Однажды в горах...

               
                Не любо - не слушай, а врать не мешай.

                От автора.
 Не мною замечено, что к старости люди становятся болтливыми. Найдёт такой враль свободные уши и ну дуть в них своими байками о стародавних временах. Верить ли этим россказням решать слушателю.

                Крестоносцы.
 В конце последнего года двадцатого века приснился одному предпринимателю из города Слюдянки странный сон. Приснился ему некто, кто строгим голосом сказал: «Миша, в честь двух тысячелетия Господа нашего Иисуса Христа, воздвигнуть надо на горе высокой пике Черского крест памятный». Очень удивился Михаил такому сну. Не был он человеком ни слишком праведным, ни слишком религиозным, но странный сон запал ему в душу и не давал покоя. А может Михаил хотел искупить грехи предпринимательские, периода первоначального накопления капитала накопленные. Пошёл Михаил к батюшке местному.
 «Благое дело задумал ты, сын мой»,- сказал батюшка и дал своё благословение вместе с советами в какую сторону ставить ликом, какие гвозди аль шурупы использовать, чтобы потёков ржавчины избегнуть. Утвердился Михаил в своём намерении и стал думать как исполнить сказанное. Брус шестиметровый сухого дерева был у него. Чтобы занести груз тяжкий на гору высокую сильные ноги надо, и сразу вспомнил Миха друга Александра -  альпиниста и крепкого малого.
 «Хоп, я участвую»,- сразу согласился Александр, хоть христианином был лишь по рождению, по убеждениям же - кришнаитом.
 Но крест деревянный памятный изготовить надо, прежде чем нести. И позвали они на помощь Иннокентия. Иннокентий в местной школе сеял разумное, доброе, вечное, разжёвывал его и заставлял проглотить слюдянских недорослей, приучал головы думать, руки мастерить, а задницу терпеть. Короче работал учителем труда. Как преподаватель естественных наук Иннокентий скорее атеист, но возможность существования высшего разума не отрицает. Иннокентий не крещён и православным считает себя условно, лишь как представитель великорусского народа.
 Иннокентий согласился. Красота идеи покорила его. Крест изготовили в школьной мастерской, что близ церкви расположена. Брус распилили на три куска по два метра. Строгали много, чтобы брус хоть немного стал легче. Крестовину из двух кусков соединили в «пол дерева». Вертикальный брус срастили из двух косым шипом, как корабельные мачты сращивают. Молитву «Отче наш» на берёзовой фанере искусно вырезал ещё один не очень хороший христианин, но хороший краснодеревщик, поэт и музыкант Вячеслав. Объединили друзей поиски истины и совместные посиделки в бане на берегу Байкала. Наверное, бог не очень привередлив в выборе материала для нужд своих. Так люди выкладывают дорогу простыми булыжниками, а не ищут для мостовой драгоценные самоцветы чистой воды.
 В двадцатых числах декабря крест памятный с молитвою изготовлен был, окрашен и упакован в рюкзак крепкий. В пятницу вечером Михаил с Александром затащили ношу по речке Слюдянке до карьера мраморного, а это километра три с половиною верных будет из двадцати пяти до пика. У Кехи уроки были и помочь он мог только духовно, но и духовно не помогал, потому, что когда ведёшь урок, всё другое у тебя из головы вышибает.
 В тот год зима всё не наступала, стояли оттепели. Вот и утро субботы выдалось тёплым и хмурым. Такие дни, если дома сидеть, кажутся унылыми, но для работы хороши. Декабрьское солнце, скрытое низкими облаками, катилось по гребню Станового хребта, и в долине Слюдянки лежала тень. Воздух чист и прозрачен. Конусы пихт, изогнутые стволы рябин и черёмух, стройные берёз и осин, кедры с раскидистыми ветвями, красные стрелы тальника, сливаясь, образуют единый чувственно-прекрасный лесной мир. В чёрных ветвях вспыхивают драгоценными каменьями красные ягоды рябин. Всё вокруг живое, и всё связано с тобой, и лес, и река, и камни, и горы, и небо. Ты часть мира, и мир часть тебя. Иннокентий ощущал, что вся вселенная вокруг, и ты, как часть вселенной и есть бог. Когда бежишь на лыжах, хорошо думается. Бесконечные распри людей о истинной вере кажутся безумием. Человечество напоминает гномиков,  обнаруживших единый компьютер, от которого зависит их жизнь. Одни гномики обожествили системный блок, другие клавиатуру, третьи мышку, четвёртые монитор и спорят и убивают друг с друга с ожесточением, только свою веру считая истинной. Вероятно истина сложнее. Бог это всё. Бог вся вселенная и всё сущее в ней. Долгое время Кеха не мог принять, что в мире все едят друг друга пока не понял, что всё живое едино. Нет трагедии, что энергия от одной клетки организма перешла другой, она снова возникнет. Нет беды, что одна жизнь поглотила другую, раз всё едино. Жизнь снова возникнет. Иннокентий уважает религию своего народа, но не может принять стремление христианства создать систему запретов, которую ни один здоровый человек не исполнит, навязать человеку чувство вины, чтобы всю жизнь он жил с этим чувством, стеснялся своего тела, любовь к женщине считал греховной, боялся Бога, называл себя рабом, и каялся, каялся, каялся. И всё это, чтобы через чувство вины и страх наказания управлять людьми. Искренне верующие церковники Иннокентию представляются инвалидами которые от рождения лишены руки или ноги. Здоровыми они никогда не были и не знают как хорошо пользоваться тем, что тебе дал Бог. Они научились изготавливать протезы и пользоваться ими. Один сделал протез деревянный, другой железный, восхитились как хорошо им стало и теперь спорят между собой, чей протез лучше, а здоровым людям предлагают отрезать живую конечность, чтобы стать такими же как они, всучить им свой протез железный или деревянный, протез веры истинной. Большая часть священнослужителей это просто чиновники или мошенники от веры. Кехин бог не требовал бы, чтобы перед ним ползали унижено на брюхе. Кехин бог никогда бы не потребовал от отца убить сына, чтобы испытать отца. В бога жизни и радости хотел бы верить Иннокентий, его благодарить и его славить.
 Бежать было легко, небольшой рюкзак за спиной не мешал.
«Крест из трёх частей,- рассуждал Кеха,- нас трое, значит каждому по бруску. Один брусок меня точно не задавит». Путь его не пугал, потому что был привычен. В те годы Иннокентий бегал по Комару, а это сорок пять километров лыжни по горам, не меньше десяти раз за зиму.
 У карьера нашли припрятанный рюкзак, и Кеха предложил разделить ношу по справедливости, то есть поровну, каждому по двухметровому куску. Михаил не возражал. Но тут, неожиданно, этому решительно воспротивился Александр.
«Иисус нёс целый крест, и мы понесём целый,- категорично заявил он, -а если вы не согласны, я один его понесу.-Сашка немного помолчал, а потом добавил,- к тому же, я его так удобно упаковал». Кеха вначале опешил от такого поворота, потом разозлился.
 «Конечно он один утащит, упрямый чёрт. Сдохнет, но от своего не отступит. А мы кто будем, не мужики? И вся благость от богоугодного дела ему достанется!»- пронеслись вихрем мысли в Кехиной голове. Иннокентий знал, что спорить с упрямым Сашкой, только время терять, поэтому молча снял свой рюкзак, отдал его Сашке и взвалил на плечи рюкзак с крестом. Александр не врал, рюкзак сидел удобно, крест хорошо упакован. Сил и злости хватило пронести груз до подъёмов. В гору от Горелой поляны до метеостанции несли поочерёдно сменяя друг друга. Нет лучше способа избавиться от раздражения и злости чем работа. Кеха когда злится, бегает кроссы, а его жена убирается в квартире, поэтому они ни разу не скандалили друг с другом, Кеха в хорошей физической форме, а в доме всегда чисто.
 После того как крест затащили до метеостанции Иннокентий признал правоту Александра, крест в одной упаковке выглядел благородней и солидней. В декабре день короткий, но Сашка с Кехой решили поднять с ходу ношу по древнему тракту до куда сил и светового дня хватит. Света хватило, чтобы подняться на треть горного серпантина. Отсюда метеостанция казалась кубиком, оставленным в песочнице ребёнком.
 В домике метеостанции в печи горел жаркий огонь. Две кошки уютно мурлыкали, выгибали спины и тёрлись о ноги, выпрашивая вкусненькое. Лампа-семилинейка распространяла вокруг живой желтоватый свет и запах керосина. Скольким людям дала тепло эта печка из белёного кирпича, скольких усталых путников приютили эти старые стены, сколько песен спето и сколько выпито за простым деревянным столом. Всегда стой и живи метеостанция Хамар-Дабан. Многие лета тебе и твоим служителям, продолжайте объяснять туристам, что вы метеорологи а не синоптики, продолжайте отправлять на рыбалку в колодец, поить в жару холодным компотом и горячим чаем зимой.
 Под шаманские заклинания метеостанщика:- «Грейдер, грейдер я Хамар-Дабан»,- и тарабарщину цифр, спали плохо, дергаясь от усталости ногами, продолжая во сне идти на лыжах. Черные пихты всю ночь махали в тёмном окне лапами и звали в скорый путь.
 Утром вышли, когда невысокое зимнее солнце сквозь облака,  рассеянным светом, как сквозь матовое стекло осветило гольцы. Намеревались выйти раньше, но собираться в потёмках не хотелось и друзья припозднились. Подъём в гору быстро согрел. На свежем снегу мазь на лыжах хорошо держала. Поднялись до большого кедра с вязочками - подношениями горным духам. Ветерок с Байкала слегка шевелил разноцветные тряпицы и шнурочки. Здесь тропа раздваивается. Одна по склону хребта идёт на перевал Чёртовы ворота, другая, круто поднимаясь, к пику. За провалом реки Подкомарной синеют отроги Бешечного хребта. Прорываясь водопадами, Подкомарная отсюда начинает свой бег к Быстрой и слившись с ней водами течёт к Иркуту. За тысячи лет река подмыла склон вулканического конуса, у подножья которого стоит метеостанция. По тропе не полезли, а обошли крутой подъём по гребню, где ветер сдул часть снега и идти было легче. Справа уже были видны Чёртовы ворота, а пик всё ещё прятался за склоном на который они взбирались. На верху ветер бывает такой силы, что уносит снежный наст целыми пластами, вырезая причудливые узоры. Здесь всюду чувствуется влажное дыхание Байкала. Длинная хвоя невысоких кедров вся покрыта блестящими, мохнатыми кристаллами льда так, что самой хвои не видно, а деревья  кажутся целиком отлитыми из хрусталя.
 Они были уже выше границы леса когда, наконец, из-за гольца выглянула глава пика с чёрточкой триангуляционного знака на макушке. Пик всё рос, будто древние боги вытаскивали из праокеана первую сушу, и вот он виден весь от подножия до вершины. Виден весь путь, который предстояло пройти. В горах никогда не бывает пути только вверх или вниз. Чаще, чтобы подняться вначале нужно спуститься. Вот и сейчас им нужно спуститься на широкий перешеек с памятником. Памятник из нержавеющей стали, погибшей в лавине девушке, уже много лет напоминает путникам об осторожности. Далее предстояло пройти мимо памятника по перешейку и длинным, крутым подъёмом забраться на голую предвершину, с гребня и макушки которой ветер с Байкала содрал снег, обнажив острые камни, пройти узким, местами не шире обеденного стола, скальным, зубчатым как пила гребнем и по заснеженному склону забраться на пик.
 Лыжи сняли у памятника. Михаил с Александром были в ботинках с рифлёной подошвой и бахилах, Кехе пришлось переобуваться. Он спешил, глядя как быстро удаляются фигуры его друзей. Когда торопишься всё идёт не так. Ветхий шнурок на горном ботинке несколько раз рвался, а бахил не застёгивался. Когда Кеха выпрямился, Сашка с Михой ушли далеко. Михаил шёл впереди, выбирая путь, за ним Сашка. Санька чуть косолапит и узнать его легко даже издалека. За высоким рюкзаком самого Сашку невидно, казалось, рюкзак сам ползёт по склону.
 Восходители несколько раз менялись пока лезли на гору. Перед скальным перешейком рюкзак вновь надел Александр. Теперь Кеха выбирал путь и протаптывал ступени в снегу, Сашка тащил крест, а Миха страховал. Слева скальный гребень круто обрывается в верховье Слюдянки, справа к озеру Сердце. Очертания озера в виде сердца легко угадываются даже под снегом.
 В опасных местах в кровь гонит адреналин, и усталость отступает. На перешейке останавливаться и меняться было неудобно, и Александр тащил крест один. После перешейка гребень расширился,  они вновь стали меняться. Последние шаги перед вершиной сделали, встав рядом друг с другом и взявшись за руки. Сердца радостно стучали:«Мы сделали это!» Всё видимое пространство от горизонта до горизонта занимали горы, лишь с одной стороны неостывший Байкал кутался в серое одеяло тумана. В хорошую погоду отсюда виден даже исток Ангары. С юга торчит брат-близнец пика Черского - пик Чекановского. Оба пика в пятидесятые годы названы в честь поляков сосланных в Сибирь, и от скуки и безысходности начавших изучать её природу. Царская ссылка из революционеров сделала учёных.
 На вершине троицу встретила только пирамида триангулятора. Туристы занесли и прикрепили к стальному уголку вышки билетный компостер. Это юмор такой туристский, специфический. Один из друзей Кехи затаскивал на свой юбилей сюда пудовую гирю.
 Низкие серые облака буквально скоблили мягкими животами по вершинам гор. Вечнозелёный хвойный лес в долинах казался чёрным. Пока распаковывали рюкзак и собирали на никелированных, чтобы не ржавели, длинных шурупах крест, закрепляли доску с молитвой,  вдруг, в облаках возникло круглое отверстие, и столп солнечных лучей упёрся в долину. «Глаз бога» называют моряки такое явление. Внезапно небесный глаз повернулся, на мгновение залил вершину солнечным светом, снисходительно и с любовью, как на неразумных детей посмотрел на друзей и закрылся. Они сочли это хорошим знаком. Наворотили кучу камней и сложили их пирамидой. В середину воздвигли крест ликом на восход солнца и основание накрепко привалили камнями. Прочли по три раза «Отче наш» и спустились с горы. Дома были ещё засветло.
 Ночью пришёл холодный фронт, запуржило, выпал снег, ударили морозы и наступила настоящая зима.

                Знак.
 Как ни длинна зима в Сибири, но и она заканчивается. Промчались март и апрель, подарив весеннее солнце и замечательное время для катания на лыжах, прошёл май с первыми бабочками, цветами и клещами. Пришёл июнь, самое красивое и нарядное время на Хамар-Дабане летом. В долинах и по побережью отцвели подснежники и багульник, белыми, душистыми облаками, севшими на землю, обратились кусты черёмухи, жёлтые и фиолетовые башмачки вырастили орхидеи для красавиц, в горной тундре рядом со сверкающими под солнцем снежниками вспыхнули целые поляны жарков, восковые цветы вечнозелёных рододендронов сплошным ковром укрыли гольцы, вдоль горных ручьёв и болотец пробились сочные и пахучие побеги черемши, развернулись огромные листья ревеня. Лес надел свежий зелёный наряд, в котором как ни старайся не найдёшь ни одного жёлтого листочка. Начало лета прекрасно обещаниями. В изысканной Японии есть время любования сакурой, на Хамар-Дабане время любования цветущей горной тундрой. Не пропусти его.
 Если тридцать километров по горам для вас тяжёлое испытание, а не приятная прогулка, вы логику наших героев не поймёте. Кеха с Таней и ребятишками Кирюшей и Анечкой пошли в лес отдохнуть, отвлечься от жизни городской, заполошной, подышать свежим воздухом, послушать шум водопадов и заодно собрать черемши. Собственно сбор черемши это такой предлог два дня побыть в горах. Незадолго до описываемых событий они закончили обустройство крохотной избушки за водопадами на Подкомарной. Конечно туда легче и быстрее пройти от метеостанции, но когда семья дошла до Горелой поляны у мужиков созрел план добавить заход на пик Черского, и чтобы маршрут был логичным и красивым проложить его петлёй от Горелой поляны к верховьям реки Сдюдянки, через пик к водопадам и оттуда к зимовью. Девчонкам была выдвинута версия осмотра цветения кустов жимолости с целью оценки будущего урожая. Сошли с основной тропы и по камешкам перепрыгнули маловодную в это время речку. Слюдянка умеет прикинуться ласковой тихоней, но может и показать свой дурной характер. Стоит в горах пройти дождю, вздымается свирепым зверем, устраивает завалы из стволов деревьев, несёт и катит по дну камни. Горе любому кто рискнёт войти в такую реку. Не одну жизнь забрала шальная вода.
 Если свернуть с хоженой тропы окажешься в девственной тайге. Старая тропа вела до зимовья в верховьях реки. Когда-то слюдянцы ходили сюда за черемшой. Постарели те слюдянцы, а молодёжь не ходит, в другие места на автомобилях ездит. Зимовья давно нет. Сожгли. Тропа совсем бы заросла, если бы не туристы. Тропа вначале резво поднимается по правому берегу речки. На неё прорываются ручьи со Станового хребта и разводят на пути грязь. Когда-то часть пути была обустроена гатями, следы которых сохранились до наших дней. Наверху долина выполаживает и с небольшим подъёмом идёт к водоразделу с рекой Широкой. Здесь тропа часто теряется в высокой траве. Лучше руслом пройти до водораздела и подниматься на пик оттуда. У Кехи никогда не хватает на это терпения и он начинает подъём на гребень, срезая путь. Так получается короче, но метров пятьсот или более приходится идти без дороги, по щиколотку утопая во мху, перебираясь через поваленные деревья, мимо ям, которые копают медведи в поисках бурундучьих кладовок. На тропу чаще натыкаешься после крохотного озерца, по капризу горных духов, расположенного прямо на гребне. В разгаре лета здесь тучи мошкары, но в июне вполне терпимо. Дальше тропу не потеряешь. Она поднимается по просторному, заросшему молодыми кедрами гребню между двумя горными цирками Пика Черского. По этому лесу здорово ранней весной съезжать на широких лыжах. Слева обрыв круче. Внизу на дне долины блестит небольшое озеро, из которого вытекает Широкая. Солнце начинало припекать, но воздух был свеж. По твёрдой тропе шагалось легко. Глубокое небо сияло такой синевой, какая бывает в горах только в начале лета.
 Кеха шёл и вспоминал друзей, зимнюю эпопею с крестом, думал как всё связалось в единый узел - вера и самолюбие, любовь к горам и к богу. Они никогда не говорили друг другу высоких слов, но каждый надеялся, что и их стараниями любви и веры в мире станет чуть больше.
Брёл Кеха в гору и думал о своих грехах. Всю жизнь он прожил с чувством вины за то, что не пошёл в тот злосчастный майский поход на Бабху вместе с друзьями по маршруту, который он придумал для себя. Зимой у него родился первенец. В Слюдянку Таня и Кеша приехали после института работать в одной школе. Кеха специально выбрал это место ближе к горам. Родственников здесь у них не было, поэтому Кеха не мог оставить жену с ребёнком одних. В горы в тот раз он не пошёл, пошли друзья по маршруту который он посоветовал и не вернулись, почти все погибли в одной лавине. Иннокентий иногда думает, как сложилась бы судьба если бы он не остался дома. После того несчастья он осознал значимость каждого слова, ни кого в горы не зовёт и старается никому не давать советы.
Подниматься на Пик Черского с водораздела Слюдянки и Широкой не так интересно как от метеостанции потому что не страшно. Нет скал и сбросов, бояться негде, но так же красиво. Кедровый стланик с перекрученными смолистыми стволами и яркими шишечками завязей, цветущие золотистые рододендроны образуют сплошной ковёр, выше которого поля низкорослой травы с розетками листьев горечавки и крохотными фиолетовыми шариками цветов шикши.
 Метров за сто до вершины нашёл Кеха камень подходящий и потащил в гору.
 -Ты что, пик повыше достраиваешь?- пошутила Таня.
 -Нет. Положу я камешек на вершину и покаюсь в грехах своих,- ответил Иннокентий серьёзно. Подобрали Кехины домочадцы по камешку пропорционально своим силам и представлениям о собственных грехах и понесли на вершину. Памятный крест чётко выделялся на фоне неба. Положили свои камни в пирамиду у подножья, прочли молитву, каждый про себя.
 На небе не было ни облачка, солнце стояло в зените. Его лучи набрали такую силу, что казалось всей кожей чувствуешь их жаркое давление. Весь подъём по пути воды не было, последний раз пили ещё на речке. Можно было сосать льдистый снег из небольших снежников, но жажду такая вода почти не утоляет. Кеха распаковал рюкзак, чтобы достать флягу. Когда доставал фляжку из рюкзака выпал большой пакет- сумка из толстого прочного полиэтилена с двумя ручками, приготовленный для черемши.
 Вода во фляжке не успела нагреться. Жарким днём нет вкуснее напитка чем простая вода, когда наработаешься, нет вкусней еды, чем самая незамысловатая снедь. Кеха разулся и сел на тёплый камень. Воздух был неподвижен словно прозрачное стекло, ни ветерка, ни даже самого лёгкого дуновения. Вдали у горизонта снежные шапки Саян белыми видениями будто парили в небе. Ничто, созданное руками человека, не может сравниться с творениями Земли. В этом величавом природном храме, как в церкви не уместными казались суета или громкие разговоры. Все почувствовали это и сидели тихо, даже дети.
 В такие минуты всегда хочется благодарить неведомого творца всего сущего за небо, землю, камни, траву и деревья, за всё что окружает нас, за жизнь какая бы она не была, и становится стыдно за жадность, глупость, гордыню, вражду и грязь, что принёс человек на землю. Сидел Кеха и подперев голову рукой думал, обращаясь к Творцу: «Ты читаешь в моей душе как в открытой книге, прости меня за ошибки мои, за неверие, но если ты меня сейчас слышишь, Боже, дай знак, что ты есть!» Словно в ответ на безмолвный вопрос, налетел лёгкий порыв ветра, взъерошил волосы и остудил разгорячённую кожу, закружил вихрем и поднял в воздух чёрную сумку-пакет, которая лежала рядом с рюкзаком. Иннокентий соскочил на ноги, чтобы её поднять, но сумка не упала. Она развернулась как китайский летающий фонарик и стала подниматься над пиком. Поражённый Кеха в изумлении смотрел как сумка поднялась вначале на пять метров, затем на десять и выше, выше в самое небо к солнцу.
 Они собрали рюкзаки, а чёрный пакет продолжал подниматься. Прошли скальный перешеек, время от времени поднимая глаза к небу, сумка летит. Даже спустившись к памятнику, можно было отыскать в прозрачном небе едва различимую точку.
 Получил Кеха ответ на свой вопрос? Не знаю. Он часто вспоминает слова святого Фомы: «Пока не вложу персты свои в раны его не поверю». Червь сомнения по прежнему ест мозг. Легко объяснить полёт чёрного пакета в жаркий день над вершиной восходящим потоком воздуха, но слишком невероятным был полёт сумки в ответ на прямой вопрос: «Бог, ты есть? Дай знак». Кеха уверен, если положить сумку на вершине хоть год будешь ждать, она не взлетит, а она взлетела. Бог подал знак. Но даже если Бог есть, как отличить законы, что дал бог от суеверий, выдуманных людьми из скудоумия  или корысти? Борьба веры и неверия продолжается. Никогда больше Кеха не наберётся наглости, чтобы спрашивать у бога доказательство его существования. Если бы найти силы поверить, но ни в чём в жизни Кеха не уверен, даже в смерти. Возможно души в самом деле бессмертны, и мы все встретимся в лучшем из миров.
                19 мая 2016 года.

                Украинский характер.
 Сразу хочу сказать, что против хохлов Кеха ничего плохого не имеет и фигу в кармане для них не держит. У него самого матушка из обрусевших в Сибири переселенцев с Украины. Так что имея кучу родни с украинскими фамилиями, глупо к хохлам плохо относится. Кехе нравится мягкий и напевный украинский говор, а над печальной песней на «мове» он может даже пустить скупую слезу. Украинская родня красивая, работящая, но уж больно скандальная. Наверное потому он чаще общается с роднёй по отцовской линии. Про маминых родственников ему достаточно знать, что всё у них хорошо.
 Но друг у Кехи есть из категории «на всю жизнь». Он готов ему прощать многое, зовут его Санька и фамилия у него заканчивается на «ко», как у украинской Кехиной родни. Сашка родился и вырос в Сибири, но сохранил гордую фамилию и кровь украинца. Сашка с Кешкой прошли вместе многое. Потому они радуются при каждой встрече, как пацаны после каникул.
 Когда-то очень давно мы жили в волшебной стране, где деньги ничего не значили, а нацизм и расизм были далёкими словами из телевизионной программы «Международная панорама», где мы жили одной коммунальной квартирой, и ни кто ещё не рассказал нам, как мы притесняем и ненавидим друг друга. Эта история из тех лет, но выводы про украинский характер из дня нынешнего.
 Ходили они на гору. Сашка с фамилией на «ко» и Кеха. Гора вызывающе торчала в Саянах каменной громадой, кичилась крутыми скальными гребнями, грозилась камнепадами и осыпями. Как было на неё не залезть. Ходить в горы Кехе нравиться потому что приходиться бороться с самым хитрым противником на свете — с собой. В горах всё по настоящему как на войне.
 Базовый лагерь разбили в крошечной хижине, которая альпинистам попеременно с одинаковым успехом служила приютом и при необходимости баней. Ну как разбили, оставили лишние вещи. С собой только скальные молотки, крючья и верёвка, фляжка с водой и немного еды в штурмовых рюкзачках. В горы приехали на выходные. В понедельник Сашке на работу. На восхождение был один день.
 Погода не задалась. К ночи, как часто бывает в горах, прошёл дождь, с утра вершины обложило низкими облаками, потому с выходом не торопились, но всё же собрались, скучно было торчать в хижине. Решили хоть одним глазком глянуть на маршрут. Пока подошли под стену погода наладилась. Они и сейчас не любят сходить с маршрута, а уж в те годы… В те годы верилось, что всё тебе под силу. И уж очень хороша была гора.
 «Давай только попробуем. Всегда остановиться можем»,- успокаивали себя. Себя обмануть проще простого.
 Санька уже ходил этот маршрут, поэтому шёл первым и показывал его Кехе с гордостью, будто всё это он сам сотворил, а не мать природа. Сашка любит ходить впереди.
 Довольно быстро прошли «бараньи лбы». Это гладкие и крутые как бараний лоб скалы. Скалы успели высохнуть, поэтому лезли без страховки. Потом уткнулись в стенку. Сама стенка не высокая - метров десять, но когда под тобой несколько сот метров заглаженных десятиметровых ступеней, перспектива лазанья по вертикальной стене бодрит. Со скальной полки стенка не выглядела непреодолимой, и это был кратчайший путь по направлению к вершине. Такие места обычно называют «ключом маршрута», пройдёшь его, считай половина успеха у тебя в кармане. Выше стенки можно выбраться на твёрдые и надёжные скалы, тысячезубным гребнем тянувшиеся в сторону вершины. Гребни лучше расселин-кулуаров, потому что меньше шансов получить камнем, прилетевшим сверху. Ещё на гребень можно было выбраться пройдя траверсом вправо метров двадцать. Но не факт, что двадцать метров в бок лучше чем десять вверх. Вверх потом всё равно лезть.
 Почему-то мысли, что можно повернуть назад не возникло. Кеха никогда в жизни не был отчаянным храбрецом, и даже не отчаянным, а просто храбрецом, и что бы другие об этом не догадались легко ввязывался в любые авантюры, а потом привык к страху. Наверное, самые отчаянные поступки совершают трусы.
 Полка была удобная. Кеха забил два скальных крюка, один на высоте поднятых рук, другой на уровне колена. К верхнему крюку пристегнулся сам, через карабин нижнего пропустил страховочную верёвку, сказал: «Готово». Сашка ушёл ввысь, конечно не ракетой, но вполне бодро. Страховать — дело не сложное, стоишь на скальной полке и выдаёшь верёвку напарнику, выкрикивая время от времени сколько верёвки осталось, чтобы он мог выбрать место для остановки и закрепиться. Кешка стоял и выдавал верёвку. Сашка уходил слегка вправо, что для Кехи было хорошо, потому что не надо бояться  случайных камней из под ног друга. Снизу были видны только Сашкины ноги и зад в альпинистской самодельной обвязке. Кеха машинально считал крюки, которые напарник забивал через каждые два-три метра. Всего он забил три крюка. Звук был не очень. Когда скальный крюк крепко входит в трещину звук получается звонкий. Звонкого звука не было. Кеха утешал себя мыслью, что будет легче выковыривать крючья из скалы, и следил за верёвкой, которая всё выше уходила вслед за Санькой. Верёвка уходила, а звука молотка всё не слышно.
 Раньше мы ходили со статическими верёвками. Такие верёвки при рывке не растягиваются, их следовало протравливать, чтобы хоть как-то смягчить рывок, если напарник сорвётся. Длинна всей верёвки была двадцать метров, что вроде для этой стенки должно быть достаточно.
-Осталось шесть метров, -крикнул Кеха. -Три крюка — это примерно девять метров, значит Сашка уже ушёл выше последнего крюка метров на пять и продолжает лезть,- соображал Кеха. Давно пора бить новый крюк.
 -Осталось три метра,- кричит Кешка. Сашка лезет. Верёвка неспешно ползёт следом.
 -Два метра,- кричит Кеха. Верёвка ползёт.
 -Вся верёвка,- старается не орать Кешка.
 Это только можно подумать, что верёвка лезть помогает. Она помогает только нижнему в связке. На самом деле, верхнему она отчаянно мешает. Всё время нужно преодолевать её сопротивление, верёвка цепляется за камни и пытается оторвать тебя от скалы.
 Кеха понимает, что происходит. Стенка оказалась сложная. Сашка может лезть, но остановиться, чтобы забить крюк нет, потому что нет надёжных зацепов. До гребня, где можно будет надёжно закрепиться, остаётся метра два.
-Выдай ещё верёвки,- просит Сашка.
 -Вся верёвка,- повторяет Кеха, но слушается, снимает страховку с нижнего крюка, встёгивает её в карабин верхнего и ползёт выше. Сашка выбирает верёвку, создавая для себя свободу маневра.
 -Вся верёвка,- вновь орёт Кеха.
 -Выдай!- получает в ответ.
 -Если Сашка сорвётся, ему метров десять кувыркаться до верхнего крюка и столько же ниже. У меня нет запаса верёвки, чтобы протравить её и задержать его падение без сильного рывка. Толку от нашей страховки ни какого. - соображает Кеха. Мгновение поколебавшись отстёгивает верёвку от страховочного крюка, лезет выше, встаёт одной ногой на этот крюк, ищет и не видит рядом ни одной трещины, чтобы организовать самостраховку.
-Всё равно,- думает Кеха, -длинны верёвки не хватает. Если он сорвётся, я его не удержу. Может промежуточные крючья выдержат, меня выдернет вверх, и вес моего тела остановит падение. Если крючья не выдержат нам кранты…
 Сашка вновь выбрал слабину и крикнул: «Страхуй!»
«От страхуя слышу,- пробормотал Кеха привычную шутку альпинистов себе под нос, а громко сказал, -Давай!»
 Почему-то Кеха был абсолютно уверен, что Сашка не упадёт, и страшно ему не было, было даже весело. Они верили друг другу и удаче. Санька как кошка пролез последние метры. Весь запас верёвки друг выбрал наверх, и она ему не мешала. Наконец, Кеха услышал звон. Он показался ему звуком праздничного колокола. Это Сашка бил крюк. С каждым ударом молотка крюк глубже уходил в трещину, и звук становился всё выше. Кехе показалось, что Санька забил для верности штук пять крючьев.
 Вторым лезть не страшно. Тебя надёжно страхуют сверху. Трудно только выковыривать скальные крючья из скалы, поэтому Кеха пыхтел когда вылез на гребень.
 -Ну ты даёшь!- сказал он.
 -Да чего там,- мотнул Сашка головой, и спросил, -Ты же надёжно страховал?
 -Ну вроде того,- пожал плечами Кеха.
 Гребень был узкий и острый, как нож, вернее как каменный топор, с зазубренным каменным лезвием.
 Они пошли вдоль гребня поочерёдно страхуя друг друга через уступы. Хождение походило на лазанье вдоль забора, когда руками держишься за торцы досок и упираешься в его плоскость ногами. Гребень зубчатой пилой уходил к вершине. Его верхняя грань постепенно расширялась. Ближе к вершине по ней можно было идти ногами.
 Погода вновь изменилась. С запада потянулись фиолетовые тучи, в жуткой тьме которых иногда вспыхивало. Звук грома ещё не был слышен, но тучи всё теснились, заполняя собою долины, как конная орда перед атакой, занимали всё большую часть неба.
 Честно сказать, у Кехи почти не осталось от горы в голове сколь-нибудь ясных воспоминаний. Запомнились чёрные камни под руками и острое ощущение бездны за спиной.
 На вершине в туре из камней, кроме записки, в блескучей фольге лежали несколько прямоугольников шоколадной плитки. С мая шоколад даже не успел побелеть, и друзья его с удовольствием сжевали. Южный склон горы обрывается сплошной стеной, за ней торчит зубчатая вершина Башни с мощным кулуаром. Неделю назад они съезжали по его снегу на собственных ягодицах, когда спускались с вершины. Теперь снег почти растаял. За Башней чернеет провал Тункинской долины с многочисленными озёрами, ещё дальше поднимаются покрытые кедровыми лесами округлые склоны Хамар-Дабана, похожие на щетинистые могучие спины диких вепрей. Справа выгибал гребнистую спину перевал Динозавр. Снег ещё белел на северных склонах, глубоких расселинах и самых высоких вершинах. Со снегом горы кажутся выше. Холодный воздух особенно прозрачен, и хорошо видно, что в каждой горной долине стоит своя погода. С востока речные долины ещё залиты солнцем, а с запада передовые отряды туч уже начали своё наступление, засыпая землю стрелами дождя.
 Сашка озабоченно поглядывал на часы, длинный июньский день разогнался, как камень под гору — не затормозишь и не остановишь, и очень хотелось убраться с вершины до прихода грозы.
 Гребень между северной и южной стенами, ведущий на плечо горы, крутой, но легко проходится. Где-то здесь в кулуаре начинается спуск. Но все кулуары были похожи. Санька долго искал нужный. Кеха успел замёрзнуть. Холодный ветер из под грозовых туч принёс туман, всё вокруг промокло и стало серым. Наконец им повезло. Сашка нашёл нужный. Узнал его по забитому в скалу в мае, крюку с петлёй. Старыми крюками и петлями настоятельно не рекомендуют пользоваться, но выглядел он надёжно, и тратить свою верёвку на новую петлю из небогатого арсенала снаряжения, что был в их распоряжении, не хотелось. Сашка навесил верёвку и позвал Кеху.
 Кулуарный жёлоб быстро становился крутым и скрывался за перегибом скалы, отвесно обрываясь в долину. Есть в жизни мгновения, когда чувствуешь особенно остро, что живёшь. Нагрузить верёвку, чтобы шагнуть на отвес из таких. Похожие чувства, наверное, испытывает парашютист перед тем как шагнёт из люка. К таким мгновениям невозможно относиться равнодушно, но не тогда когда ты замёрз. Холод вымораживает эмоции.
 Кеха пристегнул верёвку вначале к поясу, затем к грудной обвязке и не шагнул, буквально вывалился с карниза вниз. Мельчайшие капельки тумана сменились струйками дождя. Капли стучали по каске и плечам, противно заливались за шиворот куртки. Верёвка успела собрать на себя воду, и брезентовые рукавицы скоро стали насквозь мокрыми. Кеха скользил по верёвке, отталкиваясь ногами от скальной стенки. Снизу вынырнула белая полоса снежника. Снежник по хозяйски устроился в крутом жёлобе кулуара, будто не прошло уже две недели лета, и сейчас не дождь шёл, а была зима. В горах часто лето с зимой перепутано. Иногда трудно их различить. Белая поверхность снежника была щедро расчерчена следами от упавших сверху камней.
 Возиться в снегу под дождём занятие подходящее разве что для белого медведя, не человека, потому друзья, сдёрнув верёвку со стены, спешили убраться скорей к зелёной травке. Тяжёлый, вязкий снег из мелких зёрнышек льда сверху раскис. Они иногда проваливались по пояс, но идти по снежнику было быстрее чем по мокрым, скользким плитам скал. Спускались, стараясь держаться ближе к краю жёлоба, чтобы успеть выскочить, если пойдёт лавина, но, к счастью, снег плотно сидел на камнях. К низу снежник становился положе и заканчивался ледяной аркой, из под которой с шумом, мутным потоком вырывался ручей. Видно было, что совсем недавно здесь везде лежал снег. Новая трава не успела пробиться сквозь плотные, ровно, будто парикмахером уложенные, концами вниз по склону, пряди прошлогодней травы.
 Тумены туч унеслись на восток ближе к бескрайним просторам монгольских степей. Дождь закончился. Солнце стремительно садилось. Горные вершины ещё нежились в его лучах, но вечерний сумрак успел прокрался на дно долины, сплошь покрытое камнями курумника. Сашка и Кешка торопились и почти бежали по каменной реке. Рыжие лишайники на камнях намокли и стали скользкими. Бежать по камням, как на велосипеде ехать, быстрее — равновесие держать легче. Падать больнее.
 От воды верёвка в Сашкином рюкзаке стала тяжёлой. Когда выбрались на тропу длинноногий Кеха убежал вперёд.
 Тропа петляла по левому берегу быстрой речки среди невысоких кустов горной ивы и сплошных зарослей карликовых берёз, чьи листья и упругие ветки собрали всю влагу недавнего дождя и теперь щедро поливали ею и без того мокрых путников. Холодные потоки бежали по плечам и рукам, перебирались на ноги, затекали в сапоги, уносили с собой тепло из тела. Казалось, что холодные мышцы на руках и ногах сгибаются со скрипом.
 Когда Кеха добрался до хижины, фиолетовый сумрак выбрался из чащи леса и трещин скал, где хоронился весь день, и теперь хозяйничал в долине. Но небо ещё светилось слабым молочным светом. Белое свечение постепенно меркло, сменяясь чернотой. Самые храбрые звёзды, как нетерпеливые танцоры уже вышли в звёздный хоровод, зазывая своих подруг.
 От усталости Кеху мутило. Хотелось снять с себя мокрую одежду, забиться на нары и не шевелиться, но по опыту он знал, что это путь в никуда. Надо было двигаться, заставлять себя работать, делать хоть то на что сил хватает. Наверняка Сашке сегодня досталось больше, но принудить себя взять котелки и спуститься вниз за водой Кеха не смог.
«Вода, еда,- думал он подождут,- сейчас главное тепло». От холода башка плохо соображала, и болело всё тело. Непослушными руками стал щипать лучинки от сухого полена, чтобы сделать растопку. Подошёл Сашка и молча сбросил рюкзак. Кеху как-то по краю сознания царапнула мысль, что мокрую верёвку всю дорогу тащил Сашка, но не зацепилась, и стыда он не испытал. Силы кончились.
 Санька вылил воду из сапогов, переоделся, взял котлы и спустился к реке. Когда он вернулся у Кехи жарко топилась железная печка. Печка была большая, с толстой жестяной трубой и круглой дырой под котёл в плите. В такой печке горят любые дрова, стоит её только раскочегарить. Кеха сидел на полу и всей поверхностью тела, как это делают ящерицы, вбирал тепло.
 Они целый день работали на горе. От усталости есть не хотелось, но голод был рядом. Он сидел в засаде и ждал своей очереди помучить друзей вслед за холодом. Нужно шевелиться, чтобы не доставить ему такой возможности.
 Тут позвольте немного поговорить о мировоззрении, философии и еде, как части этих тонких материй. С Кехой просто. Он ест всё. Когда его спрашивают, что он любит, он обычно шутит, что любит женщин, а ест, что дают. С Сашкой всё сложнее. Каким кришнаитским или около научным ветром в его голову нанесло, что мясо есть вредно, раз в неделю нужно голодать, белки, жиры и углеводы есть отдельно, устраивать экзекуции для своей печени, выпивая смесь лимонного сока с оливковым маслом, можно только догадываться. В те годы куча советской интеллигенции читала Агни-йогу, Рерихов, Блаватскую, Каллагию, верила в Кришну и демократию. Кеха, отлично усвоивший основы диалектического и исторического материализма, и к тому же отчаянный спорщик несколько раз пытался внести ясность в идеалистический туман Сашкиных суждений, но чуть не потерял друга. С тех безуспешных попыток Кеха не спорит с Сашкой по пустякам, старается не ёрничать, и не раздражаться над привычкой друга съедать пять шоколадных конфет перед обедом, молча сносить приступы Санькиных покаянных стенаний, объевшегося, как прожорливая чайка, после очередной голодовки. Он его понимает. Сибирь - это не Индия, а тяжелая работа - не неспешное брахманское существование. Где-то эти калории надо брать.
 В поход Сашка припас пакет сухой картошки. Залил сухой порошок кипятком, размешал, приправил маслом, и пюре готово. Удобно. И носить легко. Если бы не одно но. Есть это невозможно. В те годы в Союзе для сушки картофеля применяли только вакуумный метод. При таком способе растительные клетки лопаются, и крахмал выходит наружу, придавая блюду вкус и вид клейстера. Кехе он знаком с армии. Такую картошку не ели даже вечно голодные солдаты-первогодки. Но сегодня Кеха помалкивал, потому что у них с Сашкой действует простое и справедливое правило: делай сам или заткнись.
 Сашка развёл костёр. Варить на костре, конечно, быстрее. Воды он притащил полные котелки, на пюре столько не требовалось. Экономный Кеха отлил лишнюю воду в местный круглый котёл, и вставил его в отверстие на плите печи в избушке. Кипяток никогда не бывает лишним. Хочешь - пей, хочешь - посуду мой.
 Кеха сидел на пороге, подобрав под себя босые наги и смотрел как Александр кашеварит. Спину приятно согревало тепло печи, а грудь и лицо остужал холодный ветерок. Дул он с гор в долину, что предсказывало хорошую погоду. Сашка, тоже босой, суетился у костра. Мокрая одежда сушилась на куске старой верёвки, давно закончившей свою бурную альпинистскую карьеру, но не службу людям. На Сашке была надета синяя просторная куртка, сшитая из суконного одеяла в крупную шотландскую клетку. Лёгкая и тёплая куртка была тайным объектом Кешкиной зависти. Чтобы босые ноги меньше зябли Сашка положил у костра ветки и все манипуляции старался проводить не слезая с них. Ноги всё же мёрзли, и тогда друг по очереди подносил то одну то другую к костру. Ступням становилось тепло, и Сашка улыбался.
 Скоро вскипела вода. Санька отодвинул меньший котёл от огня, засыпал картошку из мешочка, старательно её перемешивая веткой, тут же подобранной с земли, посолил и оставил картошку распариваться и набухать. Из темноты извлёк белую пластиковую  канистру и щедро полил её содержимым картофельное пюре. По тому как он расходовал содержимое канистры было видно, что досталось оно ему даром. Незнакомая канистра Кехе сразу показалась подозрительной.
-Где ты её взял?- спросил Кеха.
-У речки лежала, нашёл когда за водой ходил. Я посмотрел, хорошее подсолнечное масло,- ответил Александр.
-Она хоть закрыта была?- продолжал пытать друга Кеха, -если без крышки, туда, наверняка, мыши нападали.
 -Какие мыши? Что ты выдумываешь!- возмутился Сашка, но всё же приблизил канистру к костру. В ярком свете сквозь полупрозрачные от жира стенки канистры отчётливо проступили тёмные, похожие по форме на запятые пятна мышиных трупиков, плававшие в масле.
-Давай лучше каши сварим,- предложил Кеха.
-В лесу всё чистое, подумаешь мыши!- безапелляционным тоном заявил Александр.
-Я это есть не буду, -твёрдо сказал Кеха. В детстве он живо интересовался биологией, потому твёрдо знал какие болезни и паразитов переносят грызуны. Память услужливо подсказала страницы из учебника биологии с красочными описаниями болезней и реалистичными изображениями глистов.
-Я такой картошки ещё в армии наелся, терпеть её не могу!- добавил Кеха.
-Ну как хочешь,- сказал Санька,- нормальная картошка.
 Пока они препирались, закипела вода, в стоявшем на печке круглом котле. Кеха вкусно варит, когда голоден, что с потрохами выдаёт эгоизм его натуры. После длинного дня на горе захотелось есть, поэтому за готовку принялся с энтузиазмом. Усталости как не бывало. Худые люди восстанавливают силы быстро.
 Он отлил часть кипятка в глубокую миску - остудить, набрал в кружку манной крупы, взял её в левую руку и тонкой струйкой стал сыпать в котелок. В правой держал ложку и быстро, очень быстро мешал кашу, чтобы не образовались комочки. Посолил. Добавил сахара. Зачерпнул и отправил следом хорошую горсть изюма — пусть разваривается. Сунул в миску с водой палец, проверил достаточно ли остыла вода. Вода была как надо. Можно разводить молочную смесь. В Сибири сухого молока было не купить, но питание для вскармливания грудничков стояло в любых продуктовых магазинах. Развёл. Смесь плохо растворялась в воде, старалась слипнуться комочками, прилипнуть к ложке. Но ничего не может противостоять человеческому упорству! Кеха влил молоко в котелок, и каша готова. Запах молока вынырнул из котла и наполнил воздух. Только сейчас полной мерой друзья ощутили свой голод.
 Ужинать устроились в избушке. Железные бока печи испускали блаженное тепло. Сашка сбросил куртку. Отсветы огня играли на узловатых мышцах мощного торса, светлых, чуть вьющихся волосах усов и бороды. Он напоминал духа лесов - пана с известной картины Врубеля. Только тогда этот пан был молод, и в руках его была не свирель, а ложка. Пан был печален. Есть картошку с мышиным маслом совсем не хотелось, но отступить — показать слабость. Он сам построил себе ловушку и сам себя в неё загнал. Невидимые стены из понтов и упрямства крепки. Ты сам их единственный строитель и охранник, и только ты сам можешь их разрушить.
 Сашка сумел затолкать в себя пять или семь ложек картошки, прежде чем выдавил из себя: «Я наверное тоже кашу буду».
 К чему всё это я рассказываю? Думаете про горы? Нет - про украинский характер. Не надо с хохлами спорить. Пусть наедятся до сыта тем, чего они сегодня на Украине наготовили. Нужно молча варить свою кашу. Людей только жалко, ведь трупы в их блюде не мышиные. А нам было бы достаточно знать, что всё у них в порядке.
                30 октября 2016 года.


                Алыгджерская скала.
Алыгджер — столица Тофаларии. Тофалария — целая страна, умудрившаяся затеряться на задворках Иркутской области. Туда, как утверждает старая песня, «только самолётом можно долететь» потому, что до сих пор ни одной дороги не проложено. Страна известна вымирающим уже несколько столетий от пьянства местным населением, самыми крупными одомашненными северными оленями, шаманами и таинственными камнями, похожими на фигурки палеолитических Венер, которые сами зарождаются в грязевых лужах. В столице есть аэропорт, магазины, несколько улиц одноэтажных, длинных как бараки домов и школа. В этой школе некогда работал Кехин друг Сашка Баженов - отдавал Родине долг за бесплатное обучение в пед. институте. Впрочем долг был так себе, потому отработав там пару лет, и вляпавшись от местной скуки в женитьбу, друг вернулся на «большую землю». А пока каждый день Сашка вёл уроки, пытаясь внедрить основы алгебры и геометрии в тёмное сознание отпрысков Сибирских охотников, которые были твёрдо уверены, что уж эта галиматья им в таёжной жизни точно не пригодиться, и, положа руку на сердце, они были правы. Но советские дети ещё не были испорчены тлетворным влиянием западных сказок про священное право каждого ребёнка быть пупом мира, поэтому они послушно перемножали одночлены на многочлены и обратно. Скучающий учитель, поднимал глаза над головами своих учеников, клонившихся над тетрадками, смотрел в окно, и на другой стороне реки видел сияющий каменными гранями береговой утёс. Утёс царит над Алыгджером, огромный как сказочный медведь, улёгшийся на берегу реки Уды. Куда бы ты не пошёл, чем бы не занимался, стоит поднять глаза и они упираются в его двухсотметровую стену. Дразнится. Попробуй залезть. Большинству людей этот голос не услыхать, но не Сашке. Сашка скалолаз. Кубок области не случайно стоит рядом с его кроватью и согревает его ретивое сердце. Всякий раз когда он видел стену невольно начинал прокладывать маршрут.
-Двести метров,- думал он,- это верёвок десять надо пройти. На трети маршрута широкая полка, вон там, даже небольшие деревца растут, а там вверх, левее, по косой полочке, а потом направо и до верха чуть-чуть останется.
 Это восхождение походило на авантюру. Оно и было авантюрой. Для хорошей авантюры нужна знатная компания. Тут, понятное дело, на горизонте и возникает долговязая фигура Кехи. Но Кеха остался на Байкале, а там столько скал, что попытка заманить его в Тофаларию ещё одной, не выглядела реалистично. Лететь на самолёте ради одной береговой скалы и не увидеть чудес Тофаларии по меньшей мере глупо. Сашка не был глупцом, поэтому он искусно плёл интригу, заманивая Кешку экзотикой. Среди прочего было заявлено, что рыбы в местных реках пропасть и из продуктов главное взять соль и маргарин, всё остальное не понадобиться, потому что рыбалка их прокормит. Скептик и реалист Кеха только саркастически ухмыльнулся и привычно набрал с собой крупы и молочной смеси. Лучше реальная каша в котле, чем не пойманная рыба в реке. В сказки про подножный корм он не верил. Достопримечательностей набиралось на десятидневное путешествие как минимум. Почти две недели вдвоём с лучшим другом ещё то испытание. Они его уже проходили, поэтому были рады, что с ними третьим согласился пойти Игорёха. Что сказать про Игоря. Во первых он младше, во вторых он красавчик, в отличие от Саньки с Кехой, вместо красоты у которых ослепительное мужское обаяние. Внешностью Игорь похож на известного советского актёра Косталевского. Когда надо достать у несговорчивой кассирши билеты, попроситься переночевать или что-нибудь выпросить Игорь незаменим.
  Согласно теории психологии малых групп, в любом коллективе естественным образом образуется формальный лидер, неформальный лидер и козёл отпущения. Легко догадаться кому досталась последняя роль, и почему друзьям так был нужен третий. По справедливости сказать, эти роли не закреплены на весь поход и часто начав день лидером, закончишь козлом. 
Так Сашкина мечта одним летним днём привела их в аэропорт города Нижнеудинска. Алыгджер не принимал по погоде, и друзья долгие часы мотались по грязному, дощатому, зданию аэровокзала. Пассажиров было не много, только низкорослые и скуластые местные жители, возвращающиеся домой, и группа туристов-водников с чудовищными, неподъёмными рюкзаками. В этих рюкзаках было всё, начиная с плотов, вёсел, спасательных жилетов, кастрюль, сковородок, удочек, огромного количества еды, до сигнального горна, подвешенного к рюкзаку руководителя. Водники летели на Верхнюю Гутару. Все ребята были как крепкие, бородатые пеньки, большие, что в ширину, что в высоту, фигурами совсем не похожие на наших поджарых друзей. Что поделаешь? Результат жёсткого естественного отбора. Водники через каждые полчаса бегали через дорогу от аэропорта в магазин с высоким крыльцом, похоже, доставшемуся ему от какого-то дворца и наспех приделанного к сельскому магазинчику. Пили из складного стакана, плоскую шайбу которого руководитель жестом волшебника вынимал из кармана, взмахивал ею как волшебной палочкой, и она чудесным образом превращалась в удобный стакан. Стаканчик споро бегал по кругу. Ребята не пьянели, только тугие щёки под бородами всё больше лоснились и багровели. Если бы Сашка, Кеха и Игорь выпили хоть половину нормы водников их путешествие бы закончилось не начинаясь.
 Наконец объявили посадку. Доводилось ли вам летать не чуде авиационной мысли биплане Ан-2? Не доводилось. А ездить по ухабом в кабине трактора? Ну вот, ощущения одинаковые. И лётчики на Ан-2 больше похожи не на сверкающих белыми рубашками небожителей, а на трактористов. Весь полёт двери в кабину пилотов были открыты и через застеклённый как в оранжерее фонарь можно было сколько угодно смотреть как под крылом неспешно ползут горы, причудливыми змеиными кольцами изгибаются реки с белыми от пены полосками порогов. Мотор ревел, дюралевая обшивка вибрировала, самолёт подбрасывало на воздушных ухабах и пассажиров укачало. Пожилой механик всем раздал пакеты из плотной серой бумаги. Пилоты в кабине часто смеялись, травили анекдоты. Это вселяло определённый оптимизм и уверенность в благополучном завершении полёта. Наконец аэроплан нырнул в широкую долину, промчался над домами и запрыгал по зелёному, полю аэродрома. Прилетели.
На следующий день они уже удили рыбу на большом пороге выше Алыгджера. Вернее удил Сашка, а Кеха с Игорем ловили для него козявок. Шёл лёт подёнки и с утра рыба успевала от пуза наесться, пока наши герои почивали. Привередливая рыба соблазнялась только козявками. Баженов загонял Игоря бесконечными «подай», «принеси», сам почувствовал, что перешёл все границы, попутал берега, потерял нюх, и советовал младшему другу отправлять его подальше вместе с просьбами и приказами, но учительство уже наложило на него несмываемую печать — не распоряжаться всей Вселенной он не мог. Самой управляемой и близлежащей частью мира оказался Игорь. Ему и достался весь водопад Сашкиной распорядительности.
 Больше рыбы Кеху впечатлили огромные колодцы просверленные водой в сплошном граните. На дне каждого такого колодца лежит огромный валун-сверло. Поток воды падает на него, шевелит, и колодец углубляется миллиметр за миллиметром. За тысячи лет на метры.
Вечером того же дня спустились по реке вниз, и поставили палатку у Алыгджерской скалы. Кехе скала сразу не понравилась. Он, конечно не сомневался, что если упереться, залезть на неё можно, но и шанс свернуть шею на этом восхождении был реален. Кеха согласился бы рискнуть головой, но не на безымянной скале в самой заднице Сибири. Он изложил свои соображения Игорю и Сашке и добавил, что конечно участвует в предприятии, если Санька готов идти лидером. Санька сказал, что попробует.
С утра всё шло нормально. Первые две верёвки прошли довольно быстро. Привязанные шнурками к ногам остроносые калоши, вместо туфель для скалолазания, хорошо держали на шершавом известняке. А потом они встряли. Береговые скалы такие прочные на вид в действительности сильно разрушены эрозией и легко сыпятся. По ходу пришлось маршрут чистить, сбрасывая вниз самые неустойчивые камни. У этой скалы оказалась ещё одна неприятная особенность: все уступы сверху были пологими, так что ни опереться ногой, ни захватить рукой. Такое строение гор бывает когда горный пласт тектонический сдвиг не поднимает, а переворачивает. Большая полка с деревьями на которую они рассчитывали оказалась очень крутой и заросшей травой, ни зацепиться, ни крюк вбить. Пришлось её обходить слева по плитам.
Вот уже второй час Кеха болтался на стене в десяти метрах ниже Сашки и со скепсисом наблюдал как тот медленно поднимается древним альпинистским способом Зельцуг. Сашка забивал крюк, пристёгивал к нему карабин с верёвкой, подтягивал себя, закреплялся, затем бил следующий, и так раз за разом. Медленно и печально. На каждый метр подъёма уходило минут пятнадцать. Четыре метра в час — бешеная скорость для улитки. Было высоко и страшно. Так высоко, что перехватывало дыхание. Сашка утратил уверенность и нахальство как скалолаз, сказывался год без тренировок. Игорь висел ниже Кехи.
Ноги от долгого стояния на неудобной скальной полке затекли. Кеха попытался прочистить в дерновине, что закрывала сверху полку, ступеньки для ног. Получилось. Стоять стало удобнее. У Игоря и такой полки не было. Он висел в обвязке, пристегнувшись к крюку, и не мог двинуться ни влево ни вправо, чтобы увернуться от прилетевшей грязи.
«Ты бы мог больше так не делать?»- вежливо попросил он. Игорь из учительской интеллигентной семьи, очень воспитан и не ругается матом. То есть не ругался матом до конца похода. В конце суровые будни и друзья его так достали, что начал и долго остановиться не мог. Кеха представил, что бы он сказал, если бы грязь прилетела на него. Как в бородатом анекдоте про альпинистов даже, если бы он сказал что-нибудь вежливое, эхо долго повторяло: «Мать, мать, мать...».
Летнее солнце нещадно палило как перед грозой. Кеха рукавом штормовки вытер длинный нос и обернулся. От высоты и открывшейся красоты захватило дух. Немноговодная в это время года Уда серебряным серпом лежала у подножья скалы. На другом берегу спичечными коробками теснились друг к другу дома с чёрными нитками электрических проводов между ними. Слышно как тарахтит далёкий мотор, лает одуревшая от жары собака. На этой стороне реки большой луг. Крошечная отсюда сверху фигурка человека в светлой рубахе и тряпичной кепочке споро косит сено. Коса так и порхает в умелых руках. Часть поля уже скошена, и сено в валках успело просохнуть под летним солнышком. На самом краю поля в тени деревьев большой шалаш, покрытый не плёнкой, на современный лад, а травой. Кеха вспомнил, что видел подобный шалаш только один раз в далёком детстве, когда ездил с одноклассниками на экскурсию по Ленинским местам. Луг сверху напоминал зелёный коврик с огромной проплешиной из скошенной и уложенной ровными рядками травы. С ближнего края луга земляным валом круто поднимается насыпь, на которой стоит как крепостная стена их скала. Вся насыпь густо заросла берёзой и осиной. Снизу долины реки Уды и на посёлок, и на скалу, и на покос наползала многоэтажная, многоярусная стена из облаков. Самые верхние этажи походили на клубы белоснежных парусов вознесённых на высоченных, до самого верха неба мачтах. Нижние ярусы, словно переполненные фиолетовой темнотой трюмы, волочились по земле. Тучи были ещё далеко, но то что небесный корабль притащит проливной дождь сомневаться не приходилось.
 -Гроза скоро!- сказал Игорь, не к кому конкретно не обращаясь, но громко, так чтобы оба напарника услышали.
 -Через час тут настоящий потоп будет!- крикнул Кеха. Сашка остановился и опустил руки, отдыхая. Посмотрел на тучи. Лицо его под блекло зелёной, глубоко опущенной на самые глаза каске, которая так ему шла, было усталым.
-Чё, слазить будем,- спросил Сашка, -верёвки оставлять?
-Слушай Баженыч, мы такими темпами дня три эту скалу бодать будем,- сказал Кеха.- Там наверху ещё хуже будет. Сплошная грязь. В землю что-ли крючья вставлять будешь? Кеха знал что говорит. У них на Байкале был подобный опыт.
-Игорь, ты как?- спросил Сашка.
 -Как знаете,- сказал Игорь, в его голосе слышалось облегчение. Видно он тоже был рад убраться со скалы. Приняли решение спуститься вниз, оставив на стене в ключевых местах несколько крючьев, на случай если завтра надумают продолжить подъём.
Пока слезали и снимали со стены верёвки, тёмные тучи заняли полнеба. Белые паруса исчезли. Внутри туч что-то гремело, словно небесные грузчики сбрасывали на землю листы оцинкованной стали.
 Палатка друзей стояла в лесу ближе к речке, чтобы за водой далеко не ходить. Им нужно было пройти через покос. Мужик уже бросил косу и работал граблями. Был он маленьким, крепким и белобрысым. Рыжеватые веснушки привольно разбежались по щекам и короткому носу. Такое лицо чаще встретишь в вятских землях, чем на задворках Сибири. Пока они спускались, он успел сгрести сено в кучу и готовился уложить его в стог. Мужчина работал споро и умело, но было видно - до дождя сметать стог и укрыть его от воды не успеет. Когда увидел обмотанных верёвками друзей — обрадовался. Алыгджер маленький посёлок, где все друг-друга знают. Все дальнейшие переговоры шли через Баженова. Мужик попросил помощи. Инвентаря у него было на двух работников, поэтому он цепким взглядом оглядел друзей, верно разглядел в Кехе городского жителя в третьем поколении и выбрал в работники Сашку и Игоря. Кеха был отправлен в табор варить чай, что он с радостью и отправился делать, поломавшись для приличия.
 Тяжёлые грозовые тучи уже закрыли солнце. Время обеда давно миновало и все торопились — косцы убрать до дождя сено, Кеха развести костёр и вскипятить чай. Они почти все успели.
 Дождь пришёл с ветром и громом, по хозяйски вломившись в долину, как пьяные мужики в избу. Лихая компания гулко загрохотала по горам, зашелестела листьями деревьев, стала больно хлестаться упругими водяными плетьми. Люди бросились к шалашу.
 В травяном чреве шалаша сухо. Остро пахнет свежей травой и запахом здорового мужского пота. Пока работники укрывали сено, Кеха нарезал толстыми ломтями сыр,  целую головку которого им удалось купить в местном магазине, потому что для сельских он был слишком дорог, разрезал на куски высокую булку хлеба, открыл пару банок рыбного паштета, редкостной гадости из измельчённых и замешанных на томатной пасте отходов рыбного производства, что поставляли на прилавки союза горделивые прибалты, заварил чай. Мужик добавил на стол здоровенный шмат сала и перья зелёного лука. Свою кепочку с помятым прозрачным козырьком и олимпийским мишкой снял. Русые волосы на голове и усах слегка кучерявились. Из просторного ворота застиранной, но чистой светлой рубахи торчала крепкая шея. Кожа на лице, шее и кистях рук была обветренная и загорелая, а на груди белая, как у многих деревенских жителей, которым некогда лежать на пляже. И был он весь такой складный да ладный, что смотреть на него одно удовольствие. На правах хозяина мужичок извлёк бутылку зелёного стекла с вермутом «Кавказ» ёмкостью 0,75 литра. Такие бутылки в те далёкие годы называли огнетушитель. Красное вино в них отличалось обильным осадком на дне, а пластмассовая пробка замечательной крепостью закупорки. Сорвать её невозможно было никакими усилиями, но так как мысль оставить вино на потом даже в голову не приходила, пробку просто срезали. Портвейн «Кавказ» заслуженно считался гадостью и наши друзья предпочитали прозрачный благородный «Солнцедар» или «Три семёрки», но негоже было обижать отказом гостеприимного хозяина. Кеха с готовностью протянул ему свой надёжный нож «лисичку» с перекидным лезвием, которым он нарезал продукты, но мужик только мотнул коротко стриженой головой. Он крепко ухватил левой рукой бутылку за длинное горло, согнул указательный и средний палец правой крючком, подцепил ими пробку и одним движением сдёрнул её с горлышка. Раздался чмокающий звук улетающей пробки, и фиолетовое вино забулькало по кружкам. Наши восходители изумлённо уставились на пальцы мужика. Были они короткие, с крепкими квадратными ногтями. Пальцы как пальцы, но если бы им такую силу иметь в своих руках, они на скалу не залезли — взлетели. Под шум дождя пили вино, со вкусом, не спеша закусывали, вели степенные разговоры о погоде, урожае, рыбалке. Кеха с грустью думал, что все их подвиги в горах - детские игры в песочнице по сравнению с простым, каждодневным, крестьянским трудом. И почему-то вспомнилось детство, урок литературы и былина про богатыря Вольгу и ратая Микулу Селяниновоча. В былине ни сам удалой богатырь, ни вся его не малая дружина не смогли выдернуть из земельки кленовую сошеньку пахаря и забросить её за ракитовый куст, чтобы в борозде она не осталась, да другие крестьяне её не поломали, не похитили. Сотни лет минули, а ничего не изменилось, так же жидковат городской житель супротив деревенского, по прежнему русский мужичок-богатырь на земле работает, посвистывает, сошенька его поскрипывает, лемешки по камешкам почиркивают, и пока трудится на русской земле пахарь, ни какие напасти ей не страшны.
 На другой день на скалу друзья не полезли, они полезли в пещеру.
                23 ноября 2016 г.