Неблагодарность Рассказ

 Не печалься, если дочь родилась у тебя,
                Она одарить вас радостью без конца.
Бадриддин проснулся раньше своего старого отца, когда звонкий и приятный голос муэдзина мечети таджикского селения Сабзихарв, где жили в основном мусульмане-иснаашариты, звал молящихся в мечеть. Негромко кашляя, он постучал в дверь старого дома и спросил:
– Ага, мы пойдем в мечеть?
– Почему бы нет? Сейчас, сынок, сейчас приду…
Старик Обидшах еще с осени прошлого года постоянно болел, а старуха Махинав была его сиделкой. Его жена за время ухаживания за ним кормила его халилобом и куриным бульоном, поставила его на ноги, и он снова смог посещать мечеть. Но если случайно она уходила куда-то навестить новорожденного или по другим своим делам, оставляя его на попечение двух невесток в доме, то у него в этот день обязательно поднималось кровяное давление и его страдания увеличивались трёхкратно.
Старуха Махинав отнесла кувшин с теплой водой в отхожее место, а сама, вернувшись, занялась приготовлением чая. Старик, засучив рукава, не спеша стал совершать омовение. Он шёпотом читал молитву и одновременно его мысли были заняты любимым сыном Бадриддином. Успокаивая себя, он пробормотал: «Иншаллах, всё будет хорошо», – и  невольно улыбнулся.
Старухе надо сказать, чтобы с невесткой отныне перебрались на айван. Там по ночам прохладно. Хотя нынешняя весна была холодной и дождливой, но последняя неделя выдалась тёплой. К тому же женщины найдут общий язык. Трёх младших дочерей Бадриддина должна взять под свою опеку его невестка Оростамо. Кроме того, спальня и комната детей Нуриддина большие и удобные. Нуриддину надобно сказать, что после пахоты нужно собрать и  привезти из богарных земель за перевалом Гарданга гречиху бухарскую, ферулу и грибы. Все шесть дочерей Бадриддина родились и выросли в Кабуле и не знали вкуса гречихи и грибов Сабзихарва.
Два дня назад Шакило и избалованная, маленькая Сухайло в присутствии иностранных гостей подрались из-за ревеня. Стоял такой крик, что Бадриддину перед гостями стало стыдно. Французский гость предложил Шакило печенье, а его жена вынула из кармана конфету и дала Сухайло. Но девочки даже не взглянули на сладости и не отводили глаз от ревеня и гречихи, что были на достархане.
– Городские они, городские, сладостей видели много, а зелени мало,  –  тихо улыбнулся бобо Обидшах.
Отец девочек во времена демократического режима Наджибуллы был чиновником одного министерства, но во время правления маджахедов его уволили и потому, как говорит другой его бывший сослуживец, Самангани, «он упал в цене, подобно листу чинары». Бадриддин, безработный и без средства к существованию, ежедневно стучался в двери каждого учреждения и любой конторы и уходил оттуда без результата и надежд на лучшую долю. Только, когда наступил мир в стране и министерства заработали вновь по своим сферам, «работа распределилась между работниками».
А пока однокурсник и закадычный друг Самангани нашёл работу в офисе французской организации в Бамияне. Через месяц Самангани позвал к себе в Бамиян Бадриддина. С первых дней своей преданностью работе и знанием английского языка Бадриддин пришёлся по душе директору организации  господину Мишелю. Через полгода это иностранная организация стала работать в Сабзихарве, и Бадриддина назначили её главой. Уже месяц как Бадриддин с головой был погружён в работу, за это время тысячи дехкан брали бесплатно и в долг семена пшеницы и овощей, минеральные удобрения и плодовые деревья и благословляли Бадриддина Обида.
Месяц назад его жена с дочерьми приехала из Кабула в Сабзихарв. Младший сын Обидшаха, Нуриддин привёз невестку с детьми из города Файзабада до Рагистана. Сначала на машине, затем в течение двух недель верхом на лошадях, а местами пешком, с трудом доставил их до селения.
Бадриддин о жене ничего не говорил своей маме, но его старому отцу показалось, что его кабульская невестка беременна. Подтверждение своим словам он нашёл у Махинав, когда помогал ей зажигать огонь в очаге.
– Моя невестка хочет родить сына. Доброе намерение – половина счастья. Хотелось бы в пору своей старости  увидеть внука, – убавляя огонь  в очаге, сокрушённо сказал Обидшах.
– Невезучие мои сыновья. Четыре дочки у Нуриддина, а шесть у Бадриддина, – сдувая пепел с лепешек, сказала Махинав.
– Если у Бадриддина родится сын, я забью своего быка для пахоты и раздам угощения, –  пообещал старик.
– Погоди старик, не надо бить в барабаны до свадьбы.
– Нет, моё сердце подсказывает, что это будет внук. Смотри, Давлатмо только после седьмой дочери родила сына, Хадича с того берега арыка родила Талабшаха только после девяти дочерей.
– Так, по-твоему наш сын тоже как Сарваршах – отец Талабшаха станет отцом мальчика только после девяти дочерей? – спросил старик.
– Бог знает. Мне, прежде всего, важно здоровье моей невестки. А там, если будем живы, посмотрим, – обеспокоенно сказала Махинав. Их разговор на этом завершился.
Обидшах осознавал, как Бадриддин страдает из-за того, что не имеет сына. Однажды он услышал перепалку между сыном и невесткой, когда Бадриддин сетуя, упрекнул жену:
– Ты рожаешь только девочек. Если бы я знал, что ты будешь рожать только девочек, давно бы взял другую жену.
– Если я и родила девочек, то благодаря моей счастливой звезде. Самое лучше для женщины – это дочь. Теперь, когда я стала стара для тебя, ты захотел другую жену. О горе мне! Так знай, неблагодарный, и та женщина станет рожать только девочек,  и все они будут близнецами. Тогда поймёшь, что ты и только ты – причина рождения девочек, а не я!
Старику стало не по себе от язвительных слов невестки. Он ни ожидал такой дерзости от неё.
– Кабульская она, что ещё скажешь, кабульская. Если бы Бадриддин женился на девушке из Сабзихарва, то было бы лучше. Наши женщины, если изобьёшь кнутом или палкой, не скажут ни слово поперёк своим мужьям. А мой образованный и заслуженный сын удостоился такой женщины.
Отец знал, что его невестка, Малалай, хотя и была родом из Кабула,  на самом деле, была всего лишь дочерью бедной прачки, и дети её не переступали ни порога школы, ни медресе. Размышляя подобным образом, старик собирался совершить свой утренний туалет.
Он с молитвой отправился в уборную…

Как только восемнадцатилетний сын собрался отправиться в Кабул, мудрый Обидшах  вручил его судьбу Богу.  В ту пору в Афганистане противостояние между относительно светским государством и исламистами только начиналось. Набожный Обидшах как прежде регулярно ходил в мечеть. Два-три раза в мечете знакомые и незнакомые люди спрашивали его о Бадриддине. Сначала он делал вид, что не слышит, но затем, вынужденный, коротко ответил: «Мой сын учится в каком-то медресе, чтобы стать муллой».
Люди верили лживым словам Обидшаха. Но вскоре из Кабула приехал один из рагских юношей-подстрекателей, он-то и рассказал жителям селения о том, что Бадриддин учится в Сельскохозяйственном университете, и для Обидшаха начались чёрные дни. Он, как и прежде, настойчиво отрицал учёбу своего сына в государственном высшем учебном заведении и этим своим упрямством еще больше выводил из себя полевого командира – одноглазого Ваххабхана.
Наконец, ярость Ваххабхана, разжигаемая упрямством старика, дошла до того, исламистский боевик не выдержал и приказал крепко перевязать старого упрямца, засунуть его в перекидную корзину, какие нагружали на ослов для перевозки поклажи, и скинуть с холма. Так бедный Обидшах, находясь с перевязанными руками и ногами внутри корзины, которая, скатываясь, подскакивала с камня на камень, с арыка на обрыв, отчаянно кричал:
– Лучше сразу убейте меня, неверные. Моя кровь будет на ваших руках! Мой сын учится в городе! Он учёный, не как вы, необразованные и неотёсанные! Когда-нибудь он приедет и отомстит за меня!
Полуразвалившаяся корзина, приближаясь к полям Зангияна, убавила скорость и, уже медленно скатываясь с пологого склона, столкнулась с мощным стволом старого тутовника и, немного откатившись от него, остановилась. Из толпы любопытных, равнодушно следившей за этим бесчеловечным зрелищем, только двое смелых и праведных мужчин посмели вынуть полумёртвого Обидшаха из страшной корзины. У того были переломаны ноги и руки. Призвав на  помощь ещё двух неравнодушных юношей, спасители, расстелив и связав два халата, бережно отнесли старика в селение Зангиян.
Целый месяц несчастный Обидшах был прикован к постели. Ещё полгода поправлял свою психику, а при встрече каждому прохожему шептал:
– Мой сын – представитель правительства. Погоди, вот увидишь, он станет должностным лицом в Кабуле и однажды приедет в Сабзихарв и осрамит всех лицемеров.
Никто не верил, что слова Обидшаха, как стрела, достигнут своей цели. Бадриддин после учёбы в Университете нашел в Кабуле работу и через некоторое время с место работы ему дали дом в одном из благоустроенных кварталах Кабула. После пятнадцатилетней разлуки, в сезон созревания тутовника и жатвы, когда снега на перевалах Лозароб немного оттаяли и через тропинки, проложенные6 горными козлами, в Сабзихарв прибыл хуфский охотник, Обидшах оставил все домашние хлопоты на Нуриддина и с двумя односельчанами поехал в Кабул. Ровно через две недели Обидшах и его спутники пешком и на машинах добрались до Кабула, и с огромным трудом нашли квартал и дом Бадриддина. Сын с невесткой хорошо встретили отца. Его невестка своей воспитанностью и красноречием удивила Обидшаха и его спутников, у которых не было в Кабуле ни родственников, ни места для постоя.
Однажды, во время завтрака Малалай увидела, что её свёкор не знает, как надо есть апельсин. Она почистила большой оранжевый шар плода, разделила мякоть на дольки, вынула косточки и поставила перед стариком. Бадриддин был готов до поздней ночи беседовать с гостями, но частые зевки отца вынудили его пожелать им спокойной ночи и отправиться к себе в спальню. Уставшие и обессиленные спутники Обидшаха в обставленной гостиной легли в лёгкие и чистые постели, что были разостланы на ворсистом иранском ковре, и уснули крепким сладким сном.
Только старый Обидшах не мог уснуть – его сон как рукой сняло. Старый человек погрузился в приятные размышления. Хорошо, что Бадриддин  уехал из Сабзихарва и поехал учиться в Кабул, не то спал бы сейчас, как Нуриддин, в старом доме, почерневшем от копоти, и ходил бы за ослом по горным тропкам. Вдруг старик  вспомнил слова Назара Хусайна, единственного в их селении оставшегося в живых учителя, который как-то сказал во дворе мечети:
– Образно говоря, наш Сабзихарв – это мыло. Образованный культурный человек в нашем селении из-за отсутствия книг и библиотеки не пополняет свои знания и не тренирует память, постепенно забывает всё. Его скудные знания обогащаются благодаря новым прочитанным книгам, и это подобно одежде, постиранной мылом – она очищается.
Кто-то поддерживая его, добавил:
– Будь сабзихарвцем, но не будь в Сабзихарве…

Старик, вытирая свои мокрые руки платком, вышел из туалета и посмотрел на небо.  Медленно наступало утро. Вокруг царило спокойствие и тишина. Обидшах почувствовал облегчение, мир и свободу страны, легко вздохнул и хромая направился в сторону старого дома, служившего в качестве кухни. По дороге в голове старика мелькнула мстительная мысль, и он с обидой подумал: «Ты посмотри, какая разница. Раньше эти люди называли меня предателем, а Бадриддина – ленинцем, теперь берут из рук моего сына (коммуниста) семена пшеницы, Так им и надо, этим недальновидным обывателям. Извели всех образованных и культурных людей, как тараканов. Лишь увидев потом, что с десятью-двенадцатью муллами и чтецами Корана ничего нельзя построить, стали для своих детей приглашать учителей математики и химии из далёкого Шугнана».
– Ага, вы готовы? – прервал сын мысли отца.
– Подожди еще немного сынок, я надену свои ичиги.
После утреннего намаза, двое благодетельных мужчин с узорчатыми достарханами, полными лепешек и халвы, вошли в мечеть и угостили шестерых рагских путников – золотоискателей.  Беседа этих двоих с золотоискателями привлекла внимание Бадриддина.
– В Рагистане разве нет золота? Зачем вы приходите в наш Сабзихарв? – спрашивали щедрые гости мечети.
– Эх, брат, мы земледельцы, обрабатываем богарные земли. В прошлом году в Рагистане была сильная засуха, и наши посевы пропали. Если в краю нет реки и ущелья, откуда там золото. Золото мы находим только вот в этом каменистом месте и галечнике на берегу реки Аму, – в ответ сказал чернявый мужчина, похожий на цыгана, который, видимо, был главой пятерых старателей.
– Да, вы, как жители соседнего с нами маловодного селения Заргариян, от поиска золота получаете больше дохода, чем от земледелия.
– Нет, почему? В те года, когда бывают обильные осадки, пшеницы в Раге достаточно всем, а в  засушливые годы – горе нам!
– Поэтому, у нас, горцев, есть поговорка: «Не отдавай замуж дочку за того, кто обрабатывает богарные земли».
Когда прозвучала поговорка, в мечети раздался громкий смех всех собравшихся.
Утопающая в цветах весна в горах быстро и незаметно распрощалась с людьми. Жаркое лето с ароматом осыпавшего тутовника в садах и на крышах домов для сушки пьянило людей и обнимало Сабзихарв. Бадриддин, как обычно, разъезжал по селениям, на полях встречался с дехканами и консультировал  их. Загружённый работой, он не заметил, как прошла весна. Старик Обидшах ремонтировал старые корзины прутьями и подбирал своему ещё не родившемуся внуку говорящее имя. «Ребенок в пути, да будет имя ему Музаффар. Или по другому назвать? Например, Шакархусайн или Наботхусайн? Нет, лучше Додиали или Додагиихудо. Нет, так не пойдёт. Не то наши невоспитанные и необразованные соседи станут укорачивать благословенное имя моего внука и зачнут звать его Даихудо. Может быть, дать ему имя – Мавлодод? Вот Саидхасан и Саидкозим тоже хорошие имена. У каждого имени  есть свой символ. Лучше я назову его Хумаюншах. Или Некпай? Или Навид? Или Мубаракшах? Нашёл, нашёл, – тут старик громко и радостно воскликнул и сам испугался своего восклицания.
 Оглянувшись вокруг,  он протёр глаза  ладонями  и протёр руки и, не долго думая, решительно сказал себе: «Вода в кувшине, а мы, испытывая жажду, ходим кругами». Моя жизнь подошла к концу. Что плохого в том, что я назову внука Обидшахом? Так что, Обидшах и всё тут! Другое имя не нужно. Даже если я необразованный дехканин, не повидавший свет, но, тем не менее, я не причинял боль даже муравью. Не был правительственным человеком и ни стал маджахедом. Как другие командиры не злоупотреблял  собственностью и правом бедняков, не строил двухэтажные особняки – настояящие дворцы. Ни сеял опий и не торговал им. Из всего богатства целого мира у меня только и есть, что этот старый дом, три коровы, десять коз, тридцать соток земли и два маленьких тутовых сада. Хотя и жили бедно, но были гостеприимными. Если прохожий просил у меня молока, то я относил ему масло, если просил сыворотку, то я отдавал ему и  сметану. Я довольствовался ячменной лепешкой и проживал свой век. Ни поднимал на людей ни ножа, ни слова. Что я мог сделать больше этого? Только принять наставления отца и выбрать благочестивости и набожности. Пусть мой внук будет таким,  как я – праведным, тогда и я в другом мире буду спокоен.
Махинав тайком от других откармливала двух кур и одного молодого петуха. Однажды, когда она давала корм своим любимым птицам внутри открытого курятника, появился её муж, словно снег на голову, чем и напугал её:
– Откармливаешь своих курочек, жена.
– Стараюсь, сколько могу. Для нашей кабульской невестки делаю.
– Для Малалай?
– Для кого же еще? Бедная Малалай с таким трудом добралась до Сабзихарва. По счету ребёнок, которого она должна родить – десятый.
– Десятый?
– Да. Шесть ребятишек, слава Богу, живы, а вот четверо –
умерли в детстве. Единственная моя надежда на эту таджикскую акушерку, которая работает  в больнице Нусай. Хоть наша невестка дородная и упитанная, и всё же, не дай-то Бог! Люди говорят, роды – это сто угроз и одна смертельная опасность. Словом, «иншаллах!» – всё будет хорошо.
– Дай Бог.
Рано утром шёпот Махинав разбудил Обидшах. И старая женщина просила: «Давай, пройди в комнату Нуриддина. У невестки начались схватки…»
Старик не спрашивая ни о чём, спешно оделся и, надев халат и чалму, вышел из комнаты.
Бадриддин, не замечая потухшую сигарету во рту, ходил кругами по двору. Обидшах вошел в комнату Нуриддина и не нашёл его там. У старшей дочери Бадриддина спросил о дяде.
– Ушел в Нусай, - отваетила она. – Отец отправил дядю Нуриддина в больницу Нусая за акушеркой из Таджикистана, – девушка говорила приятным кабульским говором Шикебо.
– Хорошо сделал, – сказал на это  Обидшах, прислонившись спиной к стене, он неподвижно уставился в потолок.
И вдруг, будто его укусила блоха или он что-то вспомнил, старик нервно дотронулся до шеи, почесал её и тотчас стремительно и проворно, как ребенок, выбежал из комнаты.
– Дедушка, куда, вы, чай готов? – раздался ему вдогонку голос Шикебо
– Дочка, я пойду к своему зятю Хиджранхусайну. Если твой отец спросит обо мне, так ему и скажи.
– Хорошо, дедушка.
В углу двора Хиджранхусайна дочь Обидшаха, Арафамах чёрным плоским продолговатым камнем измельчала и перетирала сушёный тутовник Ревичи. И тут, ранним утром увидев отца на своём дворе, женщина спешно натянула на лоб большой платок, что был повязан на голове, поздоровалась и с тревогой спросила:
– Здравствуйте, отец. Дома все в порядке?
– Все в порядке. – ответил старик и спросил: – А где господин Хиджрани?
– Поливает кукурузное поле. Позвать его?
– Да.
Спустя короткое время, Хиджрани вошёл во двор дома. Бросив лопату  в угол двора, он  с особым почтением поцеловал руку своего тестя и, удивленно улыбаясь, спросил:
– Дядя, дома всё в порядке?
– Да, всё хорошо. Ты позавтракал? – ответил и спросил тесть.
– Да.
– Тогда отправляйся в нашу летовку в Хуфдара. Привезёшь, как можно скорее, нашего быка с отметиной на лбу. - распорядился Обидшах.
– Хорошо, дядя.
– Тогда, храни тебя Бог!
– Храни Вас Бог!
Тесть и зять расстались, и старик засобирался в обратный путь.

До завтрака Малалай мучилась от родовых схваток. Смущаясь перед свекровью, страшась сплетен своих досужих соседушек, она боялась стонать от боли, не то  чтобы кричать. Сжав зубы, прикусив язык, она только ползала на постели и тихо мычала. Время от времени свекровь оставляла несчастную роженицу с Арафамахом, выходила  наружу и подслеповато смотрела на тропинку, ведущую в Нусай. Ни Нуриддина, ни акушерки не было на ней, никого. Никто не спешил на помошь.
 Старая женщина отчаянно всматривалась вдаль и, понимая, что на тропинки до сих пор никто не появился, сокрушённо вздыхала и возвращалась в комнату, где мучилась Малалай. Не в силах больше смотреть на эти муки, она решила занять себя приготовлением мучной похлебки и халвой, желая хотя бы этим помочь своей невестке. Она ушла на кухню, окна которой как раз и выходили на тропу.  Но из-за переживаний из её рук валились то нож, то ложка. А на тропинке до сих пор никого не было. И время шло. И невестка всё ползала и мычала…
Бедная Махинав, ожидая благих новостей, взглядывала на дорогу, и… всё было тщетно. Потеряв всякую надежду и порядком устав, она, словно беспокойная курица, стала сновать между двором и домом, заглядывая то в комнату роженицы, то на кухню…
 Вдруг раздалось  ржание коня, и Махинав, сев на возвышение в доме, легко вздохнула. Акушерка, которую звали Резагул, соответствовала своему имени и была тоненькой девушкой в таджикской женской одежде. Одной рукой она держала повод, в другой – был небольшой чемоданчик с лекарствами. Молодая медсестра спешилась с коня, торопливо поздоровалась с соседками, спросила: «Где роженица?»
И вот, свершилось. Через три часа из дома Обидшаха послышался плач новорожденного ребенка. Вскоре на пороге дома появился глава рода, который прошёлся в комнату сына. Махинав нерешительно вошла в комнату Нуриддина. Отослалв внучат во двор, она тихо сказала мужу:
– Наша невестка родила дочь. Девочка недоношенная –семимесячная. Если бы не акушерка  с того берега, мы бы и невестку потеряли.
Обидшах ничего не ответил. Нахмурив лоб, он грустно вышел из комнаты во двор, а там спросил о Нуриддине.
– Пошел домой к тёте Арафамах, – ответила Шикебо.
Обидшах застал Нуриддина в доме Хиджрана за чаем и рассерженно сказал:
– Сынок, на своем коне поскачешь на летовку Хуфдары. У пастуха Назриали возьмёшь и привезёшь нашего чёрного козла. Если по дороге встретишь Хиджрана, скажи ему, чтобы быка вернул назад. Я оставлю его для другого раза.
– Отец, к чему такая спешка? Пусть хотя бы пот моего коня высохнет.
– Нет, сейчас же отправляйся. Времени мало.
Нуриддин, зная упрямство своего отца, больше ничего не сказал и, поставив пиалу с чаем, вышело на двор и сел на коня.  Затем, сильно пришпорив своего уставшего, вспотевшего друга ускакал…

Через две недели из летовки пришла дурная весть. В пятницу, когда шёл сильный дождь, молодой пастух Назриали (совсем ещё мальчишка) с шестью коровами, попал в сель и погиб. Нуриддин с другими молодыми мужчинами селения поехал в Хуфдару за телом Назриали. Прибыв на место, в летовке они нашли напарника пастуха, Сафдархусайна, и тот не находил себе места от горя. В слезах и  дрожащим голосом  он рассказал:
– Я пригнал стадо на летовку и увидел, что нет двух быков дяди Обидшаха и четырёх тёлок Шерали, заведующего медресе. Назриали ушёл, чтобы найти и привести их. Затем начался этот страшный ливень. Назриали успел пригнать коров до пригорка Заки, – тут Сафдархусайн вытянул руку и указал на пригорок, который хорошо было видно с места, и продолжил, – как я услышал рёв шайтана – это сошёл сель и пожрал  нашего несчастного Назриали и животных. Больше ничего не помню.
Изумлённые мужчины, утешая  опечаленного Сафдархусайна, отправились на место трагедии.
– Нуриддин, неужели те быки, что сдохли, ваши? – ротозей Джарубкаш, сосед Нуриддина обратился к сыну старика и только прибавил соли на ране.
– Ты слышал, что сказал Сафдархусайн, – гневно ответил Нуриддин. – Оба наши, и один из них –  бык с белой отметиной на лбу.
Подойдя ближе к застывшим потокам камня, песка и глины, Нуриддин увидел там окровавленную голову быка с той самой отметиной на лбу. Увидев эту неприглядную картину, его нахмуренные брови вдруг выпрямились, а на губах появилась грустная улыбка. Он наклонился и погладил голову убитого стихией быка со сломанным рогом. Потом вспомнив безвременно почившего Назриали, стал серьёзным, возвёл руки к небу и шёпотом сказал:
– Боже, пусть душа Назарали, умершего таким молодым, попадёт в рай: амин! – всплеснув руками и огладив лицо, он обратился к своему соседу и строго сказал: – И хорошо, что бык этот сдох. Это наша расплата за то, дочерей мы за людей  не считаем. И ещё: нельзя несерьезно относиться к обещаниям, насмехаться над обычаями предков...



1 Иснаашариты последователи двенадцати имамов, наиболее распространенные последователи имамитского шиизма.
2 Халилоба - кушанье из воды и муки, слегка заправленное жиром, даётся больным  для поддержания сил.
3 айван – веранда, где спят летом.

Перевод с таджикского Нуриниссо Ризвоншоевой