Три порыва ветра

Мир огромен - с его величественным небом, с красками, которыми Первый Художник вывел на бескрайней тверди дивные контуры галактик и расцветил их в аметист, сапфир, лазурит, в зеленые породы, где найдешь тускло-малиновый слой рубина.

И он же - тепл, надежен, крепок и ограничен, вот он – пронизанный солнцем и дыханием сад. Осторожно скользит ветер в траве, смелее – в ветвях, согнувшихся под тяжестью соцветий, разыгравшись – уходит под облака и возвращается к земле уставшим.

Она прекрасна, она вся – легчайшее дыхание, сама – на минутку задумавшийся ветер, сама – свежесть росы, еще ощутимой в тени старого дерева, свежесть четырнадцатой весны. Нежно-зеленое одеяние окутывает её, словно невесомое облако. На земле в эту минуту – только она и то, что перед ней.

Доска, возможно, видела много веков и даже тысячелетий. Никто не знает, почему она не подвержена тлению. Несколько сколов и царапин, как на парте, за которой за несколько лет перебывали разные ученики, - вот и всё.

На доске лежат камни. Рядом - камни с кулак и камни маленькие, ограненные и нетронутые. Рядом лежат изумруд - и частица лавы с заморских островов, рубин - и обломок того, что выбило колесо из дороги, по которой крестьяне возят на продажу спелые плоды. Причудливо изогнулся аметист, рассыпала краски яшма, раскрылся тонкими ярусами сардоникс, светится в молодых лучах солнца хризолит.

Тонкие белые пальцы касаются пыльных граней, гладкие камни иногда выскальзывают из рук. Эти руки стремятся найти для камней их порядок, создать узор, сделать так, чтобы ни один из камней не мешал другому, чтобы они встали так, как их нельзя уже будет разделить.

Не будет ни строгого учителя, ни снисходительного наставника, ни неподкупного судьи.

Только она сама может увидеть, когда камни на доске станут совершенством.

Что будет тогда? Тогда она встанет и пойдет прочь из сада. Узор ее радостей и печалей, вскриков восторга и тяжких вздохов вплетется в узоры другие, соединится с ними в единый живой и прекрасный орнамент. Кто-то сказал, что каждый человек есть мир. Но, сплетаясь с миром другого и других, с миром того, что вокруг, он образует единство – миры, слившиеся вместе в бесконечную и великую картину. Каждый человек – миры. Когда-то расходящиеся, когда-то единые, как едина мелодия многих струн. Сияющие, как камни, как галактики, отразившие их, не гаснущие никогда.

***

Легкий ветер носился по комнате, колыхал истертую занавеску, на которой по алой материи еще угадывались следы шитья. Ветер за окном так же бился с ветвями дерева, но он был другим, он был горячим и пыльным, и совсем не хотелось выходить ему навстречу. А в комнате разлилась блаженная прохлада. В этих стенах холодный ветер обитал недавно, всего несколько часов, запущенный еще не опытной, но уже уверенной…да, уверенной рукой старшего ученика.

- Даже слишком уверенной, - усмехнулся учитель, проходя мимо воспитанника. Тот густо покраснел, но решил выкрутиться:

- А когда я начну читать мысли, учитель? Что для этого надо делать?

- Для начала - поменьше тратить времени на пустые побасенки про тех, кто будто бы балуется этим, - отвечал учитель. – Поменьше любоваться собой, побольше вслушиваться, всматриваться, вчитываться в то, что вокруг. Мы не читаем мыслей: мы живем и слышим жизнь. Когда дышим внутри и вместе с ней – появляются ответы на вопросы. Когда видим другого как другого – видим его мысль. У нас один узор, разные нити.

- То есть я буду умнее других и смогу заранее предвидеть, что им только предстоит подумать? Да, конечно, ненаученные предсказуемы!

Учитель покачал головой, улыбка медленно сошла с его лица:

- Если хочешь учиться, нельзя ставить себя выше. Мало того, что это не твое место, так еще и – что ты оттуда увидишь?

- Если я заберусь на гору – я увижу всё село.

- А сможешь ли ты с горы рассмотреть, что разглядывает в ручье ребенок, чем больна дочь мельника, о ком тоскует сердце сына пастуха, что бережет для правнуков древняя старуха в сундуке?

- Но с горы видны все пути!

- Представь, что путь ведет внутрь горы. А то, что нужно тебе, находится и вовсе за горизонтом.

Ученик молчал.

- И главный вопрос. Хорошо, ты забрался на гору, гордишься тем, что видишь стадо на западе от села и держащихся за руку влюбленных на востоке. Тем, что все указывают и говорят: вот он, на вершине горы. Но скажи: куда ты собираешься двигаться теперь, когда ты уже на вершине?

Учитель еще раз обошел молчащего ученика и, поморщившись, добавил:

- И вот это убери. Не надо.

Ученик шумно выдохнул, ему изменило спокойствие настолько, что он чуть не топнул ногой:

- Но учитель! Я целый вечер вчера провел с книгой, я нашел, как при помощи волшебства вылечить простуду, я сам это сделал, а вы говорите – убрать?

- Целый вечер – вместо того, чтобы читать то, что я тебе велел прочесть, иногда выходя прополоскать горло отваром трав, который я тебе вчера дал с собой? Удачный же обмен. Запомни: никогда - кроме безвыходных положений, когда надо выиграть время – не используй

волшебство для исцеления. Опираться нужно на сотворенное, исцелять его, начиная с основания, с фундамента, поднимать и вести природные силы, создавать лекарство из того, что подарено Творцом. Зарастить, заживить, укрепить. Всё, что ты сделал в своем теле при помощи волшебства, придется постоянно поддерживать, как если бы приходилось одновременно держать края раны рукой, вливать туда раствор, хранящий от воспаления , промывать от грязи…

- Но я же контролирую всё это сам! Считайте, что я согласен держать рану своей рукой!

Учитель снова улыбнулся:

- А разве руки не бывают заняты?

Он коснулся плеча разгоряченного ученика:

- Иди. Тебе нужно отдохнуть.

Ученик шмыгнул носом по-детски:

- А ветер у меня хорошо получился?

- Если я скажу тебе «хорошо», тогда ты не задашь себе вопроса, почему , несмотря на холодную комнату, твое лицо сегодня такое красное…

…Во сне ученик видел бой. Двое волшебников сошлись в поединке, никто не уступал, но вот один из них провел рукой по воздуху, очертив контур, незнакомый сновидцу, и противник вскрикнул, и гримаса боли, смешанной с изумлением, исказила его лицо. Ученик знал этот крик и эту гримасу: так кричат мучимые, и в этой гримасе больше не боли телесной, но боли сердца, ужаса всего существа, ужаса сознания, не могущего поверить, что вот это – творят с ним. Ученик вспомнил наставление учителя не бояться боли другого и дышать вместе с жизнью, он смог вдохнуть всем сердцем и всем собой и увидел, что происходило с повергаемым в этот момент. Противник увидел в его напряжении, в его сосредоточенности то, чего не должен был увидеть: тот был давно болен, но лечиться почитал делом, недостойным волшебника. Гордясь своим волшебным искусством, он наложил заплаты на все больные места, ничего в себе не изменив и идя дальше – не к пользе своей и других, но к славе. И так был этой славой ослеплен, что не защитил себя перед боем, и сейчас его, хватающегося то за голову, то за живот, то за глаза, в которых читалось потрясение и унижение, побеждал не тот, кто стоял перед ним. Его побеждали собственные болезни…нет, даже не они, но то тщеславие, которое сделало вид, что их нет, которое принимало решение за человека оставить болезни в теле, тщеславие, которое давно поработило его.

Ученик проснулся, сердце громко стучало, сотрясая его. Но сердце жизни, которое он теперь слышал, не стучало тревогой, оно билось спокойно и ровно. И вскоре два сердца звучали согласно, и ученик …

Раньше бы он забегал по комнате, осмысляя новый опыт, или бросился бы записывать, или - босиком к жилищу учителя.

Сегодня он улыбнулся и впервые за долгие годы забылся простым и тихим сном.

***

Видишь – на небе ни облачка? Не созывает протяжным воем ветер равнодушные горы из воздуха и песка, грядущие с просторов пустыни, не поднимает их в небо, примешивая их смертоносную

желтизну к черноте сжатых туч, не обрушивает их с небес , сметая живое. Не касаются жаждущей земли прохладные капли дождя, не пригибает вихрь струи старого фонтана к земле, не падают на землю тяготящиеся алыми и желтыми соцветиями ветви могучих деревьев, под которыми предки нынешних жителей играли в забытые игры.

Это значит – сегодня на земле не родился ни один дракон.

Когда родится дракон, когда разобьет, окрепший, крепкую скорлупу – не знает никто. Может – не пройдет и года, а может – пройдет тысяча лет. Бывают годы, когда принять в объятия потомство могут сразу несколько драконьих пар, а бывает – и десятилетиями не приходят в наш мир те, что когда-то давным-давно были для людей знаком того, что в мире царит добро и счастье.

Сегодня будет солнечно, и люди соберутся на праздник. Мало где помнят его. Но те, кто помнит, придут, принесут в руках краски и кисти, с неба будет видно много соломенных солнц – это соломенные шляпы закроют от палящего солнца тех, кто ждал этого дня. Праздник рисования драконов…

Вряд ли кто-то в наши дни может рассказать, как выглядит дракон. Они будут рисовать то, что представлялось им вечерами в детстве под сказки уставшей матери, под запах надкушенного плода и нежных цветов у входа в дом. Или то, что грезилось во сне после страшных легенд у костра. Не один и не два нарисуют хищные клыки и окровавленные когти. Потому что не один и не два дракона виноваты в том, что люди их боятся. Были те, что позволяли себе переполниться злобой и творить бесчиние – похищать людей и терзать их. Но разве среди самих людей не встречалось таких? Разве люди не терзают себе подобных? Люди не рисуют разбойников и предателей: они рисуют своих певцов и поэтов, полководцев и мудрецов. Так почему же не отразятся на бумаге те драконы, что стремились в небо, потому что любили его – любили золото звезд, серебро луны, предпочитали нитям из дорогих металлов нити зарниц? Что пели о красоте мира на нашем древнем и прекрасном языке?

Были люди, что оказывали милость и драконьему племени. Не только те, что жили на земле, но и те, что с нее ушли. Драконий народ передает сквозь века легенду о человеке - он был мучим за то, что любил Творца. Был мучим людьми, не драконами!

Он ушел на небо, чтобы отзываться на людские крики о помощи, доносящиеся с земли. И однажды спустился сюда, чтобы спасти от дракона дочь человеческого царя. О герое с небес, некогда страдавшем, а ныне победившем огромного змея, хранят предание люди. Но в тот же день отозвался он – единственный раз – на крик о помощи не человека. Вдова и дети погибшего дракона плакали о том, что некому им теперь помочь. Страдавший и победивший - пришел к ним, кормил и утешал их. Драконы помнят добро, ведь один у них с людьми Творец , и один и с людьми, и с Творцом у них враг. Так говорят у драконов.

Чтобы нарисовать дракона, надо его увидеть. Почему люди перестали видеть драконов? Не потому ли, что все реже поднимаете вы голову для того, чтоб увидеть небо?

Я видел – у тебя в углу лежит маленькая деревянная игрушка - дракон, она очень ярко раскрашена. Знаешь, у меня тоже есть игрушка в виде человека, я обнимаю ее, когда сплю. Пару десятков лет назад я укладывал её спать так, как это делаем мы – ложимся вокруг, обнимаем собой, согреваем, осторожно дышим своим теплом. А потом я увидел, как укачивают детей люди, и стал делать, как делают они. Я попытался однажды укачать младшего брата, но он только разрезвился - наверное, потому, что я взлетел с ним в небо и он захотел поиграть с облаками?

Сегодня солнечно, и сегодня праздник. Не спи, пробудись скорее. Возьми свои краски, что готовил ты к этому дню. Поспеши на площадь. И не забудь поднять голову и вглядеться в небо. Я полечу близко-близко к земле, и ты нарисуешь меня. И даже если твой рисунок не объявят лучшим с высокого помоста, ты сможешь когда-нибудь рассказать своим детям и внукам, какой он – настоящий дракон.