Астрологический комментарий-4. 1

На фото: так автор видит свой тихий, двенадцатидомный Марс.

Сообразила, что вряд ли кто-то побежит на подростковый Фикбук читать и анализировать рагдайские тексты, поэтому решила набросать здесь несколько цитат для иллюстрации сказанного ранее.

Итак, вот как автор описывает свой Марс:

«Немец, которого назвали майором Ленцем, сидел за чужим массивным дубовым столом, поставленным перпендикулярно полному слепого белого света окну, чья рама была залеплена ватой. Вытертое зелёное сукно на столе, как и полагается, занимали телефон, стопки бумаг, пишущая машинка, телеграфный аппарат и тому подобное. Вдоль стен стояло всякое барахло, перед столом — пара табуретов, в углу — поломанный дореволюционный диван. Резьба на его деревянной спинке пыталась напомнить о достопочтенном величии уездных чиновников царской России, но вряд ли кто-то о таких древностях помнил. Зелёные стены с облупившейся краской были пусты. В общем, обстановка была довольно неказистой и явно не соответствовала высокому званию хозяина, если он конечно был хозяином, этого кабинета.

Можно было предположить, что этот офицер здесь ненадолго, а значит ему незачем наводить красоту. Однако всё же, Чернов знал о немцах, как те, особенно если они важные, ценят чистоту, строгий порядок и комфорт, даже если этот комфорт прослужит им не дольше часа. Этот кабинет сильнее всего характеризовало чахлое растение с овальными тигровыми листьями. Чернов знал его название — калатея. В кабинете директора детдома, в котором Чернов рос, стояла точно такая же, только живая. А эта, опустив листья и будто бы задохнувшись, умирала, промороженная, а теперь мучающаяся в слишком мокрой для неё земле.

Таким же оказался и этот майор Ленц. Замёрзшим, несчастным, потерянным и совершенно неуместным в этой дикой стране далеко на востоке. Поверх серого офицерского кителя на плечи его для тепла была наброшена шерстяная косынка. Что может быть более беззащитным и жалким? Чернов предупредил себя, что не стоит судить поспешно и терять бдительность, но всё же успокоенно рассудил, что всё не так плохо. Безвольно лежащие на краю стола руки его не убьют, по крайней мере не сейчас.

Этого немца Чернов видел. Видел много раз, но не удивительно, что его, такого заморенного, не запомнил. Его вообще просто было упустить в гуще безумных морозов, снегов и метелей. Этот немец, если и появлялся где-то в городе, то только возле административных зданий или на вокзале, и при порывах ветра едва стоял на ногах, кое-как закутанный и закрывающий лицо рукой в перчатке. Однако в Порхове он был давно. Чернов заметил его ещё в январе, когда только начал активную фазу своего наблюдения.

Этот немец занимал какую-то важную административную должность, что и понятно, ведь на вояку он явно не тянул. Ему бы дома сидеть, играть на пианино, читать книги, жить не греша и хворать всю жизнь напролёт, однако, вот ведь тоже, притащился завоёвывать (но стоит всё же быть справедливым, вполне возможно, решение это было не его). Чернов автоматически испытал лёгкую досаду, какую всегда испытываешь, когда видишь, что подлый, жестокий и достойный только ненависти враг может оказаться и таким.

Сейчас, видя его без слоёв верхней одежды, Чернов дал бы ему чуть больше тридцати лет. Однако болезненная тщедушность этого немца вполне могла обмануть. Вернее, не столько тщедушность — роста он был среднего, но общая неказистость, болезненность и угловатость, заключающаяся во впалой грудной клетке и узких плечах. Такого назовёшь только рохлей. Или по ошибке посчитаешь инопланетянином, который не понимает, как он сюда попал, и тем более не понимает, как играть отведённую ему роль, особенно когда форма на нём сидит как на вешалке, а все его движения от природы не способны на резкость.

У него было совсем тонкое, немного будто бы треугольное лицо, чистое, худое и безмерно печальное. И рот был, как у куклы, маленький. Высокий выпуклый лоб выделялся ещё сильнее из-за блёкло-рыжих, аккуратно зачёсанных назад волос. По-детски неправильный прикус, от которого щёки казались совсем впалыми, и широко расставленные, огромные и тоже несказанно грустные запылённо-синие глаза — всё это придавало ему образ существа неземного и ранимого». (Рагдай. Не рассмотрев. Гл. 4)

Здесь мы видим, что Марс, в натале стоящий в знаке Овна, описывается автором, как находящийся в прогрессиях уже в Тельце: зелёные стены, чахлое растение на подоконнике. Заброшенность, неустроенность и бессилие – описание двенадцатого дома и его влияния на Марс.

А вот каким стал этот самый Марс, когда вышел в прогрессиях из двенадцатого дома в одиннадцатый:

«Карстен скоро перестал выглядеть виноватым и робким. Он освоился и осмелел быстро, от жизни в лесу положенным образом огрубел и обветрился, чуть задичал, пропах дымом и соснами, появилась природная резкость рук и пружинящее достоинство в походке — ему и это шло. Одержанная победа придала изредка заметного горделивого блеска его глазам. Он стал сам подходить, заговаривать и улыбаться, навязчивым не был, но не успевал Герман ощутить, что в лагере ему становится одиноко и тоскливо, как находил его рядом. И приятно было наблюдать за ним со стороны, как он двигается, как ходит — ощущалось в нём много нездешнего свободного изящества, тем странного, что необъяснимая решительность действий сочеталась с их лукавой, какой-то кошачьей осторожностью. Может, ему приходилось в лагере несладко, во всяком случае тяжелее, чем при прежнем его положении, но всегда, когда бы Герман ни смотрел на него, видел в нём тихое и уверенное довольство судьбой и особое бесстрашие, с которым он её принимал. Не было уже смысла сравнивать Карстена с тем, каким он был когда-то раньше». (Там же. Гл. 36)

А дальше Карстена-Марс отправляют в тыл – далеко-о-о. Потому что одиннадцатый дом это действительно далеко и неясно – где-то там, короче. И далеко от зоны боевых действий, в которых Марс теперь не участвует и которые у автора проходят по оси шестой-двенадцатый дома.

И это только пример одного персонажа! А сколько в тексте ещё таких интересных деталей и описаний! То, как автор видит своё соединение Уран-Нептун, то, как автор видит своё Солнце – о! это отдельная песня. Как он видит Плутон (а где Плутон, там всегда насилие; поэтому отношения между Солнцем и Плутоном, между Солнцем и Нептуном-Ураном содержат в себе так много самого чёрного насилия; и одержимость, болезненную фиксацию Плутона на объекте автор тоже блестяще описал).

Кстати, посетила в процессе написания этого текста мысль, что среди писателей мне уже столько раз подряд попадаются Тельцы, потому что Солнце в прогрессиях у них всегда закономерно переходит в знак Близнецов, что стимулирует у них интерес к писательской деятельности.

А ещё про возраст персонажей давно хотела сказать: градусов в любом знаке тридцать и эта цифра всегда фигурирует в текстах видящих свою карту авторов. Карстену «чуть больше тридцати» – правильно! Потому что он не так давно перешёл в знак Тельца – 6,7,8 градусов (как в начале истории) это и есть «чуть больше тридцати». Браво, Рагдай!

Ладно, до связи!

А продолжение, опять-таки следует!