Глава 26. Помолвка. С понедельника.
ПОСКОЛЬКУ В ДАННЫЙ МОМЕНТ Я РАБОТАЮ НАД 4-Й РЕДАКЦИЕЙ РОМАНА, АКТУАЛЬНАЯ И ПОЛНАЯ, РЕГУЛЯРНО ОБНОВЛЯЕМАЯ, ВЕРСИЯ ПО ССЫЛКАМ:
http://www.proza.ru/2019/08/24/972 и http://samlib.ru/editors/m/mihail_fireon/girtadrfireon.shtml (тут с обложкой и фб2)
***
Потянулись дни. Лейтенант Филипп Кранкен заменил в отделе Дюка. Этот мягкий и апатичный с виду человек больше слушал, чем говорил, никому не возражал, часто улыбался, но смотрел внимательно и непреклонно, из чего у коллег из отдела Нераскрытых Дел, в том числе и у Марисы с Вертурой, сложилось мнение, что он соглядатай и шпион.
В назначенный день Вертура, инспектор Тралле, лейтенант Турко и Фанкиль ходили на похороны Дюка. Его отпевали в часовне полицейской комендатуры, что располагалась в северном крыле здания, над моргом. Усопшего принесли в закрытом гробу. Детектив и лейтенант приоткрыли крышку, иерей без особого интереса заглянул внутрь, удостоверился, что тело тут, приступил к панихиде. Разжег в кадиле уголь, одной рукой размахивая им, чтобы раздуть, второй листал по закладкам молитвослов, рассеянно смотрел куда-то в сторону, в окно. На похороны пришли жена полицейского, сестра с мужем, два брата, множество детишек и толпа более старших родственников. Все с угрюмыми лицами и низкими лбами, каким был и сам Дюк, бросали недоверчивые, злобные взгляды исподлобья.
В комендатуре Гирты часто отпевали умерших. И погибших при исполнении служащих и убитых, кого свозили со всего города в полицейский морг, так что все относились к этим, случающимся едва ли не через день поминкам с печальным, усталым, равнодушием. Капрал Гицци, как и полагалось по уставу, подкрепляя свои слова зажатой в кулаке плеткой, строго-настрого запретил еще до панихиды, пока готовили гроб, рассевшимся на скамейках у конюшни многочисленным родственникам Дюка, распивать на территории, начинать поминки прямо тут. Так что, по завершению отпевания и всех формальностей с документами, гроб вынесли из комендатуры, погрузили на телегу и, украсив его белыми с синими надписями траурными лентами, фальшиво завывая пьяный, похожий на плач, поминальный гимн, повезли его на кладбище в сторону северных ворот города. Вертура уже много раз видел такие процессии на улицах Гирты, так что нисколько не был удивлен этими бестолковыми проводами.
После этого случая никто на службе как-то больше особо ни упоминал о Дюке. Ни Фанкиль, которому Дюк был абсолютно неинтересен, ни любящий осудить всех за глаза лейтенант Турко, ни глумливый доктор. Все словно тут же забыли о нем. Безразлично посмотрели вслед телеге, на которую взгромоздилась многочисленная родня служащего так, что худая лошаденка еле вытащила ее в северные, выходящие на улицу Котищ, боковые ворота комендатуры, скупо пошутили над балбесами, простаками, обалдуями, покурили и вернулись к своим делам, к работе, в контору.
Как будто и не было его никогда тут.
Только одна Мариса, которая не ходила на отпевание, осталась наверху, в отделе, с отвращением и злобой высказалась, плюнула, пока не видел инспектор Тралле, прямо на пол, когда все вернулись в отдел.
- Ну его к черту! Так ему и надо. Чтоб горел синим пламенем в аду. Туда ему и дорога!
Вечером, когда она выпила и с мстительной обидой в голосе начала жаловаться на то, как она ненавидела Дюка, детектив узнал, что раньше тот не раз щипал ее, когда она проходила мимо его стола у дверей, где он постоянно сидел на месте дежурного. А раз, когда она попыталась дать ему отпор, ударил ее больно, и никто, кроме Фанкиля, который ограничился вялым замечанием, не вступался за нее. Лейтенант Турко боялся Дюка, а инспектору Тралле и магистру Дронту было все равно.
Позже, сидя вечером на лавке пол ивами с князем Мунзе и сэром Порре узнал детектив и о беде, постигшей лейтенанта Готфреда Манко. Его прооперировал во дворце доктор Фонт, вскрыл грудную клетку, сделал переливание крови, поставил дренаж, назначил таблетки и микстуры. Сказал, что рыцарь скорее всего поправится, но не скоро. Говорили о принцессе Веронике и Борисе Дорсе. Высказывались сдержано. Грозный нрав и дурной напористый характер нелюдимого маркиза был известен в Гирте. Все хотели высказаться, но, даже выпив, держали языки за зубами. Никто не желал, чтобы его слова запомнили, а потом нашептали новому правителю города. Воздержался от лишних слов и веселых рассказов об их пьяных приключениях и чудачествах с сэром Гонзолле в Мильде и Вертура.
Небо хмурилось. Вдоль домов дул теплый ветер. Мелко шелестел бледными, уже начинающими желтеть листьями растущей прямо под стенами дома черной, ободранной понизу на бересту в печку и трутов для трубок березы. Поднимал сухую пыль, задувал в огороженный высокой чугунной изгородью и кустами сирени дворик. Девицы сидели на лавках отдельно от мужчин за своим, вкопанным в землю, неподалеку от ивы, под которой расположились рыцари, столом. Мариса пошла к ним. Приметив багровую ленту в ее волосах, ее тут же приняли в круг. Налили чаю с сахаром, поделились сушками. За шитьем развлекались какими-то своими девичьими шутками и радостной бестолковой болтовней. Обсуждая мужчин, что сидели, курили трубки, неподалеку, шептались, хихикали, бросали на них пламенные веселые взоры.
Так за делами в комендатуре и посиделками вечером после службы, когда отпускали до наступления темноты, и можно было перед сном прогуляться или зайти в гости, прошла неделя. Ничего особенно серьезного и выходящего из ряда вон, за эти дни в городе не произошло.
***
Небо снова было пасмурным, как и всю прошлую неделю, но дождь так и не пошел. Вертура работал на выездах и в конторе. В среду по заданию инспектора Тралле с Марисой ходили на рыночную площадь, без особого интереса смотрели на порку. Ушли сразу по окончанию. Знакомые студенты приглашали выпить с ними, но Мариса сказала что ей надо подготовить статьи. Весь вечер мрачно кривилась над столом, придумывая как занимательно и литературно, для каждого издания в своей манере, описать давно надоевшую и не вызывающую никаких эмоций, кроме усталого рабочего раздражения, экзекуцию.
Пару раз детектив заходил к маркизу Дорсу, к которому на прием теперь выстроилась целая очередь каких-то пожелавших напомнить о себе старых сослуживцев, знакомых и родственников.
В среду приехали маркиз Раскет с женой. Позвали детектива и Марису во дворец на чаепитие, которое закончилось тем, что Вертура допоздна сидел в трапезной для гвардейцев с капитаном Форнолле и еще какими-то рыцарями. Пил разбавленное чаем вино, пока Мариса и Вероника Булле с девицами развлекались в библиотеке какой-то замысловатой, по типу той, в которую играли старики в комнате консьержа на первом этаже дома детектива, настольной игрой. Потом Вертуре сказали, что он может ехать домой, а за Марисой пусть заедет завтра днем. Детектива подвез в своей повозке князь Мунзе. Доехав, они еще долго сидели в коляске у дверей дома Вертуры, пили, громко разглагольствовались о политике на всю улицу так, что эхо их охрипших от вина выкриков оглашало весь квартал, стояло между домов. Кажется к ним еще вышли какие-то вооруженные люди и сказали, чтобы они убирались прочь. Детектив точно не помнил. Утром Вертура проснулся у себя в комнате на полу, на ворохе выброшенных из шкафа вещей, с занемевшим до боли плечом. Князь Мунзе же занял кровать детектива, лежал на ней в обратную сторону, головой к столу, ногами туда, где обычно лежали подушки. Его высокие модные сапоги для верховой езды стояли у кресла в изголовье постели, в них были воткнуты портянки, а чтобы не подламывались голенища, вставлены бутылки, из которых они с Вертурой пили вино. Надо ли говорить, как Мариса потом ругала детектива, убирая весь этот разгром.
В субботу, после обеда, отделом Нераскрытых Дел, почти полным составом, кроме лейтенанта Кранкена, которого оставили на дежурстве и доктора Сакса что по каким-то делам поехал в город, сидели в кофейной напротив ворот полицейской комендатуры.
Все случилось внезапно. Инспектор Тралле спустился в зал, ни с того ни с сего, выгреб из поясных сумок мелких монет, не считая, отдал Фанкилю, сказал, что надо выпить юва. Приказал Марисе сходить за Хельгой Тралле на другой конец комендатуры.
Мрачной, нелюдимой толпой вошли в заведение, заняли стол у окна. Заказали выпить. Скупые разговоры о делах, о службе как-то быстро сошли на нет. Положив перед собой на стол рядом с кружками шапки, сидели молча, угрюмо смотрели в стол, курили, хлебали горькое дешевое юво, ждали, когда даст в голову. Вечернее рыжее солнце било в окна. На горе, над тополями и крышей полицейской комендатуры, темнели зубчатые стены и массивные башни крепости Гамотти. Ветер задувал с моря, раскачивал верхушки высаженных по периметру плаца вдоль реки деревьев. По улицам катились кареты, ходили пешеходы. Инспектор Тралле сидел, привалившись локтем к подоконнику, вытянув по диагонали ноги. Занимал сразу половину скамейки. Лейтенант Турко мрачно смотрел в свою кружку, облокотившись обеими руками о стол. Растирал ладонью недавно ушибленное в драке с коллегами лицо. Перед ним лежала его растрепанная облезлая шапка-малахай с хвостом. Чтобы хоть как-то скрасить посиделки, Фанкиль начал рассказывать очередную многословную историю про кошек, про то, что они были первыми биологическими существами, которых реплицировали машины для разведки окружающего мира и что есть мнение, что в Центре сидят не люди, а кошачьи патриархи, с которыми общаются контакторы и автоматы. Что эти кошки живут намного дольше обычных и обладают более высоким интеллектом, чем люди, а также наделены расширенными аналитическими способностями. Мина это как раз рецессивный ген тех самых кошек-разведчиков, которые могут проходить сквозь стены и искажать пространство-время. А еще...
Даскин, что разместился напротив инспектора Тралле, обнимал навалившуюся на него Еву, хлопал ладонями по ее полным рукам, кривился, уже вовсю насмехаясь над этой бесполезной, излагаемой от нечего делать и большого ума лекцией. Все молчали, только Вертура иногда говорил «ага», когда Фанкиль обращался к кому-нибудь, слушают ли его. Но казалось, это ничуть не смущало орденского кавалера, который все говорил и говорил так, как будто он был один перед зеркалом в своей комнате.
- Лео, довольно – наконец вяло отмахнулся от болтовни коллеги инспектор Тралле – мы уже поняли, что вы хуже демонов. И богословие у вас через математику и человек не венец творения, и машины вам предпочтительнее чем люди, и смерть у вас обратима и в науки ваши, как магия, сам черт ногу сломит.
- Раз вы такой трансгуманист, Лео – глумливо посоветовал Даскин, которого Ева окончательно вдавила в угол своей широкой спиной – вставьте себе выключатель громкости и крутите его!
Хельга Тралле, что сидела рядом с инспектором, быстро просматривала подшивку каких-то заполненных мелким, малоразборчивым рукописным текстом листов, не принимала никого участия в общении, подняла от записей голову и внимательно посмотрела на коллегу, отчего тот устыдился, опустил глаза, уткнулся Еве в ее растрепанные жесткие волосы, начал с силой в них дуть.
- Ну на всякую чертовщину и нужен крест с бензопилой – передернул плечами, ничуть не смутился Фанкиль с наглым видом человека, наслаждающегося тем, как все раздражены его персоной – есть угрозы, мы с ними боремся. А что до технологий, так мракобесие это когда считают, что религия противоречит науке. Впрочем, та же наука это прежде всего опыт и эксперимент. А сколько невинных жертв врачебных ошибок, экспериментов и предрассудков докторов легло в основу современных медицинских методик? Без счета. Так что не надо тут. А то, что когда-то считали, что градобитие и буря это кара Божия, так разве что-то изменилось с тех пор? Подходящей научной теории не было просто. И всего-то, элементарный опыт, демонстрирующий инерционную модель вселенной. Вот.
Он раскрутил свою кружку с ювом, вызвав в ней мутный, пенистый водоворот, а когда тот приобрел достаточную скорость, сунул в него кончик своего ножа, вызвал срыв потока.
- Никакой магии и предрассудков. Все рассчитано заранее. И идущие вокруг нас химические и физические процессы и наши действия, все включено. Если бы мы были в этой кружке, то могли бы сколько угодно гадать об этом водовороте и никакая квантовая физика, никакие формулы, описывающие процесс, никогда бы не раскрыли нам истинных причин и изначальных предпосылок, которые так и остались бы для нас на уровне слепых предположений и гипотез. Так что наука это просто наука. Мы имеем право на то, что мы можем. Другой вопрос, что есть заповеди и положения церковных соборов и им надо следовать. Есть конечно в нашем бытие пара противоречий… Но не мы принимали решение о Репликации тысяча пятьсот лет назад, не нам и судить о вреде или пользе этого явления. Если бы на то не было Воли Божией, я полагаю, по какой-либо причине этого бы не произошло…
- Так же говорил Эрсин… - заметил детектив – слово в слово.
- Эрсин может говорить все что угодно – обстоятельно ответила Хельга Тралле – это его работа. Обладая неким опытом с помощью утрирования и импликации, он может выстраивать любые теории, которые по своей сути, имея в основании некие верные предпосылки и даже правильные логические выкладки, будут иметь неверный вывод. Например, может ли Бог создать такой камень, который сам же не сможет поднять. Из чего в обоих случаях следует вывод, что Бог не всемогущ.
- А что по этому поводу говорит богословие? – утонила Мариса. Им с Вертурой и Ингой не хватило места и они сидели с торца стола на подвинутой с соседнего места скамейке, которая мешала теперь посетителям заведения, загораживала весь проход.
- На этот вопрос отвечает математика, теория множеств, а не богословие – ответил за куратора полиции Гирты Фанкиль. Он потянул руку к ранцу в котором они с Ингой принесли кота и положили его рядом с Вертурой, достал из бокового кармана блокнот и грифельный стержень, вставленный в обрезанное гусиное перо, чем потревоженный кот был очень недоволен, и быстро начертил несколько слов, продемонстрировал Хельге Тралле формулу, внимательно, выжидающе глядя на нее, задал вопрос – а является ли слово «все», действительно всем, или нет? Входит ли в него только то «все» что Бог может или «все», чего он, в том числе и не может?
- То, что вы говорите Лео, это самореференция – ответила без тени улыбки Хельга Тралле, и, не разворачивая к себе лист, не глядя, быстро начертила справа налево, кверху ногами под строчкой Фанкиля короткую формулу так чтобы было видно рыцарю – например. Все утверждения ложны. Ложно ли и это утверждение? Или книги каталогов, это книги, которые описывают книги. Некоторые книги каталогов описывают книги каталогов, можно ли создать каталог всех каталогов, который не описывал бы сам себя?
Она чуть улыбнулась и, словно приняв вызов, внимательно посмотрела на Фанкиля, ожидая, что скажет он.
- Нельзя – тут же бодро ответил рыцарь, торжественно откинувшись на спинку скамейки и заложив руки за голову - первое утверждение это действительно парадокс, а второе обычная логическая задачка. А вот если выкинуть этимологию. Чисто математика. Может ли Бог сотворить треугольник, сумма внутренних углов которого будет не равна ста восьмидесяти градусам?
- Да, если нарисовать треугольник на шаре – без промедления ответила куратор полиции Гирты.
- А вне геометрии Римана?
- А может ли Бог сделать, чтобы дважды два не было равно четырем? – вопросом на вопрос ответила Хельга Тралле. На что Фанкиль только развел руками, заулыбался и ответил.
- Разумеется. К этому сводится смысл любой молитвы и любого чуда.
Хельга Тралле улыбнулась. Даскин засмеялся в голос. Ева захихикала столь ловкому и быстрому разговору. Вертура, Мариса и лейтенант Турко, как и полагалось младшим, промолчали. Инга и кот не проявили никакой реакции. Инспектор Тралле нахмурился, тяжело вдохнул дым из своей трубки.
- Лео, а вы, кстати, съездили в Сорну по вопросу тех мертвых рыб на берегу? – вклинился в разговор, строго потребовал ответа он. Одной рукой инспектор держался за свою кружку с ювом. Второй за трубку и, похоже, выпив и, даже как будто, расслабившись, отчего-то снова стал подозрителен и раздражен.
- А, это глубоководные такие – отмахнулся Фанкиль – это местные, мы с Ингой проверили по справочнику. У них сильно превышен естественный для побережья радиационный фон. Похоже, это дело рук Обелиска. А может что-то затонувшее проржавело и потекло. Что там, на дне, одному Богу известно. Надо сделать замеры за пределами водораздела Керны. У берега морская вода в пределах допустимых норм. Но я оповестил надзирателя рыболовецкого рынка и коменданта Сорны, чтобы подготовили объявления и поставили в известность рыбаков.
- Марк – кивнул инспектор Вертуре – завтра поедете после литургии, проконтролируете. Возьмете сегодня дозиметр в конторе, Лео выпишет ордер, пройдетесь по рынку и пирсам, если что найдете, на уничтожение – и прибавил, брезгливо поморщившись – вот дел у нас не было, теперь и радиоактивная рыба еще.
- Ну там радиация наведенная, я все-таки думаю – отмахнулся Фанкиль – да и гранит у нас под ногами тоже теплый. Тридцать - тридцать пять микрорентген в час. И еще радон. Но живут же как-то люди. Кстати, надо обновить карту...
- Все так же, без изменений – ответила ему Хельга Тралле – сорок пять, сорок семь микрорентген в час в зависимости от времени суток на Кариско и Гамотти. Излучение, исходящее при распаде тяжелых элементов, в некоторых малых количествах образовавшихся вследствии неточности процесса квантовой транспозиции при доставке материалов и ресурсов на эти объекты во время их постройки. Рядом с Булле и по южному берегу Керны радиационный фон не превышает двадцати трех. На дне залива очаги до пятисот. Большие объемы соленой воды экранируют ионизирующее излучение…
Этим вечером Вертура с Марисой возвращались из конторы поздно. Забрав с собой газоразрядный измерительный прибор, защитные варежки и бумаги, шли через мост, смотрели в ясное ночное небо над головой.
- А в той книге, которую дал мне Лео сказано, что все звезды погасли давным-давно. Тысячи, миллионы лет назад, но мы все еще видим этот свет, потому что они были очень далеко… – тихо сказал детектив, печально глядя с моста вдоль реки – это как самый последний поздний дилижанс на другой конец города. Он уже отъехал, а мы стоим и ждем его в конце пути, а других больше уже никогда не будет.
Особенно яркая звезда горела над темным, едва-едва фосфоресцирующим зеленовато-голубым сиянием морем. Высоко над головой стоял серп луны. Холодный ветер задувал с темного залива, подхватывал длинные полы одежд и волосы. Над рекой было свежо. Мариса куталась в плащ. То и дело оправляла сползающий на глаза капюшон.
- И вокруг нас только пустота и чернота – кивнула она, покрепче обхватывая плечо Вертуры, остекленевшими, немигающими глазами глядя перед собой – и омерзительные космические твари в ней, и червоточины, а мы смотрим в небо и видим свет давно умерших звезд. Как эта черная глубина сразу под берегом, рядом с нами и мертвые радиоактивные корабли на дне под водой. А все вокруг, это пустота мертвой и ледяной вселенной, просто переплетение бессмысленных энергетических полей и потоков… Как же все это мерзко и тошно.
- Да, Лео хуже Эрсина. Эрсин просто лживый самодовольный болтун, а Лео… от его слов и книг жить не хочется. Как он сам с этим живет? – согласился Вертура – впрочем, наверное, только такие как он, и могут охотиться на демонов, потому что понимают их, живут их логикой. В детстве после уроков естествознания и астрономии я пытался представить себе бесконечность вселенной и времени, но у меня не выходило, я лежал ночами и думал, мне было страшно, мне мнилось, что небо свалится на меня, что мир внезапно остановится и рассыплется в прах. Что это может случиться в любую секунду, и я не мог уснуть. Наш учитель сказал, что люди, кто не верит в Бога, пытаются спрятаться от этой бесконечности, от этой пустоты за цифрами, теориями, гипотезами и формулами. Но у формул, у теорий, у гипотез все равно есть свой предел, за которым не будет ничего. Либо пустота - периодическое число, либо вера и Бог. Чем больше об этом думаешь, тем хуже. Ты мерзнешь. Пойдем.
Ему было тяжело говорить на эти темы, что всегда навевают такие тяжелые мысли и бесконечности и месте человека в иерархии мироустройства.
- Вранье все эти книжки Лео, вот это что!– зло бросила Мариса с протестом в голосе, покрепче захватила полы плаща, чтобы не задувал ветер, и они пошли домой.
Вечером, выполнив поклоны, они сидели у жарко растопленной печки, пили чай, смотрели в огонь. За окном снова дул ветер. Стояла ясная и звездная сентябрьская ночь.
- Плевать мне, что какой-то дурень пишет, что там ничего нет! – внезапно раздраженно заявила Мариса, вспомнив их недавний разговор на мосту – не хочу я так жить и не буду. Пошли все они к черту!
- Да какая разница – кивнул, согласился Вертура, подходя к окну и глядя через него в ветреное ночное небо. Приоткрыл раму. Свежий холодный ветер ворвался в комнату, ароматной ночной сыростью и запахом мокрой травы и опавших листьев, разогнал душную гарь печки. Где-то в саду у дома графа Прицци мерно ухала какая-то ночная птичка. Ее гулкий и низкий голос пробивался через шелест листвы и шум ветра. Отчетливо слышался в комнате через открытое окно.
- Для нас же это настоящие звезды и ветер, и деревья, и все вокруг – прислушиваясь к шуму ветра и шелесту листвы за окном, тихо, но твердо, сказал Вертура – математически может все действительно по-другому, но мы этого не видим, как не видим собственные органы и кости. И Бог бы с ними. Так оно и лучше.
***
На следующий день, вернувшись из храма, детектив взял приборы и документы и они с Марисой поехали в Сорну – пригород на северо-западном берегу залива, в нескольких километрах за стенами города. Весь день вместе с двумя полицейскими приставами ходили по рынкам, пирсам и рыбацким развалам, смотрели на диск дозиметра, проверяли улов. В процессе проверок сильных превышений радиационного фона не обнаружили. Ходили на берег, на пляж, к северо-западу от Сорны, где и обнаружили все также лежащих на берегу длинных уродливых рыб с огромными телескопическими глазами и щупальцами, которых, по письменному распоряжению из полиции Гирты, смотрители уже сгребли в зловонные, омерзительные кучи. Потом, намотав на лица повязки из плотной шерсти, стояли под скалами на берегу, в отдалении от большой ямы в которой жгли этих омерзительных, собранных на берегу, глубоководных чудовищ.
- Как сожжете, завалите камнями и закопайте могильник – объяснил мрачным, синим от морского ветра и бессонницы морякам из портовой инспекции Вертура. Как сказал Фанкиль, проще сжечь в яме и закопать, чем потом грести радиоактивную золу и трясти ей по округе. Напоследок детектив раздал морякам и приставам таблетки с йодом, составил акт о происшествии, зашел к коменданту за печатью и подписью. Сказал Марисе, которая, пока он заполнял документы, прогуливалась в парке при администрации пригорода, любовалась гранитными скалами и кленами, что можно возвращаться в город.
- Наверное, у них там под водой какой-то рыбный мор – глядя в отчет, который привез детектив, заключил Фанкиль – вот и всплыли. Завтра надо съездить в Тальпасто, может у них там тоже по берегу какая гадость, а они не сообщают, и им все равно…
Чем детектив и лейтенант Турко и занимались весь следующий, день. Ездили в пригород на юг, ходили по скалам, беспокоили рыбаков, но ни превышения радиационного фона выше среднего, ни мертвых рыб, ни склизких щупалец из глубин так и не выявили, о чем и написали в отчет.
***
Сырая пасмурная погода сменилась пронзительной солнечной. Ветер усилился, унес тучи. Стало тепло. На столах снова лежали кипы бумаг. Ждали когда до них дойдут руки, многочисленные циркуляры и отчеты.
В замок Ринья явились его вассалы с дружинами с юго-востока герцогства. На Полигоне под черно-рыжим закатным небом стояли шатры крикливых гербовых цветов. Рыцари наряжались в латы, сажали на коней своих деревенских жен и подруг, которых привезли с собой на сборы, катали их по лесу и полю, победно трубили в рога, ездили вкруг карьеров, друг к другу в гости. Жгли ночами костры, жарили мясо, устраивали турниры и дуэли, договаривались, кто кому отдаст в жены сестру или дочь. Парились в жарко натопленных банях, выпивая, хвастались, какими были героями на войне. Солдаты и дружинники ходили неровными колоннами, месили песок, преодолевали песчаные дюны, вставали с пиками на караул. Иногда, когда запускали стабилизатор, стреляли из мушкетов и даже пару раз испытывали на свиньях самозарядные орудия, но все же чаще копали, убирали в полях маршала Ринья созревшую картошку.
Злорадные слухи и перетолки о тяжелой болезни дочери маршала Гирты, Элеоноры Ринья распространялись по городу. Вызывали у горожан сдержанные недобрые усмешки и многозначительные взгляды в сторону.
Ральф Булле, которого принцесса Вероника по личной настоятельной просьбе герцога Вильмонта отпустила из-под домашнего ареста, но с условием, что ночь он будет проводить во дворце в своих комнатах, с письменного разрешения принцессы и капитана Форнолле поехал к ней. Магистр Роффе приставил к нему охрану. Злые громилы-наемники, с виду грозные, суровые и грубые люди, что пытались заехать за принцем прямо к дверям дворца, тут же присмирели, когда люди капитана Форнолле по приказу командира тяжелыми ударами алебард переломили двоим самым напористым скандалистам у ворот в герцогский парк колени. Принцу пришлось самому выходить к ним через парк пешком. Герцог Вильмонт Булле, что как раз выезжал по какому-то делу на площадь, видя эту сцену, был очень доволен этим зрелищем.
В этот же вечер маркиз Борис Дорс был вызван во дворец на личную беседу с герцогом. Он явился в сопровождении сына и еще нескольких, наряженных в латные доспехи из оружейной епископа под почетный караул, вооруженных копьями и мечами как настоящие рыцари, аккуратно побритых и умытых верховых. Сам маркиз, что оделся на прием в свою лучшую темно-зеленую с серебром мантию и нарядный бархатный берет с беличьим хвостом и заколкой в форме восьмиконечного креста, тоже был при портупее и мече. Его и его свиту капитан Форнолле пропустил, приставил к ней сопровождающего, чтобы проводил во дворец.
Зайдя к принцессе Веронике, маркиз Дорс вежливо полонился ей, сообщил, что в семь вечера ему назначена аудиенция у герцога Вильмонта, на что она благосклонно ответила, что на восемь организован банкет под аркой Малого дворца и что она приглашает маркиза посетить это маленькое дружеское собрание, на что маркиз с благодарностью согласился.
Просидев час, как обычный проситель, на стуле в канцелярии – просторном помещении с темно-зелеными обоями и приглушенными настенными светильниками, спрятанными за деревянным бордюром на высоте человеческого роста. Наслушавшись до боли в глазу бесконечного трескучего звона телефонов и резких служебных разговоров, что, перекрикивая друг друга и общий шум, вели по ним герцогские секретари, маркиз был приглашен Ритой Фалькой – наперсницей герцога Вильмонта, черноволосой женщиной в серо-белом форменном одеянии, проследовать за ней в приемную. Злобно и требовательно сверкнув на него своими желтыми глазами из-под упавших на лицо длинных, до пояса, прядей волос, эта загадочная женщина, что служила у герцога Вильмонта старшим секретарем, проводила маркиза в кабинет, где между ним и градоправителем случилась пространная и весьма бессмысленная беседа.
Аудиенция началась с расспросов о серьезности намерений маркиза жениться на племяннице герцога, и в, конце концов, перешла на его здоровье. Были заданы и несколько совершенно нескромных вопросов о планах Бориса Дорса на герцогский престол, на что маркиз честно ответил, что готов забрать принцессу Веронику к себе в поместье и даже уехать из Гирты, если на то будет ее согласие, и что он нисколько не претендует на правление городом и спряженными землями вперед законных наследников.
- Очень хорошо! – внимательно выслушав все его ответы, сообщил ему Герцог и сделал жест, указывая, что на этом беседа закончена, и он ей полностью удовлетворен. После чего маркиз покинул приемную. Он сказал сыну и слугам, чтобы ехали домой, озадаченный всем случившимся прошел по коридору к Малому дворцу, не доходя до которого, спустился по лестнице на первый этаж и через боковую дверь для слуг внизу, в конце лестницы, вышел на улицу.
Здесь уже был накрыт длинный, выставленный вдоль каменного парапета, что огораживал мощеную булыжником площадку под аркой между дворцами от обрыва, стол. Стояли скамейки и вынесенные из помещений стулья. Задержавшись на аудиенции, маркиз опоздал – ясное синее небо над городом было уже совсем темным, только на юго-западе, над морем и горой, что прикрывала Гирту с юга, яркий рыжий закат пробивался через длинные и узкие языки серо-сизых туч, чистыми и холодными тонами расцвечивал перспективу. В сумерках ярко горели лампы на стенах разделенных аркой дворцов. Одна голубовато-белая и одна холодно-желтая, пересекались овалами света, как рефлекторы озаряли белый, недавно крашеный известкой, свод над головой. Но теплый рыжий свет открытого огня сглаживал это холодное и яркое электрические свечение. Смешивался с ним, предавая этой трапезе на свежем воздухе какую-то особую атмосферу ужина на природе за городом: рядом со столом и скамейками стояли наполненные алыми углями, дышащими в такт порывам ветра, что никогда не утихал над обрывом скалы, обдувал вершины холмов и герцогский дворец, жаровни.
Девицы ходили вокруг них, подогревали напитки и мясо для горячих бутербродов. За столом собрались не менее двух десятков человек. Среди них были Пескин со своей высокой дамой, маркиз Раскет, граф Август Прицци с женой, Эмилия Прицци и барон Кристоф Тинвег. Сидели за общим столом, курили трубки с длинными чубуками, вели беседу с принцессой, пили вино, обсуждали какое-то не особенно важное государственное дело. При появлении маркиза никто не проявил к нему никакого интереса, как ни в чем не бывало, все продолжили беседу, не поднялись со скамеек, не поприветствовали его, как будто он был просто слугой, или посланником, а не женихом, просящим руки принцессы. Но Борис Дорс не смутился, зашел с краю стола, поклонился принцессе Веронике, потом графу Прицци, потом Пескину, после всем остальным.
- Борис, мне холодно! – когда закончились приветствия, капризно заявила принцесса и продемонстрировала место на скамейке рядом с собой. На площадке и вправду было прохладно, а она была облачена лишь в свою светлую мантию с серебристо-голубым узором по рукавам и лацканам и сидела спиной к парапету, откуда постоянно задувал ветер.
Борис Дорс снял с плеч свой толстый темно-зеленый полукруглый плащ с серебряной заколкой в форме грозди рябиновых листьев и с поклоном аккуратно укрыл им плечи принцессы, подсел к ней, а когда она подвинулась к нему, обнял ее за плечи.
Граф Прицци, что внимательно следил за всеми их действиями, переглянулся со своей женой, чему та коротко и зловеще улыбнулась и кивнула ему, как будто бы они обменивались не словами, а мыслями, взял со стола фужер и отсалютовал маркизу.
- Борис, наконец-то и вы в нашем обществе! – произнес он сухо и многозначительно кивнул, жестом продемонстрировал всех присутствующих за столом. Трудно было различить, насмехается ли он, или нет.
- Да, ваше сиятельство – взяв со стола фужер, который поднесла ему сестра лейтенанта Манко, точно также, понизив голос и многозначительно кивнув, отсалютовал графу маркиз. Граф Прицци коротко кивнул в знак согласия и задал Пескину вопрос, касающийся каких-то актуальных административных решений.
Банкет продолжился. Музыканты отдохнули, выпили вина, заиграли популярную мелодию. Граф Прицци откинулся на спину скамейки, рассказал анекдот. Художник Гармазон нарисовал всех за столом, и все, особенно девицы, подались к нему, начали обсуждать, как они получились. Принцесса Вероника встала, не сказав никому не слова, властно махнула рукой Оливии Кибуцци следовать за ней, оставив маркиза одного, покинула общество, ушла во дворец. Так, за беседой прошло еще полчаса. Но вот во двор спустилась наперсница принцессы и сказала маркизу, подняться наверх.
На улице стало совсем темно. Темно было и в холле дворца. Светильники были приглушены. У парадной лестницы, на первом этаже, стоял караульный. Из зала, где вечерами сидели служанки, занимались рукодельной работой, доносились тихие взволнованные голоса. Какой-то рыцарь вел беседу с девицей под аркой у двери, рассказывал ей о чем-то важном и интересном. На втором этаже было безлюдно – все собрались внизу. Только на мягкой скамеечке у лестницы, свернувшись мохнатым калачиком, спала большая черно-рыже-белая кошка, что при появлении маркиза тут же проснулась, подняла голову и навострила усы. Из комнат фрейлин не доносилось ни звука. Тихо было и за неплотно прикрытыми дверями аудитории, где в ночь фестиваля проходил банкет. Толстые ковры глушили звуки шагов. Скрытые за облицовочными деревянными панелями огни едва светились, только слегка разгоняя стоящую в коридорах и в зале у лестницы мглу. В конце коридора чуть светлело высокое, расчерченное на квадраты рамами окно. Черный разлапистый куст в горшке отчетливо вырисовывался на фоне сумрачного чуть подсвеченного электрическим светом города ночного неба.
Маркиз поднялся на третий этаж и, свернув от лестницы влево, куда указала ему Оливия Кибуцци, прошел к дверям библиотеки, что одновременно была и личной гостиной принцессы. Он впервые был на третьем этаже. Раньше, когда-то давно, еще весной, он несколько раз посещал банкеты и приемы, которые устраивала принцесса Вероника, но никогда не поднимался, ни сюда, ни в ее рабочий кабинет, что располагался тут же, через коридор, сразу напротив личных покоев принцессы. Но сейчас дверь в кабинет была заперта и, как указала ему Оливия Кибуцци, маркиз открыл дверь и вошел в библиотеку. В зале было сумрачно, но не темно. Тусклый ночной свет из окон, подсвечивал белый потолок и контуры предметов. Борис Дорс огляделся.
Все здесь ему было ново, все интересно. И темные стены и картины с изображениями неизвестных ему рыцарей, и наполненные книгами шкафы, и силуэт большой, широколиственной пальмы в углу, и темный просторный зал с кроватью, диваном, низкими столами и широкими мягкими креслами. Но больше всего его поразила темная высокая фигура на другом конце комнаты, у окна, на фоне желтовато-черного пасмурного ночного неба.
За спиной маркиза тихо щелкнул замок. Борис Дорс сделал несколько осторожных шагов, пытаясь понять, все ли это наяву, на самом деле, или он выпил, и все, сейчас происходящее с ним, это всего лишь темное, и загадочное, навеянное сумрачными торжественными коридорами, картинами, колоннами и величественной обстановкой герцогского дворца видение.
Принцесса Вероника стояла у окна смотрела на город, поджав локти, держала в руках черные лакированные ножны с изогнутым мечем. Маркиз поклонился ей и, не смея более поднять глаз на нее, вышел на середину комнаты. Облаченная в темный столичный наряд, она показалась ему сумрачной, властной и неприступной королевой с какой-то древней, торжественной и мрачной картины, оглядывающей через окно неприступного черного замка свои владения – темный и страшный, полный зловещих теней и ужаса, город – лабиринт каменных домов, улиц и проспектов.
Ее черное как непроглядная ночь короткое бархатное платье с едва заметной алой вышивкой на узких длинных рукавах оставляло открытыми ее темно-серые от тонкой полупрозрачной ткани столичных чулок колени. На ее груди и темной длинной жилетке слабо багровела в полутьме, излучая собственный свет тонкая, похожая на контуры раскаленных, подернутых серым пеплом углей вышивка. Таким же едва различимым, рубиновым светом фосфоресцировала и шнуровка ее высоких, до колен, сапог, длинные каблуки, которых делали ее непривычно высокой и величественной. Широкий пояс с большой угловатой, похожей на ассиметричную звезду пряжкой из темного железа охватывал ее талию. В распущенных, аккуратно расчесанных волосах багровела зловещая, украшенная серебряной надписью на незнакомом языке лента.
- Через две недели я отрекаюсь от титула, складываю с себя все полномочия и покидаю Гирту – сообщила она маркизу холодным, непреклонным тоном – это приказ сэра Вильмонта и мое собственное решение.
- Я последую за вами, моя леди – положил руку на эфес меча, с готовностью ответил ей маркиз.
- Вот как! – не оборачиваясь к нему, воскликнула она, словно была готова к такому ответу. Грозная, зловещая улыбка исказила ее лицо, голос стал звенящим и ледяным – на колени!
Он преклонил перед ней левое колено. Но ей оказалось недостаточно.
- На оба! – приказала принцесса.
- Простите моя леди – склонив голову, не поднимая глаз, твердо ответил маркиз – но на два колена встают либо перед Богом, либо бросают перед палачом приговоренного к смерти.
Она ничего не ответила, выждала еще несколько секунд и спросила.
- Значит последуете за мной? Даже на край земли, даже в бездну?
- Я не пущу вас в бездну – спокойно и властно ответил он ей.
- Даже если я беспощадный демон? Автомат, чудовище, кровавый дракон Гирты?
- Это не имеет значения – ответил, без тени сомнения, покачал головой маркиз тяжелым глухим, исполненным веской уверенности рыком – душа всегда от Бога, а не от родителей, а тем более не от инкубатора и не от станка гибридной материи.
- Это все просто слова! – возразила она ему. По всему было видно, что ее трясет и она едва сдерживается от разрывающего ее волнения. Ее тонкие белые пальцы с силой сомкнулись на рукояти меча. Рядом с ее запястьем, тускло блеснуло остро отточенное лезвие, словно она собралась отрезать себе руку. Но в последний момент остановила движение. Меч с гулким стуком упал в ножны. Тяжело ударяя каблуками своих сапог в ковер, принцесса властно прошествовала мимо маркиза, коснулась его плеча полой своего бархатного платья, словно бы невзначай, повела пальцами по его щеке.
- Встаньте! – надменно приказала она ему, обойдя его по кругу и остановившись за его спиной. Властно расставила ноги, со стуком закинула себе за плечи ножны с мечом, поджала локти, выгнула спину. Но маркиз не шелохнулся, остался стоять, припав на одно колено, замерев с опущенной головой, и лежащей на эфесе меча ладонью. Принцесса еще раз обошла его по кругу и, похлопав ему по плечу ножнами, уже совсем другим тоном, как ни в чем не бывало, заявила – Борис, довольно, поднимитесь.
Он встал на ноги, но не повернулся к ней, молча протянул назад руки, поймал ее за пальцы, притянул к себе. Она не сопротивлялась, подалась вперед, прижалась к нему. Ее горячее, почти что раскаленное, дыхание обожгло его спину. Даже через толстую шерстяную мантию он чувствовал как, гулко, часто и тяжело бьется ее сердце.
- Борис, вы убили меня! – заявила она ему, прижавшись щекой к его спине, обхватив руками его грудь, в ее голосе все явнее проступали слезы и обида – вы хоть понимаете, что вы сделали? Я была герцогиней, холодной, властной, жестокой, дерзкой. Скольких людей я отправила на смерть, скольким подписала приговор, скольким приказала умереть! Я сказала герцогу Эртвигу, что слал мне розы каждое утро, повеситься в знак своей любви ко мне. И он повесился у себя в спальне, украсив перед этим розами свою постель. Я сказала Августу убить сэра Кибуцци, потому что он позволил себе глупую шутку. И с вами тогда, на лодке. Я была готова на все, чтобы править этим городом железной рукой, чтобы ни у кого даже и мысли не было перечить мне. Но что вы сделали со мной! Как? Почему? Я хотела убить вас, а потом застрелиться самой… Все было кончено, все рухнуло. Не осталось ничего. Я рассеянна, я не слышу и не хочу слышать никого. Я думаю только о вас, о том, как бы поскорее оказаться в вашем доме, снять одежду и лечь рядом с вами в вашу постель, о том, как мне будет хорошо и тепло, когда вы обнимаете меня, ляжете рядом со мной. Я стала женщиной. Мечтательной, ранимой, хрупкой, глупой фантазеркой... Как так? В столице мне вставили новое сердце, оно синтетическое искусственное, а теперь оно снова живое, как у людей. Теперь оно бьется только для вас, обливается кровью. Борис, мне радостно и больно, я думаю только о вас, о том, что вы рядом со мной! Мой разум понимает, что так нельзя, что у меня есть обязанности, есть долг, есть… но я ничего не могу поделать с собой, Борис, мне с вами хорошо, хорошо так, как не было никогда в жизни, и я хочу, чтобы так было вечно. Вечно падать в этот всеиспепеляющий огонь, вечно испытывать это стремление, чувствовать эту необыкновенную окрыленность. Раньше я читала книги и смеялась, напрасно пыталась убедить себя – все это просто выдумки, так не бывает в жизни, что после Даниила и всей этой мерзости просто ничего и быть не может. Я посвятила себя служению Гирте, людям и Богу, но появились вы, и все рухнуло. Все несущественно и несерьезно. И теперь я желаю только одного, быть с вами всегда, слиться с вами телом и душой!
- Я понимаю вас – глухо ответил, кивнул, стараясь унять дрожь в голове и ладонях, чтобы не сломаться под напором захлестнувших его душу чувств, Борис Дорс – я знаю как это...
- Борис, это как болезнь! – воскликнула она, еще крепче сжимая его в объятиях, до боли сцепляя его пальцы со своими – как одержимость. Как тяжелый наркотик, который давали мне, когда я лежала в больнице, когда мне наращивали искусственные органы, вставляли кости, собирали по частичке мое переломанное, неспособное к жизни, тело, пришивали новую руку и ноги... Борис, я не могу так. Мое сердце разрывается. Я выгораю изнутри. С каждым днем мне становится все хуже и хуже. Каждый раз, после наших встреч. Я думала... тогда в лесу… и с тех пор я не могу уснуть одна, потому что вас нет рядом, и мне страшно в этой темноте одной. Мне дурно, все плохо, ничего не радует, ничего не приносит покоя. Избавьте меня это этого Борис. Вот вам меч, зарубите меня им. Я не хочу жить так, я не вынесу этого больше!
Она втолкнула меч ему в руки. Слезы ручьями катились из ее глаз, она еще крепче прижалась к маркизу и заплакала в голос.
Он развернул ее к себе и обнял.
- Но почему? – только и спросил он – я с вами. И я пойду до конца. Зачем мне вас рубить? Что с вами, Вероника?
- Вы еще не поняли? – спросила она его горестно и подняла к нему заплаканное лицо – Борис, я люблю вас. Это конец. Вот и все.
Секунду он смотрел ей в глаза, потом смахнул с ее щек несколько прядей волос, что упали ней на лицо и молча и торжественно, поцеловал в лоб, отчего она перестала плакать и чуть улыбнулась.
- Поднимите меня на руки – попросила она его – только осторожнее, не уроните, я боюсь…
- Хорошо – кивнул он.
Он взял ее под колени. Волнение охватило его, когда он почувствовал под пальцами тонкую и гладкую ткань ее темных серых чулок. Он поднял ее и, медленно и аккуратно, так, чтобы она не испугалась, сделал круг по комнате, поднес к окну и аккуратно посадил на широкий подоконник. Она подвинулась поудобнее, вытянула ногу положила рядом с собой ножны с мечом, которые все это время не выпускала из рук, обхватила маркиза левой рукой и, отвернувшись от него, уперлась лбом в холодное стекло.
За окном темнела перспектива ночного города. В темных домах, одно за одним, гасли тусклые окна. Люди шли спать, чтобы завтра утром, с рассветом, с боем колоколов, подняться и пойти на службу. Тучи заволокли небо. Через них не было видно ни луны, ни звезд.
- Вы читали много книг, Борис – обратилась принцесса – я видела у вас очень много разных книг, вы же любите книги?
- Да – ответил он, лаская рукой ее спину и плечо – книги позволяют увидеть мир таким, каким он есть, а не таким, каким он кажется нам, когда наш разум затуманен и оглушен сиюминутным и нам дурно и больно от всего того зла, что творится вокруг.
- Я тоже люблю книги - ответила она грустно, поджала колени, обхватила их руками, откинулась спиной и затылком к стене, как мечтательная девушка с романтической картины, иллюстрации к роману о жизни поэтессы или художницы – но последнее время читаю только пособия и учетные. Борис, принесите мне книгу. Ту, которая вам нравится больше всего. Быть может, и мне тогда станет не так дурно от всего того, что происходит со мной.
- Я выберу вам самые лучшие – заверил он ее, твердо кладя руку поверх ее ладоней – или могу почитать вам вслух, а вы посидите в кресле, отдохнете, послушаете.
Она повернула голову от окна, все также держась руками за колено, выгнулась назад спиной, внимательно посмотрела на маркиза, едва сдерживаясь чтобы не засмеяться, улыбнулась.
- Какой вы милый, Борис! – касаясь ладонью его лица, тихо и ласково сказала ему – в столице таких нету. Рубите тут все мечами, убиваете, повсюду кровь. И храмы, колокола, картины, книги… Знаете Борис, а я тоже такая же, как вы все. Никакая я не столичная дура, как Элла или Лиза. Ведь Гирта мой дом. Снимите меня с подоконника.
Она повернулась и свесила ноги. Оперлась руками, отвела назад плечи, торжественно вскинула голову. Он отступил на шаг, положил ей руки на колени, провел ладонями по бедрам, аккуратно разглаживая полы ее бархатного платья, несколько секунд, едва сдерживая улыбку, чтобы не нарушить торжественный момент, любовался ее обликом, снова подошел и, осторожно взяв под руки, спустил на пол.
Какое-то время они стояли, обнявшись, посреди комнаты. Маркиз Дорс едва сдерживался, вспоминая все рыцарские романы и книги, всеми силами пытался унять восторженную тряску в руках и теле, удержать клокочущую в сердце бурю, точно зная, что в этом поединке она обязана капитулировать первой. Какое-то время и принцесса пыталась бороться с собой, восторженно и радостно глядя в его сияющие ответным чувством глаза, приняв правила игры, кто первым не выдержит, закусывала губы, чтобы не заулыбаться, с силой пожимала пальцами его ладони, но не прошло и полминуты, как ее чувства взяли верх. Она счастливо рассмеялась, тяжело задышала, и, настойчиво толкая его к просторной кровати, где во время мистерии лежала рыжая Лиза, ласкаясь к нему, словно пытаясь слиться с ним воедино, прильнула к маркизу всем телом, обхватила руками плечи, с высоты своих каблуков, на этот раз легко дотянувшись до его лица, жарко поймала губами его губы.
***
- Вероника заболела! – вернувшись с третьего этажа, сообщила всем со слабо скрываемым намеком в голосе, насмешливо развела руками, показала рыжая Лиза. Фарканто, что уже сидел за столом в накинутой поверх нижней рубахи на плечи мантии, листал папку со сводкой и князь Мунзе, расчесывающий длинные серые волосы, чтобы заплести их в косу, переглянулись. На часах в аудитории внизу было начало восьмого. Во дворце звонили подъем. Из-за стен, трещали будильники, повсюду гремели шаркающие с недосыпу шаги. По-утреннему оглушительно и резко грохали двери комнат.
- Заболела, ну мэтр Фонт полечит, позовите его – растирая ладонями виски, пожал плечами князь Мунзе.
***
- А негра так и не нашли…– листая журнал, рассуждал Фанкиль – …так и сгинул черный в черном городе. А вот этого балбеса с наркотическими сапогами арестовали. Сегодня его и допросим.
За окнами было пасмурно и темно. Утренняя сонная марь стояла над городом. Ветер гонял по плацу пыль. Нестройно колотили шестами по столбам полицейские. Шла утренняя тренировка.
Мариса и доктор Сакс опять проверяли газеты и книги. Лейтенанты Турко и Кранкен поехали по поручению инспектора. Вертура сидел на месте дежурного, вел журнал, переписывал для архива отчеты.
- Вот так и живем. Так и проходят ниши никому не нужные жизни, бесцельно потраченные годы – закончив с журналом ночных происшествий и поставив внизу свое факсимиле, подрезюмировал Фанкиль, отчитался перед котом, что сидел рядом и с мрачной печальной обреченностью, словно он был на дежурстве, не спал всю ночь, а теперь страдал, смотрел в окно.
С тех пор, как его увез с собой Эрсин, магистр Дронт так и не появлялся на службе. Не было от него и никаких вестей. Когда о нем заходила речь, все многозначительно пожимали плечами, отвечали что вот так вот, намекали на какие-то важные обстоятельства, но конкретно никто ничего пояснить не мог.
Новые убийства случились к юго-востоку от Гирты, в районе дороги на Полигон – дважды за полторы недели обнаруживали людей с вырезанными органами. Пошли недобрые слухи о том, что новое чудовище появилось рядом с городом. Его искали и ночные стражники капитана Глотте и служащие отдела Нераскрытых дел и шериф с помощником и их черным котом, и лохматая скандальная девка-магнетизер из отдела убийств, но так и не нашли ни его самого, ни его логовища. Кошки отказывались разнюхивать след. Мяучили, топорщили усы, воротили морды. Егеря разводили руками. И только кот Дезмонд, с явным омерзением, какого Вертура до сих пор еще не видел на его надменной ленивой морде, проводил агентов до перекрестка с Еловой дорогой, сел на камень у поклонного креста и мрачно уставился на юг, в ту сторону где на скале, на окраине трясины Митти за темным еловым лесом стоял замок маршала Ринья, а несколько восточнее, рядом с карьерами, где добывали песок, располагался Полигон.
- Все ясно – не объясняя ничего, сообщил всем Фанкиль и полицейские, развернувшись, поехали обратно в сторону города.
***
Помолвку назначили внезапно. На пятницу на вечер. С вечера со вторника, сразу же после аудиенции Бориса Дорса, следуя срочному герцогскому циркуляру, за ночь подготовили и разослали объявления, составили и развезли по редакциям газет статьи. Борис Дорс, что прочел о своей помолвке с принцессой Вероникой в номере «Скандалов» в среду, молча продемонстрировал разворот детективу, к которому зашел вечером, чтобы укрыться у него от каких-то посетивших поместье епископа Дезмонда родственников, которых он никогда не знал, но которые теперь очень хотели видеть его.
- Это Гирта – только и сказал ему Вертура и налил им обоим чаю - ловко они вас, Борис, раскрутили, как на гончарном круге. Ничего, быть невольником-герцогом лучше, чем свободным нищебродом. Как-нибудь привыкните. Вам налить? Или теперь нельзя крепкого?
- Я бы и рад упиться и упасть где-нибудь с вами и Модестом на травку на берегу. Нажаловаться о неразделенной любви к прекрасной герцогине и недостижимой мечте свободного нищеброда… Но нет, теперь нельзя – отказался маркиз. Взгляд его был сумрачен. Он подстелил на доски свой плащ, сел на пол перед печкой, облокотился спиной о кровать, обхватил руками колени, уставился в огонь.
- Да – согласился детектив, присаживаясь рядом и передавая ему фужер с чаем и пряник – теперь каждый ваш шаг будет вписан в отчет, заверен печатью и подписью. Но зато теперь вы можете напиться и упасть в компании сэра Августа и мастера Роффе где-нибудь на паркет, в районе зала для конференций посреди депутатского дома…
Маркиз коротко кивнул, уткнулся лицом в колени, замотал головой, заулыбался шутке.
***
Наступила пятница.
Две террасы по обеим сторонам дворца Булле, одна с восточного края над обрывом, вторя с западного, под аркой между Малым и Большим дворцами были декорированы для праздника под открытым небом, танцев и торжественного ужина.
Над большой, просторной, мощеной белым мрамором восточной террасой были протянуты гирлянды разноцветных фонарей. Заранее из залов и аудиторий дворца были вынесены длинные просторные столы, скамьи к ним, и массивный, искусно вырезанный из тяжелого черного дерева специально для таких случаев герцогский престол. Были приглашены столичные музыканты принцессы Вероники и самый лучший армейский оркестр из тех, что были в городе. Приготовлены кушанья. Разосланы многочисленные приглашения уважаемым жителям города, районным старшинам и вассалам графа Прицци и герцогов Ринья и Булле.
Герцог Вильмонт лично проинспектировал приготовления. Позвонил по телефону, поздравил, сказал принцессе Веронике, чтобы она в эти дни наконец-то отдохнула в честь своей помолвки, строго-настрого запретил ей даже думать о делах и организации этого приема. Даже издал письменный приказ, запрещающий ей работать в эти дни и разместил копии на досках объявлений у дверей канцелярии и в приемной. Так что в четверг принцесса приказала седлать коней, взяла с собой Фарканто, рыжую Лизу и остальных и поехала за маркизом Дорсом, которого нашла в гостях у Марисы и Вертуры. После чего они все вместе направились кататься верхом, на берег моря, к замку Тальпасто, к югу от города.
Тут, на каменистом берегу, где холодные свинцовые волны с мощным шипящим плесом разбивались о скалы и пронизывающий мокрый, пробирающий до костей даже через плотную шерстяную одежду предштормовой, ветер с силой трепал плащи и волосы, мужчины разломали какую-то старую-престарую, разбитую давно прохудившуюся, выброшенную на камни рыбацкую лодку и развели костер.
Темные торжественные сосны стояли по берегу, возвышались над нагромождениями обломков гранита тянущейся до самого горизонта по берегу серой угрюмой стеной. Под ними было неуютно и холодно. Ветер продувал их, серое небо смотрело в просветы между ветвей над головой.
По морю бежали, несли белые буруны, холодные и беспокойные волны. За их шумом, за порывами ветра, отойдя всего на пару десятков метров в сторону, уже было невозможно различить ни ржания коней, ни голоса. Только стук топора отчетливыми и резкими ударами разносился далеко вокруг, сухим треском по дереву, отражаясь от черных гранитных обломков и торчащих из хвои под соснами валунов.
Сняв свою мантию, накинув ее на плечи как плащ, завязав рукавами на груди, чтобы не намокла, подвернув свои широкие черные рыцарские штаны для верховой езды, принцесса Вероника ходила по камням, придерживаясь за скалы рукой, осторожно переступала между острых осколков и ракушек. Словно ей было приятны эти обжигающие объятия студеной воды, заходила по колено в море. Задумчиво и тревожно вглядывалась в далекий, подернутый бледной желтизной горизонт.
Когда она вернулась к костру, вся растрепанная от ветра и мокрая от брызг волн, маркиз Дорс встретил ее, укрыл ей плечи своим тяжелым сухим плащом и проводил к огню. Все также босиком она стояла у костра, поджимала от холода плечи и пальцы ног. Бледные рыжие отсветы пламени плясали на ее лице, когда она немигающим, застывшим взглядом смотрела в огонь.
Пришли местные рыбаки, принесли лучшей рыбы, почтительно остановились поодаль. Рыжая Лиза посмотрела, одобрила ее, наградила рыбаков несколькими серебряными монетами и отправила прочь. Перемазавшись в ароматной смоле, мужчины принесли из леса поваленную сосну и несколько охапок хвои и бурелома, побросали их в огонь. Достали бубен, гусли и колокол запели песню. Женщины приготовили еду.
Оставались на берегу до темноты, пока ветер не усилился настолько, что плащи уже не спасали от его порывистого, приносящего с воды холодные брызги, напора. Под его ударами пламя костра стелилось по земле. С ревом полоскало в сизых вечерних сумерках на фоне черных камней и серой воды белым, слепящим глаза покровом.
Маркиз Раскет затрубил сбор. Ехали обратно в Гирту в темноте. Ориентировались по огням замка Тальпасто, что горели высоко над лесом в пасмурной вечерней мгле по левую руку от дороги. По пути встретили капитана Глотте со взводом драгун ночной стражи, которых Хельга Тралле выслала за принцессой и ее свитой. Вернулись в город уже ближе к полночи.
***
Утро пятницы прошло в множестве мелких приготовлений и суетливых сборах. Борис Дорс, уехав к себе домой от принцессы уже совсем поздней ночью, заверил ее, что вернется после полудня.
С Герцогом принцесса Вероника встретилась в сквозном коридоре второго этажа.
- Это становится забавным – прищурившись на ее нарядный, торжественный и вновь непреклонный и невозмутимый облик, лукаво заявил Вильмонт Булле. Он был едва ли выше племянницы ростом, но держался так, как будто в Гирте он был самым высоким. Немного сутулился и подавался головой вперед, выказывая заинтересованный вид каждым явлением и персоной. Его старые, рано для его возраста заострившиеся черты выражали наигранную, лукавую хитрость и беззаботную веселость. Он умел делать тот простодушный и восторженный вид, что всегда так вводит в заблуждение тех, кто считает себя умнее всех, только для того, чтобы, вначале убаюкав бдительность незадачливого собеседника, плохо знакомого с истинным, жестоким, обидчивым и мстительным нравом герцога Гирты, поддавшегося обманчивым словам веселого старичка, потом поймать свою жертву на данном сгоряча обете или неаккуратно брошенном слове. А сегодня Герцог был в особенно великолепном настроении, смотрел весело, оценивающе и бодро, так, что казалось, что вот-вот и сейчас он протянет тонкие пальцы и ловким щелчком ногтя смахнет пылинку, случайно упавшую на плечо нарядной, идеально сшитой и выглаженной мантии принцессы, чтобы даже такая случайная несуразная мелочь не могла бы испортить ее помолвки.
- Вероника, ты выходишь замуж! – улыбнулся Герцог, благосклонно кивая сопровождающим принцессу девицам – это так мило!
- Да, мой лорд – сдержано кивнула принцесса, сделала книксен и вежливо улыбнулась. Женщины, что сопровождали ее, не смея взглянуть в глаза Герцогу, смиренно склонили перед ним головы.
- Славный же этот юноша, Борис Дорс! – продолжил допрос Вильмонт Булле – он тебе симпатичен?
- Бесспорно, мой лорд – все также невозмутимо отвечала принцесса с видом готовности бесконечно отвечать в том же ключе на подобные же вопросы.
- Увидишь его, скажи, чтобы зашел ко мне перед мероприятием. Померяем кресло в моей приемной. Будет жать – закажем новое – все также добродушно, но глядя пронзительными светлыми глазами на племянницу и смиренно потупившую голову за ее спиной свою дочь Агнесс Булле, высказал старый Герцог и, миновав принцессу и ее свиту, направился дальше по коридору. В зале для приемов его уже ждал мэр Гирты, магистр Роффе со своими помощниками, что, пока не начался банкет, хотел обсудить с ним какие-то важные политические вопросы.
Трапезу начали рано. Еще с утра приехали с Полигона многие известные рыцари и сам герцог Ринья во главе своих наперсников, клевретов и подчиненных. Пили на большой террасе за отдельным столом. Проголодавшись с долгой дороги, обедали в три горла, громко шумели, обсуждая дела, стучали кулаками, грубо смеялись, как в шатрах у карьеров, вели свои бравые провинциальные разговоры.
Облаченный в парадный доспех, при регалиях и маршальском жезле, при подвесках военных наград, Георг Ринья как хозяин ходил по дворцу, заглядывал в двери, заходил в комнаты. Сидел во главе стола в герцогском кресле, приказывал всем, являя себя так, как будто бы он полновластный правитель города.
Но, когда начали являться городские гости, а первыми среди них были граф Прицци с женой и рыцарями Лилового клуба, он умерил свой пыл и занял свое почетное место, полагающееся ему по рангу по правую руку от герцога Вильмонта Булле. Тут же очутился и Патрик Эрсин. Не спросив разрешения, подвинул стул, сел за его спиной, оперся локтем о спинку кресла, разглядывал гостей через его плечо.
Черным вороном, без свиты и вассалов, явился барон Тсурба, молча сел по левую руку от герцога Вильмонта. Подошли владыка Дезмонд и магистр Роффе. Отдельное почетное место рядом с Герцогом приготовили для министра Динтры.
Слуги поднесли им вина и они, отсалютовав друг другу, выпили за здоровье нареченных, обсуждали политику, наблюдали, как рассаживаются гости. Каждый к предназначенному ему столу. Отдельно армия, отдельно Лиловый клуб, отдельно депутаты и уважаемые жители города, отдельно вассалы и делегации из пригородов, отдельно люди Георга Ринья, отдельно свита принцессы Вероники и Бориса Дорса.
Когда расстановка была уже почти закончена, старшие, следуя традиции, все вместе встали и пошли искать жениха. Лично все допрашивали Бориса Дорса, задавали ему сложные каверзные вопросы о невесте и предстоящей помолвке.
- А может дать ему плетей, облить смолой, обвалять в пакле и поджечь? – презрительно и бесцеремонно скривился, крикнул маршал Ринья, кивая на маркиза Дорса, как будто его вовсе не было тут – Вильмонт, как вам такое?
Он был уже разгорячен выпитым и грозен. Борис Дорс скривил лицо, помрачнел, нахмурился и положил руку на меч, изъявив готовность ударить обидчика. Маршал сжал кулак, хотел было пойти на него, но вступился Вильмонт Булле.
- Вероника не одобрит! – коротко и строго осадил он зятя и, встав между ним и маркизом, позвал всех к столу, чтобы начать праздничный ужин.
В мрачной торжественности прошла молитва. Тяжело, как перед битвой, заиграл оркестр. Начался банкет. Но никому не было весело. Вино не грело, не радовали кушанья. Над террасой повис тяжелый и недоверчивый, басовитый, то срывающийся на рык, то переходящий на шепот, как в церкви, говор. Люди принцессы сидели за отдельным большим столом, рядом со столом Лилового клуба. Молодые сжимали в руках вилки как оружие, вопросительно и выжидающе посматривали на старших, обменивались короткими резкими фразами. В глазах читались тревога и молчаливая напряженная готовность. За другими столами было все то же. Как будто все только и ждали того, чтобы не пропустить тот самый ответственный момент, когда надо будет вскочить и, выхватив меч, броситься в кровавую сечу прежде чем противник успеет сделать это первым. А если успеет и бросится в ответ, либо сразить кого-нибудь – не важно кого, либо самому упасть с пробитой грудью на стол, обагрить своей кровью лиловые и зеленые скатерти, скамьи и чистые белые плиты мраморного пола.
Поглядывали по сторонам и рыцари Лилового клуба. Держали на эфесах мечей руки, кивали, шептали что-то на ухо своим спутницам. Те отвечали многословно и путано, только еще больше усиливая эти повисшие над террасой, где собралось большинство старших рыцарей, депутатов и уважаемых граждан герцогства напряжение и тревогу. Только граф Прицци, как будто только он был хозяином положения, откинулся в своем кресле, обменялся выразительным взглядом со своей женой. Та пожала плечами в ответ, бросила взгляд на принцессу Веронику и Бориса Дорса. Взяла мужа под локоть, привлекла к себе так, чтобы он повернулся вполоборота к ней, улыбнулась ему сладко и довольно, заговорила как будто о любви, приласкалась к его плечу плечом. Над столом Лилового клуба повисло молчание, все ждали решения командора. Все глаза устремились на него. Почувствовав эту готовность, притихли и за соседним столом. Магистр Роффе, что до этого хвастался своим золотым пистолетом, который ему привезли в подарок из Столицы, откинулся в своем кресле, демонстрируя всем рукоятку своего оружия. Эрсин тихо захихикал, указал пальцем и зашептал на ухо герцогам Булле и Ринья анекдот.
Граф Прицци же поднялся от своего стола, галантно протянул руку своей жене, и взяв ее за ладонь, направился к столу, где сидели нареченные принцесса Вероника и Борис Дорс. Эмилия Прицци и Кристоф Тинвег, Пескин со своей высокой дамой и другие рыцари Лилового клуба тоже начали подниматься со своих мест и последовали за своим командором. Маркиз опустил руку под стол и положил ладонь на эфес короткого меча, который он взял с собой на торжество, но принцесса Вероника остановила его, успокоительно положила ладонь ему на бедро. Граф Прицци подошел, чуть поклонился Борису Дорсу, и сказал торжественно и не громко, но так, чтобы в наступившей по звону колокольчика в руках герцога Булле, умело подгадавшего момент, как можно больше людей вокруг могли услышать его.
- Мои искренние поздравления, Борис! Отличный выбор. Если бы я не был женат на моей прекрасной леди Марии, я бы сделал точно такой же – возможно слегка фамильярно, по-дружески компанейски, вмиг разрядив накалившуюся обстановку, объявил командор Лилового клуба.
Агнесс Булле быстро наполнила чашу и поднесла им. Борис Дорс, что сидел во главе стола поднялся со своего места, вежливо, благодарно, но со скромным достоинством, поклонился графу. Они взялись за руки и, обнявшись, стукнулись локтями. Отпили игристое вино.
- Моя леди! – торжественно отсалютовал принцессе и маркизу граф Прицци – долгих лет Гирте и семье Булле!
- Долгих лет семье Прицци, верным защитникам Гирты и друзьями семьи Булле! – поднялась от стола принцесса, поклонилась в ответ ему. Мария Прицци протянула руки, обняла ее и, как мать выходящую замуж дочь, поцеловала ее в лоб. Эмилия Прицци крепко обнялась с принцессой и улыбнулась ей. Кристоф Тинвег только торжественно склонил косматую голову и торжественно и уважительно отсалютовал маркизу зажатыми в кулаке ножнами с мечом.
- Мои поздравления! – по-солдатски весело улыбнулся, оскалился усатый Пескин и, поклонившись Борису Дорсу, тоже стукнулся с ним локтем.
- Борис, славная была охота! – радушно поздравили полковник Вритте с Эльсой Гутмар.
- Уступаю вам как лучшему, мой друг! – сдержанно кивнул Рейн Тинкала, что подошел следом за полковником, тоже обнялся с маркизом, стукнулся с ним локтем и отсалютовал ему сжатым кулаком.
- Славно, славно! – поздравил Бориса Дорса и принцессу Веронику барон Визра, улыбнулся, приложив к груди в изящном полоне руку.
- Мы защищаем Гирту и законную власть Булле – подошла, кивнула Хельга Тралле и тоже поклонилась принцессе и маркизу Дорсу – рассчитывайте на нашу верную службу.
Следом вставали от столов, потянулись и остальные. Подошли и герцог Вильмонт Булле и министр Динтра и владыка Дезмонд Дорс.
- Да-да, это бесспорно становится забавным! – заявил герцог и многозначительно улыбнулся.
- Вероника, это очень важный день в вашей жизни, вы же понимаете это? – глуховато прикладывая растопыренную ладонь к виску, словно не слыша еще несказанного ответа, дрожащим, но торжественным голосом заявил министр – вы молодые у вас все получится. Ах, Вероника, я так рад, что на этот раз у вас такой толковый славный юноша! А как ваше имя?
- Борис Энтони Дорс – представился маркиз и поклонился столичному министру.
- Очень мило, но я все равно не запомню – примирительно махнул рукой тот – а ну-ка, быстренько посчитайте-ка мне в уме, сколько будет логарифм из тысячи семидесяти трех по основанию восемь? Числа это очень важно для герцогов, как танцы, хорошие манеры и охота.
- Готовься к исповеди! – строго, но с улыбкой поздравил племянника дядя, епископ Гирты, владыка Дезмонд Дорс.
Даже магистр Роффе, барон Тсурба и Ральф Булле подошли и сдержанно поздравили нареченных. В стороне остался только Георг Ринья. От него пришел Патрик Эрсин.
- Сэру Жоржу немного нездоровится! – в знак приветствия, без всякого поклона хлопая раскрытой ладонью, как будто давя муху, себя по груди, на грани нахальства и фамильярности громко объявил он – но я передаю вам мои искренние поздравления с вашей блестящей помолвкой! Желаю вам счастья, любви и всего, всего, всего и побольше!
Борис Дорс сжал кулак на эфесе меча, но поклонился сдержанно и поблагодарил и его.
Уже поздно вечером, когда было уже совсем темно, принцесса и маркиз со свитой покинули общество старших и перешли к установленному под аркой, соединяющей Малый и Большой дворцы столу. Тут в свете белых и голубых фонарей сидели те, кого не допустили на официальный прием. Модест Гонзолле, Вертура с Марисой, Майя Гранне, Элла, Давид Гармазон и все остальные друзья принцессы и маркиза, кому по причине худого рода или положения не было официального приглашения на торжественный прием.
Борис Дорс сел на скамейку верхом, Вероника Булле подвинулась к нему, устало склонила голову ему на грудь, маркиз обхватил ее за плечо рукой властным жестом мужчины обладающего своей предназначенной ему Богом женщиной, привлек к себе. Обвел присутствующих за столом внимательным взглядом поверх ее волос.
Гости тихо переговаривались, стараясь не нарушить момент. Курили трубки, ели салаты и бутерброды, наливали в фужеры бодрящие напитки, юво, яблочный сидр и грушевое вино.
Из темноты явился граф Прицци. От его торжественного благодушия не осталось и следа. Отодвинув властным жестом за плечо Фарканто в сторону, он сел поперек скамейки напротив маркиза, подался вперед, облокотился о стол, пристально и долго смотрел в глаза Борису Дорсу, потом сказал прямо без предисловий.
- Если вы еще не поняли, что там, за столом, только что чуть не произошло, я поясню. Вы не сэр Вильмонт. И если вы сделаете неверный шаг, я лично убью вас, а леди Веронику назначу приемной дочерью и сам стану править Гиртой. Борис, вы это поняли?
- Что с вами надо считаться, Август, и уважать ваше мнение и слово, я уяснил еще очень давно – ничуть не смутившись, ответил маркиз, смело глядя в глаза командору Лилового клуба – и то, что без вас Гирты не будет, это тоже. А то, что теперь я человек подневольный, как и леди Вероника – тем более.
- Рассчитываю на ваше благоразумие – сухо кивнул граф с мрачной серьезностью и чуть подернул уголком рта, как будто бы хотел улыбнуться. В его глазах промелькнула горечь.
Маркиз протянул руку к столу, наполнил три фужера. Принцессе Веронике налил игристого грушевого вина, себе и графу юва. Тот принял из рук маркиза кубок, они отсалютовали друг другу и сделали по глотку.
- Вот и славненько – подняв голову от своей прозрачной пластинки, нащупал на столе рядом с ножнами с мечом свой фужер, отпил из него, коротко отсалютовал графу, маркизу и принцессе барон Визра и продемонстрировал Майе Гранне свою пластинку на ладони – вот смотри, я тебе рассказывал, помнишь?
- Ага – ответила та, не глядя на то, что он показывает ей, поджала локти, сжала кулачки и весело заулыбалась принцессе Веронике и маркизу Дорсу.
Вечер закончился. На Гирту опустилась прохладная и сумрачная, но полная огней, музыки и торжественных окриков ночь.
***
Уже совсем поздно, после того, как капитан Форнолле подошел к принцу Ральфу и вежливо продемонстрировал ему часы, явно намекая на то, что ему пора вернуться в свои покои, проводил его и запер за ним дверь на ключ, случилось еще одно событие, на которое обратил внимание только один человек из тех, кто был приглашен на прием. Как только это произошло, он встал и, ни с кем не попрощавшись, покинул террасу. Никто не стал звать, удерживать его.
- Где эта мерзавка Рита? – возмущался около кухни на полуподвальном этаже, ниже основного уровня дворца, старший повар – салфетки закончились, а гардероб заперт на ключ!
- И простыни там же – кивнул постельничий – после стирки отнесли…
- Ломайте дверь – посоветовал кто-то.
В кухне было жарко. Слуги, сбились с ног. Бегали по коридорам и лестницам, подносили гостям новые угощения и напитки, готовили для остающихся на ночь комнаты. Под низкими сводчатыми потолками подвального этажа, где располагались прачечные, кладовые и кухни, было душно накурено. Жарко горели печи. На столах стояли тарелки, менажницы и салатники, тут же, рядами, наполненные ингредиентами, резанными сырами, мясами всех видов, рыбами, овощами и фруктами, приправами и зеленью, маслом и майонезом, сосуды. Повара, с остервенением надувая щеки, годами отточенными движениями запускали в них толстые раскрасневшиеся пальцы, зачерпывали горстью, ловко, манерно и стремительно, как художники с улицы, что моментально рисуют на заказ любой этюд, выкладывали закуски, посыпали приправами, не глядя, словно невзначай, выдавливали кремы, майонезы и соусы из шприцов. Умело закручивали из них замысловатые цветы и узоры, повелительными щелчками пальцев, особыми поварскими жестами, приказывали помощникам отправлять либо готовое блюда наверх, либо то, что полагалось греть, в духовку. Смешивали коктейли, вливали их в кувшины, не глядя, наотмашь, колотили яйца, стремительно и с ловкостью хирургов разделывали рыбные и мясные туши, отбивали, натирали их, макали в масла соусы и панировки. Но внезапно мигнул свет. Потом еще и еще.
Все моментально замерли с занесенными ножами, руками и ложками, подняли презрительные взоры отвлеченных от любимого дела творцов к белому, сводчатому, слепящему глаза в пронзительном электрическом свете свежей, недавно нанесенной известкой потолку. Кто-то заранее пошел к тумбочке и засветил свечу. Остаться в столь ответственный и важный момент в темноте означало бы полное и позорное фиаско славной герцогской кухни. Послали мальчика за лейб-инженером, но тот сообщил, что дали семафор со станции, сообщили, что просто спонтанный всплеск возмущения, ничего особенного.
Но это нисколько не решило проблему с огромным, запертым на ключ дубовым гардеробом, где хранились запасные свежевыстиранные простыни, салфетки и полотенца, которыми пользовались слуги, подавая блюда на стол.
Пришли плотник с помощником. Зачесали лысеющие головы. Они уже выпили в честь помолвки герцогини и теперь собрали консилиум с мастером по водопроводным кранам, туалетам и трубам, как лучше начать открывать этот массивный, как на городских воротах, замок. Выяснилось, что дворцовый слесарь, отпущенный кастеляном по замотанности и разгильдяйству, отпросился и ушел в город, что без потерь взломать дверь гардероба не получится и придется идти за ломом и топором.
- Да у Риты все ключи! – ругался шеф-повар. Полный, и мясистый человек с красными щеками, усами и самодовольным сытым лицом старшего мастерового, что имея хороший доход со своего дела, мнит себя популярным и успешным художником, из под пера которого выходят истинные шедевры, заслуживающие места в истории.
Снова послали мальчиков искать Риту, но не нашли ее.
Как раз в это время принц Ральф с раздражением подошел к окну. Сестра унизила его. Даже в праздник не дала поблажки, отправила под арест как в будний день в соответствии с установленным ей же во дворце отбоем. Отец не вступился, забыл о нем, махнул рукой на ее причуды. Георг Ринья обещал ему, но почему-то тоже, когда потребовалось серьезное вмешательство, ничуть не помог. Эмиль Фрюкаст был отправлен в крепость Гамотти и за нерадение к службе и дурное влияние на наследника герцога Вильмонта был приговорен к трем месяцам нарядов по чистке солдатских клозетов и горшков. Принц был молод, горяч, унижен и взбешен настолько, что была бы его воля, он бы выломал дверь и испортил бы всем праздник какой-нибудь дурной выходкой, если бы капитан Форнолле предусмотрительно не предупредил его, что если он будет шуметь, леди Вероника приказала вывести его на площадь за территорию герцогского парка, спустить штаны и дать плетей прямо на глазах стражи ворот и ожидающих снаружи в телегах и каретах своих приглашенных на прием господ извозчиков и слуг.
В коридоре слышались шаги и веселые голоса. Первое напряжение прошло. Радостная атмосфера праздника по мере выпитых напитков, вытеснила все дурные мысли и предчувствия, передавалась гостями и слугам.
Принц Ральф подошел к окну и в ненависти сбросил с подоконника книжку красивых барочных стихов, которую вечерами он читал сам себе вслух, чтобы успокоиться перед сном. Над городом вспыхнул багровый огонь. Заревом охватил весь горизонт, темные деревья на склоне горы далеко внизу и крыши домов. С ярким неровным светом в ночное небо над крышей дворца поднялся алый, крутящийся, плещущий во все стороны яркими, гаснущими в воздухе дымными искрами огонь. Даже через толстые стены были слышны доносящиеся с балконов, из коридора, приветственные веселые возгласы. Начался салют.
- А она станет герцогиней! - внезапно с невыносимой жгучей обидой подумал принц – гадина, подстилка, шкура… нашла же себе, и кого! И он станет герцогом! Пойти, врезать ему, плюнуть в морду, разбить им обоим головы… Я должен быть герцогом Гирты, а не они! Но почему? Где моя Йекти, она обещала, она придет, и она тоже не пришла! Тоже бросила, оставила меня одного!
Он схватился за высокий подоконник и с сомнением поглядел вниз. До склона было метров сорок отвесной скалы, а ниже росли деревья, там до самого подножья холма и домов тянулся непроходимый каменистый и крутой склон.
- Так и убиться можно… – сразу же оценил принц и отвернулся.
Комната полнилась багровым светом. Зарево разгоралось в небе над городом. С проспекта слышались далекие окрики. Горожане выходили на улицы и балконы, открывали окна, смотрели на салют, вместе с гостями герцога праздновали помолвку принцессы Вероники Булле и племянника епископа Гирты, маркиза Бориса Дорса. Принц Ральф не зажигал ни электрического света, ни свечу. Он подсел в кресло к окну. Тоска и хандра окончательно подломили его волю.
- Все меня предали! Все меня бросили! - сказал себе он. Он хотел выпить из бутылки, которую ему оставили на подобный случай «Черных дубов». Прямо так, из горла, запоем, так, чтобы сразу стало плохо, чтобы потом пришлось чистить унитаз – черный, фаянсовый, блестящий и величественный как герцогский трон, какие для дворца заказал специально из столицы, как знак шика и превосходства над простыми горожанами, герцог Вильмонт Булле, как в двери тихо щелкнул замок. Увлеченный своим страданием принц не сразу понял, что кто-то подошел к двери и чуть приоткрыл ее. Принц Ральф вздрогнул. Он был смелым, отважным и отчаянным юношей, но внезапная тишина в обычно людном центральном коридоре дворца, и далекие нарочито веселые и громкие, но абсолютно неразборчивые, переговаривающиеся где-то за толстыми стенами, как в другом, недостижимом мире, голоса, багровый свет за окном, эта чуть приоткрытая дверь и мрак своим жутким сочетанием навеяли на него какой-то первобытный мистический ужас. Быть может по отдельности и в другой обстановке, все эти факты ничуть не смутили бы его, а заставили бы только рассмеяться и сказать молодецки «призраков не бывает, какая чушь!», но не в нынешнем случае.
Принц Ральф бросил пристальный взгляд на дверь, ожидая кто сейчас войдет в темную комнату. Но из коридора не доносилось ни звука, и никто не вошел. Принц тихо, словно повинуясь этой тишине вокруг, встал, взял бутылку за горлышко так, чтобы держать в руке как колотушку - его меч и пистолеты приказала отобрать у него Вероника Булле - подошел к двери и молча и решительно распахнул ее. В коридоре было темно, но не было никого. Свет скрытых под деревянными панелями чуть выше человеческого роста мягких не гаснущих ни днем, ни ночью огней потух. Но через несколько наглухо запертых дверей впереди и справа багровели окна в зале, с креслами и бирюзовым столиком. Принц Ральф осторожно прошел по коридору. Тут, он знал точно еще с детства, было три двери. Одна вдоль фасада здания, в соседний зал, вторая перпендикулярно к первой, на лестницу, и третья за массивной роскошной печкой с великолепным синим изразцом в виде дракона и лисы, на винтовую лестницу в подвал. Первые две были заперты, что весьма удивило принца, потому, что коридор был сквозной и вел через все здание по второму этажу. Более ходовым был только коридор на первом этаже внизу. Но им пользовались в основном слуги. На втором этаже были апартаменты герцога Вильмонта, его гостей, семьи, свиты и придворных, а также герцогская приемная, кабинеты и комнаты для отдыха, а этот коридор соединял все эти помещения, залы и лестницы, вел от восточного торца здания, до западного и через арку соединялся с Малым дворцом. За спиной принца сейчас были центральная лестница, а за ней канцелярия, и ему еще подумалось, что следующими комнатами за дверью вперед по коридору будут комнаты его матери, которые после ее смерти герцог Вильмонт Булле приказал запереть и ничего в них не трогать. Никому никогда не разрешалось посещать их. И только верная служанка и наперсница герцога, Рита Фалька, загадочная и молчаливая женщина неопределенного возраста с черными длинными волосами и с желтым диким взглядом, что имела в своем полном распоряжении ключи от всех комнат дворца, иногда заходила в них, наверное, прибиралась там, проверяла, на месте ли оставленные вещи, или что еще.
Принц Ральф не помнил мать. Она умерла, когда ему было два года. Сказали, что после родов его младшей сестры, Агнесс, у нее отказало сердце, но сейчас ему внезапно подумалось, что не бывает вот так просто. Сердце не отказывает внезапно. Особенно у герцогов Булле. Почему он никогда не думал о том, что тут может быть что-то не то? Например, что его отец ему лжет. Как лгал всю жизнь, когда уже заранее знал, что герцогом Гирты будет не он, наследный принц Булле и даже не его старшие братья, Вилмар и Берн, а какая-то самозванка, кузина, которой он никогда в жизни до этой весны не видел в лицо. Принц Ральф подошел к двери, перегораживающей коридор, прислушался. Там было тихо. Наверное, все были внизу, в парке перед фасадом снаружи.
Как раз из-за стен послышались веселые команды и окрики. Забил барабан, заиграли гимн Гирты, пронзительно завыли трубы. Во дворце погас электрический свет. Слуги принесли факелы и фонари. Раззадоренные вином и ювом гости, полагая что это новое развлечение и так и было задумано, со смехом и шутками покидали банкетную террасу, собирались в веселую и нестройную, но очень торжественную и разгоряченную выпитым колонну с оркестром во главе, с почетным караулом в сияющих латах, при мечах, пиках, ружьях и знаменах. С факелами, светильниками, обнаженными мечами и кубками в руках, веселым маршем, как на параде, медленно двинулись вдоль темного фасада выходящего в парк в сторону Малого дворца, поздравить с помолвкой покинувших банкет нареченных, не дать им насладиться наедине друг другом в эту ночь. Никто не остался в стороне. Все, даже самые пьяные, больные, печальные, страдающие и взбудораженные, покинули комнаты, беседки, лестницы, кусты сирени, скамьи, арки, укромные залы, лестничные площадки, пролеты и коридоры, чтобы присоединиться к этой традиционной веселой игре, когда каждый из гостей наперебой наливает и пьет до дна с нареченными, а они потом не могут ступить и шагу, валятся с непослушных, пьяных ног. Что и говорить о нежных, застенчивых поцелуях до свадьбы, ласках, романтических стихах и словах о вечной любви, если в голове остается только шум и звон, как будто с каждым новым жадным глотком в уши ударяет колокол и хочется наслаждаться им, пить с друзьями и собутыльниками кубок за кубком еще и еще. А если наутро такие нареченные разругаются до таскания за волосы, криков и битья фужеров с больной с похмелья головой, то грош цена такой помолвке, и нечего даже и думать что будет потом, когда, после свадьбы, жених и невеста станут мужем и женой. Прочь такие отношения, пусть катятся подальше с глаз долой. Туда им и дорога.
Все ушли поздравлять нареченных. Второй этаж дворца обезлюдел.
Принц Ральф проверил двери. Обе были заперты, никто снаружи не откликнулся на его тихий, осторожный зов. Тогда он зашел за печку с великолепным синим изразцом по белой блестящей глазури, изображающим лису и дракона, открыл третью, низкую и арочную, дверь, что вела на тесную винтовую лестницу на первый этаж, в подвал и вниз, в конюшни. Еще юношей принц с братьями бегали этим ходом в город. Принц Ральф поджал широкие плечи, протиснулся под своды, осторожно спустился на первый этаж. Тут, за низкой и толстой сводчатой, дубовой, окованной железом с клеймом Булле дверью, ворчливо ругались Плотник с Мастером Труб.
- И эту ломать тоже?! – пьяно восклицал Плотник – а ну ее! Отойди прочь!
- Да стой ты! – одергивал его подмастерье – дурень, пошли ключи найдем!
- Ну что там? – грозно спрашивал Повар – нашли Риту?
- Да нет ее нигде, чертова девка! – ругался Кастелян – на горшке может… Постучите идите что ли.
Лестница вела вниз. Принц Ральф аккуратно, чтобы не оступиться на крутых истертых и скользких каменных ступеньках, на скатиться до конца лестницы, до самого подножья холма, кубарем, шагнул в темноту. Колбы с мерцающими огоньками не горели. Принц спускался на ощупь, все ниже и ниже. Где-то рядом должна была быть пробита в скале шахта, и ходил лифт. Но к нему было не пройти. Зато внизу была открыта дверь. Тяжелая стальная и округлая, с вентилем изнутри, рычагом и массивной замочной скважиной снаружи. За дверью, под сенью растущих у подножья холма черных деревьев было темно. Высоко наверху, над головой, в багровом ночном зареве темнел длинный, сливающийся в темноте со скалой, фасад дворца Булле. Подсветка зеленовато-голубых с белым стен не горела, но по рядам окон стремительно пробегал яркий электрический луч, как будто там светили переносным фонарем. Впереди был темный, заросший шиповником и сиренью, едва освещенный багровым заревом, дворик огороженный с двух сторон высоченными каменными заборами, увитыми диким, буйно разросшимся, лохматым и неухоженным плющом, и мощеная гранитом дорожка, что вела к высокому, заслоняющему полнеба каменному дому с аркой посредине и всегда наглухо запертыми воротами. Принц Ральф аккуратно прошел по дорожке и взошел на черное крыльцо – иного выхода из этого двора, как через дом, он не помнил. На первом этаже была конюшня, а из нее вели еще одни ворота на темную кривую улицу, что тянулась под скальной стеной холма Булле параллельно дворцу. Ворота были приоткрыты. Тусклый багровый свет пробивался через них, еще больше усиливал мрак в просторном помещении разделенном деревянными перегородками на стойла. Где-то в темноте храпели, сонно постукивали копытами лошади, но от этих таких привычных и таких успокаивающих, но сейчас мешающих понять, есть ли опасность в темноте или нет, звуков, становилось только еще более печально и жутко. Принц Ральф ускорил шаги, с трудом протиснулся через щель, оставленную между створками ворот – на внутренние скобы, на которые обычно кладут засов, была накинута цепь, видимо, чтобы в конюшню задувал свежий воздух, но пока сторож спит, случайный прохожий, соблазнившись, не смог увести лошадь. Ральф Булле пригнулся под цепью, протиснулся под ней, и с чувством чудесного спасения, вышел на темную, тихую и безлюдную улицу. Зловещие силуэты стен, крыш, труб и крон старых деревьев посаженных в незапамятные времена в узких двориках теснящихся друг к другу каменных домов, резкими, угловатыми черными контурами вырисовывались на фоне багрового зарева стоящего над городом.
Тусклые свечи горели в окнах. Их неяркие рыжие отсветы едва пробивались через неплотно задернутые шторы. За их тусклым светом невозможно было разглядеть ни жильцов, ни комнат.
Прислонившись спиной к литым чугунным перилам крыльца, под тусклым газовым фонарем стоял Патрик Эрсин. Манерно курил трубку.
- Что-то вы долго – насмешливо сообщил он и продемонстрировал часы, стрелки которых шли в обратную сторону – пойдемте. Не спрашивайте ничего, я все равно ничего не расскажу. Вас ждут.
***
Снова дали свет. Зарево пошло на убыль. Яркие, загоревшиеся повсюду в парке и на фасаде дворца фонари приглушили, разогнали его зловещую багровую мглу. Как раз в это время веселая процессия с факелами, знаменами и полковым оркестром во главе, достигла арки, соединяющей дворцы. Но каково же было удивление всех, когда они не нашли здесь, на галерее ни принцессы Вероники, ни маркиза Дорса. За просторным, брошенным праздничным столом на скамейках расположились Август и Мария Прицци, что облаченная не по прохладной осенней погоде в свое длинное белое платье и лиловую длиннополую жилетку сидела у графа на коленях, придерживаясь тонкой жилистой рукой за его шею, курила через длинный мундштук сигарету, да усатый Пескин со своей высокой спутницей. Сидя напротив друга, вчетвером они играли в шашки, двое на двое, в окружении стоящих на столе фонариков и полупустых, недопитых фужеров оставленных после себя друзьями маркиза Дорса и принцессы Вероники.
- А где молодые? – спросил, возмутился кто-то.
- А я и сам не знаю! Здесь только мы – как само собой разумеющееся, продемонстрировал пустой стол граф Прицци, обвел веселым взглядом присутствующих и переставил свою шашку в знак искренности своих слов. Мария Прицци, насмешливо и высокомерно повела скулой, прищурила глаз, двумя пальцами с силой откинула косу с плеча, благородным жестом облокотилась о плечо графа, закивала соперникам. Прицци выиграли. Начальник штаба, Пескин сверился с диспозицией, сказал «Эх» и они, как проигравшие, с его дамой начали без разбора, с двух рук, допивать из фужеров оставленных на столе, недопитое гостями принцессы и нареченными, юво и вино.
***
- А куда едем? – старческим, но при этом не по годам игривым и бодрым голосом поинтересовался у всех министр Динтра. Все со смехом сели в его огромный, черный и торжественный как рояль или барочный с зеркалом, комод, ипсомобиль, с желтой манерной молнией по борту. Впереди, рядом с министром занял единственное кресло Борис Дорс с принцессой Вероникой на коленях. На втором ряду поместились Фарканто, рыжая Лиза, Майя Гранне и барон Визра. В самом конце, у откидной стенки, гакаборта, Вертура, который тоже посадил Марису на колени, чтобы помимо Корна и Агнесс Булле поместились еше Рейн Тинкала и князь Мунзе. Последней, к барону Визре подсела Оливия Кибуцци. Только растерянному Модесту Гонзолле не хватило в салоне места, но этот вопрос был быстро решен маркизом Дорсом. Прижав к коленям неудобные в тесном салоне мечи в ножнах, покрепче обхватив придавивших мужчин к креслам, сидящих на коленях спутниц, все радовались предстоящей веселой прогулке.
- Так куда? – вопрошал министр, проверяя карманы своего сюртука и доставая из него портсигар с такими же как у рыжей Лизы толстыми черно-белыми папиросами, заломил одну углом и с заправским видом стиляги из столичного журнала, закусил ее губой – на маяк, в лес, на море?
- На луну! – засмеялась принцесса Вероника.
- Луна - объект повышенной секретности – покачал головой министр – придется вас всех потом в министерство на подписку о неразглашении. А там до утра закрыто. Но можно прокатиться по небу.
- Тогда к звездам! – радостно и пьяно хлопнула обеими руками по спинке его высокого кресла рыжая Лиза и министр, никого не предупредив что сейчас произойдет, поманил пальцами обеих ладоней штурвал, что желтым подсвеченным полумесяцем горел во мраке салона перед ним над манерно выполненной приборной панелью и ипсомобиль, словно бы прыгнул из тесного дворика между конюшнями и ратушей на краю парка Булле высь. Вмиг, без всякой инерции и дрожи, оказавшись в черном, подернутом тучами бескрайнем ночном небе над растянувшимся насколько хватало глаз дырявым покровом слегка фосфоресцирующих облаков. На секунду замер в точке апогея баллистической траектории и, стремительно планируя, подался капотом вниз и вперед. Все закричали от восторга и ужаса, а неудобство тесноты и выпитое предали особой радости и восхищения этому волнующему и ужасному одновременно не то падению, не то полету. Вокруг горели звезды, шипел ветер, Вертура, которого напуганная столь резкой переменой, схватившаяся за спинку переднего кресла Мариса придавила к сиденью, так толком ничего не увидел и не понял. Он только успел испугаться, что они куда-то падают и уже тоже занервничал, начал искать, за что бы схватиться, кроме как за нее, и что бы сделать чтоб спастись, как вдруг они снова остановились. За окошком, край которого детектив видел из-за плеча Марисы, горел фонарь перед резиденцией владыки Дезмонда Дорса.
- Вероника! – опасливо воскликнул Борис Дорс.
- Прилетели, выходите скорее! – словно смеясь над пассажирами, приказал министр Динтра. Двери сами собой раскрылись. Мариса соскользнула с колен детектива и вышла наружу. Вертура последовал за ней, галантно помог покинуть салон Агнесс Булле.
- Вот как он в лес заехал! – воскликнул кто-то.
Ипсомобиль стоял на площади перед собором Иоанна Крестителя. Подсвеченный фасад храма и колокольня светлели в вышине на фоне багрового, охваченного заревом от парящих над дворцом Булле осветительных огней неба.
- Лиза! – ругала наперсницу принцесса Вероника. Она очень испугалась, ее руки тряслись, глаза бешено горели – у тебя что, совсем ума нету что ли?!
Та пьяно, бессовестно и весело смеялась в ответ. Борис Дорс открыл капот, где между мотором и салоном, находился багажный отсек.
- А что это было? – барон Гонзолле с бурдюком юва в руках, таща за собой свой меч, пьяно вывалился на мостовую – а куда это мы приехали? Что, уже все?
Все засмеялись, начали обсуждать это короткий, но очень волнующий и веселый полет. Принцесса Вероника схватила у барона Гонзолле его бурдюк, выпила юва, засмеялась. Начала обнимать и благодарить всех. Вертура же, что обернулся, и было хотел запоздало поблагодарить за прогулку шаловливого министра, был безмерно удивлен – как только последний пассажир покинул машину, ипсомобиль бесследно исчез. Только воздух на площади стал, как накануне грозы, каким-то по-особенному сухим и разреженным.
***
За веселой беседой и доливанием бурдюка, который отобрали у и без того в усмерть пьяного Модеста Гонзолле, не заметили, как нареченные, отойдя в сторону как будто поговорить, бесследно исчезли в темноте. Юный барон Визра, пожал плечами и сказал, что теперь идти обратно своим ходом. Князь Мунзе пошел в поместье епископа за лошадьми и уже в конюшне нечаянно был свидетелем разговора, что случился между принцессой Вероникой и Борисом Дорсом. Отправив восвояси слугу, они остались одни вдвоем. Маркиз взял принцессу за руку и аккуратно провел к дальней стене так, чтобы она не оступилась в темноте.
- Я не дезертир – тихо и тревожно заверил он ее – но вы видели, что сегодня произошло. Вероника, это важно. Выслушайте меня. Да, вы в курсе дел, знаете лучше, что к чему, у вас есть инструкции. Но я не понимаю, я в них не посвящен. Развейте мои сомнения, разъясните мне эту схему… Я смогу сделать то, что от меня зависит, смогу помочь!
- Например? – ответила она также тихо и несколько отстраненно, но все же держась в темноте за его плечо. В стойлах храпели лошади. Стучали копытами, недоверчиво принюхивались к незнакомке.
- Если бы знал наверняка, что происходит… - ответил ей он.
- А вы сами как думаете Борис? – рассеянно спросила принцесса, пьяно приласкалась к жениху, потянулась к нему, зажмурилась в темноте – разве вы сами не знаете, не видите что?
Маркиз обнял ее. Как бы невзначай запустил руку в широкий твердый, накрахмаленный рукав ее рубахи, взял ее за запястье под локтем. Под его пальцами прощупывалась холодная и твердая, но гибкая наощупь, как кожа и металл одновременно, ткань какой-то легкой, облегающей одежды, похожей на броню. Маркиз коснулся пальцами ключицы принцессы, отвернул ворот. Под ним были все те же холодные и гладкие шестиугольники.
- Моя змеиная шкура! – засмеялась, ответила она, угадав его жест, и повисла на его плечах – я же дракон!
- Сэр Август хочет захватить Гирту – понизив голос, с трудом оторвал ее от себя маркиз - его жена ведьма. Это она научила Эмилию пожирать людей. Она не человек, я видел тогда, давно, в Лесу, как она обращалась лиловой змеей. Это она задушила Хендрику Булле и ее мужа и подожгла их дом. Это ее сэр Август нарисовал на своем гербе после победы над Сигфредом Тинкалой и армией Фолькарта. Это ее именем он назвал свою дружину, свой клуб. Сегодня он и его люди собирались убить всех, но что помешало ему?
- Борис, вы мнительны! – отмахнулась принцесса и снова подалась на маркиза, словно пытаясь убедить его ласками в том, что все это несущественно, схватила его руку, подняла ее к своему лицу, разминая обеими руками его запястье, прижалась щекой к его ладони – сэр Август верный защитник Гирты. Он никогда не причинит ни мне, ни теперь и вам, ничего дурного – она осеклась, словно в последний момент спохватилась чтобы не сказать того, чего не стоило - поцелуйте меня, Борис, возьмите на руки, отнесите куда-нибудь. Что вы заладили? О чем вы думете? Зачем этот пьяный вздор?
Борис Дорс сдался, протянул руки и ласково обнял ее. Но одумался. Страшное сомнение закралось в его душу.
- Вы мне не верите… – сжал зубы, с досадой ответил, покачал головой, он – ладно… Но у меня тоже есть свои аргументы на этот счет. Поедем за город. Я покажу вам то, что вам следует знать. Будет лучше если вы все узнаете сейчас, чем если все это откроется в самый неподходящий момент, потом. Вы доверяете мне? Вы поедете со мной?
Она машинально кивнула в ответ, но если бы было светлей, можно было бы увидеть, что в ее глазах тоже промелькнуло сомнение. Но она была пьяна, хотя и знала, что ей вообще нельзя пить, тем более так много, но ей было уже все равно. Страшная тайна, что тяготила ее сердце, давила на нее, не давая покоя ни днем, ни ночью настолько сильно, что сейчас это безумное предложение выехать ночью за стены города во внешнюю, полную опасностей и ужасов Леса тьму, не показалось ей чем-то более ужасным, чем те чувства, что всплывая в памяти, сейчас рождались в ее сердце под действием выпитого вина и юва. А особенно те слова, которые могли неаккуратно слететь с ее уст, поделись она с маркизом своими горькими переживаниями, воспоминаниями, знаниями и тяжелыми мыслями, по слабости в пьяном бреду отчаявшейся, загнанной в угол обстоятельствами и беспощадными людьми, слабой и беззащитной женщины. Все было дурно и страшно вокруг нее и даже этот один единственный человек, что стоял рядом с ней, не прогнувшись, переживший ад смуты и войны, кто всегда жил в этом городе и был настолько ничтожен, что до него никому не было никакого дела, что по каким-то непонятным ни ей, ни кому другому в Гирте причинам, так внезапно стал ей за эти недели таким близким и важным, даже он, сию минуту не вызывал у нее ни малейшего доверия. Впрочем, и это ей было уже все равно. Она точно знала, что ее ждет в недалеком будущем. И все что он мог сделать с ней, окажись он настолько хитрым предателем, что даже она, умеющая различать самые тонкие движения человеческой души не смогла почувствовать и прочесть в нем, все это в любом случае было бы менее ужасным чем то, что с ней уже случилось, а тем более то, что должно было неминуемо произойти в самые ближайшие, самые короткие сроки.
И она решилась - пусть хотя бы эти недели, эти дни, или хотя бы эта ночь, как все прошлые недели дни и месяцы в Гирте, не будут омрачены этими терзаниями, дурными мыслями, сомнениями и предчувствиями.
- Да, Борис, я вам верю – отстраняясь от маркиза, немного протрезвев, прижав руку к груди, утвердительно кивнула она в ответ – я ваша будущая жена. Я буду рядом с вами до конца, и я хочу знать то, что вы хотите показать мне, чем бы это не было, и чего бы мне это не стоило.
- Ваше слово – ответил он ей с тяжелой готовностью в голосе. Он выпил совсем немного. Идя на банкет, куда без его спросу, на его собственную помолвку, пригласил его герцог Вильмонт Булле, позвав его самых страшных и непримиримых врагов в качестве его же гостей, он только касался губами чаш, что подносили ему, памятуя о ядах, а еще более о том, что с пьяным и веселым можно делать все что угодно. Маркиз снял с шеи ключ, что висел рядом с нательным крестом, вставил его в неприметную замочную скважину, с трудом отпер замок, который, похоже от редкого использования, уже начал ржаветь и с усилием отодвинул в сторону часть стены, открыв потайной проход в смежную с конюшней комнату.
Здесь, в тусклом свете высокотехнологических колб с медленными вихрями плывущих в прозрачном геле мириадов крошечных, коричнево-рыжих огоньков, их ждал огромный, замерший в своей торжественной неподвижности как отлитый из твердой стали ужасный в своих идеальных пропорциях, могучий черный конь, при виде которого принцесса непроизвольно вздрогнула и схватилась за плечо маркиза, словно страшные картины прошлого, которые она хотела бы навсегда забыть, чудовищными образами пережитых наяву детских кошмаров и страхов ожили перед ее внутренним взором, внезапными воспоминаниями взбудоражили и еще больше растревожили ее разгоряченные выпитым вином и крепким спиртом чувства. Она задрожала еще сильнее, когда при приближении маркиза конь внезапно ожил, пришел в движение и поднял свою деформированную голову. Вместо глаз у него был один продолговатый, словно бы впаянный в кожу, похожий на оптический, прибор - горизонтальный нарост без век и ресниц. И страшный багровый огонь, что словно бы заполнял чудовищную тварь изнутри, изливался из этой кровавой светящейся расщелины, наполняя полутьму комнаты зловещим тусклыми красным светом, выхватывая из мрака наполняющие ее страшные, так знакомые с детства, навсегда застывшие перед ее внутренним взором доспехи, оружие и атрибуты. Вероника Булле, задрожала, остановилась в нерешительности, не зная, что теперь делать, но маркиз взял ее за руку и подвел к коню.
- Это всего лишь автомат – протягивая ее ладонь к шее чудовища, чтобы она удостоверилась, что это не демон, попытался он. Но конь недоверчиво повел головой, оскалил страшные бледно-голубые и словно бы кровавые на концах клыки и с глухим звоном, манерно тряхнул тяжелой упряжью. Старомодной, но очень искусно исполненной неизвестным мастером и дорогой, какую могли позволить себе только самые богатые и уважаемые жители города. Белая накидка, как выпел, укрывала круп чудовища. Седло было длиннее, и не похоже на конские седла, которые делали в Гирте. По виду столичное, изготовленное из современных материалов, как седло машины, оно было выполнено с манерой и украшениями в том же вычурном и искусном стиле, как и вся остальная упряжь. И тоже испещрено нечестивыми и притягательными в своих одновременно отталкивающих и завораживающих пропорциях и контурах написанных на неизвестном языке, исполненных зловещей, чуждой человеческому разуму гармонии символов, фигур и слов.
Принцесса попятилась. Ужас наполнил ее сердце. Маркиз предал ее! Чудовищная игра, заманивая ее в смертельную ловушку! Он не сражался с Белыми Всадниками, он был одним из них! Она вспомнила его молодым, она уже видела этого коня и самого Бориса Дорса! Шестнадцать лет назад, в своем детстве, на северном берегу Керны, на холмах за сталелитейными заводами Булле, когда он со своими клевретами приехал в приют святой Елены, чтобы похитить ее!
В ее руке сверкнул нож, отточенное на тренировках движение было выполнено почти что автоматически, но маркиз был слишком близко и перехватил ее локоть. Принцесса повела плечом, ее правая рука вмиг вспыхнула раскаленной обжигающей болью, налилась чудовищной, нечеловеческой силой и с легкостью вывернула руку маркиза заранее отработанным приемом, который она выполняла каждый день на своих утренних тренировках.
- Стефания! – отчаянно крикнул он, отскакивая в сторону от ее удара ножом. Но герцогиня была стремительнее. Живые человеческие мышцы никогда не могли бы дать ей такой скорости, но и у искусственных тканей был предел. Каждая синтетическая жила, что заменила ей отбитые и искалеченные части, которые имплантировали ей после того, как она так неудачно пыталась покончить со своей жизнью, от отчаяния и тоски бросившись с высоты, из окна своих роскошных столичных апартаментов и упала на провода, лишившись руки и ниже колен обеих ног, внезапно вспыхнула адским пламенем, причиняя ей страшную, обжигающую боль. От отчаяния и страха она не рассчитала силы. Искусственные ткани вошли в перегрев, скручивая ее спину, руки и ноги в конвульсиях страшной, безмерно болезненной, неутихающей агонии.
В ее глазах потемнело, сумрачные, едва подсвеченные колбами и багровым светом из личины чудовищного коня стены подернулись багровой кровавой пеленой. Принцесса, со стоном бессилия, страха и боли бессмысленно, с отчаянием заживо горящего человека, слепо метнулась в сторону, со всей силой врезалась в стену, откинулась навзничь от нее и повалилась на пол.
- Леди Булле! – в конюшню, выхватив меч, ворвался князь Мунзе, но маркиз Дорс, не обращая внимания на рассеченную грудь, схватил из угла штандарт с черным гербом на белом фоне и ткнул пьяного князя древком в живот, а когда тот скорчился от боли, нанес еще два тяжелых удара по голове.
- Вероника! – подскочил он к принцессе, но она только тяжело дышала, не в силах даже стонать от охватившей ее тело, скрутившей все мышцы боли, сжалась в комок у стены на полу. Схватив ее за плечо, маркиз тут же понял, что произошло. Быстро сбегав в конюшню, он вернулся с ушатом холодной воды и вылил на нее. Поднял принцессу на руки, перебросил через седло и, придерживая, чтобы она не упала одной рукой, вывел коня из потайной комнаты.
- Вези осторожно! – дрожащим от волнения голосом с угрозой предупредил он. И чудовищный конь, снова манерно тряхнув головой, тяжело грохоча стальными, сделанными специально так, чтобы стучали как можно страшнее и гулче копытами, грозно вышел в коридор конюшни повелительно повел головой, бросая пламенные взгляды на остальных лошадей, тут же отпрянувших от него и страшно забившихся в стойлах. А маркиз быстро вернулся в тайник, проверил, не пробита ли голова и не сломана ли шея у князя Мунзе, что корчился на полу, хватаясь за ушибленные виски, выволок его из комнаты, задвинул обратно и запер дверь на ключ.
Вернувшись к коню и вскочив в седло, с некоторым трудом пересадил все еще бесчувственную от шока принцессу к себе на колени и вцепился в нее как можно более крепко и приказал коню.
- К воротам Рыцарей! Аккуратнее!
Скакун снисходительно тряхнул головой и шагнул в темноту легко и стремительно, в три крадущихся прыжка выскочил со двора епископской конюшни. Огляделся и, почувствовав волю, с грохотом полетел по ночным улицам города, как кошка на бегу, припадая на задние лапы и взвиваясь на несколько метров в высоту, легко перескакивая палисады, что всегда устанавливали на ночь на перекрестках центральных проспектов и улиц. Свернул вдоль крепостной стены, что разделяла надвое Южную Гирту. Поднялся по улице на скалу, у подножья которой стоял дом, где жил Дюк и, оказавшись на уютной террасе с аркой, парапетом, клумбами, дубом и столом, соскочил с нее вниз, на крышу ближайшего дома. Маркиз Дорс едва успел покрепче перехватить принцессу Веронику, как под копытами скакуна с грохотом обрушилась кладка каменной стены, на которую он так необычайно ловко, соскочил с крыши и, миновав обвал, снова очутился на мостовой, до панических криков напугав своим инфернальным явлением каких-то толпящихся в подворотне, яростно размахивающих ножами и палками спорщиков.
- Стоять! – заревел полицейский рожок на перекрестке, но адский конь, словно в насмешку взвился на дыбы и, наддав на полицейского, сбил его так, что тот с жестяным глухим грохотом доспехов отлетел в сторону. Позади сухо щелкнул курок мушкета, но выстрела не произошло. На проспекте замигали фонари. Один за другим они гасли при приближении беглецов. Впереди, через несколько кварталов были ворота Рыцарей, там уже поднимали тревогу. Вспыхнул, ослепил до скрипа сжавшего зубы от больно ударившего по глазам электрического света маркиза, прожектор, но конь плавно и стремительно остановился, взвился на дыбы, заржал страшно и дико, больше похоже на шипящий, парализующий душу воспоминанием ночного кошмара и страха темноты, запредельный не то рев, не то вой. Фонари на проспекте погасли. Словно ударил порыв ветра, мир вокруг подернулся рябью, контуры предметов на какую-то миллисекунду потеряли свою четкость. Прожектор с печальным звоном полыхнул короткой голубой вспышкой и потух. Отчаянно и страшно запел рог. С ворот полетели стрелы, но ни одна не достигла цели. Конь свернул в переулок и помчался по нему с такой скоростью, перескакивая через стоящие рядом с домами ящики и телеги, что принцесса Вероника, что уже начала приходить в себя, зажмурилась от ужаса и в страхе вцепилась в окровавленную одежду маркиза, который сам был ни жив не мертв от страха, как бы при такой скачке удержаться в седле. Ведь даже если бы он мог, он все равно не сумел бы править этим чудовищем на такой скорости, с какой могли потягаться только летящие по ветру высоко в небе хищные соколы. Но по счастью адский скакун чувствовал мысли маркиза и сам выбирал дорогу, перескакивая преграды и ловко огибая углы, следил за тем, чтобы седоки остались в седле, не вылетели вон и не разбились о каменные стены и мостовую.
Через миг они были в переулке у пандуса на куртину – по нему наверх, на земляной, укрепленный снаружи кирпичом и гранитными плитами вал, заносили припасы для защитников стен и закатывали тяжелые орудия. Перескочив через шлагбаум, и до ужаса напугав дремлющего в будочке караульного, что резко отшатнулся назад и ударился головой, отчего трофейный шлем-салад, какие носят в Мильде, съехал стражнику на лицо, конь взвился на дыбы и вскочил на кирпичный мерлон. Ударом копыт и своим весом развалил его и, низко припав на лапы, как хищник, ловко приземлившись с пятиметровой высоты, черно-белым вихрем помчался по полю. Тому самому, где в дни фестиваля приезжие ставили свои телеги и шатры, а Мариса и капитан Глотте ходили к ним с проверками и составляли протоколы. Мимо прудов где разводили жирных карпов для богатых жителей города и рядов старых разлапистых ив, высаженных вдоль дороги на юг, на Мильду и Ронтолу.
Позади, на стенах в темноте, трубили рога загорались огни. Но было поздно. Со скоростью ипсомобиля, чудовищный конь маркиза Дорса уносил своего седока и принцессу в непроглядную черно-багровую ночную мглу, в поля и перелески к югу, все дальше и дальше от города.
***
- Вероника... - недоуменно повела головой рыжая Лиза, сделала жест ладонью в одну, в другую сторону.
- Что с ней? – спросил Фарканто. Все тревожно переглянулись.
- Набат – констатировала Мариса. Они все еще стояли перед запертыми на ночь воротами поместья владыки Дезмонда Дорса. Князь Мунзе, что ушел к конюшням на заднем дворе, так и не вернулся, принцесса и маркиз тоже. Где-то на южной стороне Гирты звонил колокол. Его резкому отчаянному звону вторили далекие голоса перекликающихся на стенах города рогов.
- Найдем леди Булле! – хмуро потребовал Корн, рывком позвал за собой Рейна Тинкалу. Все согласились и направились в обход запертых ворот, по улице Прицци, что под прямым углом пересекала проспект Иоанна Крестителя, улицу генерала Гримма и проспект Булле, с которой через арку в просвете между домов можно было попасть к конюшням во дворе резиденции епископа Гирты Дезмонда Дорса.
***
- Да и я сам бы не поверил, что мы тут непричем! – высказал то, что с угрозой глядя на него, Марису и озадаченного Модеста Гонзолле, думали все остальные, как самый адекватный из всех троих, начал оправдываться Вертура. Корн, Фарканто и Рейн Тинкала нависли над ним, приперли к стене, держа оружие наготове, молча ожидали разъяснений. Они стояли в темной конюшне. Перед ними была запертая дверь тайника. Князь Мунзе, лежа рядом на брикете сена, на полу, пытался сбивчиво и нечленораздельно объяснить, что с ним произошло. Он был контужен и пьян. Конюхи и слуги епископа только разводили руками, не в силах пояснить, что было в той комнате за потайной стеной. Из окон келий на первом этаже выглядывали глумливые и мстительные физиономии семинаристов и дьяконов. Тыкали пальцами, за любопытство грозили друг другу епитимией.
- Весело – покачал черной кучерявой головой барон Визра, но все же согласился – но алиби, Марк, на вашей стороне. Полагаете, он давно задумал все это, чтобы похитить леди Булле?
- Но она должна была почувствовать! – возмутилась рыжая Лиза.
- Я думаю все случилось спонтанно – пройдясь вдоль денников, приложив руку к подбородку, как настоящий детектив из книжки, рассудил Вертура – скорее всего, она перепила и они поссорились. Он увез ее кататься, и они должны вернуться утром…
- Вы что, совсем идиот? – совсем рассердилась рыжая Лиза и топнула ногой.
- У меня есть теория… – не обращая внимания на ее крики, спокойно и задумчиво произнес детектив. Все обратились к нему – за эту неделю они встречались как минимум четыре раза. Он приехал к ней два раза во дворец, на разговор к сэру Вильмонту и после поездки на залив, остальные – она к нему. У него были все возможности похитить ее тихо, не в день помолвки. Не так нагло, прямо на глазах у всех. Так, внезапно и без шума, делают все похитители, чтобы пока не начнут искать, успеть замести следы и иметь фору. Но это тем более не логично: ее даром отдали ему. Возможно, конечно были какие-то условия… Но зачем похищать женщину, которая по факту гарант его герцогского престола? Выкуп? Он и так получит всю казну Гирты, целиком и казначея, который будет носить за ним кошелек. Это не то что нелогично, это просто глупо. Разве что он опасный псих. Борис опасен, но не похож на психа. Так что у нас два варианта, либо ждать их здесь, либо поднять тревогу. Тревогу уже подняли. И смотрите, вот следы, они не похожи на следы других лошадей… - он продемонстрировал всем огромные, необычайно глубоко печатавшиеся в твердую, рассохшуюся землю выбоины похожих на лапы хищника копыт во дворе – если это такой конь, то вся кавалерия Гирты его не догонит. Такую тварь можно настичь разве что на ипсомобиле мастера Динтры. И то, если она не летает по воздуху.
И он бросил многозначительный взгляд на Марису. Та посмотрела на него внимательно и строго, медленно ответила.
- Нет, не летает. Но переместиться в пространстве может. Есть такие кони, не обычные автоматы, гибриды, самые современные. Они лучше чем простые машины, намного. Я готовила про них в «Скандалы» статью. Но мэтр Тралле не одобрил. Сказал что фазовые технологии под запретом даже в Столице, и не стоит разжигать лишнее внимание к конспиративным теориям, или что-то в этом роде…
Пришел сенешаль поместья со слесарем. Сказал что ключей от этой двери нет ни у кого. Начали вскрывать запертый маркизом Дорсом замок. Все собрались вокруг в ожидании того, что откроется им в потайной комнате.
***
Трескучий и резкий удар в лицо оглушил маркиза. Он откинулся в седле. Принцесса Вероника дернулась и ловко высвободилась из его рук, но конь, словно почувствовав момент, взвился на дыбы и она, не удержавшись, выпала из ослабевших рук Бориса Дорса и начала соскальзывать с его колен. В последний момент маркиз успел ухватить ее за руки, удержать, чтобы она, не свернула себе шею, падая в темноту. Смягчил ее падение. Соскочил следом, но качнулся от слабости и боли, чтобы не упасть, ухватился за упряжь. Конь грозно зашипел на принцессу, взвился на дыбы, и та в ужасе закрыла руками лицо, сжалась на земле, опасаясь удара его дышащих жаром, стальных, по виду похожих на чугунные декоративные решетки печи, передних, разделенных на концах на когтистые пальцы, как у тигра, или огромной кошки, копыт.
- Как глупо все вышло! – размазывая рукой по груди кровь, тяжело вздохнул, с досадой нахмурился, хлопнул рукавом по бедру, маркиз.
Он, утихомирил коня, отстранил его от принцессы, облокотился руками о седло.
Вокруг стояла непроглядная черная и беззвездная, пасмурная и сырая ночь. Они были посреди какого-то обширного пустого пространства. На пастбище, судя по невспаханной земле или оставленным под паром поле. Отсюда не было видно ни электрического зарева фонарей Гирты, ни багрового пламени осветительных потешных огней, ни уютных и таких приветливых в темной холодной ночи окошек многочисленных, разбросанных по полям вокруг города сельских домиков. Не было видно на сумрачном, затянутом тусклыми, едва фосфоресцирующими высокими облаками небе и луны. Только одинокий вяз или дуб – какое-то большое и раскидистое дерево, что росло здесь, наверное, еще с незапамятных времен, черным бесформенным силуэтом на фоне чуть более светлого неба торчало в стороне неподалеку.
Принцесса села на землю, сгорбилась, закрыла руками лицо. Она не плакала, не кричала. От случившегося у нее просто не было ни слов. Самообладание не покинуло эту отважную и смелую женщину даже в такую трудную минуту.
- И что дальше? – спросила она с вызовом, чувствуя, что маркиз не собирается причинять ей зло.
Маркиз выдержал долгую паузу, пристально и печально поглядел на нее, вздохнул, сказал тихо и грустно, словно пытаясь оправдаться за то, как некрасиво все произошло.
- Вероника… Стефания, я…
- Не смейте даже касаться этого имени своим грязным лживым языком! – холодно перебила его принцесса – вы похитили меня, вы угрожали сжечь всех детей и приют!
- Да послушайте же! Да помолчите! – в сердцах воскликнул, начал ругаться Борис Дорс. Он терял терпение от кровопотери и боли – просто выслушайте! Дайте мне сказать хоть слово! Закройте рот! Просто выслушайте меня! А потом я верну вас в Гирту, я сдамся мэтру Форнолле. Но помолчите! Дайте мне хоть минуту!
- Говорите.
- Это Звездопад… – не зная как начать, представил он коня, переведя дыхание, из последних сил все еще держась за седло – …и не перебивайте меня! Я напился, я ранен, вы разбили мне лоб, у вас кулак как зубило… Это подарок сенатора Парталле… конь Хольгера, младшего Прицци – он задумался, потом решившись, снова тяжело вздохнул, продолжил сбивчиво и бестолково - эх... Черт с вами со всеми. Да, вы все равно заставите меня говорить после ареста, все равно все выясните, вскроете мне голову... Какая теперь разница… Это мы с мэтром Тралле, Эдмоном, шерифом Дирре, отцом Пантелеем и сержантом Коннетом сожгли их после того, как они напали на село у Червивого Ручья. Прицци младший с компанией поехали развлекаться в деревню, устроили дебош. Не спрашивайте меня, что там было, посмотрите хронику, газеты, вы знаете что эти мрази вытворяли на таких прогулках… Отец Пантелей служил в церкви в деревне, как увидел их, побежал за шерифом, поехали в город. Пока они развлекались, убивали мужчин и детей, стреляли скот, мы собрались, выехали навстречу. У нас не было шансов. Они были солдатами, с современным оружием и в доспехах как у вас, с барьерами, на таких вот лошадях, и с ними был человек по имени Дихт, племянник и ученик Круми, оборотень, а мы были мальчишками, добровольцами… У нас тогда были только пистолет, который я стащил у дяди, мушкеты, которые не стреляют в искажении, луик, мечи и копья. Но мы уже устали от всего этого, мы уговорились, что на этот раз точно не будем бегать и прятаться, дадим им отпор, мы были готовы принять бой с любым исходом, просто потому, что мы больше не могли терпеть эти издевательств, унижений и скотств. Мы ехали на смерть, но по дороге не встретили никого. Они остановились в Червивой Харчевне и напились. Все сбежали со двора. Все, кроме хозяина и его семьи, которую они затащили к себе в постели... не спрашивайте меня для чего. У нас не было возможности их спасти. Мы укрепили двери и подожгли дом со всех сторон. Когда они поняли что горят, они начали прыгать в окна. Мы всех перебили. Мы хотели убить и сжечь и снаряжение и их коней, чтобы никто не нашел нас, не узнал о нашем преступлении, но мне стало жалко Звездопада. Он был лучшим конем… и он потом пригодился, как и их доспехи и одежда, которые так напугали вас в моем тайнике сегодня. Когда сэр Роместальдус узнал о том, что у нас есть трофеи, он придумал эту схему, инсценировал ваше похищение как еще одно злодейство Круга. Леди Тралле нашла в приюте вас, девочку, что была похожа на настоящую маленькую леди Веронику Булле. Вы же знаете, вам же сказали, ее и леди Эрику, нашел и убил Круми в их доме на севере в лесу… Я не знаю, виноват ли в этом лично сэр Вильмонт, был ли он уверен в их смерти, отдал ли приказ именно он... Тогда никто ни в чем не был уверен. Мы даже боялись друг друга, гадали кто предаст первым... После случая с Червивой Харчевней мы поклялись перед Богом в молчании о событиях той ночи и даже достали яд, чтобы в случае чего избежать пытки и мучительной смерти, если нас поймают и уличат в казни этих живодеров и убийц... По приказу сэра Роместальдуса мы с сержантом Коннетом и шерифом Дирре, моими верными друзьями и помощниками, переоделись в эти гадкие тряпки и похитили вас, перебили стекла в приюте, чтобы было похоже, а потом инсценировали, что Адам Роместальдус и леди Хельга случайно встретили и перебили нас на дороге обратно в Гирту. Мэтр Коннет позже был смертельно ранен. Тогда, в стычке у Перекрестка, а шерифу Дирре проломили голову во время очередного налета. Так что я остался один… Стефания. Вы знаете мою историю. Люди Прицци и Ринья сожгли наш дом за то, что мы с братом и дядей не склонились перед Кругом, не подчинились их злой воле. Моя жена и дочь погибли от их рук. Я не один из них. Поверьте мне. Один раз я вас уже похитил, но не по своей воле. Все эти годы я корил себя за этот бесчестный поступок, совершенный в приюте святой Елены, хотя он и был свершен ради благих целей и был по сути всего лишь мелким хулиганством в чреде страшных пыток, предательств и убийств, совершенных Кругом. А потом вы вернулись в Гирту. Тогда на Пасху, в апреле и я повстречал вас снова…
- Это все ложь! – ответила, отмахнулась принцесса – вы просто глумитесь надо мной. Исчезните. После всего что вы сделали, вы мне просто омерзительны. Сгиньте с моих глаз, чтоб вас больше никогда не было.
- Хорошо – сел на сырую землю напротив нее, тяжело вздохнул маркиз – не верите и черт бы с ним. Садитесь на Звездопада. Он переместит вас до ворот дворца Булле. Он может как ваша сестра совершить фазовый сдвиг, но я не знаю как приказать, может у вас получится... Если нет, просто скажите ему, он найдет дорогу. Забирайте его себе и езжайте с Богом…
Он махнул рукой, поднялся с земли и позвал коня. Тот подошел и встал рядом смирно и тихо опустил голову. Его багровый, как мантия и нарядно подкрашенные по челке волосы принцессы глаз светил в темноте, но не давал тени. Принцесса поднялась с земли подошла и, высокомерным рывком выдернув поводья из руки маркиза, отстранившись от него, вскочила боком в седло. Отвернулась.
Борис Дорс попытался улыбнуться ей, но вышло очень печально и плохо. Как смелый и решительный человек, он просто развернулся и зашагал прочь, размахивая руками, чтобы хоть немного успокоить свои мысли и чувства. Он не просил пощады. Просто шел, потому что идти всегда легче чем стоять или сидеть на месте, когда сердце оглушено досадой и болью. Принцесса Вероника дернула поводья, но конь только строптиво мотнул головой и повернулся в сторону ушедшего в темноту Бориса Дорса. Вероника Булле стукнула каблуками и чудовищное животное мягко и бесшумно, как кошка, переступая ногами по сырой от ночной росы траве, двинулось куда-то прямо, по полю.
- Борис! – внезапно для себя, окликнула маркиза принцесса Вероника – стойте!
Она сама испугалась этих своих внезапных, словно непроизвольно слетевших с ее губ слов, и тут же устыдилась своего зова. Но ей хотелось плакать от непонимания происходящего и горькой обиды: на поводьях, седле и черной и густой, как волосы очень красивой женщины гриве коня остались липкие следы крови маркиза, что испачкали ей ладони, когда она взяла их в руки. Глаза принцессы яростно сверкнули.
- Найди его! – властно приказала она коню. Тот повернул и твердо зашагал в темноту. Через некоторое время впереди, в свете багрового глаза, показалась тяжело бредущая по полю фигура. Борис Дорс не обернулся, даже когда принцесса вплотную приблизилась к нему.
- Зачем это все? – только и спросила у него принцесса, придержав коня, чтобы двигаться параллельно ему.
- Не знаю я… – тяжелым от слабости голосом, не поднимая глаз, ответил Борис Дорс. Ему было тяжело идти по мокрой высокой траве. Он был истощен тяжелыми мыслями и потерей крови – сэр Роместальдус не говорил. Просто приказал сделать так и все. Может он хотел представить вас как законную наследницу Гирты. Полагал, что в Столице вас смогут обучить всему что нужно, и вы сможете сместить нечестивого Вильмонта сына Волчицы и остальных его пособников. Но теперь он мертв. А вы стали марионеткой, заложницей в руках сэра Августа, его дьявольской клики. Все те же лица, те же устремления. Как все глупо! Как и следовало ожидать. Они приведут вас на заклание, на белый жертвенный алтарь, чтобы все повторилось снова. Сэр Август позволил вам убить Круми? Его просто отдали вам как игрушку. Круми был всего лишь жалким, использованным, бессильным, стариком. А у него есть сын и он жив и у всех на виду, все знают, но никто не скажет ни слова, все будут молчать, писать «неустановленные лица» как про Элеонору. Жив Тсурба, живы Прицци, живы Ринья, живы Гамотти. Это ведь с их молчаливого согласия тогда, полтора десятка лет назад, творился беспредел, с их разрешения продавали Гирту сенатору Парталле! С их согласия гнали наших детей, братьев и отцов на войну! Это их дети убивали нас и жгли для развлечения в годы Смуты. Но они все у власти. Сменились только пешки. А короли остались победителями и вы с ними заодно. А я проиграл… Как всегда. Оставьте меня, езжайте домой. Скажите сэру Августу, где меня найти, расскажите ему, что да, это я убил его сына и его зятя и едва не зарубил его дочь. И да, я один. Всегда один, и у меня нет сообщников. Модест просто собутыльник. Он тут непричем.
Некоторое время принцесса ехала рядом с маркизом молча.
- Борис – она подвела коня ему наперерез, решившись заговорить снова – садитесь в седло. Езжайте. Это ваш конь. Вы свободны. Вот вам мой приговор.
- Нет – покачал головой Борис Дорс, непроизвольно хватаясь рукой за упряжь коня и без сил повисая на ней – Гирта мой дом. За дом надо сражаться, защищать его ценой жизни, иначе грош цена такому дому и тем, кто в нем живет. Я родился здесь, и я буду лежать в этой земле. Да я проиграл, да я плохой защитник, раз не смог. Да, мне страшно, да мне горько, но на чужбине наедине с собой, трусом и предателем, еще страшней и горше. Я там был и вернулся, и теперь я не уеду отсюда. Как не уедете и вы, предложи я вам побег. Мне некуда идти. Надо что-то делать, но я уже не могу, я слишком устал, устал от всего. Всю свою жизнь я только проигрывал, всю жизнь терял близких и друзей, всю жизнь делал что-то, что считал ценным и нужным, но ничего не выходило, ничего не получалось, все сделанное обращалось пакостью и ерундой. Всю жизнь я встречал только осуждение, презрение, обман и глупые шутки. И ни одного чуда, что выходило бы за пределы статистики, ни одного серьезного подтверждения, что есть шансы на что-то лучшее, что справедливому и всемогущему Господу Богу не все равно, что-нибудь, что вдохновило бы меня, укрепило мою веру, поддержало на этом пути хоть немного. Господь Бог равнодушен к моим молитвам и попыткам что-то изменить к лучшему. Потому что в его глазах, как говорят священники, у которых я спрашивал совета, я скорее всего лишь мелкий пакостник, дрянной, попросту не заслуживающий Его внимания грешник, увлеченный игрой в рыцарей, служение, геройства и моя жертва, мой меч, моя жизнь попросту, не нужны ни людям, ни Ему.
Вероника Булле стремительно и ловко соскочила с коня и вручила маркизу поводья. На секунду их пальцы соприкоснулись. Принцесса вздрогнула и внезапно схватила маркиза за сгорбленные плечи, обняла его, вцепилась в волосы пальцами и прижала к себе его голову.
- Милый Борис! - воскликнула она вдохновенно и одновременно горестно. Слезы хлынули из ее глаз – я буду этим чудом, раз Господь Бог глух к вашим страданиям и молитвам, я буду вашим ангелом-хранителем! Только не уходите, не сдавайтесь! Вы нужны мне как друг, как защитник, как муж. Вы честный и смелый, в ваших руках я была счастлива эти дни, я все думала, не знала, почему вы были так близки мне, почему из всех мужчин Гирты именно вы… Но теперь знаю точно. Вы победили тогда. Вы, сэр Роместальдус, леди Тралле... Теперь наш черед, мы победим и сейчас. А если не победим, то будем вместе лежать в земле, где родились. Вместе взойдем на небо с чистым сердцем, что мы не покинули наших друзей, не оставили нашу веру, нашу землю, наших людей, наш город, когда они нуждалась в нашем заступничестве и нашем слове, не сбежали, не остались в стороне. Борис, мой милый Борис! Я искала вас всю мою жизнь, и теперь вы рядом со мной, здесь. Какая ирония, что тогда это были именно вы! А теперь мы встретились, мы вместе и это чудо, разве вы не понимаете этого, Борис?
- Стефания… - прошептал он тихо – простите меня… но я ранен. Мне тяжело. Отпустите меня, надо остановить кровь…
Она отпустила его.
- Что мне делать? Я помогу, я не знаю как, я не умею, вы только скажите, что мне делать, чтобы вам помочь! – поджала локти, с готовностью, спросила она его, в ее глазах стояли страх и тревога.
Он сел на землю, сбросил мантию с плеч, стащил через голову свою праздничную, мокрую и грязную от крови рубаху и, оторвав рукава, скрутил из них жгуты и приложил к глубокому порезу через всю грудь, что нанесла ему принцесса своим ножом.
- Помогите мне. Завяжите вот так, на спине, потом еще через плечо – попросил он. Вероника Булле упала перед ним на колени, прямо на мокрую траву и неумело притянула остатками рубахи тканевые жгуты, которыми он заткнул рассеченную кожу.
- Не то… – с сомнением сказал он, когда получилось плохо, и разорвал рубаху на две половины. Через минуту повязка была голова. Маркиз сидел на земле весь в крови. Дрожал от усталости и холода. Сырой предрассветный туман поднимался от уже по-осеннему холодной, дышащей пряной, со сладким привкусом пожухшей полевой травы земли. Ночь подходила к концу. Где-то далеко в лесу ухала ночная птица. Из травы ему отвечала какая-то другая, рано проснувшаяся пичужка. Принцесса Вероника подняла с земли нарядную темно-зеленую с серебром, мантию маркиза и заботливо укрыла ей его обнаженные плечи как плащом. Обхватила руками, прижалась к его спине всем телом, пытаясь отогреть.
- Мой Борис… - прошептала она ему ласково, пытаясь утешить – мы найдем выход. Мы придумаем что сделать. Сэр Роместальдус тоже начинал один. А мы не одни, с нами очень много хороших, честных и отважных людей. Вы не проиграли, я с вами. Ваша Стефания Мария Румкеле, которую вы похитили из приюта. Это вас я любила всю свою жизнь, мы встретились, и теперь у нас все получится!
Конь Звездопад, что бродил все это время в отдалении, словно нарочно ушел в сторону, чтобы дать им побыть вдвоем, вернулся, вопросительно уставил на них свой единственный, похожий на плоский, высокотехнологический окуляр, светящийся глаз и совсем как живой, ткнулся мордой в плечо маркизу. Принцесса Вероника протянула руку к его страшной, клыкастой морде, погладила по щеке.
- Это дурные люди сделали тебя плохим – сказала она ему тихо. Встала, зашла к коню сбоку, с ненавистью схватилась за белую попону с гербом – многоголовым, как омерзительный осьминог с горой лиловых уродливых щупальцев волком и хотела было сорвать ее, но передумала. На ее лице появилась холодная улыбка, торжественная и жестокая, словно этот страшный символ прошлого навел ее на какие-то недобрые и мстительные мысли.
Борис Дорс поднялся с земли, подошел к ней, в изнеможении облокотился о седло.
- Пока это все слова, моя леди – глядя на ее снова застывший и величественный облик, задумчиво и глухо произнес он – надо подумать что теперь…
- Все также. Как будто и не было этого разговора – сосредоточенно ответила принцесса – я Вероника Эрика Булле. Вы мой нареченный. Мы катались за город, вы упали с коня, поранились…
- А сэр Мунзе? Я отколотил его.
- Это была пьяная драка – холодно и властно ответила принцесса. У нее уже были готовы ответы на все – он позволил себе пьяную шутку. Вы вступились. Когда Сущность Обелиска воплотится, мы получим инициативу. Я пока герцогиня, у меня есть доступ к Станциям. Борис, сэр Роместальдус мертв, но он выбрал меня, как выбрал когда-то и вас. Он верил что у нас все получится. Я училась на государственном управлении и истории, я много читала про дворцовые перевороты. Борис. Вы хотели что-то изменить. Вы станете герцогом Гирты. Но не разочаруйте меня. Иначе я убью вас, а потом на вашей могиле покончу с собой.
По ее лицу пробежала страшная, исказившая весь ее облик, судорога.
- Я вас не разочарую, моя леди – кивнул ей Борис Дорс.
- Для вас я Стефания – ответила она, покровительственно касаясь его щеки ладонью – впрочем нет. Я привыкла к Веронике. Все это одна большая мистификация и наш с вами, секрет. Да, и я была опять неправа. Вы знали, чего хотели, когда просили моей руки. И
теперь мы повенчаны – она продемонстрировала ему свое левое запястье, что при падении с коня, поранила об острые углы сбруи. Кровь из ее руки смешалась с кровью маркиза, оставшейся после перевязки на ее ладонях – мы повенчаны кровью. Вместе. На небе и на земле. Ночной поджигатель, убийца, похититель детей и самозваная принцесса Гирты, Вероника Булле.
Борис Дорс с готовностью кивнул ей, с некоторым трудом вскочил в седло, протянул ей руки, едва не упал, когда помогал подняться к себе. Посадил боком перед собой - верхом мешало ее нарядное праздничное платье, которое, как и ее праздничная мантия от сегодняшних ночных злоключений обратились грязными мокрыми лохмотьями. Тяжело зевнул, навалился от усталости на принцессу раненой грудью и тронул вожжи. Над полем забрезжил рассвет. Бледный и туманный, пронизанный первыми, розоватыми лучами восходящего северного солнца. Было необычайно сыро и совсем по-осеннему холодно. Принцесса и маркиз ехали по бескрайнему, утопающему в дымке со всех сторон, куда не кинь глаз, полю, а вокруг лежал ледяной белый туман. От усталости и пережитого волнения клонило в сон. Хотелось говорить бесконечно и без умолку, высказать все, что накопилось на сердце за все последние дни и долгие-долгие годы, но маркиз и принцесса молчали. Сейчас не нужно было ни ласк, ни знаков, ни слов. Все было излишне. Он задумчиво обнимал ее, она откинулась в его объятия, и сидела с прикрытыми глазами, положив на его израненную грудь свою мокрую, растрепанную голову. Наслаждалась царящими вокруг тишиной и покоем. Словно чувствуя момент, тихо и плавно шел и конь. Но, как всегда бывает тяжело деятельным, неугомонным натурам сосредоточить мысли на прекрасном моменте созерцания природы или иного явления, долго наслаждаться картиной или каким еще застывшем образом, также и Борис Дорс и Стефания Мария Румкеле, вернее герцогиня Вероника Эрика Булле как-то внезапно, не сговариваясь, встретились глазами и, кивнув, чуть улыбнулись друг другу.
- Домой? – спросила она, развернув к нему лицо, откинула со лба, мокрые, грязные волосы.
- Да – крепко и ласково пожимая ее плечо, утвердительно ответил он.
- Благословит Господь – тихо, но твердо сказала она.
- Вы правы, моя леди – задумчиво ответил ей он – и это действительно чудо. Одно-единственное, но такое, какие случаются только тогда, когда Он желает нас вдохновить и показывает нам, что Он есть и Ему не все равно.
Принцесса Вероника коротко кивнула.
- Айе! – втянув голову в плечи, звонко, во весь голос, воскликнула она внезапно и звонко так, что эхо покатилось по полю. Сунула два пальца в рот и свистнула так страшно, резко и громко, что не ожидавший такого маркиз сморгнул и вздрогнул.
Вокруг страшно и дико заржали лошади. Оглушительно застучали копытами о деревянные стенки денников, переполошили слуг. Все также сидя в седле маркиз и герцогиня снова были в той самой потайной комнате, заваленной атрибутикой Белых Всадников, их старыми, истлевшими плащами, доспехами и знаменами. Дверь была взломана. Тусклый утренний свет пробивался со двора. Князя Мунзе не было в конюшне, его увели наверх, к доктору. Звездопад стоял неподвижно. Багровый глаз потух. Борис Дорс спешился и взял его за морду, беспокойно прикоснулся рукой к замершим неподвижно щекам. Начал поспешно снимать с коня сбрую, попону и седло.
- Он потерял заряд – кивнула, объяснила, герцогиня, видя его беспокойство – он же не человек. Просто машина. Постоит, зарядится, через пару дней или недель оживет. Его так и звали Звездопад?
- Не знаю, как звали его эти твари – ответил маркиз, с некоторым трудом вынимая удила из замерших конских губ – и знать не хочу. Это я так по молодости назвал его.
- Хорошее прозвище – кивнула герцогиня и, протянула маркизу руку, когда он спрятал снятое с коня снаряжение подальше от чужих глаз в шкаф и запер его на ключ – пойдемте, Борис, скажем всем, что вы не похищали меня. А то мэтр Форнолле будет огорчен.
И они, взявшись за руки, мокрые, помятые, растрепанные, вымазанные в полевой грязи и бурой запекшейся крови, зашагали из конюшни на двор. На удивление епископским слугам, которые были в недоумении - еще пять минут назад в конюшне не было никого.
На улице уже было совсем светло. Стоял туман. Полосатые разномастные кошки, что по раннему утру собрались на краю крыши конюшни, свесив свои внимательные мордочки, снова сидели рядком, глядели вниз, с настороженной отстраненностью, исподлобья разглядывая идущих по двору, рука об руку нареченных. Наверное, обсуждая их ночные приключения, вели свои немые, неведомые людям разговоры.
***
Все собрались в комнатах маркиза Дорса. Сидели на диване и стульях. Растащили горькие Лизины черно-белые папиросы, подламывали их как министр Динтра, курили одну за одной так, что сизый дым кольцами клубился под потолком, густым серым облаком утекал в распахнутое окно. Все устали и не выспались. Смотрели перед собой и в пол уныло и злобно. Рыжая Лиза надменно и громко укоряла принцессу Веронику и маркиза Дорса в соседней комнате.
- Давайте, давайте же сюда! – позвал, поманил, зашипел Фарканто заглянувшему и игриво продемонстрировавшему за горлышко на вытянутой руке через приоткрытую дверь полную бутылку «Черных Дубов», Модесту Гонзолле.
- Пойду умоюсь хоть! – наконец-то утомившись слушать пошедшие по третьему кругу упреки, в нетерпеливом раздражении воскликнул маркиз Дорс и, поднявшись с кровати на которой сидел рядом с принцессой, вышел из комнаты.
- Куда пошел? Ее забери тоже! – грозно крикнула ему вслед рыжая Лиза, демонстрируя устало дремлющую, привалившуюся боком на край кровати, подложившую локоть под голову принцессу Веронику – во что ты ее превратил? Извалял в грязи, иди мой!
Маркиз вернулся, со злостью прогрохотал сапогами по доскам пола, не спросив разрешения, с яростным, перекошенным лицом поднял принцессу на руки и также молча вынес ее из комнаты в коридор.
- И я еще деревенщина! – возмутился, развел руками Рейн Тинкала – где смысл, где логика?
- Это Гирта. Тут только предрассудки и вкусовщина – поднял голову, окинул всех взглядом своих черных глаз, на миг отвлекся от своей прозрачной светящейся пластинки в руке, в которую с Майей Гранне они глядели теперь вдвоем, высказался Аристарх Визра, и снова углубился в просмотр.
Все устало закивали в знак согласия с бароном.
- Похоже, инцидент исчерпан – заключил Вертура. Он стоял у распахнутого окна, отвернувшись от всех, скрестив руки на груди, приложив к подбородку пальцы, любовался серым пасмурным небом в просвете между грязных желто-серых стен окрестных домов, наслаждался свежим ветром, так приятно холодящим разгоряченное ночным бдением и «Черными Дубами» лицо. Вернулась рыжая Лиза, оставшись без аудитории, начала что-то объяснять всем, к ней присоединились и остальные девицы, возбужденно размахивая руками, начали доказывать мужчинам, что к чему. Мариса не отставала, вцепилась Вертуре в рукав, крепко обхватила плечо, привлекла его внимание, затараторила, детективу на ухо, начала объяснять что-то, пересказывать кипящие в голове с недосыпу мысли. Только Оливии Кибуцци не досталось собеседника, с кем можно было поделиться своим бесценным мнением, наблюдениями и подслушанными на празднике разговорами: только пьяный, растрепанный Модест Гонзолле качался у притолоки двери, пристально смотрел на налитый доверху фужер на дрожащей раскрытой ладони, гипнотизировал его, как заклинатель змей из лавки редкостей, проверял, прольет или не прольет.
- А Эльса Гутмар и Эвилина Тальпасто, а еще этот, как его… - требовательно дергая Вертуру за локоть, не отвлекается ли он, внимательно ли слушает ее, с восторженной радостью сплетницы из галантерейной лавки, рассказывала детективу Мариса, пока они шли по улице Прицци до дому. Вертура вполуха слушал ее, отвечал «Ага», устало улыбался своим мыслям, своей неугомонной спутнице и хорошей, ветреной погоде, курил стащенную из портсигара рыжей Лизы папиросу.
На доске объявлений у перекрестка, усатый герцогский герольд в колпачке с облезлым рыжим пером и набитым свежими плакатами с городскими извещениями, массивным картонным, цветов Булле, тубусом, затирал поздно замеченную опечатку в словосочетании «Боевой Быцарь». Дворник Фогге, опершись на свою метлу, помогал ему своими бесспорно ценными советами, делился опытом.
***
Доктор Эф. https://vk.com/id686957
Гирта. бывш. путешествие на север. Глава 26
© Copyright: Михаил Фиреон, 2018
Свидетельство о публикации №218100601897
Свидетельство о публикации №218100601897
Рецензии