Любовь в старом городе...

   Нечищеными тропами, в клубах сизого дыма и предрассветного тумана, хмурые люди, косяками и по отдельности растворялись в дверях, на которых было выбито "Ад..." и "Рай...", а между ними, на кирпичной стене, открывалось хрестоматийное: "оставь надежду..."

   Когда солнце окончательно взошло над Урюпинском, стали видны полные надписи - "Администрация" и "Райсуд", а между ними, шаловливой рукой кто-то вывел оранжевой краской: "оставь надежду, ромка, я же лучше!"...

   Надпись оставила Алевтина - женщина сложной судьбы и лёгкого нрава, которая в свои "хорошо за пятьдесят", пугала серьёзных служащих фривольными юбочками и безумными жакетами.

   На работу Алевтина приезжала зимой на лыжах, а летом на роликах, чем неизменно поднимала настроение обоих заведений - развлечений в Урюпинске было не густо, а в "АДе..." и "РАЙе..." так и подавно.

   Первый раз взамуж Алевтина выходила по залёту. Свадьба и медовый месяц проходили весело и в пьяном угаре. Но, по прошествии оного, молодой муж протрезвел, одурел от креатива супружницы и сбежал в неизвестном направлении.

   Алевтина была далеко не дура, работала в суде юрисконсультом, учла все свои косяки и следующего мужа спаивала планомерно и радостно.

   Когда номер второй окончательно спился, Алевтина спужалась и слиняла сама от болезного, так как не дура была ведь всё ж таки.

   Третьего по счёту решила, не мудрствуя лукаво, увести от подруги, резонно решив, что раз этот кому-то пригодился, то уж и Алевтине с ним будет неплохо.

   Немного напрягало, что подруга, вместо горьких слёз, ушла в счастливый загул и праздновала больше месяца.

   Номер третий совсем не пил, много ел, подолгу уходил в себя и заколачивал бабки как невменяемый. Изредка, выходя из себя, мужик с лёгким ужасом, наблюдал как в доме появляются какие-то дети, животные, ролики, шляпы и будучи совершеннейшим тюхой, поглубже вгрызался в работу.

   Меж тем, Алевтина под грудью, колышущейся где-то в районе пупка, имела огромное сердце, которое жаждало любовных страстей и терзаний.

   Тюха же, страсти дать не мог по определению.

   Дети и внуки проблему тоже особо не решали.

   Выход виделся один - поменять нелепого мужа по проторенной схеме, а попросту, отбить чужого у какой-нибудь бабы, ведь если мужчина кому-нибудь нужен, то и Алевтине сгодится.

   Правда, разглядывая свою бывшую фигуру и унылую грудь было немножечко стрёмно, но неожиданно весело.

   Так на её горизонте появился Роман Петрович - председатель комитета общего образования. Петрович был тщедушен, тотально женат, легко волочился за дамами, виртуозно ругался матом и любил цитировать Маяковского, была у него такая милая слабость.

   Алевтине особенно нравилось имя председателя:

   - Ромааан, - тянула она, сложив губы трубочкой, сощурив глаза и представляя себе Абрамовича (чукотский олигарх всегда был сексуальной фантазией не юной охальницы), - какие у тебя волнующие ноги!...

   Петрович удивлённо рассматривал свои конечности и басил:

   - Если звёзды зажигают - значит это кому-нибудь нужно? Значит кто-то хочет, чтобы они были? Значит кто-то называет эти плевочки жемчужинами?

   Алевтина была не уверена, что ноги Петровича похожи на жемчужины, но на всякий случай не спорила.

   И всё бы у них сложилось наилучшим образом, но тут как на грех в Администрацию устроилась работать длинноногая секретарша Наденька, девица лет двадцати пяти с нагло торчащей грудью, упругой попой и абсолютная дура.

   Петрович ходил за ней по пятам, заламывал руки, закатывал очи и декламировал врастяг:

   - Кроме любви твоей мне нету солнца, а я и не знаю где ты и с кем...

   Надежда хихикала, дрыгала ножкой и ловко уворачивала попу от потных ладоней Романа Петровича.

   Ведь Наденька, хоть и выглядела полной дурой, но взаправду таковой не являлась.
Она даже, откуда-то знала цитату из трудов В.И.Ленина, правда, за всю свою жизнь, Надежде ещё ни разу не удалось блеснуть этим знанием, но девушка умела ждать.
Зато она имела чёткую и незыблемую политическую позицию по поводу выноса Ильича из Мавзолея, чем гордилась неимоверно.

   Надежда в Мавзолее не была сроду, ибо мертвяков боялась до истерики, но за вынос тела была категорически против. Ей очень нравилось думать, что он там, аки принц замороженный лежит во гробе хрустальном. Ей это так представлялось.

   Сердце Надежды было переполнено нежностью. Влюблялась она мгновенно, страстно, незыблемо и на всю оставшуюся жизнь, а через неделю так же внезапно разлюбливала и влюблялась в следующего. Но за эту неделю, умудрялась наделать все возможные глупости. И невозможные тоже.

   Алевтина Надежду невзлюбила с первого дня, шипела ей вслед, оскалившись, хватала Петровича за руки и жарко шептала ему о ногах - жемчужинах.

   Петрович слабо отбивался и сдавленно хрипел:

   - Любовь любому рожденому дадена, -
но между служб, доходов и прочего
со дня на день очерствеет
сердечная почва...
Хорошая ты женщина, Алевтина, но кость у тебя больно широкая.

   Алевтина в отчаянии расписала всю стену красками, народ притих, предвкушая трагедию, Петрович разгуливал гоголем.

   А Надежда, на всякий случай обиделась и втихаря начала собирать компромат на всех соучастников, что-то фотографировала, а что-то писала в тетрадочку мелким почерком. Не то чтоб это ей когда-нибудь пригодилось бы, но было спокойнее знать обо всех их мелкие грешки.

   Администрация и Райсуд затаили дыхание в ожидании развязки любовного треугольника, но тут Надежда влюбилась насмерть в бородатого байкера и собралась усвистать с ним на юга, чем вконец испортила драму и безжалостно оборвала сюжет.

   Пока она писала заявление об уходе, Петрович страдал:

   -Не смоют любовь
ни ссоры,
ни версты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих стокоперстый,
клянусь -
люблю
неизменно и верно!

   И даже попытался шлепнуть её напоследок по круглой попке.

   Надежда крутанула пятой точкой и наконец-то решила, что пришёл звёздный час цитаты Ленина. Уперев руки в боки, и искоса взглянув, все ли собрались из зрителей, Наденька набрала полную грудь воздуха и радостно выдала:

   - Говна-пирога!

   А потом она закрутила волосы в хвост, намотала на шею шарф, прыгнула в объятия байкера и была такова...

   Алевтина счастливо выдохнула и обулась в лыжи.

   Петрович тулил к ней свои жемчужины.

   Закатное солнце садилось над Урюпинском.

   Ад и Рай теряли Надежду.

   А веры там изначально и не было…


   
   …Вот такая любовь в старом городе.