Постоянно издевались над подростками

После бунта в Можайской воспитательной колонии для несовершеннолетних в феврале 2016 года заключенные рассказали, что до этого отчаянного шага их довели издевательства со стороны администрации. Два года спустя воспитанников колонии начали судить, а ее сотрудники по-прежнему работают на своих местах.

«Это просто получилось спонтанно, понимаешь, да? Знаешь, да, кто-то что-то крикнул непонятное, и началось уже, — вспоминает один из заключенных Можайской воспитательной колонии для несовершеннолетних, попросивший не указывать его имени. — То, что было, это спровоцировали нас сотрудники колонии. [Воспитанника] Мамедова ударили ногой, и мы решили за него заступиться. Показали, что вот не стоит так делать, и получилось вот так».

Бунт начался вечером 21 февраля 2016 года в здании, где жили воспитанники первого и второго отряда, все они находились на облегченных условиях отбывания наказания — это значит, что подростки не имели взысканий, не нарушали режим и пользовались из-за этого льготами, например, большим, чем обычно, количеством свиданий; у них были выше шансы на условно-досрочное освобождение. Во всей колонии было не больше сотни воспитанников, в бунте приняли участие около 55 из них.

Около семи часов, после ужина, воспитанники вернулись из столовой в здание общежития. После этого по расписанию до 22 часов у них было свободное время, так что подростки разошлись по комнатам и занялись своими делами — кто-то сел читать книгу, кто-то гладил робу, а кто-то дремал на стуле. Примерно в половину восьмого в коридоре раздались крики — всех звали собраться в спортзале на втором этаже.

Большая часть допрошенных во время следствия подростков утверждает, что подниматься наверх они не стали. Лишь несколько человек рассказали, что в спортзале воспитанники стали обсуждать насилие со стороны сотрудников колонии. Согласно протоколам их допросов, на собрании было решено забаррикадироваться и «не пускать мусоров в отряд», несколько человек обмотали головы футболками, сделав из них скрывающие лица маски. Некоторые начали срывать бирки со своих роб и скандировать: «А! У! Е!». После крика «давайте, понеслась!» кто-то вышел из зала с грифом от штанги и заблокировал входную дверь общежития.

Подростки остались в здании одни — в тот момент, когда двадцатикилограммовый гриф упал на ручки двери, занимавший пост старшего воспитателя колонии Дмитрий Князьков был на улице, он следил, как двое воспитанников выбрасывают мусор. В 19:35, следует из показаний Князькова, он подошел к бараку и услышал звон бьющегося стекла. Обнаружив, что дверь заблокирована, он вызвал по рации коллег и позвонил начальнику Можайской колонии Олегу Меркурьеву.

Свет в бараке уже не горел — сотрудники отключили электричество. Из темных окон летели подушки, тлеющий матрас, ножки от стола, бумаги и стенды с правилами поведения в отряде.

Переговоры между воспитанниками и сотрудниками начались почти сразу. Помимо начальника колонии Меркурьева, которого бунтовщики видеть сперва не хотели, перед бараком собрались его заместитель Александр Чернавский, начальник управления ФСИН по Московской области Анатолий Тихомиров, воспитатель Князьков, прокурор Пальчик и двое священников, регулярно посещавших воспитанников колонии — отец Дмитрий и отец Даниил (последний занимает пост председателя отдела по тюремному служению московской епархии РПЦ).

Переговоры с малолетними бунтовщиками продолжались всю ночь. Трое из них — Игорь Квартальнов, Владимир Далевич и Максим Румянцев — к утру по очереди спустились вниз, размотав со второго этажа пожарный шланг. К этому времени в колонию уже приехали матери Далевича, Румянцева и воспитанника Андрея Золотухина.
Пообщавшись с родственниками, подростки успокоились и стали разбирать баррикады. Бунт закончился около пяти часов утра, когда всех воспитанников собрали в спортзале и пересчитали, а девятерым порезавшим себя подросткам обработали раны.

Большая часть жалоб связана с использованием надзирателями дубинок — подростки рассказали об избиениях за провинности и принятых в колонии игровых практиках. Так, время от времени они были вынуждены исполнять роль городков в одноименной игре, во время которой надзиратели «выбивали» их резиновыми «палицами». Сотрудник колонии по имени Денис Давыдов усовершенствовал игру «камень-ножницы-бумага» — проигравший получал от него удар дубинкой. Он же заставлял воспитанников учить обращенное к его тезке стихотворение Пушкина «Денису Давыдову», а тех, кто запинался или плохо декламировал строчки про «раздолье ухарских пиров» — бил дубинкой.

Сотрудник Владимир Бойков имел привычку бить дубинкой за любую провинность, например, за оторванную пуговицу, число ударов дубинкой он соотносил с днем календаря. «Если сегодня 23 число, то столько же ударов и следует», — вспоминал один из подростков.

Уже в суде бывший воспитанник Александр Клыков рассказывал, что сотрудники колонии постоянно издевались над подростками. «Ну, допустим, пол трешь, к тебе могли подойти либо пинка дать, либо плюнуть на тебя, либо по спине дать, либо по голове», — вспоминал он он. По словам Клыкова, начальник колонии Меркурьев лично выводил провинившегося воспитанника перед двумя отрядами, снимал с него штаны с нижним бельем и порол ремнем.

К событиям 21 февраля, по его словам, привел инцидент с сотрудником колонии Сергеем Буренковым, который ударил воспитанника Намика Мамедова: «Там такой маленький мальчик был, и ему сотрудник саданул в спину с ноги, я сам это видел».

Один из непосредственных участников акции протеста тоже говорит, что до попытки бунта воспитанников довели сотрудники колонии: «В тот день, когда все случилось, сперва одного пацана избили, потом второго довели, и когда после первого случая мы ходили в дежурку, к ДПНК (дежурному помощнику начальника колонии — МЗ), тот сказал, что мы все уладим. Вечером еще одного избили».

По словам собеседника «Медиазоны», он тоже видел, как воспитатель ударил Намика Мамедова. Подросток говорит, что в тот день на втором этаже общежития воспитатель Сергей Буренков попросил заключенного Ильгиза Садекова «сделать походку попроще». «А Намик ему сказал: "Зачем вы так говорите, хороший парень, не надо так говорить". Из-за этого он взял его ногой ударил. Я это увидел, я подошел. Намик тоже там начал: "Что вы делаете, что вы руки распускаете?". Я ему говорю, есть закон. А он говорит в сторону: "Я здесь закон"».

После этого воспитанники попытались пожаловаться по телефону замначальника колонии Александру Чернавскому, однако тот посоветовал им успокоиться и пообещал приехать и лично «поотрывать головы» подросткам.
«И все, это стало последней каплей, — говорит воспитанник. — После чего все собрались, пообщались, ну и решили, вот в итоге получился бунт. Пришли к мнению, что всем это просто надоело и надо что-то делать».

Поскольку Можайская колония считалась образцово-показательной, там за все нарушения правил воспитанников наказывали неофициально, чтобы не терять показатели, объясняет один из участников событий 21 февраля.

«В лагере за любое нарушение должны писать рапорта, либо сажать на кичу (в ШИЗО — МЗ), либо в СУС (на строгие условия содержания — МЗ), но [в Можайской колонии] туда не отправляли никого, потому что лагерь считался показательным, а если в СУСе или на киче [кто-то есть], то значит, люди нарушают режим, и значит, лагерь уже не образцово показательный. А сотрудники делали вид, что у них образцово показательный лагерь, все хорошо и за любое абсолютно нарушение режима просто физически наказывали», — говорит он.

По словам обвиняемого подростка, на скамье подсудимых оказались те восемь человек, которые не стали договариваться с сотрудниками колонии и пошли до конца в своем желании наказать виновных и прекратить издевательства: «Начальник приходил разговаривать, и он видел, кто как настроен. То, что мы настроены были до конца довести это дело, чтобы сотрудники получили по заслугам, по закону. Он это видел прекрасно, что мы с ним не хотели идти на компромиссы. Мы говорили в открытую, да, мы будем писать эти жалобы, будем писать в прокуратуру. Нас будут судить за массовые беспорядки — пусть судят. Но вы тоже за свое будете отвечать, потому что вы до этого довели».

Следственный комитет провел проверку жалоб воспитанников на насилие со стороны сотрудников колонии, однако не нашел оснований для возбуждения уголовного дела. Некоторые воспитатели получили дисциплинарные взыскания, однако почти все фигурировавшие в жалобах сотрудники по-прежнему работают на своих местах.