Сталинградская битва

Трагическая тема и кукольный театр! Это сочетание казалось несочетаемым, интриговало... Однако, заняв свое место в зрительном зале, я испытала ужас. А если все будет сведено к изображению бойни? Потом, признаюсь, мне было стыдно вспомнить свое беспокойство, по сути, означавшее недоверие к режиссеру. Катарсис усиливает, а не разрушает, и, к счастью, спектакль, далекий от документального натурализма, оказался именно художественным произведением. В память о нем я положила в сумку буклет, о котором вспомнила только дома.

       Рассказывая об истории создания «Сталинградской битвы», Резо Габриадзе цитировал сообщение военного корреспондента:

       «Чем более я приближался к Сталинграду после битвы, тем невероятнее был вид. Повсюду были разбросаны туши лошадей, все еще живых, стоящих на трех ногах с волочащейся четвертой, застреленных или искалеченных. Это было душераздирающее зрелище.
       Во время наступления советских войск погибло 10 000 лошадей. Все было покрыто лошадиными трупами, они погибали под танками, от пушек, под случайным огнем».

       Так вот откуда в спектакле пара влюбленных лошадок!  Вот почему обе убиты...

       И без пояснений в буклете прочитывался кукольный муравей – его образ, его монологи. Это лучшее, что когда-либо было сказано о войне: боль букашки. Такой, о которой Канетти, в эссе «Масса и власть», написал, что их, букашек, так легко убивают, потому как букашкина кровь никогда не прольется на наши головы. Будто ничего и не было. Не остается и мокрого места.


       *

 Страдания человека вполне объяснимы. По большей части. Абсолютное, метафизическое зло – это муки животных. Они не осмысляемы, и чаще всего их причина – действия человека. Разливы нефти. Лесные пожары. Шубки и модные сумочки. Никому не нужные бродяжки из одомашненных. Они все понимают: они рождены, чтоб медленно умирать. Между тем, страдания людей – итог нашего, до времени удобного, равнодушия. «Где брат твой Каин, Авель?». А звери... В чем их вина? И перед кем? Здесь, на Земле, они обошлись бы и без «хомо сапинс».

       Без того чтобы пробуждать в них человечность.

       Без того чтобы помогать человеку обнаруживать в себе трусость.

       Это она – когда, замечая в метро обреченную собаку, ты поскорее убегаешь от этого места. Чтобы скорее – забыть.

       Но убежать невозможно. И в конце концов ты обещаешь себе:
– Я буду делать это, пусть даже, в конечном итоге, я спасаю только себя...

       Я – часть этого мира. Я спасаюсь – я спасаю и этот мир.


       *

Сострадание – единение.

       Единение – высшая цель нравственной жизни. Не стадо. Объединяться могут
       только разъединенные осознанием своей самости.

       Единение с природой, даже неодушевленной, по силе чувств может ничем не отличаться от прикосновения к человеку. К тому, кого любишь. Единение – телесное, настоящее. Такое вот, как у Толстого в «Войне и мире», когда на Пасху Наташа выходит похристоваться с каждым. Речь идет о поцелуе, о приближении вплотную – о прикосновении к плоти. Именно так один из героев Лоуренса нежился, представьте себе, с травой...
       Именно с такого приятия живого – живым и начинается настоящая общность. Со многими ведь мы не прочь побеседовать о «высоком», но вот далеко не с каждым таким «эстетом» с радостью пойдешь под одно одеяло. Однако потребность в нежном, неэротическом, объединении у человека исключительно велика! Велика потребность сливаться с живыми. И кто любил, знает, как насыщает силой любимое тело. И дело не в чувственности, не в ее аппетитах. Человек, разумное существо, испытывает иррациональную тягу – уткнуться лицом в родную подмышку и так растворить себя в темноте... в тишине... в безопасности... И она, «материя», в подобном слиянии перестает ему быть враждебной – враждебной как бездуховная бездна. Природа вновь становится для него материнским лоном. Достаточно полюбить.

       В идеале, который когда-нибудь, возможно, исполнится, человек на Земле – это нежный младенец в колыбели Вселенной.

       Когда же приходится жить так, что не к кому прижиматься, мы обретаем эту возможность, объединяться, – если рядом домашний любимец. Еще острее. Он не ставит к тому никаких преград. Он с готовностью отдает нам все свое существо. Наделенная сознанием, но много уступающая в интеллекте человеку, собака обладает еще чем-то большим. Собака не только тоскует под дверью, ожидая хозяина; собака способна отдать за него жизнь, и движет ею нечто большее, чем страх смерти. Привязанность, такую же сильную, животные способны испытывать и в отношении друг друга. Чуя, что потомства у нее больше не будет, старая-старая, кошка из моего деревенского детства, казалось, не хотела верить, что ее последний котенок погиб – пыталась покормить, вылизывала, никому не отдавала его бездыханное тельце...
       И это – обычно для домашних животных.  В совместном быту человек становится для них старшим братом.


       *

       Насколько же правдоподобна тогда история Маугли? Мы знаем случаи, когда волки выкармливали младенцев. О том же гласит и легенда об основателях Рима. Капитолийская волчица, повинуясь материнскому инстинкту, выкормила братьев, вместо того чтобы ими перекусить. Бруно Авейан, известный режиссер-рекламщик, удачно эксплуатирует этот миф – о доброте дикой природы к людям. В одном из его клипов; мы видим гламурного, но почему-то замерзающего в тайге красавца: сделав несколько шагов, мужчина падает без сил в глубокий снег... Падение – крупным планом серые морды хищников – невозмутимое, но уже знающее, что произойдет дальше, небо. На какой-то темной массе камера застывает. В этой массе и тот человек: он оживает, его согревают собой волки. Этот, по сути слащаво сентиментальный, сюжет выбивает слезу и у меня – у зрителя, которому претят гламурные решения метафизических вопросов. Почему? Дело тут вовсе не в том, насколько правдоподобны эти кадры. Просматривая этот сюжет, невольно думаешь, что даже элементарного сострадания мы не находим среди людей, в цивилизованном мире, где люди губят и себе подобных и соседей по планете не потому, что на карту поставлена их жизнь, а ради наживы или властных амбиций.

       Старо как мир?

       Увы.

       *

Но и протест – не нов. Подобно индусам, древние пифагорейцы верили в переселение душ и потому отказывались от животной пищи. Аргументация приводилась примерно такая: древние люди были вынуждены питаться мясом, пот не умея обрабатывать землю, но что вынуждает оскверняться современников земледелия, породившего изобилие в полях и на грядках? В наши дни сделать очевидной, даже для культурного человека, не то что необходимость, а хотя бы уместность не то что аскезы, а хотя б маломальского самоограничения, не связанного с культом здоровья, видимо, невозможно. Увы. Как и то, что отказ не всегда означает несостоятельность, а напротив, особый ее род, нравственную автономию, которая выражается в способности к добровольному, осознанному, принципиальному установлению границ для собственной «натуры». С преодоления натуры начинается человек. Личность. Многим моим современникам осознать это сложно. Оно и понятно. Центральные улицы мегаполисов утыканы торговыми центрами, буквально ломящимися от роскоши, и эта роскошь похотливо взывает к потреблению. Разве тут может закрасться в голову мысль: не бери у мира лишнего, имей совесть! Тщеславные признания в том, что там-то и там-то, в дорогом ресторане, довелось откушать голубей или чего похлеще, вряд ли вызовут несогласие, неприязнь, протест. Мне же часто вспоминается эпизод из романа «Все люди – враги». Прошедший сквозь все ужасы Первой мировой, главный герой Энтони ловит себя на мысли в каком-то кабачке за обедом: люди, не ешьте лишнего... Да что уж там! Серафим Саровский в пост говаривал: ешьте, что хотите, только друг друга не ешьте...
       Так что вопрос о том, может ли так случиться, чтоб хищники спасли человека, имеет смысл оставить открытым, не придавая ему, тем не менее, риторической интонации. Этот вопрос влечет за собой другой, предметный. Почему б не сместить фокус в сторону «человека разумного», по природе – всего лишь примата? Кажется, ответ очевиден. Вот вам – панорама битвы под Сталинградом... Вот вам те, кто изобретал пытки, сбросил атомные бомбы на людей, те, кто распространяет наркотики и калечит души. Душу ведь можно как взрастить прикосновением к добру, красоте, истине, так и нанести ей вред – растлить, изуродовать.

       И еще. Вот вам и те, кто упоминание издевательства над душой в виду истории, написанной кровью, считают риторикой.
 
       Или все-таки шанс у нас есть?
       Стать людьми.

       Ведь не только сопереживанием боли пробуждается совесть космического масштаба. А радости? Боль возникает на том месте, где была разрушена радость. Возможно, это нужно, чтобы уметь различать их –радость и боль. Радость – когда можно прикоснуться друг к другу, когда не нужны слова. Потому как доверительное прикосновение – это всегда о главном, о том, что нужно пережить, осознать и проговорить в первую очередь. А можно и не проговаривать...
       Единение возможно только в доверии, а оно всегда беззащитно. Тот, кто доверяется нам, – становится беззащитным. И то, каков человек с беззащитными, и есть его истинное лицо. Так человек открывает себя с животными: его действия по отношению к ним остаются без наказания. И что показательно, только человек убивает «из охоты». Ну, охота ему губить, и все тут. Только взрослый хищник в дикой природе представляет для человека угрозу. Детеныши в человеке видят родню. Они не боятся. Живое тянется к живому.


       *

В подтверждение – случай.

       Подобрали как-то мои родные-близкие на даче зайчонка. Привезли домой, поиграли и вынесли, чтоб чего не погрыз, на балкон. Мы, наш кот – в тепле, а он – там. Я забрала кроху в комнату. Сначала, у меня на коленях, зверек дрожал как осиновый лист. Быстро-быстро, сильно-сильно, будто прямо в моих ладонях, колотилось его сердечко. Но вот оно бьется все тише и тише, все ровней и ровней... Он чует, что я не причиню ему вред, он вверяет мне себя без остатка. Обмякает, вытягивает свои смешные длинные лапки точно так, как расслабленный человек.
       Вот это доверие! Не любимца домашнего. Зверя – лесного...

       Помню, свои детские разговоры с деревьями и травой. В саду за домом школьных учителей, где жили бабушка с дедом, и просто на улице.

       В мегаполисе отголоском той дружбы с растительным царством стал эпизод. В горшке, давно забытый на подоконнике, заваленный хламом, после отъезда соседей по съемной квартире, засыхал без воды цветок. Его удалось выходить. И потом, когда мы встречались, в комнате становилось, ей-богу, светлее.  Он кричал мне: «Какое счастье – остаться в живых!». Он радовался, когда я входила.


       *

       Такие прикосновения и вдохновляют. Нет, не довольство собой от мысли, что ты в кои-то веки «сделал что-то хорошее». Нет, личное свидетельство, что каждый поступок преображает вселенную. Ведь так часто мы теряем веру... И еще. «Смысл жизни» – это не только то, что направляет жизнь человека; это то, что разлито повсюду, в природе, и за нее тоже стоит сражаться. Самоотверженно, как в Сталинградской битве. Не за клочок «своей» земли – за все живое. Как ходить на работу.
       День изо дня.

       Десногорск – Пушкино,
       2014 – 2016 гг.