Бычок-дристунок как зеркало русской модернизации

Некоторое время назад обратил на себя внимание факт пробудившегося интереса со стороны государственных чиновников (в лице уполномоченной по правам детей) к детским сказкам, содержание которых может нанести вред читателям. Одна из сказок, попавших в черный список, приводится в качестве иллюстрации. Тобайес  А. Мусинг не мог обойти вниманием столь вопиющее обстоятельство, и недавно прислал мне текст своего исследования, поручив при этом представить его заинтересованной аудитории.

Исследование Тобайеса состоит из четырёх частей:
    1. Бычок-дристунок как зеркало русской модернизации.
    2. Бычок-дристунок и национальная идея.
    3. Бычок-дристунок и орнитологическая структура русскоязычной ойкумены.
    4. Бычок-дристунок и кризис социал-дарвинизма.
Именно в таком порядке и имеет смысл читать этот текст тому, кто сочтёт, что это действительно имеет какой-то смысл.

Александр Никонов-Даневич

Москва 2018



БЫЧОК-ДРИСТУНОК КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ
(попытка эколого-лингвистического анализа)

Тобайес Авенал Мусинг (Prof. Tobias Avenal Mousing, Ph.D.), прогрессирующий мыслитель и эссеист,
создатель и бессменный председатель Общества различных проблем


1. Бычок-дристунок и общественное сознание русского мира.

Широкое обсуждение духовных основ и «скреп» российского общества, инициированное яркими представителями правящей элиты, дошло и до таких простых на первый взгляд, но крайне важных субстанций, как сказки, предназначенные для детей весьма юного возраста. Отрадно, что вопрос о сказках, допускаемых к прочтению юными созданиями, досконально рассматривается на высоком федеральном уровне. Многие сказки, имеющие как положительный, так и отрицательный смысл, также, впрочем, как и вовсе не имеющие оного, обсуждаемые заинтересованными инстанциями, по сути своей примитивны и не несут в себе сколько-нибудь значимой идеи. При этом, однако, сказка о Бычке-дристунке выделяется как с лингвистической точки зрения, так и своим глубинным многогранным смыслом.

Сюжет сказки прост, но простота эта обманчива и открывает широкое поле для работы вдумчивого исследователя. Маленькая девочка попадает в практически безвыходную ситуацию: серый волк собирается её съесть, о чём и заявляет ей, не смущаясь ни мольбами её, ни детским возрастом. Надежда на спасение появляется с неожиданной стороны: Бычок-дристунок предлагает себя в качестве перевозочного средства, чем героиня сказки не преминула воспользоваться. Быстро скачет Бычок, но не убежать ему от злого волка, привыкшего к погоням и убийствам невинных жертв. Кажется, конец уж близок, волчья пасть раскрыта, зловеще блестят клыки, слюна капает на землю. Но Бычок, не будучи по натуре своей агрессивным и склонным к открытому противостоянию с врагом, «дристнул» прямо волку в рот, чем создал серому чудовищу немалые неудобства, приостановив тем самым волчий бег и выиграв драгоценное время. Девочка спасена и доставлена домой в целости, волк же посрамлен во всех отношениях.

Бычок-дристунок, являясь олицетворением героя-победителя, выигрывающего состязание с грозным и чрезвычайно опасным противником ненасильственными, бескровными средствами, обнажает глубинные, архетипические пласты, присущие российскому этносу, что придает образу этого сказочного персонажа определенный мифический смысл, ставя его в один ряд с такими героями русских сказок, как матушка Епистимья и Никола Дуплянский.

С другой стороны, простота изложения и безыскусность рассказчицы, от лица которой ведется повествование («Была б рюмочка винца, рассказала б до конца»), столь привлекательные, по мнению многих, для юных душ потенциальных читателей этой многоплановой сказки, позволяют говорить о том, что Бычок-дристунок может стать заметным элементом в цепи российской поп-культуры.

Секуляризация Бычка-дристунка общественным сознанием, происходящая на наших глазах, обусловлена комплексом разнообразных по природе своей факторов, определяющих экологическую ситуацию на постсоветском пространстве, занимающем значительную часть Евразии, а в последнее время и проникающем диффузно на туманный Альбион, а также в Северную и даже Южную Америку. Отметим главные из них.

В положении Бычка-дристунка может оказаться практически каждый человек, да и не только человек, а и чиновник высокого ранга!

Бычок-дристунок,  являясь носителем глубинных смыслов, закрепленных на филогенетическом уровне, близок и понятен на всем ареале своего обитания, то есть на территории русскоязычной ойкумены.

Тем страннее выглядят нападки на этого чудесного героя со стороны ряда обличенных доверием высшего начальства государственных служащих, вторящих им журналистов и так называемых общественных деятелей.

Не потому ли это происходит, что незавидную, в общем-то, роль Бычка-дристунка приходится играть многим из них в жизненной пьесе без антрактов и репетиций. Финал при этом бывает разный!  Не всем везет так, как повезло маленькой девочке, в тяжелой жизненной ситуации встретившей готового на самопожертвование дристунка. Частенько ведь и сам Бычок становится желанной добычей серого разбойника.
 
Стоит отметить, что вышеупомянутый сказочный текст имеет своим происхождением Псковскую область. В отличие же от псковского Бычка, бегущего довольно резво, а, значит, вполне откормленного, Бычок-дристунок из украинского варианта одноименной сказки бежит еле-еле, тощ и чрезвычайно немощен. И противостоит ему не волк, а медведь!

Но и у медведя может возникнуть мысль о привлекательности мяса молодого бычка по сравнению с телом еще не сформировавшейся девочки. Хотя, справедливости ради следует сказать, что в случае украинского варианта это представляется маловероятным: уж очень тощ Бычок, да и девушки на юге созревают быстрее, чем в наших северных губерниях.

Внимательный читатель не мог не заметить существенную разницу в целеполагании хищника в псковском и украинском вариантах сказки. Волк стремится съесть девочку, а, если повезет, и Бычка. Украинский же медведь «стережет» украденную девочку в своей берлоге, а неудачные попытки освободить её закончились тем, что медведь съел и собачку, и лошадку, самоотверженно пытавшихся вызволить девочку из плена. Это удалось только Бычку-дристунку благодаря его специфическим способностям. Но вопрос о том, зачем медведь держал девочку в своей берлоге, с какой целью совершил он похищение несовершеннолетнего ребенка, остается открытым. В тексте нет никаких указаний,  позволяющих понять мотивы бурого обитателя украинских лесов, что, конечно, оставляет широкое поле для домыслов и предположений.

2. Автохтонность Бычка-дристунка: иллюзия или историческая закономерность?

Как уже отмечалось выше, Бычок-дристунок понятен и комплиментарен постсоветскому русскоязычному пространству, являясь по сути своей важным элементом экологической системы, возникшей на территории этого пространства. Автохтонность  Бычка-дристунка подтверждается и рядом лингвистических соображений. Так, перевод словосочетания «бычок-дристунок» на английский язык вызывает немалые затруднения. Дословный перевод «young bull with diarrhoeal disease» отнюдь не передает истинного смысла и не позволяет англоязычному читателю оценить своеобразие этого персонажа. Валлийский перевод “tarw gyda dolur rhydd”  звучит более оптимистично и, пожалуй, в большей степени отражает особенности сказочного героя, что, конечно же, может указывать на близость Бычка-дристунка к валлийским эколого-лингвистическим условиям, хотя несхожесть его поведения с танцами эйфри на зеленых лугах Уэльса свидетельствует об обратном.

Среди сказочных созданий, населяющих различные природно-климатические пояса и существующих в различной этно-культурной среде, весьма трудно найти существо, близкое Бычку-дристунку в экологическом смысле настолько, насколько близки восточно-европейские зубры и североамериканские бизоны.  Хотя определенные аналогии просматриваются. Примером может служить сказочная бабушка исповедующих христианство и сохраняющих традиционные верования южноамериканских индейцев бороро, которая каждую ночь, присев над лицом спящего внука, отравляла его своими кишечными газами, пока «больной, похудевший и полный подозрений» внук не убил её, загнав ей стрелу глубоко туда, куда обычно загоняют стрелу отравленные кишечными газами бороро, называющие себя «ораримугудоге», то есть «люди рыбы орари».

Конечно, искусный диалектик мог бы усмотреть в этом весьма поучительном фантазийном сюжете аналогии с социокультурной спецификой ареала обитания Бычка-дристунка, особенно наглядно проявляющейся в периоды падения нефтяных цен, но, тем не менее, всякому здравомыслящему исследователю очевидна та огромная пропасть, что разделяет псковского Бычка-дристунка и индейцев бороро, у которых реальные персонажи неотличимы от сказочных.

3.Экзистенциальное единство Бычка и спасенной жертвы.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что многочисленные обсуждения, нашедшие в недавнее время отражение в различных средствах массовой информации, а также протекающие в узких кругах специалистов или считающих себя таковыми, затрагивают собственно самого Бычка-дристунка, тогда как его преследователи (Волк в псковском варианте, Медведь – в украинском тексте) практически полностью выпадают за рамки академического анализа. И уж совсем обойдена вниманием, совершенно незаслуженно, смею заметить, отважная героиня, чуть не ставшая очередной жертвой лесных беспредельщиков.

Не всё, далеко не всё так просто и однозначно в истории этой маленькой героини. Зачем опрометчиво направилась она в лес за ягодами и грибами, зная, что там водятся волки и медведи? Что это – природная глупость, неспособность элементарно оценить последствия собственных действий? Или пробуждающаяся пассионарность, в данном случае обернувшаяся потребностью острых ощущений? Эти вопросы пока остаются без однозначного ответа. Лишь в незначительной степени свет проливается в связи с украинским вариантом сказки, в котором Медведь не съел Девочку, а поместил её в свою берлогу. Анализ сербских текстов позволяет сделать реалистичные и отчасти правдоподобные предположения. Судите сами: «Пошли как-то раз бабы на гору за дикой мареной. Одна баба бродила-бродила, заблудилась и пришла к какой-то пещере. Вылез оттуда медведь, схватил бабу и утащил в пещеру. И вот стали они жить вместе. Скоро у них родился мальчик.» (Сербская сказка «МЕДВЕДОВИЧ»).
В таком контексте экзистенциальная цепочка Девушка-Медведь приобретает более ясные контуры, тогда как псковский вариант Девушка-Волк оставляет многое необъяснимым, если не считать, конечно, банальное чувство голода, которым часто руководствуются и хищники, и жертвы.

Вообще говоря, спасенная девочка – наиболее таинственный и трудный для осмысления персонаж этого затейливого сюжета. С учетом данного обстоятельства представляется не только целесообразным, но и крайне необходимым, не ограничиваться рассмотрением связей хищник-жертва, но и подвергнуть внимательнейшему анализу взаимоотношения жертва-спаситель. И первым делом необходимо тщательным образом изучить как эпистемологические, так и онтологические аспекты существования самого Бычка-дристунка.

При поверхностном анализе может показаться, что Бычок, обладающий столь удивительными способностями, позволяющими побеждать в межвидовой борьбе за существование и занимать достойное место в экологической системе русского мира, является порождением самой русскоязычной ойкумены. Более глубокий взгляд, охватывающий историю развития Бычка-дристунка, так сказать, его онтологию в исторической динамике, позволяет гораздо яснее представить себе это не укладывающееся в простые, обывательские рамки явление, оказывающее все большее влияние на нашу повседневную жизнь и воплотившееся на определенном временном этапе в виде псковского Бычка, из альтруистических, как принято считать, побуждений спасающего юную человеческую особь от расправы не поддающегося приручению представителя дикой природы.

Бросающаяся в глаза эндемичность Бычка-дристунка не обязательно должна быть связана с автохтонностью его в далеком прошлом. Является ли фракийский монопас, описываемый Аристотелем в «Истории животных», прямым предком псковского дристунка? Однозначного ответа на этот вопрос не существует! С одной стороны  «монопас» - одно из немногих дошедших до нас слов фракийского языка, и точное значение этого слова утеряно. С другой стороны, как было отмечено Аристотелем, монопас, защищаясь от нападения, с силой выбрасывает на расстояние восьми ярдов свои экскременты, «такие едкие, что выжигают всю шерсть у гончих псов». Навоз монопаса имеет убийственные свойства  только когда животное встревожено или рассержено. Самки же монопаса имеют способность выбрасывать навоз в неимоверных количествах и, собираясь рожать, разбрасывают его, образуя своего рода крепостной вал.

Плиний Старший в I веке  н.э., отмечая экстраординарные способности данного животного, называемого им “bonasus”, подчеркивает обжигающее действие навоза этого удивительного существа. Обращает на себя внимание тот факт, что, в отличие от Аристотеля, использовавшего для описания способностей монопаса меру длины, Плиний для оценки компетенций бонасуса применяет меру земли, приводя значение покрываемого навозом участка в три югера (1 древнеримский югер равен, по разным оценкам, от 2942 до 2519 кв. метров).

В дальнейшем бонасус перекочевал в более поздние бестиарии и средневековые энциклопедии под именем “bonnacon” (в русской транскрипции – бонакон или боннакон), при этом ареал его обитания переместился в Азию.

Brunetto Latini  (ок. 1220—1294), флорентийский исследователь и поэт, занимавший ряд важных государственных постов, видный сторонник гвельфской партии, которому Данте Алигьери во многом обязан своим энциклопедическим образованием, описывая азиатского бонакона, отмечает не только его закрученные защищающие голову рога, но и другие оборонительные свойства, в которых трудно не заметить прямую аналогию с Бычком-дристунком: «Когда человек, либо другое животное охотятся за ним, оно опорожняет содержимое своего желудка со своей мерзкой стороны, которое настолько зловонное, что сжигает и разрушает всё к чему прикасается». Аналогия очевидна, хотя, судя по псковскому и украинскому текстам, поражающий фактор дристунка существенно уступает бонакону и даже фракийскому монопасу, что закономерно приводит нас к вопросу, который необходимо поставить со всей определенностью, - является ли Бычок-дристунок прямым потомков вышеупомянутых античных героев, продуктом своего рода модернизации монопасов и бонаконов, проистекающей в неповторимых условиях русскоязычной ойкумены. Или же он совершенно оригинален в онтологическом смысле, а некоторая схожесть отдельных функций – лишь совпадение, вводящее нас в заблуждение наряду с утверждением об азиатском происхождении этих быкоподобных существ. Тем более что Edward Topsell (1572-1625), английский клирик и писатель, запомнившийся потомкам своим бестиарием, в изданной в 1697 году «Истории четвероногих животных» (The Historie of Fovre Footed Beastes), пытается исправить широко распространившуюся ошибку и в качестве ареала обитания бонакона указывает не Азию, а Пеонию (племя Paeonian первоначально проживало на землях Фракии), как это и было отмечено Аристотелем и Плинием.

Как сложилась судьба спасенной Бычком девочки можно только предполагать, основываясь на исторических аналогиях, малоизвестных в настоящее время, характеризующееся  непрерывным реформированием образования и перестройкой научной системы. Вдохновил ли её пример лучезарной дочери Гелиоса, или она, слишком буквально впитав в себя сущность своего спасителя, уподобилась сказочной бабушке бороро? Ни псковский, ни украинский текст не дает ответа на этот вопрос. Спекуляции же на тему похищения широкоглазой финикийской царевны, в большом количестве присутствующие в соответствующих литературных источниках, очевидно, не имеют к данному случаю никакого отношения: на момент похищения Европа была практически взрослой молодой женщиной, которую не нужно было ни от кого спасать. К тому же белый бык, которого она, пусть и не совсем добровольно, использовала в качестве перевозочного средства, находился под полным управлением верховного божества (по другим источникам Зевс сам вселился в быка на это время). Псковский же Бычок не связан ни с каким внешним управлением, скорее он сам вселяется периодически в целые популяции, разделяющие вместе с ним ареал обитания, о чем можно с уверенностью судить, анализируя различные исторические события, происходящие на просторах русскоязычной ойкумены и за её пределами.

4. Бычок-дристунок и модернизационный тренд.

От проницательного взгляда не может укрыться тот факт, что инженерный гений Дедала был поставлен на службу необычным наклонностям критской царицы, которые возникли, однако, не сами по себе, в процессе реализации генетически закрепленных признаков, а в результате мести со стороны оскорбившейся Афродиты, у которой, как правило, страсть всегда превосходила здравый смысл и добропорядочность. И в результате борьба амбиций привела к совершенно нерациональному использованию весьма значительного по тем временам научно-технического потенциала античного инноватора. Стоит отметить, что ситуации с участием быкообразных существ так или иначе приводили к какому-то модернизационному тренду. Самки бонакона, разбрасывая навоз, строили защитный вал. Появление красивого быка при дворе царя Миноса привело к созданию действующего образца искусственной коровы, которую, в первом приближении, невозможно было отличить от настоящей, и практическое применение которой привело не только к рождению Минотавра, но и к постройке (силами того же Дедала) суперлабиринта, выйти из которого было совершенно невозможно, если не включать мозги или не иметь в близких друзьях какую-нибудь Ариадну. Из этого ряда несколько выпадают обстоятельства перевозки финикийской царевны на белом быке, но ведь Зевс не был быком, а только использовал его телесную форму!

Дедал при дворе Миноса фактически представлял в своем лице научное и инженерное сообщество. Были ещё, конечно, на Крите различные ремесленники, даже весьма и весьма талантливые, но они не могли идти ни в какое сравнение с имевшим преступное прошлое, но гениальным Дедалом. Только он мог выдолбить деревянную корову на колесах с отверстием в районе влагалища и покрытую свежей шкурой! С точки зрения простого критского обывателя такой проект, не имеющий никакого народохозяйственного значения, только дискредитировал царя Миноса, подчеркивая его недальновидность и откровенную слабость как правителя. Но у инициатора проекта сформировалась совсем иная цель, которая и была успешно достигнута благодаря выдающимся инженерным способностям древне-греческого инноватора Дедала.

Наиболее знаменитым же инноватором русской сказочной ойкумены, пожалуй, является Левша, известный тем, что он подковал «аглицкую» механическую блоху, доказав всему миру превосходство русского крепостного ума. Блоха, правда, после проведенной модернизации перестала скакать, но об этом, как правило, умалчивают, подчеркивая сам факт произведенного Левшой действия, которое с полным на то правом и вполне обосновано чиновные люди могли бы отнести к явным достижениям импортозамещения, или, на античный лад, автаркии.

Оценка модернизационного потенциала Левши, хотя и является интереснейшим предметом исследования, результаты которого могли бы быть очень поучительными для многих поколений, всё же выходит за рамки настоящего опуса. Нас интересует Бычок-дристунок, который, по имеющимся сведениям, не имеет непосредственного отношения к Левше, никаких контактов между ними замечено не было, что позволяет уверенно утверждать, что Левша действовал независимо, Бычок-дристунок не оказал на него никакого влияния. Также, впрочем, как и другие быкообразные. Эти вскрывшиеся обстоятельства чрезвычайно важны для оценки истинной роли Бычка-дристунка в модернизационном процессе и позволяют сделать вывод, который очень многим покажется парадоксальным. Если Бычок-дристунок, не влияя на других акторов перманентно протекающего процесса и лишь обозначая некий вектор модернизационного тренда в русском ойкуменическом пространстве, фактически выпадает из того, что сегодня по скудости рассудка, а иногда и по злому умыслу, называют инновационной экологической системой, то, тем не менее, роль его важна и не может быть незаметной для научной и гуманитарной мыслящей среды. Независимо от нашего желания и сознания Бычок-дристунок стал зеркалом русской модернизации, отражая, пусть не всегда чётко и ясно, парадоксальные пути и явления, сопряженные с ломкой старых, сложившихся стереотипов и заменой их чем-то новым, вытесняющим (disruptive), ещё не оформившимся и непонятным до конца самим субъектам русского модернизационного процесса.

Судьба Левши трагична: по одним сведениям он «вскоре умер от чрезмерного принятия алкоголя», по другим, возвращаясь с туманного Альбиона, где он благоразумно отказался поработать на британскую промышленность, Левша «на обратном пути сильно простудился и, уже будучи в Петербурге, скончался, не получив вовремя квалифицированную медицинскую помощь».

Современные сказочные персонажи далеко превзошли Левшу и его команду. Собственно блоху подковали два кузнеца, два товарища Левши, именно их фамилии выгравированы на подковах блохи, а сам Левша изготовил гвозди, которыми подковы крепились к блошиным копытам. Эти гвозди трудно было рассмотреть даже в «мелкоскоп». Но Левше, также как и казачьему атаману Платову, выполнявшему роль менеджера «блошиного» проекта,  и присниться не могли те чудесные свершения, что творят лихие люди роснано, у которых, как и у индейцев бороро, сказочные персонажи неотличимы от реальных. При колоссальных, просто сказочных затратах результаты настолько мелки, что это превосходит всякое человеческое разумение. Фактически подкованной оказалась вся Империя, причем не один раз!

На таком фоне Бычок-дристунок представляется фигурой позитивной: не являясь активным игроком на инновационном поле в модернизируемой стране в отличие от античных быков и бонаконов, он чутко реагирует на изменения в своей окружающей среде, вызываемые как самими активными модернизаторами и инноваторами, так и результатами их деятельности. Вследствие того, что производимые изменения с каждым годом всё сильнее вытесняют Бычка-дристунка из зоны экологического комфорта, он проявляет свойственные ему защитные реакции, подтверждая таким образом приписываемую ему роль своеобразного зеркала русской модернизации.