согласие. Мы договорились о встрече с руководством фабрики и вскоре оказались в солидном кабинете, где нас встретила такая же солидная, под стать своему кабинету, дама. Я нисколько не сомневался, что никаких шансов у нас нет, поэтому всю инициативу предоставил приятелю – он затеял эту авантюру, пусть и отдувается. И он принялся убеждать руководительницу, что организует всё наилучшим образом. Женщина явно находилась на перепутье, весь её жизненный опыт говорил, что мы – явные аферисты (что, в общем-то, было недалеко от истины), но в то же время фабрика была на грани банкротства, и особого выбора не было. И всё-таки она никак не могла принять решение. Когда доводы приятеля иссякли, женщина наконец поинтересовалась, какая у нас фирма. И тут мне пришлось признаться, что мы – театр для детей. Как и следовало ожидать, оптимизма руководительнице это не добавило. Однако, она обещала подумать. Видно положение у фабрики было действительно безвыходное, потому что через пару дней, скрепя сердце, она всё-таки дала своё согласие. Осталось только оформить договор. Но тут возникла сложность – у театра не было собственной печати. При необходимости мы пользовались печатью Детского фонда и никаких проблем из-за этого у нас не было. Но тут на договоре стояла астрономическая сумма – мы набирали товар на несколько миллионов рублей. Когда я показал договор президенту Детского фонда, он чуть в обморок не упал, с такими деньгами он дела вообще никогда не имел. Чтобы руководить Детским фондом, нужно было иметь представительный вид, встречать делегации и красиво говорить. А зарабатывать деньги в его функции не входило. Но тут уже я включил всё своё красноречие и стал доказывать, что заработанных денег хватит и на театр, и на нужды Детского фонда и упускать такой шанс нельзя. В конце концов, я его уговорил. Схватив бесценный документ, мы понеслись на автобазу: нам необходим был большой грузовик с прицепом. Автобаза – бывшее советское предприятие, и нас встретили чисто по-советски. Тётка-диспетчер даже разговаривать с нами не стала. Какая машина? Все машины в разъездах и нечего ей голову морочить! Мы вышли из диспетчерского пункта и тут увидели как к воротам подъезжает огромный фургон, как раз такой, какой нам нужен. Мы тут же обратились к шофёру, не может ли он отвезти наш товар в Москву? Водитель даже раздумывать не стал. Конечно, только разгрузится и уже вечером можем отправляться. Обрадованные, мы расстались, и вскоре водитель позвонил, что свободен. Таким образом, в тот же вечер приятель на битком набитой машине отправился Москву. А наутро я отправился в театр, чтобы рассказать о благополучно проведенной операции. Но тут актеры меня огорошили, сказав, чтобы немедленно бежал к президенту Детского фонда – он рвёт и мечет. Ничего не понимая, я отправился в офис. Президент, увидев меня, чуть не кинулся на меня с кулаками: «Вот! Я так и знал! Ты меня подставил!»
«Что? В чем дело?» – начал выяснять я.
«Звонила какая-то тетка! Мне угрожала! У меня теперь будут неприятности!»
Судя по всему, президент Детского фонда уже представлял себя в арестантской робе.
«Кто звонил? Какая тётка?» – пытался понять я.
«Она оставила телефон. Звони и разбирайся!»
Он швырнул мне бумажку, на котором был записан какой-то телефонный номер. Я позвонил, представился и спросил, в чём дело? И тут выяснил, что звонила диспетчер с автобазы. Перед уходом мы оставили ей визитную карточку на случай, если она всё-таки найдет для нас машину. Но поскольку собственных визиток у нас тоже не было, мы оставили ей координаты Детского фонда. Машину она нашла, но когда кинулась нас искать, мы уже обо всём договорились и ушли с территории базы. Тогда она позвонила президенту Детского фонда и стала на него орать, какие мы сволочи: она, видите ли, для нас старалась, а мы – неизвестно где.  Президент, конечно, ничего не понял, однако для него было ясно: из-за меня он влип в какой-то скандал, который неизвестно чем для него кончится. Как мог, я его успокоил, хотя на самом деле, чувствовал себя не в своей тарелке: сознавать, что где-то в дороге болтаются миллионы, за которые я отвечаю, (а время было такое, что могло произойти всякое), то мне всей жизни не хватит, чтобы рассчитаться с долгами. Поэтому я с тех пор не завидую бизнесменам: их богатство, по-моему, не стоит тех нервов, которые они теряют из-за страха оказаться банкротами. Впрочем, может быть, я ошибаюсь и когда деньги им возвращаются, то нервные клетки от радости снова восстанавливаются. Несколько дней я провёл в тревожном ожидании, и наконец из Москвы раздался звонок, что всё прошло успешно, товар на базе и деньги нам перечислены. У меня словно камень свалился с сердца. Мы рассчитались с фабрикой и теперь могли строить новые планы.
 
3.

Несмотря на то, что у нас на банковском счету имелась огромная сумма денег, на них практически ничего нельзя было купить. Дефицитом было абсолютно всё. И тогда мы решили с их помощью покорить одну из театральных столиц мира. А таковой безусловно являлся Париж. Мы отправили в этот город обоих наших художественно-технических руководителей с заданием привезти контракт на гастроли нашего театра. У Виктора во Франции жила сестра и она могла помочь в качестве переводчика. Ребята уехали и вскоре из Парижа пришла приятная новость – контракт подписан. Нас приглашал один парижский театр, французы оплачивали проживание, питание и даже бензин для проезда. Но одно условие – играть надо было на французском языке. Честно говоря, это требование мне показалось безумным. Когда я слышу в исполнении зарубежных певцов наши „Катьюшу“ или „Падмасковние ветчера“, то это всегда вызывает улыбку. А ведь они исполняют всего одну пятиминутную песню, а актерам придется играть целый спектакль, да еще для детей. Я представил, какое в зале начнется веселье после первой же произнесенной фразы. Но как ни странно, артистов это не испугало. К этому времени в репертуаре нашего театра был ещё один спектакль, поставленный по моим сказкам, и мы отдали текст на перевод специалистам по французскому языку из местного университета. Когда перевод был готов, его отправили во Францию, чтобы, в случае необходимости, немного подкорректировали. Получив текст, французы долго смеялись, так как сказка получилась чуть ли не с сексуальным уклоном. Вскоре мы получили новый перевод и работа началась. Артисты целыми днями учили фразы на чужом языке, старательно осваивая французское грассирование. Я в это время занимался оформлением всевозможных документов, так как мы должны были пересечь четыре границы, причем балтийские страны только-только организовали свою таможенную службу, поэтому правил никто толком не знал. Да и у французов бюрократия оказалась тоже не слабая. Зато во французском посольстве меня удивило одно новшество. После того, как меня пропустили внутрь здания, из помещения дежурного вышла огромная овчарка, и под её конвоем я прошествовал по коридору до кабинета посла. Я думаю, для тех, кто не дружен с собаками, ощущение не из приятных. Несколько месяцев ушло на подготовку и наконец, погрузив весь реквизит на крышу микроавтобуса, мы отправились во Францию. Хотя у нас была карта дорог, в Польше немного заблудились. Первый же поляк, к которому я обратился с вопросом, как выехать на нужную трассу, ответил одним словом «просто» и пошел дальше. В общем-то, я и сам догадывался, что ничего сложного не должно быть, но хотелось бы узнать поточнее. Поэтому я обратился к следующему, но тот мне ответил точно так же. В первый момент я решил, что они издеваются, но когда и от третьего получил такой же ответ, догадался, по-польски «просто» означает: «прямо». Так оно и оказалось. 
Театр в Париже находился в Булонском лесу. По романам Александра Дюма я представлял его несколько иначе. На деле это оказался большой парк в центре города. Театр был хорошо оборудован и сюда приглашали коллективы со всей Европы, имеющие в своём репертуаре спектакли для детей. Кроме того, здесь выступали детские коллективы. Перед нами приезжал детский коллектив из Киева, и французы с восхищением называли их маленькими профессионалами. Однако, к нам они отнеслись достаточно настороженно. Дело в том, что несмотря на усиленную зубрёжку, ни один актер, кроме текста пьесы, больше ни слова не знал по-французски. Хозяев можно было понять: как танцевать без знания языка они могли представить, а вот как играть спектакль – с трудом. Нас разместили в общежитии завода «Рено». На самом деле это была обычная скромная гостиница с отдельными номерами. Мы люди неприхотливые и нам там все нравилось. А вот постояльцам, думаю, не очень. Дело в том, что мы всё свободное время гуляли по Парижу, возвращались часто поздно ночью и, естественно, мешали людям спать. Однажды утром к нам выскочил какой-то старичок, этакий маленький французский гномик и, энергично жестикулируя, начал что-то нам говорить. Мы ничего не поняли, вежливо покивали головой и разошлись. Впоследствии выяснилось, что мы его каждый раз будили, и он был этим ужасно возмущён.
Первый спектакль был для нас чем-то вроде экзамена,  и, конечно, все волновались. Мне доверили операторский пульт, который я должен был освоить, а актеры бродили, как лунатики, бормоча свои роли. В парке за час до начала по громкоговорящей связи объявили о предстоящем спектакле. Объявление повторялось несколько раз, и вскоре родители с детьми стали заполнять зал. И тут я увидел, что весь персонал театра в полном составе занял первые ряды. Я выключил в зале свет, и спектакль начался. Пока артисты играли, я внимательно следил за реакцией зрителей. Дома меня все в один голос убеждали, что у иностранцев совсем другой юмор и наши шутки они не понимают, поэтому я волновался как примут мою пьесу? И когда в зале раздался смех там, где обычно смеялись наши дети, то успокоился. После того как спектакль закончился, я спустился из своей будки на сцену, чтобы собрать разбросанный реквизит. Актеры в это время принимали поздравления от своих французских коллег. Судя по всему, всем понравилось, а от их руководителя я услышал интересную фразу. По его мнению, наши артисты говорили по-французски даже лучше, чем настоящие французы из провинции. Хотя я к этому отношения не имел, но слышать такие вещи было приятно. И тут он поинтересовался, а кто автор пьесы? Коллеги указали на меня. Судя по удивленному восклицанию французов, видеть драматурга ползающего по сцене кверху задом им еще не приходилось.
      
4.

Во время французских гастролей произошло еще одно немаловажное событие.
В репертуаре у нас были не только детские спектакли. Андрей и его жена на пару играли еще спектакль «Кроткая» по повести Достоевского. И артисты договорились один раз показать этот спектакль французам. На его просмотр были приглашены местные деятели искусств. И тут выяснилось, что эту же пьесу готовит к постановке один из французских театров. Тогда прямо на месте родилась идея – показать оба спектакля вместе. Во-первых, зрители смогли бы посмотреть две разных трактовки одного произведения – русскую и французскую, а во-вторых, отпадала проблема перевода. С этими достижениями мы вернулись домой. Здесь мы сразу оказались в центре внимания прессы. Надо сказать, что к этому моменту практически все большие театры дышали на ладан, а маленькие поумирали, как будто их посыпали дустом. Поэтому, мы оказались диковинным исключением, словно выжившие в ледниковый период динозавры. Однако, как известно, бочки мёда без ложки дёгтя не бывает. Ложка оказалась весьма существенной. Приехав в Ригу, я первым делом кинулся восстанавливать наш бизнес. Снова была отправлена партия курток в Москву, снова пошли тревожные ожидания, и на этот раз тревога оказалась не напрасной. Товар благополучно прибыл на базу, но в этот момент Латвия окончательно отплыла от материка под названием Россия, разорвав при этом экономические связи. В результате, банки перестали переводить деньги из одной страны в другую. Надо было срочно искать выход из сложившийся ситуации. И тогда мы приняли решение – взять оплату «борзыми щенками». Щенками оказалась партия китайских термосов. В то время дефицитом было абсолютно всё, и мы надеялись возместить ими наши убытки. Вскоре китайский десант прибыл в Ригу, и у нас возникла проблема, как его реализовать? А сделать это можно было только одним способом – самим торговать заморским дефицитом. К чести артистов надо сказать, что они безропотно приняли это решение, и весь коллектив превратился в торговцев, время от времени прерываясь на показ спектаклей. Тот, кто придумал фразу: «Искусство требует жертв», наверняка не предполагал о такой её практической интерпретации.
 В это время меня познакомили с владельцем одной из картинных галерей. Звали его Николай. Самостоятельно оплачивать аренду большого помещения ему было накладно, и он предложил нам совместную деятельность. Один из залов мы могли бы использовать как театральный. Я, не раздумывая, согласился. В спешном порядке мы переоборудовали помещение, построили помосты, чтобы каждый ряд находился на более высоком уровне, повесили прожектора для освещения сцены и в один прекрасный день устроили открытие. Артисты подготовили большой концерт, а чтобы мероприятие получило резонанс, Коля пригласил как можно больше важных персон. Всё прошло успешно, концерт всем понравился, однако, когда я вернулся в комнату к артистам, то увидел, что они все сидят мрачнее тучи. Оказалось, они жутко обиделись на Колю за то, что для гостей он организовал фуршет, а для нас накрыл стол в отдельной комнате. Этим, оказывается, он артистов жутко унизил. Я лично никакого унижения не увидел, так как прекрасно Колю понимал: зал небольшой, места для всех не хватает, и ничего страшного, если мы не будем толкаться среди гостей. В наших же интересах оставить о себе хорошее впечатление. Но я не учел, что самолюбие артистов перевешивает все логические доводы.
В тот год на новогодние праздники мы приглашали детей и родителей уже в собственное помещение. Интерес был большой, и мы играли по три спектакля в день. Когда праздники закончились, у нас снова чуть не возник конфликт. Андрей придумал, что перед началом спектакля на сцену выйдут двое ребятишек – мальчик и девочка, зажгут огни на елке и сразу же уйдут. После этого начнется само представление. В конце спектакля дети должны были снова выйти и погасить огни. По моим понятиям, роль была не особо значительной. Тем не менее, когда я распределял выручку, постарался, чтобы никто не остался обиженным и детям тоже назначил небольшой гонорар. Когда я показал список артистам, Андрей, ни слова не говоря, решительно перечеркнул сумму, предназначенную для детей, и поставил в десять раз большую. Когда я возразил, что за одну минуту пребывания на сцене дети получат больше гардеробщицы, которая трудилась целый день, Андрей безапелляционно заявил, что труд артиста и должен оцениваться больше, чем труд гардеробщицы. Но тут я вспомнил, что сам Станиславский сказал, что театр начинается с вешалки и самолично повысил гардеробщице зарплату. Таким образом, по терминологии Карла Маркса, и классовые интересы сумел соблюсти, и социальная справедливость была восстановлена.
Наш театральный зал постепенно становился известным, и зрители стали приходить на наши спектакли. Однажды я тоже решил устроить свой поэтический вечер. Пригласил, наверное, полгорода и всё переживал, что не хватит места, ведь зал вмещал не больше ста человек. Но, оказалось, переживал я напрасно – пришло ровно семь человек. Благодаря этому, выступление, как говорят дипломаты, прошло в теплой и дружеской обстановке. Особенно восторженные комплименты я получил от одной юной особы. После того как все разошлись, она неожиданно подошла и сказала, что у нее ко мне просьба. Я был уверен, что будет проситься в актрисы, подобные просьбы от разных экзальтированных девиц мне уже приходилось слышать. Но я ошибся. Заглядывая в глаза, девушка заявила, что хотела бы от меня ребенка. Я даже не знал, что ей ответить. И хотя от такого заманчивого предложения пришлось отказаться, всё-таки остался доволен, узнав, что моё искусство способно проникать на такую глубину.

5.

К концу весны пришло сообщение от французов, что спектакль по Достоевскому у них готов, и они могут приехать в Ригу. Мы снова устроили совещание, что нам делать? Французская сторона брала на себя оплату авиабилетов и гонораров своим артистам, однако все остальное ложилось на нас. К этому времени все наши денежные запасы иссякли и новых источников финансирования не предвиделось. В такой ситуации, конечно, наиболее разумным было отказаться от этого проекта. Однако, этого делать ужасно не хотелось. Ведь после окончания акции нам гарантировали новые гастроли во Франции. Артисты ждали моего решения, всем ясно было, что основная обязанность по добыче денег ляжет на меня. Я понимал, что в очередной раз ввязываюсь в авантюру, но ничего с собой поделать не мог. Мы отправили французам письмо, что готовы их принять. И у меня началась новая запарка. Мы арендовали на несколько дней зал городского театра, за который с нас запросили солидные деньги. Министерство культуры, куда я обратился за помощью, сразу мне отказало – по их правилам, заявку надо было подавать год назад, её должна рассмотреть специальная комиссия, которая решит, достойны ли мы получения денег или нет? Когда искусство зависит от чиновников, то главная творческая личность – бухгалтер. Бизнесмены на мои уговоры тоже мало реагировали, у них были другие интересы. Однажды некие предприниматели поинтересовались, а могли бы наши артистки выступить в ресторане. Я осторожно поинтересовался, что они там должны делать: мне еще не приходилось слышать, чтобы ресторанная публика желала смотреть спектакли. Оказалось, что они имели в виду стриптиз. Что поделать, у каждого свои представления об искусстве. Всё лето я провёл в лихорадочных поисках денег, но до нужной суммы, чтобы покрыть все расходы было еще далеко. И вдруг из Франции пришло новое сообщение: актерам захотелось показать своего Достоевского в городе, где жил сам писатель – Санкт-Петербурге, и не могли бы мы заодно им это организовать? Я схватился за голову, только Петербурга мне не хватало! Однако отступать было некуда и мы договорились, что там тоже примут артистов. Я уже на всё махнул рукой, так как жил по принципу: «Семь бед – один ответ». Вскоре французские артисты прилетели в Петербург самолетом, а их театральное имущество должно было прибыть на машине вместе с рабочими сцены. Машина выехала заранее, однако к намеченному сроку от неё не было ни слуху, ни духу. Мобильных телефонов в то время, разумеется, не существовало, и мы терялись в догадках, что произошло? Когда положение стало критическим, пришлось обратиться в петербургскую милицию, чтобы она начала поиски пропавшего грузовика. Разумеется, милиционеры попытались от нас отмахнуться, поэтому пришлось пригрозить им международным скандалом, поскольку дело касалось иностранных граждан. Волей-неволей милиция взялась за поиски и вскоре по своим каналам выяснила, что где-то под Псковом на обочине стоит грузовик с иностранными номерами. Когда местные милиционеры заглянули в кабину, то увидали, что там находятся несколько иностранцев, почти потерявших надежду на спасение. Оказалось, что машина сломалась прямо на трассе, и поскольку французы ни слова не знали по-русски, а наши люди со времен Пушкина успели начисто забыть французский, то помочь им никто не мог. Стояли уже первые холода, поэтому нашим французам на собственной шкуре пришлось в полной мере ощутить, что пережили их соотечественники в 1812 году. Машину взяли на буксир, и оголодавших и замерзших французов доставили в Петербург. И тут выяснилось, что оказывается у них в кузове имелась автономная печка и запас еды. Но когда они въезжали на территорию Польши, польские пограничники, выяснив, что машина следует транзитом, на всякий случай повесили на кузов пломбу. А когда грузовик пересекал российскую границу, никто эту пломбу не снял. И застряв на дороге, французы сами это сделать не рискнули. Видимо, решили, что лучше погибнуть от голода и холода, чем отправиться в ссылку в Сибирь. Из-за всей этой истории грузовик притащили в Петербург, когда спектакль уже закончился. Артистам пришлось выступать без декораций и в собственных костюмах. Вначале они наотрез отказались это делать и пришлось очень долго их уговаривать, что у нас доброжелательная публика, которая в любом случае оценит их искусство. В конце концов так и оказалось. Тем временем срочно вызвали представителей завода «Рено» с просьбой как можно быстрее отремонтировать грузовик. Специалисты прибыли, залезли внутрь машины, долго совещались, а затем объявили, что требуется выписать из Франции какую-то деталь, на это уйдет полторы-две недели и назвали сумму, от которой даже французы потеряли дар речи. А наши спектакли в Риге должны были состояться на следующий день и уже были проданы билеты. Оставался единственный выход: каким-то способом перетащить грузовик в Ригу через границу, и уже на месте решать, что с ним делать дальше. С трудом нашли какого-то частника, который согласился это сделать, и в результате с большим опозданием все участники акции оказались в Риге. Грузовик оставили у знакомых автомехаников, которые пообещали его осмотреть. Французов я отвез в гостиницу, потом в столовую, где их наконец покормили, затем в театр, чтобы они могли подготовиться к спектаклю. После этого побежал встречать французского посла, с которым заранее договорился, что он прибудет на открытие нашей акции. Пока я бегал туда-сюда, меня кто-то схватил за рукав и сказал, что некому открывать занавес – местные работники театра даже не удосужились дать в помощь ни одного человека. Я сказал, ладно, сам открою. В театре сбоку от сцены находились блоки с канатами, благодаря которым можно поднимать или опускать элементы декораций. Таких блоков было штук десять. Блок для занавеса был выкрашен в ярко-красный цвет, поэтому отличить его не составляло труда.
Акция началась с выступления французского посла и других почетных гостей. На сцену вылезли даже две представительницы министерства культуры, хотя я их не приглашал. Лучше бы помогли деньгами, чем этими тетками. Мне тоже пришлось что-то говорить, а поскольку готовиться не было времени, то во время своей речи от волнения Фёдора Михайловича Достоевского назвал Михал Фёдорычем. Когда торжественная часть закончилась, я устремился за кулисы, чтобы открыть занавес. Однако французский посол вместо того, чтобы занять место в зале, пошел за мной и, выйдя в фойе, стал извиняться, что у него нет времени и он должен нас покинуть. После чего стал благодарить за ту важную миссию, которую мы взялись исполнять – укрепление латвийско-французских культурных связей. Я слушал и понимал, что если я сейчас не выполню более важную миссию – не открою занавес, то сорву всё мероприятие. Кое-как я дождался, когда поток благодарностей закончится и ринулся на сцену. И тут выяснилась страшная вещь – в зале уже погас свет, а работники театра не оставили даже рабочих светильников, и я оказался в кромешной темноте. Кое-как я добрался до канатов, однако обнаружить блок красного цвета оказалось совершенно невозможно. Я принялся дергать каждый канат по очереди, но ни один не поддавался. А время шло. Спектакль начинался с того, что на сцене стоял гроб с покойницей. Актриса, игравшая покойницу, видя, что пауза затягивается, высунулась из гроба и шепотом спросила, что случилось? Я так же шепотом сообщил, что не знаю, как открыть занавес. Покойница вылезла из гроба и побежала помогать мне. Но мы, очевидно, все время дергали за одни и те же канаты, потому что всё было без результата. Когда я уже отчаялся вообще когда-либо открыть злосчастный занавес, наконец, прибежал один из работников театра и показал, за какой канат надо тянуть. Я стал тянуть за трос, а покойница вприпрыжку побежала снова ложиться в гроб. Сам спектакль прошёл успешно, после чего была пресс-конференция и прочая шумиха, но мне было не до этого. Выяснилось, что французы купили авиабилеты до Санкт-Петербурга и обратно, а визу в Россию оформили только одноразовую, и теперь им нужна была новая виза, иначе их в Россию не впустят. После спектакля я, сломя голову, побежал во французское посольство, однако был поздний вечер, и меня встретил только охранник со своим умным псом. К сожалению, ни тот, ни другой не могли мне помочь, так как посол уже куда-то уехал и неизвестно, когда вернётся. С большим трудом я уговорил охранника связать меня хоть с кем-нибудь из служащих. Он куда-то позвонил и через какое-то время ко мне вышел человек и спросил, что я хочу? Я объяснил ситуацию, но он только развел руками: такие вопросы без посла решить никто не мог. Я стал настаивать, чтоб он связался с кем угодно, хоть с президентом Франции, но визу мы должны получить немедленно. Видя, что я его живым из посольства не выпущу, служащий всё-таки взял паспорта и скрылся в здании. Не знаю, говорил ли он с президентом или обошлось без его вмешательства, но через полчаса он принес паспорта с поставленными штампами. Когда я вручил их французам, они смотрели на меня, как на волшебника. Они не понаслышке знали свою бюрократию – во Франции на это потребовалось бы десяток всяких справок и согласований. Пока они охали и ахали, во двор театра вкатился своим ходом их грузовик. Наши умельцы не стали искать оригинальную запчасть а, выковыряв что-то из трактора «Беларусь», с помощью обычной кувалды изготовили из неё сломанную деталь автомобиля «Рено». Думаю, французы еще своим детям будят рассказывать о чудесах, увиденных ими в этой поездке. Когда все гости разъехались по домам, я подвел финансовые итоги. Они оказались неутешительными. Хотя мне всё-таки удалось рассчитаться по всем счетам, но на собственную зарплату ничего не осталось. Тем не менее я был доволен, в одиночку было проведено такое мероприятие, о котором писали все местные газеты и даже регулярно давала информацию московская радиостанция «Маяк».

6.

Я был уверен, что на волне нашей популярности мы сможем ещё долго успешно существовать. Но я ошибся. Артисты решили, что они теперь стали достаточно «крутыми» и бизнесмены просто выстроятся в очередь, чтобы финансово содержать наш театр. Я имел достаточный опыт общения с разными предпринимателями и понимал, что это – иллюзия. Рассчитывать можно было только на свои силы. Но мои доводы действия не возымели. Мои коллеги практически перестали выступать, если считали, что вознаграждение за спектакль недостойно их статуса. Я посчитал это типичной «звёздной болезнью», и за этим неминуемо последует крах театра. Так и произошло. Какое-то время нас еще связывали предстоящие гастроли во Франции. Снова были вытащены «французские» сказки, актеры приступили к репетициям. А затем театр уехал во Францию и уже не вернулся. Вернее, актеры вернулись, никуда не делись, но того единого коллектива, каким в свое время восхищались французы уже не было. Мы разбежались, каждый занялся своими проектами, и наши пути больше не пересекались. Я какое-то время переживал потерю нашего общего дела, но в конце концов решил, что театр – лишь эпизод в моей жизни. Однако, когда через несколько лет переехал в Германию и в поисках работы обратился в бюро по трудоустройству, то дама-инспектор, изучив мою трудовую биографию, буквально взяла за руку и привела в местный государственный театр. И я стал там работать, правда, на это раз не директором, а рабочим сцены. И – странное дело, находясь в чужой стране, в незнакомом коллективе, не понимая ни слова, что кругом говорят, я почувствовал, что снова попал в родную стихию. Тогда я понял: театр – это такое чудовище, попав в щупальцы которого уже невозможно вырваться.