***

Жизнеописание кота Василия, описанное им самим.

     Зовут меня Василий, я кот, я молод, недурён собой и у меня склонности к сочинительству.
     Сей талант толкает меня на создание мемуара. Про мемуар я подсмотрел на книжных полках повелительницы. Я был весьма впечатлён неким Котом Учёным, который ходил по цепи, пел песни, сочинял и имел за это неплохой доход, судя по сытой, пардон, морде.
     Вот вам мой маленький рассказ о себе самом, простом и скромном коте.
Родился я зимой, под кустом,  в суровых антисанитарных условиях, и судьба моя могла бы совсем не сложиться, кабы маменька моя, Петрович, не сообразила отнести меня за шкирку в Халифат, к Повелительнице. 

     Маменька моя, надо сказать, дама весьма  примечательная своими полосатыми чулками, любвеобильностью и совершенной неразборчивостью в выборе мужей. Странно, что у этой женщины оказалась такая светлая и умная голова. Именно ум и склонность к анализу позволили ей, простой бродячей кошке, обрести своё место в жизни. Будучи совсем юной, маменька преодолела природную осторожность и дала себя приручить, и довольно быстро была принята ко двору Повелительницы, тем самым поменяла статус из бродячей кошки на приходящую.
     Первые дети у маменьки не удались, так как были дикими и глупыми. Они шипели, царапались, удирали от милостивой руки, и тем самым лишили себя возможности карьерного роста.
     И только я, волею судьбы, родился под счастливой звездой.  И когда впервые коснулась меня могущественная рука Повелительницы, я не вцепился в неё своими маленькими, но острыми коготками, а сдался на милость, крепко зажмурив свои зеленые, очень красивые, хочу отметить, глаза от страха перед неизвестностью. Повелительница оценила по достоинству такое поведение. Моё беззаботное детство прошло на диване и на милостивых хозяйских руках, а не в гадких кустах. И не думал я о хлебе насущном, а бабочек и ящериц ловил дабы разнообразить своё питание. Правда, однажды, я решил улучшить рацион и залез на стол, после чего был бит тряпкой и назван паскудой полосатой, что сильно задело моё самолюбие.
      Благоденствие моё продолжалось до тех пор, пока маменька и две мои старших сестры не удумали родить не за стенами Халифата, а в его пределах. Повелительница не оценила их, полный доверия и признательности, поступок.
Ведь теперь, в Халифате, руководимом повелительницей, да продлятся дни её и не оскудеет рука, стало весьма многокотово, и это не считая бродячих мужских особей и предыдущие поколения.
Начались репрессии.
     Семья сестры моей, Менделеевой, которая с самого начала присутствовала на территории незаконно, была отправлена за забор, в эмиграцию.
      Вторая сестра, Паттайя, сбежала, бессовестно оставив на маменьку своё потомство, в лице малолетнего хама Паниковского, который по хитрости и конформизму своему превзошёл меня. Признаю это, удручаясь, и снял бы  шляпу, если бы она у меня была.
      Благоденствие и покой вернулись в нашу жизнь после принятых Повелительницей жёстких мер.
     В сухом остатке в халифате осталось четверо: мы с маменькой, кузен Паниковский и мой младший брат, гениальный Булгаков.
Брат Булгаков, будучи совсем дитя,  умудрился сбежать от репрессий и два дня сидел под колёсами машин, ожидая оттепели. Потом сдался без боя Повелительнице, использовав свои голубые глаза, сиамскую внешность и  мужской пол.
     И вот, я, выросший под царственной опекой Повелительницы, и превратившийся, благодаря ей, (о, продли, Господь, её  дни на многие лета!) в воспитанную и творческую личность, стою на пороге мужской зрелости.  И скоро познаю прелести ночных песен, свободной любви и упоительных драк.
      В душе моей теперь царит гармония, я практически не вижу недостатков в этом мире.
      Я преклоняюсь перед Повелительницей, хотя африканской плёткой она, на мой взгляд, размахивает зря.         
      Я люблю маменьку, хотя её моральные устои и полосатые чулки я всё-таки не одобряю.
      Я горжусь своим братом, мудрым и хитрым не по годам. А на днях он пребольно укусил мня за левую щёку, мерзавец...
     Даже сволочь кузен стал мне родным и близким, хотя жрёт он за пятерых и всегда успевает первым, маргинал эдакий.
      На сем заканчиваю, потому как рассказывать пока больше не о чем. Да и надо успеть к обеду, пока более молодые, не имеющие совести, родственники не сожрали всё.

Ваш покорный слуга,
Василий Петрович, кот.