12 глава повести Егоровы клады

Ревмя ревела Клавдия Арефьевна. Ревела до того,

что память даже потеряла. Забыла, кто она и что она! Да

ладно бы только это, чай, вспомнила бы. Да ведь, как-то

очнулась от горя да и вздумала, а чего она ревёт? Прошлась

по комнатам, осмотрела всё везде, вроде всё на месте да в

порядке. А вот сердце подсасывает, какая-то тревога, тягучая,

неуёмная. Да, что за напасть такая?  Напрягала-напрягала

она голову... Ну, как в провальную яму провалилась. Что там

перевернуло её жизнь сверху донизу , и не помнит, не

уразумеет. Рядом ходят домашние с непросыхающими

лицами. Муж сидит в уголке, из глаз его катятся

беспристанные слёзы. Вот он, чувствуется, знает в чём дело.
- Сёма, что подеялось-то? - присела она к нему

рядом.-  Почему мы всем домом слёзы льём?
- Семён Авдеевич странно посмотрел на жену и

погладил её по плечу дрожащей рукой:

- Как же так... Сашенька-то наша пропала.

Опамятуйся Клавдя.
- Са-ше-нь-ка! - повторила за ним Клавдия

Арефьевна имя дочери, которой почему-то не задело её за

живое, не отозвалось в душе. - Куда же пропала?
- А откуль я ведаю-то! - из глаз его снова

покатились слезы. - Нашли на берегу шаль дочернину, а её

самоё нет.

Покачала Клавдия Арефьевна головой и

странно-спокойным голосом произнесла:

- Знать, утонула, чему же ещё быть. У золовки-то нашей,

вспомни-ка, мальчонка, так же... На берегу рубашечку нашли

да порточки, а его самого нетуть. - сказала спокойно и

рассудительно.

Семён Авдеевич напугался такого тона и, подняв

перед собой руки, и загораживая лицо, встал и попятился к

двери.

- Ну  вот не веришь мне! Так, а  больше и не от чего.
- Что ты говоришь, дура! - дрогнувшим голосом

возопил муж. - Вот ведь наведёшь беду.  Чай, дочь она нам!

Ты совсем рехнулась?
- Увидишь вот, так и будет, как у золовки - 

продолжала твердить Клавдия Арефьевна.
- Осподи помоги! - с ужасом воскликнул Семён

Авдеевич, глядя на жену, которая мелет, что ни попадя. Он

странно, по-бабьи, вскрикнул и выбежал из комнаты,

размахивая руками.

А Клавдия Арефьевна , пройдя по комнате из угла в

угол, крикнула хозяйским голосом, зовя прислугу:

- Прасковья, а Прасковья!

Вбежавшей в комнату девке с вклокоченными

волосами и распухшими от слёз глазами, она гневно

выговорила:
- Обед, чай, и не начали варить! Всё лясы точите по

любому пустяку, а дело стоит.
- Дак... ведь... - оправдывалась Прасковья. -

Барышня-то...
- Что, барышня-что..?  Уж теперча по ней всё

известно. А как , без обеда, всем сидеть что ли? Вот лишь

повод был бы лентяйничать... - завелась Клавдия Арефьевна.

Прасковья на неё смотрела с ужасом, и побежала на

 кухню с новостью о хозяйке, которая явно с ума сошла.

Семён Авдеевич после того, как услышал

из соседней комнаты слова разбушевавшейся жены, которые

ну никак не сочетались с трагической ситуацией в их семье,

выбежал из дома,  вскочил на бричку и помчался в город к

приставу Прокофьичу.


Прокофьевич сидел в участке и приготовился

отобедать. Вынул из холщовой сумки свёртки, что накрутила

жена, развернул всё это. Налил в кружку кипятку, кинул туда

чайный порошок из коробки, кою вынул, скрипнув дверцей

шкапчика, положил на ломоть хлеба, колбасы. Только хотел

сунуть это аппетитное сооружение в рот, как дверь, взвизгнув,

распахнулась и на пороге оказался взволнованный купец

Кушелев. Не донеся до рта кус, Прокофьич шмякнул его об

стол, накрыв широкой ладонью, чтоб колбасный круг под

стол не укатился.

- Чего тебе, Семён Авдеевич? - не скрывая сердца,

воскликнул пристав.
- Беда у меня, Прокофьич! - заговорил Кушелев, не

замечая недовольства полицейского. - Намедни дочка

пропала, Клавдя сбрендила, шаленку на берегу нашли...

Всё  это он выговорил на одном вздохе,

скороговоркой. Прокофьич не смог сообразиться с этой

скомканной информацией.. Он просеивал: дочь Кушелева

пропала, поэтому жена его свихнулась с ума...

- А что за Аленку у тебя на берегу нашли?

Кушелев озадачился странным вопросом пристава,

на миг задумался.

- Да не Алёнку, а шалёнку! Шаль, значится, на

берегу нашли.


- Чью шаль? - скрупулёзно

начал входить в ход дела Прокофьич.
-  Сашкину! Чью же ещё? - возмущённо воскликнул

Кушелев.
- Тааак! - пробарабанив по столу пальцами,

пробасил пристав. Помолчал, собираясь с мыслями.
- В реке смотрели?

Этим вопросом больно ударил Семёна Авдеевича.

Тот стоял и кусал губы. Затем промолвил срывающимся

голосом:
- Вот и Клавдя то же говорит... Утопла, говорит...
- Разумно мыслит, раз шаль на берегу лежала, а

девицы не было. Не думаю, что твоя баба сбрендила!

У Кушелева дрожали губы:

- Так ведь говорит так, быдто сама в воду сбросила.

Матерь ведь она ей!
- Это как это так! - удивился пристав.
- Не знаю я! Не могёт матерь так спокойно об

утоплении дочери говорить! - Кушелев схватился руками за

голову. - Сам я, поди, с ума схожу.

- Что у вас в последнее время деется? То татя Осипа

убили у самых дверей. - бормотал Профьич. - Теперича девица

пропала да, гришь, у Клавдии  Арефьевны что-то с головой.

Ну, одни напасти!
- С этакой жизнью и со мной что-нибудь подеется! -

Кушелев сел на присутственную лавку и горестно покачал

головой.

Прокофьич думал, и его растительность на лице

ходила вверх-вниз:
- А не было ли у твоей дочери каких-либо

недоброжелателей?
- Да ты, что, как же не быть? - всплеснул руками

Кушелев. - Ты только. что поминал! Это ж Сашка моя из

ружья и порешила Осипа!

Прокофьич хлопнул себя по макушке:
- А ведь верно. Молва распустила сей подвиг

девицы по Вязникам. А татям-то досадно, что всё сошло ей с

рук. А не могли ли они выкрасть твою дочь?
-  Да ведь и я на татей грешу! - воскликнул

Кушелев. - А вы все утопла... утопла! Да не такая моя Сашка,

чтобы ни с того, ни с сего топиться. Она ведь почище любого

парня. Бойкая, языкастая. В обморок по пустякам не падала.

- А, пожалуй, версия-то и хороша! - прицокнул

языком Прокофьич. - Но все равно надо все проверить,

обнюхать.

Приехал Прокофьич в кушелевский дом. Сразу же к

реке спустился вместе с Семёном Авдеевичем. Не захотели

тревожить Клавдию Арефьевну. Начали осматривать они

место, где нашлась дотоле шаль.  А уж Клавдия Арефьевна

увидела их из окна и поспешила к ним, показывая ещё

издалека листок бумаги.
- Что такое? - поспешил ей навстречу муж.
- Жива! Жива Сашенька! - вот только полной

радости на лице её не было - не пойму я, что она написала в

записке своей.

Прямо-таки вырвал Семён Авдеевич из её рук

листок и впился в написанное глазами.

" Милые маменька и папенька! Не ругайте меня и

не проклинайте, ради Бога! Моченьки моей нет более сидеть

дома. Одно и то же мне осточертело! Отправляюсь я с

Кишотом в дальнее далёко. Он обо мне позаботится. Я не

пропаду. Не писала бы я вам да боюсь за маменькино сердце.
Ваша дочь Александра "

Семен Авдееевич, как дар речи потерял. 

Прокофьич подхватил листок и тоже прочёл.
- Странно. А пошто шаль-то бросили на берегу. Она

в дальнем далеке не понадобилась бы что ли?

Кушелевых томило совсем другое, что за Кишот

появился у дочери, с которым она сбежала из дома.

- Знакомый что ли Кишотов? -  наконец-то

заинтересовался и пристав сим фактом. - Что-то таковских

фамилиев я не слыхивал в Вязниках.

Пожали плечами и супруги.

- Намедни, в именины Сашины наведывался к ней

сын Махотина Александра Григорьевича, альбом

фотографический презентовал. Дак она его даже и чаем не

угостила. Я ещё очень удивилась.

- Значит Кишотова энтого ждала. - предположил

Прокофьич.
- Да что же это за Кишотов такой? - вопросил

раздражённо хозяин дома и нахмурился обернувшись к жене. -

Как же ты, Клавдея, не знаешь, кто к дочери приходит да её с

пути истинного сбивает.

Кушелева задумалась:

- Чтой-то у меня в последнее время всё из головы

вылетает. Какая-то я странная стала.

Пристав мягко обратился к хозяйке:

- А вы, Клавдия Арефьевна, у подружек Сашиных

распрашивали? Ведь они в делах сердешных всё знают.
- Ой, да и правда! - всполошилась та. - Ленку

Шалину надоть в оборот взять. Она частенько у Саши

толклась. Поеду-ка съезжу к Шалиным.
- Записку-то не забудь взять! - крикнул вослед

Семен Авдеич.   

Шалина встретила Кушелеву радостно:

- Ой ты, Клавушка... -  запела Настасья

Спиридоновна - Давненько ты у нас не бывала. Покажу-тко я

тебе, что в огороде у меня поспело.  Давай уж до обеда-то

походим, а  там и упокоимся в  креслах.
- Да нет, Настасья, не до огородов мне, топеря, не до

кресел. - всхлипнула Клавдия Арефьевна. - Рёву напропалую

все дни и ночи, аж разум потеряла. Сашенька-то моя то ли

утопла, то ли из дому сбежала.
- Как это? - всплеснула руками Настасья

Спиридоновна.
- Да не говори!  - схватилась за голову Кушелева. -

К Ленке твоей я приехала. Може, она чего знат. Где она у

тебя? Может тоже с полюбовником сбежала!

Настасья Спиридоновна глаза вытаращила от испуга и

истошно завопила, зовя сына:
- Прошка! Прошка! Ленка-то где?
Прибежал испуганный мальчишка. Она схватила

его за плечи, и ну трясти:

- Ты видал Ленку-то, пострелёнок!

Тут присоединилась и Клавдия Арефьевна, вопя:
- Где Ленка-то? Жива?
У Прошки от такого напора челюсть отвисла. Он

басовито заревел, вытирая руками слёзы и, всхлипывая, 

дергался всем телом:
- Откуууль я знаююю!  Я её не видаааал.

Но тут из соседней комнаты выскочила

встрёпанная испуганная Елена. Настасья Спиридоновна

подскочила к ней с небывалой живостью для её тучного тела:
- Ты где язва была?
Тут пришёл черёд бросаться в плач и дочке:
- Ты мне велела пыль со шкапов вытирать, а сама...

Я и убиралась.

Настасья Спиридоновна будто в стену с разбегу

лбом ударилась. А ведь и правда! Но, чтобы как-то сгладить

своё неистовство, крикнула:
- Вон у Кушелевых-то Александра утопла!
- Как? Когда? - аж задрожала Елена.
- Да, не утопла. - возразила Клавдия Арефьевна. -

Мы думали, что утопла.
Она вытащила записку и потрясла ею:
- С каким-то Кишотовым сбежала из дому.  На, вот,

почитай!
Девушка дрожащими руками приняла записку и

впилась в неё взглядом. Но по мере того, как читала, лицо её

становилоь бледным и растерянным.
- Что за Кишотов такой? Из какех он будет? -

теребила за руки Елену Кушелева. - Ты его знаешь?
Елена отводила глаза и от Кушелевой и от матери.

Сучила руками по плату и без конца бралась то себе за

волосы, то за нос и не знала,что говорить.
- Да, что ты, анчутка, гузашь-то? - возмутилась её

мать. - Чего выкобениваешься! Кто такой Кишотов? Что за

гусь?
- Это самое... ну... как его... ну это! - будто потеряла

дар речи Елена.
- Да, что ты гундосишь! - воскликнули сердито обе

женщины.
- Это не человек, какой-то там... Это лыцарь

гишпанский. - Елена водила  кругообразно руками.
Обе женщины плюхнулись на диван. А Прошка

раскрыл в недоумении рот. Такое он слышал впервые. И то

только в сказках.
- Осподи, помилуй Боже! - подняла  вверх руки

Клавдия Арефьевна. - Да все что ли нынче с ума-то

посходили? Не только я одна. Да надо же такое всурьёз

произнесть. Я к ней с горем своим, а она мне небылицы

рассказывает.

- Ленка, ты чего, в самом деле издеваисси что ли? -

дрожащим голосом спросила Настасья Спиридоновна,

тревожно поглядывая на дочь.
Алёна всамом деле выглядела очень возбуждённо.

Её поразил побег подруги из дома, и она не могла объяснить, с

какого боку тут дон Кишот прилагается. Да, конечно, Сашка

фантазёрка великая, но не до такой степени, чтобы написать в

записке родителям, что она убежала с ним неизвестно куда. А

теперь вот расхлёбывай её фантазии

- Маменька, тетя Клавдя! - бросилась Алёна к

женщинам. - Всё тут просто! Дон-Кишот, это из книжки. Саша

просила принести ей прочитать. Ей энтот дон-Кишот

понравился, что он везде путешествует. Вот она и насочиняла,

будто он к ней пришёл и увёл с собой. Ей так хотелось куда-то

уехать!

Женщины слушали и недоуменно хлопали глазами.

- Ну так, а с кем же она уехала? - развела руками

Клавдия Арефьевна. - Кишотов-то один пшик!
- Ни с кем  она не уехала! - убежденно воскликнула

Алена.
- Ну так, а где же она? - перебивая, вместе

вопросили женщины.
- А я... не знаю... - пожала растерянно плечами

девушка.
До неё дошло, если уж это не розыгрыш и не

Сашина фантазия, то что это?

Настасья Спиридоновна опомнилась и вновь

приступила с расспросами к дочери, чтобы как-то дойти до

сути:
- О чём вы говорили, когда ты к Сашеньке в гости

приезжала? Про кого она тебе сказывала?
- Да, не про кого,  только про дон Кишота да про

Дульсинею Тобосскую.
- А это, кто таковская? - поморщила напряженно

лоб мать.
- Это дама дон Кишота. Он её славил и заставлял

всех хвалить её. Даже мог убить за непочтение к ней. Вот

Саша и завидовала Дульсинее и хотела, чтоб у ней был точно

такой кавалер.
- Вот дура-то! - громко хихикнул Прошка.
На него сразу все зашикали, потому, что не могли

относиться к случившемуся легкомысленно. Хотя разобраться

во всем этом было невозможно. Судьба Саши неизвестна, и

тяжёлые камни лежали у всех на душах.