Обручи

Что означало название их деревни – они сами давно забыли.
Может быть – что-то, связанное с горами?  Лишь подними голову, на минуту оторви свой взгляд от трудной, плохо родящей почвы, от слабой зелени на грядах, падающей, как ни подымай руками, – и увидишь остро сияющие вершины под облаками, а некоторые ушли за облака, чтобы всегда видеть солнце.
Может быть,  было то имя  от имени воды? Хрустальный звук горных рек еще помнили песни, принесенные этими людьми. Для чего ушли их предки оттуда, от чистого воздуха, которым будешь сыт весь день, от здоровья, когда сама собой распрямляется спина даже после долгого труда, ноги ждут отдыха, чтобы пуститься в пляс, а руки сильны и неутомимы, чтобы принять обильный урожай сочных плодов земли, чтобы рассечь в борьбе струи речной воды, чтобы, сдирая  кожу, но не сдаваясь, забраться по камням за единственным горным цветком – чтобы, подарив его, обнять ту, которую любишь.
Может быть, в нем было солнце и верный ветер? Но кто узнает теперь наверняка. В земляной чаше, куда не проникают струи дыхания гор, где нет рек и благодарной дождю почвы – воздух плотен, хоть режь  его тем ножом, что счищает кору молодых ветвей,  нарубленных в  далеко отстоящем лесу. Воздух пропитан запахами тучного плавящегося жира и  масла, варящегося мяса, в него вплетаются запахи  жирных курений, которые давно не хотят восходить к небесам,  и табака, что курят по вечерам мужчины у однообразных, бесцветных стен неотличимых друг от друга домов. Сердцу тесно в груди, под смирившимися, искривленными тяжкой работой ребрами, и тщетно  грудь хочет вдохнуть: то плотное, что висит вместо воздуха, не может напитать испуганные легкие. Оттого так бледны и слабы эти люди, и слаба и больна земля.
Есть  женщины   этого края, что плотны и крепки:  это взятые замуж из другого селения,  что у леса. Его жители тоже не любят поднимать головы, стены их жилищ также не знают красок, лес для них – лишь место, где можно собрать пищу с земли или добыть на охоте,  место, откуда приносят дрова для очага, чтобы эту пищу приготовить.
С первого дня в деревне-земляной чаше женщина , войдя невестой в новый дом, носит обруч  на теле, под грудью, и на запястьях  - тяжелые браслеты белого металла . Вскоре привычными становятся синие пятна на загорелой коже, и никто не помнит случая, чтобы понадобился новый обруч. В деревне у леса поговаривают: потому так мало рожают и много болеют женщины в той деревне, что обруч мешает телу, словно бы говорит ему : не цвети, не люби, не рожай, не живи…
…Женщина с иссиня-черными волосами появилась в селении так же, как и другие: она была сирота, и в деревне у леса сочли, что лучше отдать ее замуж, чем кормить: ведь за невест давали выкуп. На следующий день ее простое льняное одеяние вместе с отрезанными волосами, по традиции, должно было быть  отправлено  в родную деревню, но так как родных у девушки не осталось – то собрали всё в узел и оставили в доме. А молодая жена, с намотанной на голове тряпицей, в обруче и браслетах, в длинном неудобном балахоне, к которому предстояло привыкать, трудилась рядом с сестрами мужа, опуская пальцы в сухую землю. 
Иногда она разгибалась не для того, чтобы попросить воды, не потому, что болела спина, но для того, чтобы взглянуть на горы, которые теперь были ближе. Родственницы заподозрили неладное и, хотя не было принято сообщаться жителям двух селений, кроме как ради торговли или сватовства,  - новоиспеченный муж , по настоянию матери, уже через неделю позвал двух родственников-мужчин, они оседлали ослов и отправились в родное селение жены – говорить с старейшинами, не проявлялись ли раньше в ней признаки нездорового ума и не обменяют ли они ее на другую. Однако старейшины впервые слышали о такой странности, как смотреть на горы, назвали его жену одной из лучших работниц села и пригрозили забрать обратно, а родственники его и вовсе присмотрели себе невест и вместо того, чтобы быть свидетелями разговора, отправились к кузнецу, чтобы заранее заказать обручи…
Свекровь успокаивала себя: невестка статна, красива, легко родит  внуков, да и работа кипит в ее умелых руках. Однако с того дня, как молодой муж, перепуганный угрозой старейшин и раздосадованный насмешками своих же сопровождающих, приехал и свалился с осла, потому как выпил слишком много настоянного на лесных ягодах веселящего питья, - с того самого дня молодая жена начала чахнуть. Сперва очертились скулы, спал румянец, потом стала сухой, как неродная земля, кожа на руках. Вскоре балахон пришлось подвязать не только на поясе, но и у ворота: он норовил спасть с плеч. Соседка уверяла, что видела ее с непокрытой головой, и на этой голове почти не осталось волос. Женщина таяла и таяла, но неизменно выходила со всеми на работу, и  взгляд её ввалившихся, но живых глаз по-прежнему стремился в горы.
Умерла в этот год свекровь, муж объявил, что нуждается в здоровой жене и наследниках, и забрал в своё жилище вдову, жившую на краю села. В старую хижину вдовы  велели отправиться его прежней молодой супруге, которая уже не была похожа на молодую.
Она выходила на улицу реже и реже, и однажды люди заметили, что ее не видно вот уже несколько дней. Отогнули полог – и увидели, что хижина темна и пуста.
Старейшины нехотя послали мужчин на поиски. Таков был закон: до истечения трех дней – искать, а потом объявлять умершим, не входя в жилье, если человек жил один, до конца срока. Однако соседские дети, которые давно приноровились дразнить «девушку-старуху» и кидать в нее землей, вопреки запрету влезли  в хижину – а потом молча вышли и также молча, одними жестами, позвали взрослых. В хижине на полу оказались ветхий балахон, и поверх него -  обруч и браслеты. Женщина настолько исхудала, что смогла снять их, - оставалось неясным, как, высохшая почти до костей, она нашла в себе силы встать и куда-то идти.
Посланные на поиски вернулись к концу третьего дня ни с чем.  Никто не захотел узнать, почему они возвратились раньше, никто не встретил их и  не задал ни одного вопроса. Зачерпнув воды из давно не чищенного колодца посередине деревни, поморщившись от  затхлого запаха, отхлебнув по нескольку глотков из ковша – они отправились в дом сборов, чтобы сообщить старейшинам о прибытии. От их одежды непривычно пахло ветром и чистой влагой.
-------------------------
Они доехали до гор, обнаружили там поселение людей, светлокожих и  светлоглазых,  которые ездят на лошадях, украшают дома и ходят в ярких одеждах. Сын пастуха принес  напиться и рассказал, что встретил недавно странную женщину, худую, в простой льняной рубахе, похожей на те, что носят у них на теле под одеждой.  Она шла мимо села по дороге в горы. Её редкие волосы были растрепаны , кожа сморщена, он принял ее за старуху, но когда на окрик «бабушка» она оглянулась – он увидел ее  синие глаза и только тут заметил, что в ее волосах нет седины. Он почему-то страшно испугался и побежал к матери, а мать только и велела отнести прохожей плошку  воды и шерстяную накидку. «Старуха», попробовав воды, замерла с плошкой на какое-то время, а потом улыбалась, как молоденькая, и на прощание поклонилась ему, как взрослому. Накидку она так и не надела: сколько было видно, она несла ее в руках, гладила и прижимала к себе.
Посланные переночевали в гостеприимном доме пастуха, днем , ничего не рассказывая сельчанам, побродили в окрестностях, не отыщутся ли следы пропавшей, а вечером возвратились в село, куда как раз вернулся пастух.
Пастух  прежде всего воскурил благовония перед домашней фигуркой небесного божества и сказал, что видел ночью нечто, предвещающее удачу.  По горной тропе, еле видимая и невесомая, шла женщина, слишком тонкая, чтобы быть человеком из плоти и крови, вся в белом, и что-то похожее на крылья развевалось за ее спиной.  Она смотрела в небо, а ведь  мы смотрим на то, что родное для нас, - стало быть, это был какой-то вольный дух, обитатель неба, где, конечно же, живут в довольстве и без печали.
 - Может, эта женщина-дух пошлет  нам прекрасную дочь, и у нее будет голос прекрасный, как журчание горных родников? – спросил пастух у жены и в последний раз поклонился  перед изваянием.  – А может – еще сыновей, крепких и сильных, как скалы? Жить в радости на нашей земле  под защитой  небесных духов  и видеть детей и внуков – что может быть прекраснее?
Несмотря на вечер, посланники старейшин двинулись в путь. От свежего воздуха кружилась голова, чистая вода горчила их гортани, сочные плоды казались слишком сладкими, чтобы верить, что это происходит наяву. Отказавшись от подарков – один  взял с собой несколько зернышек жертвенных ароматов, в удостоверение своего рассказа для старейшин, – трое мужчин вступили на дорогу, ведущую прочь от горной гряды.
Им вслед доносилась песня жены пастуха. Она пела о зеленой траве и цветущих деревьях, в ветвях которых запутался ветер:
 - Хочешь, я тебя освобожу, ветерок? Давай меняться: я тебе –  волю, а ты мне – счастье! Но бывает ли счастье без воли, а воля без счастья? Хочешь, я принесу тебе любовь?
Посланным всё казалось, что где-то когда-то слышали они этот напев.  То ли в колыбели, то ли в далеком сне. Но надо было спешить  и не оборачиваться. Их с детства учили: не оборачиваться.
 А еще - смотреть под ноги, чтобы не оступиться.  Тем более – если ты, не дай Покровитель Рода, оказался рядом с горами.
Потому что горы  - обманчивы и опасны.