Бегущие в никуда

    Я стою под бесконечностью перемен, но ни одна из них не смеет меня потревожить.  За печалями следуют радости; они сменяют друг друга каждое мгновение, и я бы не смогла представить свою жизнь без них. Все события совершаются где-то далеко, но в то же время находятся рядом, властно распоряжаясь моим несовершенным существованием. Мне не страшно: я всего лишь зритель — молчаливый созерцатель этой долгой пьесы, постановщик которой, неизвестно почему, вовлекает меня на сцену, одновременно делая и актёром, и декорацией. Хорошо. Я не против. У меня нет выбора.
    С самого рождения я всегда нахожусь на месте, но стремительное движение буйного мира дарит мне те чувства, которые можно испытать лишь при беге. Я мчусь по поколениям, ломая деревянные доски, вижу каждое изменение, каждое мгновение, каждую жизнь, наслаждаясь всем и сразу, и остаюсь при этом в своём стабильном мирке.
    Позади моей изогнутой спинки с прорехами всегда дремлет общественная столовая. Что с ней, несчастной, только не приключалось: её  разрушали, отстраивали вновь, превращали в место встречи протестантов, домохозяек и политических деятелей. А в итоге всё  вернулось к истокам — тот же общепит с той же вывеской на треснутом лбу, заманивающей местных любителей набить животы. И никто из посетителей не понимает, что их любимое  здание сейчас, в настоящем,— это колеблющееся, дрожащее и мутное повторение минувшего. Так они и входят спокойно в копию иного времени. Каждый день. В одно и то же время.
    А передо мной — бешеная скорость. Я до сих пор не могу понять, что это за мелькающие силуэты, держащие внутри себя их. Порой эти фигуры останавливаются ненадолго напротив меня, выжидают, а затем вновь, с той же ненормальной стремительностью, возвращаются в привычную рутину, забывая думать. Кажется, будто бы их жизненный путь не имеет конца: они лишь мчатся и мчатся вперёд, в неизвестность. Но рано или поздно конец наступит. Он должен где-то быть.
    Однажды я была свидетелем конца. На небе — яркий солнечный круг, уже собирающийся спрятаться за горизонт. Облака пылали, как фениксы, окрашивая своё широкое жилище в пламенный и жгучий красный цвет. Алая жидкость растеклась над моими ржавыми болтами, озаряя их неестественным светом. Вдали шумело. Я не могла понять:  детские ли это крики, вороний ли плач, мои ли мысли... Царило спокойствие с привычным круговоротом движения перед моими перекошенными ножками.
    И тут перед моим облезшим деревянным взором, поразив всякое крепление,  разразилась буря из слов, криков, лязга и визга. Беспощадный ураган пёстрых четырёхколёсных бегунов завертелся из стороны в сторону, их широкие крылья заметались, и казалось, что эти железные птицы вот-вот взлетят. Затем всё застыло. Появились их странные, тоненькие, скрюченные и злые властители. Всё начало двигаться быстрее, чем прежде, оставаясь при этом в неестественной тишине и наигранном спокойствии движений. Это был тайфун из злобы.
    Я отчётливо чувствовала их враждебность. Но к чему она? Почему именно рядом со мной? Неужели я, растрескавшаяся до изнеможения, горбатая старуха, лишь молча наблюдающая за развивающейся жизнью, смогла помешать всем? Неужели это громкое затишье перед настоящим цунами, сотканным из чувств, столь неведомых мне, собиралось родиться только из-за моего существования? Я ведь обычная, всегда принимающая на себя и в себя все радости, проблемы и недоразумения. Я не имею выбора. Мой удел — находиться здесь и сейчас. Всегда стоять здесь.
    Среди толпы выделились два господина. С обеих сторон от них стояли другие фигуры, казавшиеся вдвое меньше, хотя ничем не отличающиеся ни по росту, ни по сущности своей. Но в их выражениях мелькало дрожащее благоговение. Казалось, что их присутствие здесь нужно было лишь для заполнения пространства — по значимости же они не представляли из себя  ничего. Они всего лишь пассажиры, рассчитывающие на того, кто способен выбирать путь. Единственное, что подчиняется этим ничтожествам — их собственные животные желания, нужные только им самим.
    Два предводителя, совершенно разные, но в то же время схожие между собой страстной презрительностью, подошли друг к другу. Правый, потный обладатель широкой коробки на шести колёсах,  одетый в полосатую майку, двигался энергично, даже несколько отрывисто. Слева стояла тоненькая щепка, по росту ещё ниже, чем её «соперник», но двигающаяся медленно, плавно, как белый лебедь плывет по водной глади. В её власти был странный двухколёсных бегун, полностью открытый миру, но способный умчаться от всех невзгод намного быстрее своих одетых в железо товарищей.
    Левый начал говорить первым — издалека показалось, что трещат от огня ветви. Он медленно размахивал своими конечностями, всё время вставая на носки, чтобы лучше впиться взглядом в собеседника. Он тыкал в его громадную грудь длинным пальцем, но никогда не попадал в неё. Тот лишь молча смотрел на говорящего. И внезапно, без всяких предисловий, толкнул тощую фигуру, медленно промолвив густым басом одну единственную фразу. Толпа расступилась, чтобы дать упасть левому. Никто не осмеливался — или не хотел — помочь. Каждая фигурка лишь отважно дрожала в стороне, боясь в процессе доброго дела  пропустить что-то важное. Правый толстяк заговорил, указывая всем телом на небольшую вмятину на боку своего бегуна и пригрозил неизвестности кулаком. Слов невозможно было разобрать: взмахи звуков, треск слов, перепады тонов — всё это казалось единым, гадким, бессмысленным.
    Слишком громко! Слишком резко! Слишком искусственно! Даже во мне, деревянной, больше тепла и понимания. Мне уже не хотелось разбираться в тот момент, кто прав, а кто виноват. Они все были сборищем плохих актеров. Свершилось настоящее убийство — убийство живого, доброго, пускай скрытого...
                ***
    Я по-прежнему стою, а мимо мелькают фигуры. Я  совсем прогнила, но мне хорошо: я здесь, я сейчас. Кто-то встал спереди, держа огромный топор. Он сверкнул в нежном луче утреннего солнца, так ласково, что, будь у меня рот, я бы непременно улыбнулась. Фигура весело воскликнула, обращаясь точно не ко мне: «Хорошая была скамейка!», замахнулась своим оружием  и... Тьма.


   18.04.18