За гербарием

                Маленькая повесть.
 Посвящается Сашке Баженову.

 В горный поход лучше ходить вшестером. Вшестером не скучно, шестеро помещаются в одну палатку, команда из шести не разваливается на группки, шестеро могут дружить, могут помочь друг другу, если приключиться несчастье, на шестерых удобно распределить груз и обязанности.
 Можно конечно и вчетвером, только надо помнить, что пострадавшего в случае чего самим не вынести.
 Кеха с Сашкой Баженовым собирались набрать команду в горы. В тот год Сашка закончил свою учёбу на мат. факе и готовился ехать в далёкую Тофаларию. В ознаменование этого события был назначен подвиг. План подвига был красив и амбициозен:
1. Пройти перевалами Шумакский, Эдельвейс, Байконур, взять высоту 3266 или перевал Иркутян, а там, как сложится, тем или иным путём выйти в Тункинскую долину на посёлок Шимки.
2. Сфотографировать для архива секции перевалы.
3.Вести дневник похода.
4. Собрать гербарий.
 На последнем настаивала мама Сашки Баженова, учительница ботаники в школе. Желание мамы — это святое. В качестве платы за будущие труды Сашка раздобыл у мамы редкую книгу о том как пропитаться дикорастущими растениями. Называлась эта книга «По следам робинзонов».

 Мечта — вот главный двигатель человечества. Уже полгода, встречаясь с Баженовым в коридорах института, на скальных тренировках на Витязе, в общаге друзья заговорщицки улыбались друг другу, вечерами, сдвинув головы, водили пальцами по карте, выверяя маршрут, повторяя про себя волшебные слова: Восточные Саяны, перевалы Политехник, Рекорд, Изумрудный, Мраморный, Грозный, названия рек Шумак, Китой, Билюта, Кынгарга, Эхе-Гер. Собирали снаряжение.
 Товарищи по секции горного туризма с удовольствием разделяли с ними их мечту, так же восхищённо цокали языком, закатывали глаза, сопереживали.

 Весна и сессия кончились внезапно. Студенты разъехались. Общежитие опустело. Кеха, пользуясь связями в студсовете, не стал сдавать коменданту ключи от комнаты в общежитии. Туда путешественники стащили своё снаряжение. В комнате кроме четырёх пустых железных кроватей, хромоногого стола, четырёх тумбочек, красного знамени на стене и снаряжения ничего не было, но казалось, что её так и распирает изнутри. А всего там и было: (Далее воспроизвожу список чудом сохранившийся у Кехи с тех давних дней.)
1.Верёвка основная-40 метров.
2.Вспомогательная верёвка-20 метров.
3.Крючья скальные-7 шт.
4.Самодельные стальные карабины-10 шт. (Ну очень тяжёлые.)
5.Айсбаль-1 шт.(это такой ледоруб, у которого вместо лопатки боёк, как у сапожного молотка)
6.Скальный молоток-1 шт.
7.Рюкзаки-3 шт.
8.Палатка двухместная, но если поставить пониже и лечь поперёк можно влезть вчетвером.
9. Плёнка полихлорвиниловая около-10 кв. метров.
10.Каски строительные-5 шт.
11.Бинокль-1 шт.
12.Калька с карты-хребтовки «Тункинские гольцы» с перевалами.
13.Фотографии некоторых перевалов.
14.Книга «По следам робинзонов» с чудодейственными рецептами.
15.Лёгкий топор.
16.Спальный мешок и суконное солдатское одеяло.
 Да, и небольшая горка продуктов состоявшая в основном из сублимированных супов в пачках, манной крупы, молочной смеси, сахара кусочками, сухарей, печенья, рыбного паштета «Волна», маргарина. Всё кажется. У студентов с деньгами, и с продуктами в Сибири всегда было туго.

 Вечером шестнадцатого июня Кешка и Баженов свирепо запихивали ногами снаряжение в два рюкзака. Запихивали всё снаряжение. Четвёртого участника летних приключений в горах они не нашли. Третьего — тоже. У всех друзей оказались срочные дела. Сашкина и Кешкина мечта не стала их мечтой, Сашкин и Кехин план — их планом, но слишком высока была мечта, хорош был план, что бы вот так запросто от них отказаться.
 Наши путешественники и не собирались отказываться. Подвиг был запланирован, и подвиг должен свершиться. Вдвоём они ещё больше подходили на роль Робинзона и его верного спутника Пятницы.

 В автомобильной части путешествия самое трудное - попасть в автобус. При плановой экономике все блага были доступны, поэтому их на всех не хватало, и главная проблема была не заработать деньги, а купить на эти деньги что-нибудь потребное.
 Но если достал заветный билетик - расслабься, поглядывай в окошко, смотри как там меняется картинка. От запаха бензина, завывания мотора на подъёмах, тряски и укачивания ты слегка дуреешь и воспринимаешь происходящее как не совсем реальное.
 От мотора под задним сиденьем, на котором ты сидишь, идёт тепло, тебе вначале жарко, потом становится безразлично, ты перестаёшь бороться со сном и целиком отдаёшься во власть качки, сна, автобуса и дороги.
 Лишь пару раз красота за окном выбивает из тебя дремоту, и ты таращишь восхищённые глаза на необъятную громадину Байкала, внезапно открывшуюся с верха дорожного серпантина над Култуком.
 Автобус ныряет вниз, втягивается в Тункинскую долину, и вновь вой мотора, мелькание деревьев за окном, вновь сонная одурь, пока не возникают заснеженные вершины Саян.
 Ты окончательно просыпаешься и как заворожённый вглядываешься в прихотливо изломанные складки гор. Мелькает отворот на Аршан, Кырен со столовой и памятником анархисту Каландаришвили, посёлок Шимки, Туран.
 Особенно пристально друзья всматривались в вершины за Шимками, где им предстоит семь дней и ночей бродить. Горы как горы, такие же как другие, но для них, они уже были особые. Это были их горы.
 Все километры будущего недельного путешествия, автобус проглатывает за насколько часов, сворачивает с основной трассы и протискивается мимо скального прижима в узкую долину, где расположен курорт Нилова Пустынь. Вылезай, приехали!

 Притиснутые хребтами сопок к самой реке домики Ниловки чаще всего имеют строгую классическую форму барака — архитектурного символа Советской власти и эпохи великих строек. Друзья взвалили на плечи неподъёмные рюкзаки и бодро отправились навстречу приключениям, оставив позади последние признаки цивилизации в виде магазина и кочегарки с высокой стальной трубой. Отныне им предстоит рассчитывать только друг на друга, есть то, что несут в рюкзаках, или что приготовят из того, что добудут своими руками по рецептам робинзонов.
 Смутные сомнения о возможности питаться дарами природы в походе не покидали Кеху. На всякий случай, он осторожно спросил Баженова, читал ли он чудодейственную книжку, что не даст им страдать от голода, на что получил оптимистичный ответ, что маме — учителю ботаники и науке надо верить.

 Оказалось, что с цивилизацией попрощались рано. Она ещё несколько часов тащилась за их ногами автомобильной дорогой. Обидно мотать километры пешком, когда их можно проехать, но ни одна попутная машина их не обогнала.
 Дорога вывела из теснины Эхе-Угуна, где расположена Ниловка и потянулась вдоль гор к деревне Хойто-Гол, мимо буддистского святилища. Наконец, отворот на тропу, и ты идёшь уже не вдоль гор, а к ним, с каждым шагом набирая высоту.
 Рюкзак туриста — это пропуск в приключения, волшебный сундучок, где есть всё: дом, кладовая, стол, гардероб и постель. Рюкзак — это безжалостный мучитель, беспощадный как орудие пытки, каждый твой шаг наполняющий страданием. Рюкзак — это компромисс между тем, что необходимо для выживания в горах и возможностью это необходимое поднять.
 Как-то рассуждали о весе рюкзака. Кеха сказал, что для него нормальный вес - это такой вес, с которым он может уверенно передвигаться, прыгать. Друг из политеха - такой вес, что с ним подняться на ноги сможет.
 В тот поход вес рюкзаков был сформирован по второму принципу. Едва взвалив груз на плечи, начинал мечтать о мгновении, когда его сбросишь.
 Существует две основные тактики хождения с рюкзаком. По первой, ориентируясь на самого коротконогого члена команды, медленно тащишься сорок пять минут, потом пятнадцать минут отдыхаешь, задирая ноги, чтобы кровь от них отлила. По второй - взваливаешь груз и быстро идёшь, покуда сил и терпения хватит. Каждый способ имеет свои достоинства и недостатки. Кеха с Сашкой предпочитали второй, потому что главной целью ходьбы является перемещение в пространстве, а не часы проведённые с тяжёлым рюкзаком на плечах.

 Летний день тянется бесконечно, в него столько вошло - ранний подъём, автовокзал, длинная пляска деревьев за окном автобуса, долгий пеший марш по лесовозным дорогам, после которого всё остальное, что было с утра стало далёким прошлым.
 На ночёвку остановились поздно, отмахав километров двадцать, рядом с небольшими озёрами, там где конская тропа раздваивается. Одна идёт на перевал Хубуты, другая — на Шумакский.
 Долго сидели у костра, глядя на завораживающую пляску огня. Небо постепенно меркло, наливаясь чернотой. В ночной бездонной глубине разгорелись бесчисленные костры звёзд, наполняя пугающею пустоту жизнью. Казалось, что мириады небесных путников зажгли свои костры, и оттуда сверху смотрят на одинокую звёздочку их костра.
 Засыпая, Кеха вспомнил, что так и не занёс в дневник похода ни одной записи, но вставать было лень. Он заснул с мыслями о том, что завтра несомненно наверстает упущенное. Так закончился первый день их путешествия.

 Раннее утро с его бодрящим холодком, друзья постыдно проспали. Эта беда будет их преследовать все дни похода. Легче большую часть дневного пути проходить до полуденной жары, пересидеть зной на обеде и завершить переход, когда жара вновь спадёт. Но плата за ранний подъём — разламывающая челюсти зевота, утренний холод, мокрая от росы трава, и самое трудное в выборе - встать нужно прямо сейчас, а страдать от жары ты будешь потом.
 Выбор между мужественным «встать сейчас» и малодушным «встать потом» чаще заканчивается победой постыдного «потом». День вообще может выдастся ненастный, и тогда дневное тепло будет только в радость. Зачем тогда ранний подъём?
 Короче, Сашке удавалось легко уговаривать Кеху, который у них играл роль будильника, так как обладал наручными часами «Восток» и способностью просыпаться точно в назначенное время, поспать ещё часик, а потом ещё полчасика, пока солнце не нагревало палатку.
 Тогда они быстро соскакивали, готовили на костре завтрак, торопливо собирали рюкзаки и пускались во всю прыть догонять день.

 Тропа степенно набирала высоту от долины Хобутов к Эхе-Геру, временами спускалась к болоту и вновь упрямо ползла вверх. Сильные ноги легко несут сухое тело, наполняя каждую его клетку жизнью. Тяжесть рюкзака становится привычной, как привычен горб горбатому от рождения. Ты вновь её ощутишь, когда наденешь рюкзак после привала.
 Миновали разваленный летник, служащий некогда приютом для пастухов. Тропа повернула налево и втянулась в долину Эхе-Гера. Лес постепенно сменился горной тундрой. Перелезли несколько заборов из жердей, охраняющих бурятский скот.
 Солнце во всю палило, когда увидели Шумакский перевал и большую группу людей. Туристы после обеденного отдыха мешкотно собирали рюкзаки и готовились идти на перевал.
 День близился к полудню. Хотелось есть. Лес остался далеко внизу, но много топлива, чтобы нагреть несколько кружек воды не нужно.
 Наломали сухих веток и веточек карликовых берёз, горной ивы и рододендронов, запалили костёр. Ветки горели плохо, сказывалась высота, приходилось изо всех сил махать на костёр ковриком. Решили обойтись чаем и перекусом из двух банок рыбного паштета «Волна», съесть последнюю булку свежего хлеба.
-Ну, давай нож,- сказал Баженов, -есть хочется!
-У меня нет ножа. Я думал ты свой возьмёшь,- ответил Кеха.
-И что теперь, как мы весь поход без ножа обходиться будем? Ни сало нарезать, ни банки открыть,- растерянно спросил Сашка. Друзьям тотчас же вспомнилась то ли байка, то ли быль про путешественника который погиб с голоду, так как потерял свой консервный нож.
 Кеха предложил шаркать консервную банку по шершавому камню пока она не откроется. Способ Баженовым был безжалостно раскритикован и отвергнут как не эффективный и трудозатратный.
 Пришлось вскрывать банки топором. Им же нарезали последнюю булку хлеба. Дальше будут только сухари.
 Обед мгновенно исчез в пустых желудках, не побаловав даже коротким чувством сытости.

 Шумакский перевал простой, но очень высокий. Большие моренные холмы из крупных и мелких камней нагромождены друг над другом, а сверху к ним прилажен длинный перевальный взлёт. Пока друзья шли к подножью первой морены, туристы из большой группы уже подымались на верхнюю.
 Удивительные изменения происходят в организме, когда догоняешь кого-нибудь на тропе. Усталые ноги наливаются силой, грудь горделиво выгибается, ноздри расширяются, невидимый, но пышный павлиний хвост распускается веером. Обгонять надо быстро и уверенно, а то те кого ты обгоняешь, зацепятся за тобой, и устроят выматывающую гонку за первенство.
 Группа шла медленно. Тяжело опирались на длинные посохи-альпенштоки. Была она разновозрастной и разнополой. Догонять их было одно удовольствие. Они были точно не соперники. Не влезли и на половину подъёма — устроили привал. Расселись на рюкзаках небольшими группками по обеим сторонам тропы. Все в брезентовых штанах и кожаных горных ботинках, у многих на поясах солдатские фляжки в чехлах.
 Честно сказать, в наших горах столько всюду чистейших источников, что привычка таскать с собою воду представляется странной блажью. Так поступают новички или европейцы, которым сама мысль пить из любой лужи кажется дикой.
 На кураже друзья могли бы без отдыха рвануть на перевал, но негоже было нарушать неписанный протокол предусмотренный для такого случая. По протоколу, такому же важному, как протокол встречи военных кораблей в море, нужно обязательно остановиться, поздороваться, осведомиться: кто такие? откуда идут? кого видели? не нужна ли помощь? рассказать о себе. Вас могут даже угостить, но вы должны вежливо отказаться, или предложить что-то равноценное взамен. Помощь можно брать, если вы в ней действительно нуждаетесь.
 По стальным наконечникам длинных альпенштоков, манере навешивать снаружи рюкзаков кружки, котелки и прочие носки-майки в туристах легко можно было определить пешеходников. У горных туристов, как и альпинистов хорошим тоном считается переноска всего своего имущества внутри рюкзака, чтобы ничего не мешало.
 Большинство участников группы были белобрысые, с обгорелыми до красноты, несмотря на слой цинковой мази, носами. Светлые волосы девушек заплетены в трогательные детские косички, свисающие по обеим сторонам лица на взрослые холмики под мокрыми от пота майками.
 Сашка и Кеха подошли к пожилому мужчине в котором по самой заношенной штормовке и самому высокому альпенштоку безошибочно признали руководителя. Поздоровались. Скинули свои обвешанные верёвками и касками рюкзаки. Честно сказать, они были рады устроить себе привал, потому что погоня порядком измотала.
 Седой мужчина с готовностью принял игру в «протокол приветствия», достал карту и стал показывать маршрут своей группы. Приехали они из Прибалтики, и уже целую неделю шли по Восточным Саянам.
 Руководитель плохо говорил по-русски. Бурятские названия с чудовищным латышским акцентом звучали незнакомо и дико. Остальные участники группы в разговоры не вступали, лишь искоса поглядывали на наших героев.
 Руководитель рассказал, что они прошли Ара-Ошей, Архат, Хобуты и сейчас идут на Шумак отдохнуть. Степенно обсудили достоинства разных систем рюкзаков и обуви. Европеец хвалил свои горные ботинки, а сибиряки резиновые сапоги.
 Лучшей обуви для наших гор, чем резиновый сапог до сих пор не создано. Сапог не скользит на камнях, не промокает, в нём комфортно ходить хоть по грязи, хоть по снегу. Ботинки, конечно, тоже хороши, но тяжелы, как чугунные гири, и раз намочив их, до конца похода не высушишь, так и будешь ходить с мокрыми ногами. И главное — сапоги дешевле раза в три, и есть в продаже в любом сельском магазине в отличии от горных ботинок. Поговорили, но каждый остался при своём мнении и в своей обуви.
 В те далёкие годы много прибалтийских туристов путешествовало по нашей общей тогда стране, которую они так и не смогли назвать своей матерью. Много людей остались жить здесь и остались жить там. Пусть все будут счастливы на своих новых родинах и не забывают прежней общей большой Отчизны.
 Пешеходники взяли свои альпенштоки и медленно полезли на перевал. Ехидные друзья ещё раз продемонстрировали своё превосходство — выпустили группу вперёд, а потом быстро обогнали.

 Тропа круто уходит вверх. Рюкзак давит на плечи, но сердце ровно стучит, лёгкие с силой, послушно втягивают и выпускают воздух через нос, адреналин кипит в крови и заставляет совершать глупости. От группы оторвались метров на триста. Кеха мыслями был на перевале, когда Сашка сказал: «Куда ты мчишься? До Шумака ни одного человека не встретим. Смотри, что покажу».
 Сбросили рюкзаки. Освобождённое от тяжести тело готово было взлететь воздушным шариком. Сашка как партизан залёг за своим рюкзаком, достал бинокль, быстро оглядел горы, ничего достойного внимания не нашёл, и переключился на оставшихся далеко внизу людей.
 Прибалты сильно растянулись. Молодёжь погналась за нашими легконогими друзьями, оторвалась от основной группы, но выбилась из сил и сбросила ход.
 Кехе было досадно на раннюю остановку. Ноги в резиновых сапогах распарились. Кожа на стопах стала чувствительной. Хотелось скорее подняться на перевал и снять сапоги. На полдороги разуваться было лень.
 Кеха засунул ноги под слабую, холодную струйку, сочащуюся из склона. Стало легче. В горах часто законы физики путаются, и вода находится на возвышенности, а не внизу.
 «Смотри»,- сказал Баженов, и протянул бинокль. Вначале Кеха ничего не увидел. От ходьбы сердце так стучало, что изображение невозможно было удержать в фокусе. Тогда он, по примеру друга, улёгся на тёплую землю и пристроил бинокль на рюкзак.
 Фигурки людей в окулярах оказались неожиданно близко. Казалось, протяни руку и коснёшься. Впереди - высокий юноша с очень светлой кожей и волосами. При рождении бог не нашёл для него красок. Длинноногий с досадой оглядывался на отстающих спутников. Шагах в десяти ниже по склону шла девушка, такая-же светлая и голенастая. Наверное сестра. Белизна кожи, неприятная в юноше, делала её красавицей. Замечали, человек, который не подозревает, что за ним наблюдают, выглядит иначе.
 Девочке было трудно, но она упорно шагала, сдвинув бровки. Светлая прядь выбилась из причёски, падала на глаза. Руки были заняты дурацким альпенштоком. Девушке приходилось сдувать светлую помеху от лица, смешно вытягивая губы. Красная майка обтянула грудь. Хотелось смотреть на неё. Было в этой естественности, что-то такое притягательное и вместе с тем запретное, интимное, для чужих глаз не предназначенное, что Кехе стало неловко, будто в бане подглядывал.
 Остальная группа, судорожно глотая воздух, потея, мучаясь крутым подъёмом, тащилась позади. Почему-то созерцание чужой слабости придавало силы. Друзья обменялись парой едких шуток над гримасами туристов, взвалили рюкзаки, и быстрые ноги унесли их вперёд, навсегда от этих странных прибалтов. Помнят ли они Сибирь, её чистые реки, Саяны, ели с голубой хвоей, карамельный запах сахан-дали?

 На перевале дул ветер. Горный хребет, как руками, обнял залитую солнечным светом долину Шумака с далёкими озёрами невероятно-яркого бирюзового цвета, тёмными пятнами от облаков на зелёной траве, коричневых и чёрных скалах.
 Толстая кошма снежника лежала на крутом спуске, снизу упираясь в морену из крупных камней, сверху вылезая на гребень оплывшими на солнце карнизами.
 Ниже - неровные белые обрывки снежного одеяла разбросаны по холмам морен, сложенных из чёрных камней. Посредине в глубоком снегу протоптана тропа.
 Надели штормовки, но и они не спасли от пронзительного, холодного ветра. Хотелось скорее вниз, к травке, теплу.
 Летний снежник плотный, и съезжать по нему верхом на рюкзаке быстро и весело. Главное во время суметь остановиться, и не вылететь со всего разгона на камни. Там где снежник кончается, немного в стороне от тропы лежала туша лошади, частью закопанная в снег. Бедной лошадке не повезло. Буряты при спуске с перевала, чтобы не копать дорогу для лошадей в лавиноопасном склоне, спутывают им ноги и скатывают вниз.
 Ниже спускались по тропе, серпантином снующей среди морен из седых от лишайника камней. Дошли до нежной, изумрудной травки, и дальше вниз мимо озёр, с ещё не растаявшими синими и белыми льдинами, по горной тундре через заросли карликовых деревьев и гигантских трав.

 Устали. Плечи болели. Отдыхали возле речки. Прозрачная вода тихо бормотала сказки невзрачным серым камушкам. Ветер остался на перевале, в долине было тепло.
-Сань, а во что ты будешь собирать гербарий, ты папку взял?- начал Кеха хитрый разговор, затягивая время отдыха. Хотелось дольше валяться на тёплой земле, а не тащить чёртовы рюкзаки.
 Кеха растянулся во весь рост на траве. Рассматривать незнакомые растения было интересно. Для современного человека весь зелёный мир делится на десяток мутно знакомых названий и на всё остальное с общим названием «трава». Баженов лежал на спине, пристроив голову на рюкзак. В зубах травинка - как сигарета. Друг очередной раз бросал курить и теперь маялся без привычной отравы. От ближайшего прилавка с сигаретами его отделял перевал высотою почти в три километра.
-Зачем нам папка?- спросил Сашка,- листочки с цветами положим между страниц книги, вот и гербарий.
-Нет, в гербарии должно быть всё растение целиком, и корень, и стебель, и листья, и цветы с плодами,- возразил Кеха. Он всё больше убеждался, что познания друга в ботанике ещё туманней чем его собственные слабые знания.
 Кеха, при необходимости, с видом знатока, мог рассуждать о вирусе табачной мозаики, стержневых и мочковатых корнях, геотропизме, секвойях, баобабах и гевейях, генотипе и фенотипе, не отличая на практике петрушку от кинзы, а ёлку от пихты, хотя недавно благодаря знаниям, почерпнутым в далёком детстве из журнала «Юный натуралист», умудрился сдать зачёт по агрономии, не посетив ни одного занятия. Все его знания были страшно далеки от практики.
- Давай, хоть одно растение из горной тундры возьмём,- предложил Кеха. Выбрал симпатичный росточек поменьше, чтобы легко было таскать с собой. Не вставая с земли, копнул пальцами ближе к стеблю, хотел извлечь растение из почвы. Оно даже не шелохнулось.
 Кеха потянул сильнее. Результат прежний. Пришлось встать, подцепить упрямца клювом айсбаля как киркой, и нажать сильнее. Из каменистой почвы показалось толстенное корневище, Кеха тянул изо всех сил.
 Корневище продолжало упрямиться, но понемногу сдавалось. В результате борьбы на белый свет появилась длинная подземная кишка толщиной со шланг стиральной машины. Края чудовищной кишки оборвались и остались в каменистой почве, но и то что вытянулось, поражало своим каким-то доисторическим видом и мощью. И ещё впечатляло тяжестью.
-Держи экземпляр, ботаник,- сказал Кеха и кинул растение Баженову. Баженов прикинул вес растеньица.
-Может одни лисья собирать будем,- предложил с надеждою в голосе.
-Тогда твой гербарий никакой ценности представлять не будет,- в отстаивании научной истины Кеха был безжалостен и неистов.
-Давай, к гербарию позже вернёмся,- пошёл на компромисс хитроумный Сашка, -за последним перевалом. Там наверняка будут растения.
 Кехе идея рыть растения на гербарий за последним перевалом понравилось. На том, как они тогда думали временно, вопрос гербария был закрыт.
 Отложить на потом - очень удобный и эффективный способ решения трудных вопросов. Работает всегда. Проверено на себе.

 Пошагали дальше. Долина резко провалилась гигантским уступом в чёрно-рыжих скалах. Мощный, белый от пены водный поток с шумом обрушивался в глубокую чашу, порождая облака из мелких капель, в которых игривыми жар-птицами резвились радуги.
 Огромная наледь на водопаде не успела растаять. Мокро блестящий лёд светился на солнце всеми оттенками синего и голубого.
 Глубокая от следов множества прошедших по ней людей и лошадей тропа подошла к водопаду. Тундра осталась выше. Появились первые деревья - кедры, с мохнатыми от длинных иголок ветками, круглыми кронами, и островерхие, похожие на ракеты, пихты. До источников оставалось километров десять, Кеха надеялся дотерпеть, хоть шея и плечи болели от тяжелого станкового рюкзака, нудно поскрипывавшего сочленениями при каждом шаге.
 «Зря устраивали гонки с туристами на перевале. Те, наверное, не подозревали, что соревновались с нами, и по результатам назначены позорно проигравшими»,- сокрушенно думал Кеха. Рыбный паштет с хлебом бесследно растворился в желудке. Идти не хотелось, хотелось есть. Сашка, должно быть, испытывал схожие чувства.
«Слушай, чего нам на источники так спешить. Лечиться?- спросил Баженов, -У тебя что-нибудь болит? Нет. Вот и у меня нет. Никто нас там не ждёт! Давай здесь остановимся. Смотри какое место»,- Сашка широким жестом обвёл склон.

 На высоком берегу у водопада среди деревьев уютная поляна, давно облюбованная путниками под стоянку. Здесь даже готовые дрова были. Стопка сухих полешек лежала у корней раскидистого кедра. Кострище. Ровная площадка под палатку. До воды далеко, зато не слышно её надоедливого шума. На Шумаке друзей точно никто не ждал. С дровами в обжитых местах плохо, а здесь лежат готовые.
 -Ну не знаю,- пожал плечами Кеха, -до источников километров десять осталось, за два часа дойдём.
 Он тоже устал и хотел снять постылый рюкзак, но включился дух противоречия, который строго следил, чтобы Кеха реже проявлял свой кроткий от природы нрав.
-У нас основной верёвки сорок метров. Давай натянем её с нашего берега на тот над водопадом, наденем обвязки и прокатимся. Вот здорово будет!- зафонтанировал очередным дурацким планом Баженов.
 В живой и быстрый Сашкин ум постоянно приходили невероятные идеи, и Кеха тратил много времени, чтобы смирить богатое воображение друга. Не понятно, Баженов действительно собирался воплощать свой план на практике, или просто не хотел дальше идти.
-Ладно, давай здесь остановимся. Каши сварим. Там видно будет,- согласился Кеха. Готовые дрова - это был решающий фактор. Негоже отвергать подарок судьбы. Фортуна — дама капризная. В другой раз может отвернуться.
 Кеха остался разводить костёр, отправил Баженова вниз за водой.
-Пусть туда-сюда слазит, может успокоится,- думал Кеха, раздувая огонь.
 Пришёл Сашка с полными котелками. Светлые волосы потемнели от воды - купался. Споро разбросали по кустам и деревьям сырые вещи. Поляна приобрела диковатый и живописный вид цыганского табора.
 Хозяйничали босиком. Нет лучше обуви для Саян чем литой резиновый сапог, но надо завести за правило и привычку снимать их при всякой остановке, тогда убережёшься от мозолей.
 Быстро сварили и съели любимую манную кашу. Особенно им нравилось, что из нескольких пригоршней крупы получается целый котелок аппетитного варева.
 Удивительно как меняет наше мировоззрение полный желудок. Теперь Кехе тоже на Шумак не хотелось. Ему в обще ничего не хотелось. Хотелось лежать на травке, слушать далёкий шум водопада, смотреть на светлые в солнечном свете угли костра.
-Чё, пойдём навесуху делать?- лениво спросил Баженов.
-Может ну её на фиг,- предложил Кеха.
Тут бес противоречия посетил Саньку. Дурной энтузиазм переполнил друга.
-Давай натянем переправу на другой берег! Представляешь, идут туристы, а мы тут как орлы над водопадом летаем. Можно девчонок прокатить,- не унимался Баженов.
 Кеха живо представил как помогает надеть грудную обвязку светленькой девочке из прибалтийской группы, и невольно расплылся в идиотской улыбке. Но здравый скептицизм одержал верх. Надо было энергию друга направить в безопасное русло.
-Смотри какие склоны,- сказал Кеха, показывая на скалы над водопадом,- верёвки может не хватить. Давай её на нашем берегу натянем сверху поляны до низа. А водопад и отсюда видно.

Никогда не разрушайте мечты друзей. Просто корректируйте.

 Долго тянули верёвку. Было лениво. Лениво ходили, лениво вязали узлы. После утреннего напряжения пришла слабость. Лениво надели обвязки. Тридцать метров спуска подарили краткую радость полёта, платой за которую стали те же тридцать метров подъёма.
 Пыхтели. Чувствовалась высота. Зрителей не было, сил не было, кататься не хотелось. Хотелось есть.
 Кеха заметил, что в горах, когда не занят ходьбой, всё время хочется есть. Ещё раз сварили кашу.
 В тот день больше ничего не приключилось. Никто их не догнал.

 Вечером Кеха читал книгу с чудодейственными рецептами. Открывшееся ему истина лишь подтвердила то, что он и так знал — еды в природе много не бывает. Все рецепты начинались с советов отварить сырьё в трёх водах или вымочить его в течении двух-трёх дней, чтобы избавиться от горечи.
 Кеха не отказал себе в удовольствии, издевательски хохоча, процитировать Баженову советы из книги: заправить салат сметаной, уксусом и растительным маслом, подать к свежему картофелю и мясу, или отварить коренья в сахарном сиропе вместе с яблоками.
 Так в горьком веселье и самоуничижении прошёл вечер второго дня похода. Дневник опять не писался. Не было вдохновения.

 Шумак встретил ненастьем, которому друзья были почти рады, потому что переждать дождь в самом захудалом домике с печкой лучше чем в самой лучшей палатке.
 Горы затянуло серыми занавесями. Мелкие капли нудно шелестели по дождевой накидке, кронам деревьев, круглым листьям бадана.
 Перебрались на левый берег. В те годы Шумак был по-настоящему диким стихийным курортом.
 На источниках водятся две разновидности людей. Первая — быстро сменяющие друг-друга группы спортивных туристов, для которых минеральные источники место днёвки перед новыми трудными переходами, возможность зализать раны и мозоли, галопом пробежать по источникам, испечь праздничные лепёшки, и умчаться за новыми приключениями.
 Вторая - это лечащиеся грязями и водами больные и отдыхающие. Именно последние от безделья, избыточной творческой энергии и неизбывной страсти самовыразиться стали обустраивать курорт хижинами, дорожками, мостиками, мастерить в меру своего вкуса и умения бесчисленные подарки Шумаку.
 Над мостиками появились нравоучительные надписи «Уступи козёл дорогу козлихе», «Выпил сам, напои другого», к небу взметнулись целые эскадрильи деревянных самолётиков-вертушек, потоки минеральной воды побежали по колодам, приводя в движение игрушечные фигурки кузнецов и пильщиков.
 Но заметнее всего многочисленные таблички с благодарностью духам Шумака и с неизменными пофамильными списками благодарящих. Списки бесконечными гирляндами свисают с деревьев, у выходов минеральной воды, лечебной грязи, со стен домиков и радоновой ванны.
 Непонятно, что в этом списке главное — благодарность или увековеченная в материале фамилия благодарящего. По-разному проявляется людское тщеславие. Одни совершают подвиги, другие пишут свою фамилию на любой доступной поверхности.

В избушке, что приютила наших героев на ночь, уже были постояльцы — семейная пара из Иркутска. Тётка оказалась знакомой.
 Тётками в туризме принято называть всех женщин независимо от возраста. Мудро. Не надо соображать, кто перед тобой, девочка, девушка или женщина. Хоть туристы и спят в одной палатке, в этих тонких различиях не все бывают одинаково хорошо осведомлены. Посмотришь на одну — вроде тётка. Нет девочка! Другая на вид невинная девочка, а на деле прожжённая тётка.
 В избушке натоплено. Свет падает из большого, затянутого плёнкой, окна на потолке. На столе самодельные шахматы. Промокшая одежда на гвоздях у печки. У входа длинная, сухая еловая веточка — барометр, который дождю на зло, оптимистично показывал «ясно».
 Захватив с собой кружки, друзья умчались на свидание с «Аэлитой» - прекрасной и таинственной девушкой. Жалко что деревянной. Знатоки местных преданий утверждают, что её изваяла больная художница из Ленинграда. Изваяла и излечилась. Не знаю правда это, или Шумакская легенда.
 Кружки нужны, что бы пить воду. В кратком курсе принятии лечебных процедур главное не перестараться. Самая приятная процедура из безопасных, хождение босиком по тепловатым матам минеральных отложений. Ноги покалывают иголочки кристалликов соли, пузырьки углекислого газа щекотно лопаются под ступнями.
 Сашка и Кеха промчались по всем трём линиям выходов минеральных вод. Более всего удивлял разный вкус воды в источниках, расположенных буквально в десятке шагов друг от друга.
 Отважились залезть в радоновую ванну к пиявкам, замёрзли и побежали ближе к тёплой печке, надёжной крыше, нарам.

 Остаток дня был наполнен хлопотами — готовили еду, добывали дрова, провели ревизию продуктов. Озадачил неприятный факт. Еда съедалась, но вес рюкзаков практически не менялся, снаряжения много.
 С этим надо было что-то делать. Снаряжение не оставишь. Оставить можно только продукты, которых и так мало. Парадокс.
 Надежда на дикорастущие растения погибла окончательно и бесповоротно. Суровая реальность состоит в том, что подножный корм под ногами не валяется.
 Прежний план выглядел не осуществимым. Решимость непременно забраться на нехоженую высоту 3266 увядала как цветок.
 Если сил нет - надо думать. Размах замыслов следовало сузить. Сели над картой сужать. Кеха тупо смотрел на карандашные линии на кальке означающие хребты и реки, крестики перевалов. На перевал Иркутян или до высоты 3266 далеко и трудно— три дня пути и два перевала. Надо решать - идти туда, или здесь остаться, а может ещё что-нибудь придумать.
 Любой выбор всегда ставил Иннокентия в тупик и повергал в растерянность, трудно отказаться бесповоротно от одного ради другого. Хотелось всё сразу: бражничать и вести здоровый образ жизни, любить всех девушек, быть всегда за справедливость, но чтоб это ничего не стоило. Жаль, так не бывает.
 Мысли Кехи уехали в сторону. Хорошо, Баженов остался на земле. Цепкий математический ум быстро решил задачу.
-Смотри,- сказал умный друг, -берём с собой продукты на три дня, лишние оставляем в этой избе. Заходим по Правому Шумаку под перевал Рекорд. Ночуем. Оставляем там палатку и запас продуктов на день. Идём налегке через перевал Эдельвейс до озёр. Там ночуем под плёнкой. Здесь правда нет леса, высоко. Обойдёмся. Сварим на кустиках,- Баженов всё больше увлекался, размахивал руками над картой, как главнокомандующий перед генеральным сражением. -потом берём перевал Грозный, он тоже сложный, почти как перевал Иркутян,- продолжал фонтанировать Сашка, -вот по этому ручью спускаемся вновь к Шумакским источникам, съедаем запас, что тут оставили, и уходим ночевать к своей палатке. С утра через перевал Рекорд или Политехников выходим в Тункинскую долину, перебираемся через Иркут, и к вечеру мы на трассе. Там ловим попутку до Слюдянки, оттуда едем на Наушках в общем вагоне до Иркутска.
 Надежда вновь засияла, начищенным медным тазом, которым чуть не накрылась. За новый план были плечи и ноги. У головы хватило мозгов с ними не спорить.
 Перебирая рюкзак, Кеха наткнулся на дневник похода, в котором не прибавилось ни строчки, повертел его в руках и засунул подальше, чтобы не испытывать напрасные угрызения совести.

 Утро выдалось ясным. Оптимизм барометра из еловой ветки доказал - верьте в хорошее. Река шумела перекатами, оправдывая своё название.
 Ночь в избушке разочаровала. Было душно, твёрдо, нары скрипели, соседи храпели. Лучше спать под шум водопада — решили друзья и пустились в путь.
 Восемь километров по долине Правого Шумака быстро кончились. В верху долины в стене виден крутой и узкий жёлоб перевала Рекорд, доверху забитый фирном и льдом. Перевал в северном склоне, поэтому солнце сюда попадает редко, и зимний лёд долго не тает. Ещё дальше за поворотом реки в самом дальнем углу перевал Политехников.
 Рекорд и Политехник - выход с гор. Но сегодня туда не надо, надо налево вглубь гор. Там в висячей долине, круто обрывающейся к руслу Правого Шумака высокой мореной, прячется перевал с красивым названием Эдельвейс. Морена густо заросла смешанным лесом. Среди деревьев, каскадом водопадов пробивается вниз большой ручей. Деревья растут так густо, что их кроны смыкаются над водой. Там где ручей впадает в реку в стороне от тропы удобная площадка.
 Быстро поставили палатку. Палатка видала виды. Обычно её ставили небрежно, приспособив вместо колышков камни. От протечек защищались огромным куском плёнки. Сегодня пришлось тщательно растянуть все складки, на случай непредвиденного дождя, потому что тент из плёнки брали с собой.
 Оставили в палатке всё лишнее, взвалили похудевшие рюкзаки на плечи и полезли вверх по морене через кусты и деревья, резвые, как молодые кони.
 Солнце пылало в прозрачном после дождя небе, заливая землю зноем. Становилось жарко.
 Горы ещё хороши тем, что там нет комаров и клещей. В смысле в горах нет, а на заходе и выходе, в долине очень даже есть, но сейчас ничто не мешало раздеться и наслаждаться воздухом и солнцем. Поэтому Кеха мог щеголять своим любимым походным нарядом — расстёгнутая рубашка, и голые ноги в резиновых сапогах. Чтобы резина не натирала ноги - гетры из старых носков. Отрезаешь у носков пальцы, и гетра готова. Кеха смуглый и не боится обгореть. У Баженова кожа светлая, что доставляет ему много неприятностей с солнцем.
 Крутой подъём сменился пологой, широкой зелёной долиной, с обеих сторон замкнутой крутыми скалистыми грядами. Лес остался внизу. Чёрные скалы с рыжими подпалинами, как на шкуре собаки, блестели на солнце, блестела вода в ручье. Шли по руслу, быстро перепрыгивая с камня на камень. По твёрдым камням идти легче и быстрей, чем по вязкому болотистому лугу.

 Близился полдень. Вся долина переполнена яростным светом. Солнце давит на плечи, голову, кисти рук, раскаляет резину сапогов. Чёрно-фиолетовые тени глубоко забились под камни и трещины в скалах. В них не спрячешься, не укроешься от солнца, если ты крупнее сурка.
 Выше - земля вновь начала бугриться высоченными ступенями морен. Огромные снежники по-хозяйски лежали на склонах и берегах ручья, так сияя на солнце, что сами казались кусками солнца, свалившимися на землю.
 Сашка зачерпнул пригоршню зернистого снега и бросил в Кеху. Снежок холодным пятном рассыпался по груди. Кеха игру не поддержал. Ему было плохо. Сердце толкало вязкую кровь, барабаном билось в висках. Воздух сгустился, налился красным и пошёл радужными пятнами. Земля стала зыбкой и закачалась.
 Кеха остановился и опёрся на айсбаль. Качаться перестало. Пошёл дальше, стараясь не отставать от Баженова.
 Кешка понимал, что с ним творится что-то неладное. Такого раньше не бывало. Смотреть на свет больно. Предметы потеряли твёрдые очертания. Тошнило. Болела голова. Каждый шаг давался с трудом.
 Солнце безжалостно сжимает череп. Хотелось спрятаться от его яростных лучей. Достал и надел вязаную шапочку. Стало чуть легче. Потоптался по снежнику, умылся, набрал снега в шапку и водрузил её на голову.
 Полез вверх по склону, при каждом шаге тяжело опираясь не ручку айсбаля. Снег в шапочке таял. Холодные струйки текли по пылающему лицу и шее, принося облегчение. Части сознания удалось выскользнуть из непослушного тела, оставив его страдать в одиночку.
 Шёл в полу беспамятстве. Шаг, опора на айсбаль, ещё шаг, ещё опора. Потом встревоженное лицо Баженова, слова: «Солнечный удар. Потерпи». Ещё подъём. Муть перед глазами.

 Перевал. Частокол густо торчащих высоких каменных плит, и чернота тени между ними. «Здесь отдохни, я верёвку навешу»,- опять Баженов. Блаженный и целительный каменный холод плит обнял тело, и Кеха, наконец, смог позволить себе впасть в забытьё.
 Выплыло встревоженное лицо Сашки: «Ты как?» Воздух перестал быть красным и фиолетовым. Мир обрёл прежние краски, твёрдость и конкретность. Кеха вылез из расселины. Душа вернулась в тело. Только в памяти от подъёма на перевал не осталось ни одной картинки.
 Сели на край обрыва, свесив ноги в глубокий провал долины реки Неизвестной. Баженов привязал один конец верёвки к скальному выступу, а другой сбросил в жёлоб кулуара.
-Ты готов к спуску?- спросил друг и внимательно посмотрел в глаза.
-Я готов,- сказал Кеха. Попытался улыбнуться. Наверное, получилось неубедительно, потому что Сашка проконтролировал, как он надел обвязку, завязал схватывающий узел на страховочной петле.
 Кеха ушёл вниз, упираясь ногами в крутой каменистый сброс. Солнце осталось с другой стороны гребня. Дурнота и слабость исчезли. Мелкие камни вылетали из-под ног, и набирая скорость, катились по жёлобу, что его мало беспокоило, так как внизу ни кого не было.
-Эй, ты там не сильно скачи, не на соревнованиях!- крикнул Баженов. Кеха притормозил - ниже верёвка застряла, легла петлями на склон. Пошёл дальше, расправляя петли и стараясь в них не наступать, чтобы не запутаться.
 Верёвка, создавая трение, ползла по плечам и пояснице. Через брезент штормовки Кеха чувствовал её надёжную поддержку.
 Сорока метров хватило до низа спуска.
 Спустился Баженов, протравливая рядом с основной вспомогательную верёвку. Отвязал страховочную петлю от основной верёвки. Улыбнулся, сказал:«Сейчас если узел наверху не развяжется, придётся на перевал лезть». Потянул за вспомогательную верёвку. Узел развязался. Срывая с неустойчивого склона камешки, Сашка стал стягивать верёвку с перевала. Верёвка упиралась.
 Кехе стало неловко от собственного безделья.
-Давай я сделаю,- предложил он.
-Ты как, нормально?- спросил Баженов.
-Нормально. Здесь нет солнца.
Разговоры друзей не отличались многословностью и цветистостью речи, а для выражения эмоций в основном употреблялись матерные слова. Все сокровища мысли сберегали для общения с прекрасным полом, и при случае могли, по Сашкиному выражению, такой «напускать вуали», что затуманить любую красивую головку.
 Сашка уступил место у верёвки. Верёвка шла туго.
-Вверх не смотри,- посоветовал Баженов. Кеха опустил голову и потянул сильнее. Камень прилетел вместе с верёвкой и громко щёлкнул по каске. Кеха озадачено потыкал пальцем в круглую впадину от камня в армированном стеклотканью материале каски.
«Цел?- спросил Сашка. И добавил свою любимую присказку, -Ну ни чё, ни че». Что в переводе с Сашкиного языка на русский литературный наверное означало: «Я рад, друг, что ты остался невредимым. Мне не пришлось бинтовать твою разбитую голову, и вытаскивать тебя через два перевала».

 Кругом царил мир камней. Камни — огромные патриархи величиной с дом, крупные обломки с неровными краями, величиной как стол, как чемодан, как футбольные мячи, как строительный щебень. Древние ледники наворотили из них ступенчатые пирамиды моренных холмов и насыпей, седых от лишайника внизу, и тусклого чёрного цвета сверху, там где камням не даёт обрастать неустанная работа воды, льда, снега и солнца.
 Вниз быстрее всего спускаться по осыпям из мелких камней. Держи равновесие и перебирай ногами, чтобы не увязнуть в вязком щебне. Камни съезжают вниз, и ты вместе с ними, как на транспортёрной ленте.
 Такие осыпи бывают в больших горах. В Саянах чаще склоны и дно долин занимают каменные реки из крупных обломков — курумники. Передвижение по ним требует наглости, сноровки и хорошей доли пофигизма к сохранности собственных конечностей. Бегают же циркачи по канату, и ты по камням сможешь.

 Выбрались на солнце. За длинный летний день, светило устало и присмирело. Тёплый свет не жёг, а ласкал. Между камнями поблескивали кружевные звёздочки паутинок, такие неожиданные в безжизненном каменном море.
 «Чего они тут ловят, бедолаги»,- думал Кеха, стараясь ненароком не разрушить хрупкую вселенную паучков, вся жизнь которых не выходит за пределы их ловчей сети, что, однако, не мешает паучьему роду благополучно существовать миллионы лет. «Так большинство людей живут всю жизнь в своих маленьких мирках, как пауки в ловчих сетях, и им этого достаточно»,- мысли Кехи имели обыкновение легко забираться в заоблачные эмпиреи, что по представлениям древних греков, которые как известно всё придумали, означает объятую пламенем, самую высокую часть неба, где обитают боги.
 Не стоит витать в облаках, когда бешеным тушканчиком прыгаешь с камня на камень. Кеха потерял равновесие и чуть не навернулся, но не испугался, а захотел есть. Что поделаешь, большую часть жизни мужчина думает о еде и сексе, такова презренная проза жизни.
 Но если Вы спросите, что Иннокентий думает по этому поводу, вам наверняка расскажут, что эти желания не низменные страсти, а бесценный дар богов. Что без них человек бы легко превратился в овощ. Нет. Не все в овощ? Согласен, Вы правы, пусть прекрасные женщины превратятся в цветы и фрукты, а мужики, точно, лучшего воплощения, чем обличье репы или огурца, не достойны.
 Неизвестно о чём думал Баженов, но первым предложил остановиться и чего-нибудь немедленно съесть он. Заметили, Кеха обладал большей долей терпения, чем его быстрый и умный друг.

 Остановились у крошечного ручейка с мутноватой от тончайшей каменной взвеси водой, бойко пробивавшейся из-под остатка снежника. Кеха вспорол топором последнюю банку рыбного паштета. Чего хорошего было в этом паштете, так это банки. Они почти без остатка сгорали в костре и легко плющились. Сплющил, сунул в камни и через год её следа не найдёшь.
 Хорошая приправа — голод, любую мало съедобную дрянь превращает в обед. Непонятная масса со вкусом рыбного корма и томатной пасты, сухари, холодная вода были проглочены быстро, без остатка и с благодарностью.

 Над горячими от солнца камнями маслянистой жидкостью струится воздух. Внизу синеет далёким лесом долина реки Неизвестной. Неизвестная - странное имя для реки, обозначенной на карте, пусть сюда и редко забредают люди.
 С места, где сидели друзья, долина просматривается насквозь от её начала в горном цирке до впадения в Билюту. Налево, за крутым скалистым обрывом, поросшим стлаником и редкими пихтами - широкая висячая долина с цепью озёр. За ними, замыкая долину, стоит гора с необычными белыми осыпями, такими же белыми, как снег.
Длинным траверсом вдоль склона над сплошными зарослями кедрового стланика подошли к озёрам. Ветерок гнал лёгкие полосы ряби по поверхности воды. Вода искрилась на солнце тысячами бегучих солнечных зайчиков. Из озера не вытекало ни одной речки. «Странно, куда вода девается?»- рассеянно соображал Кеха, шагая по плоскому, заболоченному, поросшему короткой травой берегу.

 Горные озёра за зиму промерзают до дна, летом сверху оттаивают, оставаясь на дне замёрзшими. Если вас не испугает холод, можно проплыть, как пролететь, в прозрачной до невидимости, будто её нет, толще воды, над причудливыми каньонами из зелёного и голубого льда, жуткой, ночной темнотой глубоких колодцев, заметить, как столбы солнечного света пронизывают озеро от поверхности до дна, заставляя светиться округлые ледяные глыбы.
 По камням обогнули озеро справа. Заросли стланика остались далеко внизу, что лишало друзей надежды на горячий ужин.

 Но им опять повезло. На травянистой терраске над озером лежала поленница сухих кедровых дров. Если вы думаете, что главное в жизни деньги, попробуйте обойтись без огня. Поговорите с Кехиным знакомым охотником, который сжёг все бумажные купюры, когда заблудился в зимнем лесу. В тот миг несколько минут тепла от горящих денег - это и есть их истинная ценность. С хорошего сухого полена в этом деле больше проку, чем от толстой пачки бумажных рублей.
 Загадка. Откуда взялась в горах поленница дров в трёх километрах от ближайшего леса? Что случилось с неизвестной группой? Почему они не воспользовались дровами? Быть может, произошло несчастье, и дрова безмолвные свидетели трагедии? Может эти дрова заброска для следующего похода?
 Поискали записку. Записки не было. Ещё поискали. Записки точно не было. Тогда решили, что дрова, как бесхозное имущество, теперь принадлежат им, и можно смело вступать в право владения ими.
 Дальше поленницы идти было глупо. Тащить с собой дрова не имело ни смысла, ни сил. Возблагодарили богов за бесценный дар.
 Друзья были атеистами, но легко переходили от беззаботного неверия к вере, и как жители много конфессиональной империи делали это естественно, искренне воздавая благодарность тому богу, кто в этой местности считался главным.
 Горы отличное средство для усмирения чванства и гордыни. Поэтому они с одинаковым рвением крестились на кресты, крутили молитвенные барабаны в буддистских храмах, что бы не обидеть бога Агни, никогда не писали в костёр и не забывали отлить из своей рюмки местным духам — бурханам.

 Их терраска была последней зелёной площадкой перед перевалом. Дальше в замкнутой горным цирком долине только бесконечные моренные холмы и гряды, высокие как крепостные валы и редуты.
 Маленький зелёный мир лужайки предстояло обжить, сделать своим домом. Начали с постели. Выбрали место поровнее, бросили набитые пенопластом коврики, на них — одежду, стараясь пристроить что-нибудь тёплое на уровне поясницы. Сверху застелили солдатским одеялом. Спальник оставили укрываться. Ночи в горах холодные.
 У изголовья посредине будущего логова Кеха воткнул айсбаль. Тяжёлый камень положили у ног, другой - перед айсбалем. Через головку айсбаля от одного камня до другого натянули вспомогательную верёвку. Получился крепкий каркас для конька крыши. Накинули тент из плёнки. Подвернули его края под одеяло. Чтобы тент не лежал на лице, пристроили с одного боку ближе к изголовью станковый рюкзак, с другого — бухту основной верёвки. Получилось здорово. Теперь дождь им был не страшен, а ветер мог унести их убежище только вместе с их телами, и хотя они уже сильно отощали, вряд ли следовало ожидать ночью ураган такой силы.
 Костёр развели между камнями — не хотелось портить чёрным пятном пожога лужайку. Вода скоро закипела белым ключом. Супчику получилось по миске, зато чаю было в волю. Пей сколько угодно!
 Решили кутнуть, и вместо четырёх кусочков сахара съесть по шесть. Только наши дедушки и туристы умеют пить чай по-настоящему. За день с тебя столько потов сойдёт, что чаю должно быть много. Что такое шесть кусков сахара? Всего две кружки сладкого чая. Но это если пить чай в накладку. Настоящий чаёвник пьёт чай вприкуску.
 Отгрызаешь от сладкого брикетика крошечный кусочек и тянешь сквозь него горячий чай. Сладко, вкусно. А если в чай положить кожистый, круглый листочек сахан-дали или душистой, чёрной смородины — ароматно. Шести кусочков сахара на пять-шесть кружек чая хватает.
Они поленились сушить сухари, а купили в магазине готовые. Хорошие были сухари! Это стало ошибкой. Еда в походе не должна быть вкусной, тогда, может, её хватит. Помни - вкусное быстро кончается.
 Продуктов с собой осталось на один завтрак. Все остальные — часть на Шумаке, часть в палатке за перевалом, да и там запаса на два дня. Как-то это их мало волновало.

Пустой желудок способствует активности. Солнце стояло ещё высоко, друзья дружно решили - необходимо сбегать под перевал и разведать подход. Они часто так делали, что помогало избавить от затратного блуждания с грузом за спиной утро следующего дня.
 У них были два куска плёнки, которые использовали как накидки от дождя. Ими укрыли поленницу, от ночной росы. За камнями ходить было лень, плёнку придавили поленьями.
 Проход под перевал - с правого борта долины. Середина загромождена огромными обломками скал. Там не пробраться. Высокая горная гряда, что им предстояло перелезть, крутая по всей длине и ровная по высоте, без седловин. Это их почти не волновало, у них было сорок метров верёвки, семь скальных крючьев и хорошая порция нахальства.
 Их перевал, судя по карте был чуть левее небольшой вершинки, торчащей над стеной острыми скалами. Прогулка без рюкзаков - одно удовольствие! Проход под перевал нашли. Пора возвращаться.

 Путь назад всегда легче, потому что не надо думать над каждым шагом. Быстро прошли, почти пробежали с одной морены на другую — ниже, ещё ниже.
 Солнце садилось над безмолвным миром камней. Его огненный диск почти скрылся за западной стеной. В долину забралась густая тень, растворив в себе дневные краски. Только коричневые, чёрные, рыжие и жёлтые от солнца камни вершин светились отраженным светом в глубоком, как космос, небе.
 Контраст между чернотой тени в долине, ярким светом вершин и тёмно-синим небом сделал краски невыносимо яркими, как на полотне безумного художника. Только мягкий цвет зелени вокруг озера и на лужайке, которая в одночасье стала не просто лужайкой, а их домом, пусть на одну ночь, и голубая дымка на изломанных линиях далёких гор, смягчали картину.
 Лучи заходящего солнца ещё попадали на воду озёр, зажигая в ней полоски из солнечных зайчиков, и терраску с крохотным прямоугольником их убежища, но тёмная тень всё ползла и ползла, и вот уже вначале их лужайка, затем озеро потускнели и укутались тенью.
 Белый прямоугольник их убежища, одиноко затерявшийся между гигантских ступеней моренных холмов и километровыми стенами гор был настолько ничтожен, что казался здесь не нужным, инородным и случайным.
 Они вдруг полно, до душевного потрясения, осознали свою малость. Мощь природы ободрала привычный скептицизм как шелуху, обнажив душу.
 Долго молча стояли рядом, изумлённые величием мира, и детским ощущением своей беспомощности перед ним. Какие беспросветно глупые слова - «покорил горы». В горах человек может покорить только себя. Горы же его просто не замечают. Они не злые и не добрые. Они равнодушные. Они живут своей жизнью. Своим чередом ложится и тает снег, своим чередом сходят лавины и камни, нарастают и тают ледники. Человека в долгой жизни гор нет, они есть в его жизни.

 Ночью проснулись от того, что кто-то разбрасывал их поленницу. Дрова с глухим шумом падали на землю.
 Под плёнкой душно. Фонаря нет. Разбираться, кто там в темноте озорует - страшно, но ещё страшнее неизвестность. Лежать, затаившись как в детстве под одеялом, и ждать, что кто-то большой и ужасный схватит тебя за ногу, невыносимо. Лучше взглянуть на свой страх.
 Вылезли.
 По долине дул ветер. Порывы наваливались мощно, окатывая тело холодными волнами. От лунного света и света мириадов звёзд так светло, что вершины, холмы и камни отбрасывают чёрные тени. Горы как на гравировальной латунной доске — глухая тьма теней и жёлтый цвет луны, желтые, живые блики лунных зайчиков на озере.
 Новый порыв ветра, и шум упавшего полена. Это ветер раскидывал дрова, которыми они прижали накидки. Тревога ушла. Её сменило чувство облегчения и капелька разочарования от несостоявшейся встречи с чудищем — снежным человеком или медведем.
 Если снежного человека в горах им не доводилось видеть, то в одном походе на двух высоченных перевалах встретились раскопанные медведем перевальные туры. Не знаю, специально медведь ходил по перевалам в поисках конфет, что туристы часто оставляют вместе с записками, или случайно так получилось.
 Влезли в своё логово, забились в уютное тепло спальника. От дыхания с внутренней стороны полога из плёнки скопился конденсат. Капли противно падали на лицо. Отвернули полог, так что головы оказались снаружи. Дышалось легко и свободно.
 Кеха лежал под ясным звёздным небом на спине, головою на подушке из резиновых сапогов, натянув поглубже шапку, чувствуя живое тепло друга рядом и смотрел вверх.
 Луна ушла, притушив свет, и только звёзды продолжали сиять над тёмными вершинами. Они были огромными. Здесь в горах впервые Кеха сам увидел своими глазами, что звёзды светят разным цветом, как лампочки в новогодней гирлянде. Звёзды сплетались в созвездия, рисуя фигуры волшебных зверей, богов и героев, соединившихся в вечном небесном хороводе, мчащимся в ночном пространстве, мчалась Земля, и вместе с ней всё, что на ней было, все океаны и моря, города и люди, и они с Сашкой, такие маленькие по сравнению с горами, но даже горы были песчинками относительно бескрайней огромности космоса.
 Кеха смотрел вверх, пока земля и небо не поменялись между собой местами в его сознании, и тогда он почувствовал что падает, падает в небо. Нет не падает — летит туда, где звёзды, где справедливость и любовь, в вечный хоровод богов и героев.

 Самое трудное ранним утром — выбраться из тепла палатки в беспощадный холод, выстывших за ночь гор, разводить костёр или примус. Всегда хочется чтобы этим занялся кто-нибудь другой, а ты ведь так устал, и совсем не выспался за ночь, и тебе просто необходимы эти десять-пятнадцать минут под одеялом, пока остальные по очереди выбираются из тепла на хлопоты и мороз.
 Кеха прекрасно изучил все хитрости подсознания, которое было готово пойти на многое ради получаса утреннего сна и неги, поэтому первое что утром сделал — решительно откинул полог. Раз — и ты не в уютном убежище, а под небом.
 В долине между гор лежит густая зябкая тень. Солнце ещё не поднялось из-за восточной стены, но его лучи уже зажгли небо похожее на огромный плафон из голубого стекла. Холодный воздух чист и прозрачен. Только там далеко внизу, где соединяется Неизвестная с Билютой, река из серого, плотного тумана.

 Вода в котле за ночь схватилась длинными иголками льда. Неверными от утреннего холода пальцами Кеха поджёг полоску оргстекла.
 Костёр капризничал, разгорался не охотно, но скоро сдался и бойко затрещал пламенем, послушно отзываясь на каждый взмах штормовкой, что приспособили вместо опахала.
 От тепла костра и движения согрелись, можно было снять сухую одежду в которой спал, и надеть ту, в которой придётся идти целый день. Запас сухих вещей такой же фактор выживания, как еда или снаряжение.

 В путь пустились, когда солнце расцветило рыжим и золотым вершины гор, но здесь внизу между каменных стен продолжала хозяйничать тень.
 Лучи солнца попали на Билюту, от их тепла туманная река вспучилась и растеклась по долине Неизвестной всё выше и выше, словно кипящей водой заполняя всё пространство от одного берега до другого. Друзья спешили. Ранние утренние часы — лучшее время для движения. Не обязательно самому переживать солнечный удар, чтобы понять эту не хитрую истину!
 Туман за спиной мог быть первым признаком длинных холодных дождей, или мокрого снега.
 «Погода в горах — имя существительное, человек — прилагательное»,- любил говаривать Кеха присказку, которую сам и придумал.
 Серая клочковатая полоса гигантской змеёй вползла в долину, неумолимо приближаясь - ближе и ближе. Серая полоса как живая двигалась, повторяя все изгибы склонов, легко поднимаясь с морены на морену. Край тумана был плотным и резко очерченным. Казалось, в него можно упереться рукой.
«Надо выбраться отсюда. Идти, несмотря на туман,- думали друзья, -ждать у гор погоды - глупо. Ненастье может продлиться и неделю. Сидение под перевалом без палатки, дров, еды и тёплых вещей может плохо закончиться».
 Они быстро шли, почти бежали, лезли вверх, поднимаясь с одной морены на другую, невольно оглядываясь назад. Там серая змея уже подмяла под себя и поглотила озеро и полянку на которой они ночевали, словно там ничего и не было. Началась безнадёжная гонка за право прийти под перевал раньше, чем туман заполнит всё пространство между гор.
 Едва успевали подняться на очередную морену, как клубящаяся мгла наползала на нижнею. Уже стало понятно, что гонку не выиграть, от тумана не уйти, можно не бежать, идти, как обычно, но помимо воли друзья ускоряли шаг, глядя как быстро настигает их мгла со дна долины.

 Туман упал на голову сырым мешком, потушил солнце и заполнил собою всё кругом. Доселе резко очерченный, ясный и понятный мир в один миг сменился густой мутью, как на дне глубокого озера, за которой исчезли все направления, все вправо, влево, прямо.
 Всё равно что завязали глаза. Исчезло небо, исчезли километровые стены и вершины, исчезли скалы и ручей. Большие обломки скал сонными рыбами выплывали из тьмы и вновь прятались, стоило отойти от них на несколько шагов.
 Какое-то время шли, ориентируясь на шум ручья, но скоро он стих, и шли просто вперёд, стараясь по встроенному в нас природой чувству направления и крутизне подъёма угадать верный путь.
 Иногда туман слегка светлел, сквозь него на мгновенья проступали мутные контуры морен, чтобы вновь бесследно раствориться.
 Перевал был где-то чуть левее скалистой вершины. Путешественники молили бога, что бы ветер сдёрнул хоть на краткий миг туман и позволил вершину увидеть.
 Три километра от озера под стену всё тянулись, и тянулись, и казалось, что никогда не кончатся. Кеха брёл в плотной, серой, как сукно солдатской шинели, мгле и думал, что лучше бы вместо бесполезного и тяжёлого бинокля взяли компас, и что с компаса проку много больше, чем с кучи тяжёлых карабинов, что он таскал в своём рюкзаке. Мысли беспокоили, вместе с тем, почему-то он не сомневался, что всё кончится хорошо, или старался себе внушить, что так думает. Страха не было. В плохое не верилось и привычно хотелось есть.

 После длинной череды подъёмов долина стала положе. Вчера, когда ходили на разведку, было похожее место. Здесь короткий и крутой гребень разделял горный цирк надвое. В правой половинке был их перевал, но, где эта половинка, и, где этот чёртов гребень в сплошном молоке не разберёшь.
 В конце концов, не важно, где перевал, им бы только попасть к нужной стене. «Будем идти, пока не упрёмся, а там полезем, пока не залезем,- думал Кеха,- подумаешь туман, хорошо дождь или снег не идёт, но лучше бы всё-таки знать куда лезть».
 Словно в ответ на его мысли посветлело. На краткий миг слева сквозь клочки и полосы тумана увидели стену, а прямо, там где она и должна была быть, скорее не увидели, а угадали вершину, рядом с которой лежал их перевал со строгим названием Грозный.
 Справа ничего не увидели. Скорее всего туман был в этой стороне слишком плотным, но там по карте тоже должна быть стена. Чего тут думать? Слева стена, справа, наверное, тоже стена, прямо вершина и перевал. Надо идти прямо.
 Немного смущало, что стена показалась крутой и высокой, но мало ли какие глупости привидятся со страху в тумане.

 Крутизна подъёма возрастала. Вначале шли, потом полезли, придерживаясь за камни руками, стараясь выбирать путь ближе к надёжным скалам, а не по камням, готовым полететь вниз от одного неверного движения.
-Что-то круто стало,- заметил Баженов,- давай свяжемся.
-Давай,- согласился Кеха. Он всегда был за безопасность, хоть не очень верил в надёжность крючьевой страховки.
 Выбрал место за камнем и аккуратно снял рюкзак. Совсем не хотелось уронить его вниз. Пришлось бы потом лазать в сплошном молоке из сырости по всему склону, собирая вещи. Засунул айсбаль под шнуровку, надел обвязку, удобно устроился за надёжным камнем, и стал страховать Сашку через уступ.
 Туман мелкими и холодными водяными капельками висел в воздухе, оседал на камнях, одежде, верёвке. Такая мокрая мгла может сутками висеть над горами, пока ветер не угонит её в долину, или не пойдёт снег.
 Кеха посмотрел вверх. Ничего не увидел. Из густого тумана торчала верёвка, и слышалось сопение. Сырой воздух отличный проводник звуков. Казалось, Сашка пыхтит прямо над ухом, но верёвка говорила, что он уже ушёл метров на двадцать. Кеха прикинул не отойти ли в сторону, чтобы не получить случайно сорвавшимся из-под ног Баженова камнем, решил, что находится в безопасности, и остался на месте.

 Вообще, с камнями в горах бывают удивительные случаи. Однажды на Ветреном у Кехи из-под ноги сошёл плоский, величиной с ладонь камень. Кеха с Баженовым навешивали верёвку для группы, потому оказались выше. Перевал крутой. Когда Кеха крикнул: «Камень!» и обернулся, что бы посмотреть вниз, он увидел только стену, летящий камень и попу девочки из их группы, которая торчала посредине стены. Тётка изо всей силы прижалась к скале, так что сверху из всего тела были видны только её ягодицы, красиво упакованные в трико и брезентовые шорты.
 Опасность! Сердце замерло. Время как при рапидной съёмке замедлилось. Камень вращаясь, набирал скорость и летел мимо.
 Кеха уже вздохнул с облегчением, когда камень вдруг, как футбольный мяч при коварном ударе «сухой лист», изменил траекторию и звонко щёлкнул по попе, так что на шортах разошёлся замок «молния». Потом над этим много смеялись, но тогда на перевале это было страшно.

 «Давай!»- крикнул Сашка из тумана, и Кеха стал давать — полез вверх туда, откуда торчала сырая верёвка. Лазанье было простое и Сашка редко бил крючья, но Кехе они сильно осложняли жизнь, потому что приходилось каждый раз доставать айсбаль, и выбив крюк, вновь засовывать его под шнуровку рюкзака, что делать, болтаясь на мокрых скалах, было совсем не просто.
 Скалы становились сложнее, Сашка чаще бил крючья, Кеха перестал убирать айсбаль, а лез, повесив его за темляк на правую руку. Айсбаль противно скрежетал и звякал о шершавые камни.
 «Та сторона перевала должна быть положе, -думал Иннокентий,- как на Эдельвейсе. Залез же я на неё, будучи, почти в обмороке. Зато, сегодня солнечный удар точно не грозит,- Кеха невольно улыбнулся, - у Эдельвейса и Грозного категория почти одинаковая. У Грозного правда стоит в категории звёздочка. Что она означает? Но вряд ли что-то страшное, потому, что могли бы просто ему более высокую категорию присвоить».

 Пока переводили дух, высказал свои соображения Сашке, тот согласился, что та сторона непременно должна быть положе, и опять ушёл вперёд. Время как остановилось, Кехе скоро стало казаться, что они с Баженовым прилипли к одной точке тумана и перебирают руками и ногами по камням, которые выползают друг за другом сверху из густой мути, и так же уползают в муть. Видимый мир заканчивался на расстоянии десяти шагов, что на взгляд делало его более безопасным, потому что одинаково хорошо скрывало крутые сбросы за спиной и высокие скалы над головой.

 О высоте лучше было не думать, а раз за разом выбирать путь через тот отрезок, что мог рассмотреть сквозь десять шагов тумана, проверять ступени и зацепки, выдавать и принимать верёвку.
«Кажется залезли»,- сказал Сашка будничным голосом. Верх стены был узким, будто плиту на ребро поставили, но не узким как острие ножа, а скорее как кромка бутерброда из двух галет с куском сыра толщиною с обеденный стол между ними. Края каменных «галет» выступали над «сыром», как невысокие перила над балконом.

 Пристроили свои рюкзаки понадёжней и сели. Вокруг всё по-прежнему скрывало молоко тумана. Кеха выбрал плоский обломок каменной плиты, из множества валявшихся на стене, и запустил его вниз, туда где был предполагаемый спуск.
 Вначале они ничего не услышали, затем через долгие мгновенья, показавшиеся им вечностью, раздался звук удара камня о камень, и шум падения обломков.

 Попробовали обследовать стену. Справа - почти сразу уткнулись в громадную скалу, непроходимым жандармом перекрывшую путь. Похоже, это были скалы вершины, рядом с которой должен быть их перевал, но теперь они были в этом не уверены. Влево пройти можно далеко, но сколько они не кидали камней, сколько ни всматривались, везде было одно и то же — крутая стена. Вот тебе и пологий спуск!
 Хрупкая и наивная надежда найти перевальный тур растворилась в молоке тумана. Кеха взглянул на часы. Маленькая стрелка миновала шесть, и безрадостная перспектива заночевать на стене замаячила над головой, грозная, как тень отца Гамлета.
 Баженов позднее сознался, что на полном серьёзе стал вспоминать, что читал про холодные ночёвки на скалах. Пришлось бы ночь сидеть на верёвке под плёнкой, привязавшись к скальным крючьям, чтобы спросонья не свалиться вниз и со страхом жидать непогоды.

 Туман наполнял окружающий мир тайной. Серые волны накатывались плотными клубами, редели, и тогда сквозь них можно было угадать зыбкие очертания каменных столбов и стен, круто уходящих вниз. Бесцветный, призрачный, неверный свет пытался давить на психику, но в душе продолжала жить и светить наивная вера в себя и в лучшего друга.
 Кеха выкопал со дна рюкзака блокнот и ручку, и пристроившись на камне, написал: «В поисках перевала Грозный, в сплошном тумане, залезли на эту стену. Попробуем спуститься в сторону Правого Шумака». Дал подписать записку Баженову, поставил свою подпись, число, месяц, год, завернул послание в пакет и засунул в небольшой тур, который соорудил из камней. Может до сего дня останки бумажки лежат на той стене в Саянах, а может их сняли туристы, которых по дурости, или из любви к приключениям занесло на эту стену.
 «Пострахуй, схожу ниже, погляжу, может спуститься можно»,- сказал Сашка. Кеха надёжно упёрся ногами в выступающий край плиты и стал страховать Баженова через поясницу. «Выдавай свободней»,- попросил Сашка.

 Сашка вернулся минут через пятнадцать. «Думаю, здесь можно слезть»,- сказал он, забрал рюкзак и ушёл вниз. Сашка не нагружал верёвку, а уходил свободным лазаньем, чтобы в случае чего вернуться. Вдруг ниже - непроходимые сбросы. Лезть вверх на руках с рюкзаком за плечами по верёвке занятие доступное разве что киногерою. Сашка таким не был.
 Потом Кеха долго слушал, как Баженов бьёт крючья, что-то ворчит себе под нос, снова лезет, роняет камни. Камни с глухим стуком летят со стены. Звук затихает, дробится.
 Пришла очередь Кехи. Он полез, стараясь не думать о высоте, сосредоточиться только на зацепках, ступенях, крючьях. Зацепки и ступени надо было проверять на прочность и надёжность, крючья выбивать.
 Лазанье было простое, но стенка крутой, высокой и казалась бесконечной. Видимый мир по-прежнему ограничивался сферой тусклого стекла радиусом в десять шагов, в которую заплывали причудливые камни, подставляли под его руки и ноги свои шершавые головы, и снова уходили в туман.

 Потом в их мутном мире что-то изменилось. Далеко внизу появились белые пятна. «Кажется снежники вижу!»- крикнул Баженов, и почти сразу, вслед за этими словами, как по магической формуле, с туманом стали происходить сказочные превращения.
 Вначале бесцветная муть слабо окрасилась едва уловимым оттенком жёлтого, как на весенней почке вербы. Жёлтое свечение разгоралось ярче, ярче, с каждым метром спуска, пока весь туман не вспыхнул золотом, жёлтым, как цветок одуванчика, как пух цыплёнка, как само солнце. Это было чудесно. Золотой туман редел, редел, и они вывалились из облака.

 В обе стороны влево и вправо простиралась долина из чёрных и коричневых скал, как две капли воды похожая на ту, из которой они вылезли. На дне долины лежат обширные поля снега, и тихонько течёт весёлый ручеёк. Воздух был чист и прозрачен до самого горизонта, и всюду царит солнце. В его ясных лучах празднично горят грани на камнях и скалах, как на чёрных бриллиантах, огнями электросварки вспыхивают кристаллики снега на белых полях снежников под глубоким и яростно синим небом.
 Склон стал положе. Кеха собрал верёвку длинными петлями и повесил её через плечо. Верёвка была мокрая и тяжёлая, но он почти не замечал её тяжести. Радость переполняла всё его существо.
 Чистый воздух пьянил и был новым, как первый вздох после ныряния под воду на максимальную глубину, когда ты всплываешь, вокруг светлеет, светлеет, но вода всё не кончается, и вот наконец, когда терпеть уже не можешь, и начинаешь паниковать, твоя голова выныривает, и ты жадно хватаешь такой дорогой, такой целительный воздух.
 Баженов улыбался. Улыбались умные лучистые глаза, улыбался нос уточкой, щербатый рот, подбородок с редкими волосиками недельной бородки.

 После блуждания в глухой серости все краски казались необыкновенно сочными, словно в телевизоре, когда настройку настраивают на максимальную яркость.
 Стараясь выбирать проход между снежными полями, подошли к ручью. Долина простиралась глубоким жёлобом между стенами гор направо и налево. Обе половинки жёлоба были похожи друг на друга. Вода в прозрачном ручье почти стояла, и было не понятно в какую сторону идти. Ясно, что надо идти вниз, но, где тот низ, и, где тот верх — непонятно.
 Пока Кеха искал, что бы бросить плавучее в ручей, и выяснить куда течёт вода, хитроумный Сашка туда плюнул. «Во»,- сказал он и показал, в какую сторону поплыли белые пузырьки слюны. Кеха очередной раз восхитился находчивостью друга.
 Пошагали вслед за путеводным плевком. Усталости не чувствовалось, чувствовалось чистое, бескорыстное счастье. Так сильно и полно было это переживание, что Кеха поймал себя на мысли, что этот день и этот миг будет одним из самых ярких ощущений в его жизни.

 Во все стороны под чистым голубым небом раскинулись волшебные горы, и только на стене с которой спустились, словно приклеилось плотное, серое облако.
 Природа не поступила с ними жестоко. Она как строгая, заботливая мать шлёпнула расшалившихся детей по попе, чтобы не озоровали и не наделали беды. Привела в чувство бестолковых несмышлёнышей. Возможно, у жизни на их счёт были другие планы.

 Для полноты счастья подвигу не хватило свидетелей. Если подвиг никто не видел, считай его не было.
Следы появились внизу нежданные и таинственные. Кто-то пересёк снежник, бестолково потоптался в его верхней части и ушёл на камни. «Вот и восхищённые свидетели нашего подвига, смотрите, идут герои все в верёвках и касках!»- примерно так думали и чувствовали наши друзья, пока не поняли, что вышли на свои следы. Вот и отпечаток Сашкиной руки, когда он кидался снегом, а бестолковые следы наверху — это Кеха топтался и пихал в шапку снег, чтобы охладить перегревшиеся мозги.
 Вообще-то по плану они должны были оказаться в соседней долине. Но они скорее обрадовались, чем огорчились своей ошибке. Отсюда много ближе к палатке и каше. Их продукты в домике на Шумаке не пропадут. Пусть их съедят хорошие люди!

 Вечером был жаркий костёр, чай, веселье и разговоры. Можно было беззаботно посмеяться над своими страхами, опасениями и высоченной горой глупостей и ошибок, что наворотили, но которые так здорово кончились, и даже ошибки не стали помехой, а помощью.   В жизни часто случается так, что сегодняшняя неудача, на проверку оказывается благом.


 Это был камень - большой и квадратный, как чемодан. Когда-то он был дном моря. Спустя миллионы лет потоки жаркой магмы похоронили его в толще земли, смяли его каменную плоть, потом вытолкнули на поверхность частью плоского высокогорья.
 Миллионы закатов и рассветов видел камень. Земля тряслась в горячечном ознобе землетрясений, гигантские ледники тысячетонными бульдозерами ползли по высокогорному плато, прорывая глубокие долины, без жалости разрывая и расчленяя его на части. Ледники таяли и наступали, громоздили высокие бастионы морен. Камень не менялся, оставался на вершине, потому, что был её частью.
 Вставали и падали рассветы и закаты. Миллионы злых вьюг и метелей пытались заставить склонить гордую голову горы перед вечностью, жаром солнца и холодом зимы разрушить её, но только оторвали камень от плоти горы.
 Ещё миллионы дождей и снегов упали на камень, омывая его шершавые бока, проникая в трещину под ним. Вода замерзая в трещине крошечными кристалликами льда, отрывала камень от горы, год за годом, век за веком продолжая свою разрушительную работу.
 У камня появилась своя жизнь, отдельная от жизни горы. Повинуясь непреодолимой силе, с которой Земля его тянула к себе, камень шевельнулся и пополз, невидимо, миллиметр за миллиметром. Но зачем тебе спешить, если жизнь твоя вечность?

 Кеха лез на перевал. «Перевал - это не скучно, перевал - это праздник. Силы выматывают длинные подходы, лазанье вверх и вниз по береговым прижимам, бесконечные ступени морен. Хуже них только ходьба без тропы по лесной чаще, когда горизонт сужается до десятка деревьев, что составляет весь видимый тобой мир.
 Этот мир состоит из одних препятствий, которые, как нарочно, уводят тебя в сторону, лезут в лицо липкой паутиной, стараются выколоть тебе глаза, заманить в топкое болото, больно кусаются гнусливыми надоедами комарами, лютыми слепнями и оводами.
 Самый страшный зверь в лесу не волк, и не медведь. Самый страшный зверь — комар, вместе с огромной компанией надоедливых, вездесущих кровососов. Медведь может съесть тебя только один раз, комар и клещ ест всю жизнь»,- так примерно думал Кеха, пробираясь по скалам слева от кулуарного жёлоба.
 По жёлобу может прилететь камень, поэтому лучше держаться ближе к краю, ничего что здесь сыро и грязно. Главное не торопиться, идти надёжно, держаться ближе друг к другу.
 Кулуар с зимы забит натёчным льдом. Когда было необходимо, Кеха быстрыми и сильными ударами айсбаля вырубал ступени.

 На штурм вышли рано. Сделать это было просто, потому что ночевали под перевалом.
 Солнце к девяти часам утра успевает нагреть всё до чего дотянется. Горячими ладошками лучей небесное светило коснулась серых скал на вершине, приласкало большой шершавый камень. В ответ на тёплую ласку камень ожил, шевельнулся и чуть сдвинулся…

 Было высоко. Скалы над головой становились всё круче. Кеха остановился и осмотрелся. Далеко внизу под ногами простиралась залитая солнцем долина Правого Шумака. По высокому небу кефирными лужицами плывут облака, бросая на лес тёмные тени. Над рекой струится жидкий утренний туман, похожий на дым костра.
 Справа скалы легче. До верха осталось метров двадцать. В самом верху, на фоне неба, тёмный на светлом - силуэт большого камня.
 Камень как камень. Кеха не обратил на него внимания. Ему нужно пересечь кулуар — пять шагов поперёк ледяного жёлоба. Пустяк, тем более, что самая крутая часть подъёма позади. К высоте постепенно привыкаешь, на горе достаточно полочек, ступенек и уступов, на которых можно встать без риска свалиться вниз, ведь не падаешь же с лавки или лестницы. Надо только выполнять всё тщательно, сосредоточиться на том что делаешь и не отвлекаться.
 Кеха примерился и стал рубить ступени. Мягкий летний лёд легко поддавался ударам стального клюва. Крупные льдинки с весёлым стуком летели по жёлобу, мелкие сыпались дробью. Сашка держал его на верёвке и подбадривал. Кеха вышел на середину жёлоба и стал рубить последнею ступеньку.
 По-разному действует на людей чувство опасности. Иных оно парализует и делает беспомощными. Других опасность пьянит. У Кехи был приятель, который мог пронырнуть между колёсами, набирающей ход железнодорожной цистерны, или пройти два метра по рельсе, приваренной на верхушке старой высоковольтной опоры, сделать там стойку на руках, и вернуться назад.
 Кеха на такие подвиги не способен. По необходимости он научился договариваться со своим страхом. Надо только различать действительные опасности и мнимые. Настоящих опасностей в современном мире не так много. Больше опасностей мнимых. Чаще всего люди умирают в постелях, это не значит, что постель самое опасное место на земле.

 Кеха перешёл кулуар, выбрал подходящий камень, перекинул через него верёвку и стал принимать Баженова.
 Им осталось немного. Кешка мыслями уже был на перевале, не верил, что теперь им может что-нибудь помешать.
 Последний перевал. Сашка улыбнулся, должно быть вспомнил, что-то хорошее. Чтобы пересечь кулуар Баженову осталось три шага…

 Под камнем накопилась талая вода. Вода проточила одряхлевший от тепла лёд и тоненькой струйкой двинулась в долину. Камень пошатнулся, и вдруг, пришёл в движение — заскользил, потом медленно, словно нехотя перевернулся…

 Кеха услышал шум, и почти одновременно, боковым зрением увидев движение, заорал: «Камень!» и вцепился в верёвку.
 «Чемодан» летел кувыркаясь, набирая скорость, с глухим звуком, будто твёрдым били в вязкое, ударялся о лёд, отскакивал и летел в друга, смертоносный, как каменное ядро.
 Кехин крик и камень пришли одновременно. Сашка не успел ничего сделать.
 Время остановилось.
 «Чемодан» медленно, медленно летит вращаясь. Одна сторона у него темнее.
 Кеха видит Сашкины глаза. Баженов рывком, так что каска стукается о лёд прижимается к стене.
 Камень врезается выше Сашкиной головы, обдав его крошками льда, делает гигантский прыжок и улетает в кулуарный жёлоб.

 Время опять включили. Внизу дробясь и затихая, как стук колёс уходящего поезда, гремели камни.

 Вылезли на верх. О произошедшем не говорили. Почему-то не хотелось к этому возвращаться. Наверное организм накопил столько эмоций, что решил — с него хватит, и самоустранился от переживаний и тонких движений души.
 Съели по конфете, попили талой воды из мелкой лужицы на краю склона. Край лужи смят, оттуда мелкой струйкой вытекает ручеёк. Вода была холодной и безвкусной.
 Сели на камни лицом к Тункинской долине. Вся огромная впадина между гор заполнена воздухом и светом. Воздуха так много, что его видно, как видно самое чистое хрустальное стекло. Вершины гигантскими ступенями убегают вниз к изумрудной зелени долины и пятнам синих, блестящих на солнце озёр. Ещё дальше голубоватые от дали округлые гольцы Хамар-Дабана. Над горами вокруг долины, словно рама из белой пены, высокие кучевые облака. Тишина, мир и покой.
 «Последний перевал,- сказал Кеха, -можно гербарий собирать». Эта незатейливая шутка включила эмоции. Правда, чего печалиться? Жив? Значит есть повод для радости! Руки, ноги, голова цела — вперёд и с песней!

 Кстати, о песнях. Петь друзья не умели, но любили. Когда им приходилось трудно, громко и с чувством орали песню про шашки, которые надо подвысить, и про удалого командира, за которым они все пойдут. Печальные и меланхолические песни хорошо петь перед сном, чтобы легче уснуть, или чтобы «напускать вуали» на девичьи мозги. Для ходьбы лучше жизнеутверждающие, бравурные марши.

 Спуск с перевала простой. Быстро сбежали к ручью в горном цирке. По низким берегам, среди короткой, густой травки, росли куртинки золотого корня, с посаженными друг против друга мясистыми листочками-палочками и скромными головками желтоватых соцветий.
 Отдали дань ботанике и наковыряли Кехиным айсбалем кучку лекарственного сырья. От корня сладко пахло розой. Долго, так что замёрзли руки, мыли в ручье и сортировали золотистые, пахучие корневища. Много было гнили.
 Пошли ниже и пожалели, что поторопились рвать и хапать - тут корень рос гуще. Здесь условия лучше, корень процветает, крепок и здоров, но было жаль выбрасывать плоды своих трудов. Легко убедили себя, в том, что чем выше рос корень, тем он полезней, и отправились дальше.

 Люди ходят здесь редко. Не было даже подобия тропы. Началось что так Кеха не любит — хождение по густым, безжалостным зарослям кусачих кустарников из карликовых берёз, горной ивы и кедровых стлаников. Часто по реке идти было легче, чем протискиваться через переплетение упругих стволов.
 Долина сужалась, становилась глубже. Левый берег оградился крутыми бастионами скальных стен. Лес начался с нескольких худосочных пихт с сухими вершинами, но скоро стал гуще, заполнил всё пространство. Появились раскидистые кедры. Долина ещё сузилась, оборвалась каскадом водопадов.
 Река сверкающим, прозрачным потоком продралась сквозь острые камни, мелкой гребёнкой торчащие на краю обрыва, прыгнула со скалы в чашу, разбилась облаками водяной пыли, вскипела белой пеной, собралась силами и отчаянно бросилась в следующий слив.
 Солнце зажигало в мельчайших капельках воды живые фонари праздничных, разноцветных радуг. Капли оседали на камнях, листьях и хвое деревьев, траве. Зелёный цвет растений, серый, чёрный и коричневый цвет камней и скал от всё пропитавшей влаги стал ярким, словно под слоем прозрачного, волшебного лака.

 Внизу, там где вода вновь соединялась в поток, на берегу черный след старого костра. Острые травинки успели прорасти сквозь угольки. Природа быстро залечивала ранку, причинённую человеком. Тут же валялась ржавая консервная банка, и стояла прислонённая к дереву сухая палка-таганок. Вот и камни на которые её прилаживали.
 Как по-разному действуют на нас одни и те же предметы, в зависимости от обстоятельств! Ржавая банка в людном месте впечатлительного Кеху скорее бы огорчила до матов и зубовного скрежета, здесь - обрадовался ей как старой знакомой.
 Место для обеда было удобное и логичное.
 Туристы говорят: «Тропа всегда права.» Решили с тропой не спорить и быстро сварганили по чашке жидкого супчику. Продукты кончались, оставалось утешаться знанием, что без еды человек может существовать до ста дней. Им голодать сутки, или чуть больше. Путешественники были в полном шоколаде по сравнению с голодающими.

 Ниже водопада горы отступили от реки. Но идти легче не стало, всё освободившееся место на береговых террасах заняли густые заросли. Молодые, упругие кусты и деревья встали стеной. Русло - труднопроходимая мешанина из круглых огромных валунов, вязкого песка и ила, ободранных, белесых от воды и солнца, словно костяных стволов.
 Матерились, шли, терпели. Потом долина распахнулась во всю ширь. Крутые склоны остались за спиной. Деревья стали выше и толще, кусты исчезли. Лес посветлел. Всё чаще стали встречаться белые стволы берёз.
 Здесь надо держать ухо востро. Предгорье любимое место обитания клещей, но друзья вымотались, им было не до клещей, тупо брели, уповая на везение и покровительство того, кто им помогал всё время. И он не подвёл.
 Единственного полудохлого клеща Сашка обнаружит на своём теле в городской бане, куда придут после похода смыть с истощавших чресел пыль дорог. Измученное насекомое так и не смогло присосаться к худому и жесткому телу друга. Печальная судьба - сдохнуть в трусах человека в одном укусе от пяти литров живительной крови.
 День и силы кончались. Ещё недавно полноводная горная речка иссякала, превращалась в тоненький ручеёк, терялась среди камней. Без воды трудно, пора выбирать место для ночёвки.
 Горы остались за спиной. Завтра не будет ни каких перевалов, кустов и камней. Завтра будет дорога, брод через Иркут, сельский магазин, в котором можно будет, наконец, купить булку белого хлеба и съесть её целиком, не отмеряя порции, ни чего не оставляя на потом. Хотелось именно хлеба, не разносолов, а простого пахучего хлеба, и ещё молока белого и холодного.

 Костёр развели из сухого плавня в русле реки. Солнце уже скрылось за горами на западе, но ещё долго светило из своего вечернего логова на летучие кучи облаков золотым и розовым.

 Земля вращалась, солнце уползало за горизонт. Свет постепенно тускнел, небо наливалось чернотой, в которой одна за одной далёкими небесными маяками зажигались звёзды.
 Волшебный свет манил в звёздную гавань, куда все мы непременно отправимся, каждый в свой срок и время. Не торопите нас маяки, не все ещё дороги мы прошли на земле!

 На фоне тёмного неба, чёрным по чёрному, ночь рисовала прихотливый контур высоких, всё ещё близких гор и деревьев. Длинный летний день спешил на ту сторону планеты, оставив реке, лесу и звёздам звенящую тишину и покой. Только где-то близко, громко и надоедливо вскрикивала незнакомая птица.
 Костёр прогорал. Угли светились, очертив вокруг себя круг света и наполнив его теплом и уютом. Этот круг и был их домом.
 Хорошо тихо сидеть у костра и молчать. Что могут выразить суетливые слова? Как словами выразить разлитую небом над горами и лесом тихую музыку ночи, живой танец огней в костре, горьковатый запах дыма, кружащий голову аромат ночного леса.
 Каждой клеточкой тела Кеха чувствовал дыхание Земли, жил вместе с нею, был частью её, как деревья, как камни. Не тяготило прошлое, не беспокоило будущее. Мысль не забегала вперёд, не металась беспокойно с предмета на предмет. Каждое простое действие обрело осмысленность и глубину.
 Это чувство было непривычным и незнакомым. Он стал вспоминать, когда к нему пришло это состояние уверенности и внутренней улыбки, припомнил ночь у озера, ветер, небо с разноцветными звёздами, золото лунного света на вершинах, и тихое дыхание спящего друга. Тогда, именно тогда он ощутил своё единство с миром. Все городские проблемы, что привычно мучили его, назойливые, как песок в ботинке, показались мелкими и не страшными. В самом деле, что за беда, если от неё ни по башке не получишь, ни даже голодным не останешься?
 Глядели на огонь, молчали, сидели неподвижно, слившись с лесом, тихие, как деревья, наслаждаясь покоем. Вдруг, уголком глаза Кеха уловил быстрое, лёгкое движение.
 В их дом со стенами из света проскользнуло длинное тельце, подвижного, как ртуть, юркого зверька с круглым ушками на треугольной забавной мордочке, светло-коричневой гладкой шёрсткой и белой манишкой на груди. Зверёк по-хозяйски уселся между друзьями третьим членом их маленькой команды и уставился на затухающий костёр круглыми, живыми бусинами глаз.
 Горностай никогда не видел огня и людей и не подозревал какими опасными могут быть люди и их огонь. Он им доверился. Может своей маленькой душой принял, что эти люди, как сам он, частички живой природы, и не причинят ему вреда.
 Возможно это был не просто зверёк, это явился вечный дух - хозяин леса и гор, который все дни похода незримо хранил бестолковые головы друзей от беды и помогал, чем мог, пришёл прощаться.
 Так и сидели молча втроём — люди и хозяин гор, пока так же бесшумно и таинственно как появился, горностай растворился во тьме ночи, чёрной, как кончик его хвоста.
 Это странное и загадочное событие, в другое время бы удивившее друзей до изумления, после всего невероятного, что с ними произошло, воспринималось как обыденность.

 Если бы Кеха в книжке прочитал историю с описанием событий, что сам пережил, непременно бы решил, что автор бессовестно врёт, но, оказывается, жизнь часто чудесней и удивительней самых красивых историй, что люди придумывают про неё в дремучей тиши своих кабинетов. И ещё он подумал, что если сам не совершаешь поступков, то сам и не живёшь, а только скучающим пассажиром смотришь в окно вагона жизни, что проносится мимо тебя с бешеной скоростью. Мелькают города, ходят и действуют люди, но тебя это не касается. У тебя в купе все те же пустые разговоры, надоевшие лица, тот же жидкий чай, и так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, пока не кончится твоя поездка. Придёт равнодушный кондуктор, соберёт твою постель, и выведет тебя из вагона.



 По карте дорога начиналась от зимовья, расположенного где-то левее пересыхающей протоки реки Елоты-Харагун, на берегу которой они ночевали.
 Это была обыкновенная лесная дорога, с глубокими колеями от колёс, пыльная и грязная, но когда она вынырнула под ноги - стала долгожданным подарком. Шагать по надёжной поверхности и не думать каждый раз куда ступить - это праздник.
 С удовольствием надели вместо сапогов лёгкие кеды. Путь шёл по лесу. Пахло землёй и лесной подстилкой. Голубые, яркие, как цветы, мотыльки пили из луж.
 По траве рассыпались белые ромашки. Синие грамофончики нежных колокольчиков играли неслышную мелодию. Белый и синий цвет цветов кричал и пел о том, что лето набрало полную силу. Скоро на лугах поспеют травы, на лесных опушках красным нальются душистые ягодки земляники. Басовито гудели шмели, дорогу перелетали суетливые птицы.
 «Стой!»- вдруг, заорал Баженов и упал на колени. «Свихнулся»,- подумал Кеха. Баженов стал ползать на четвереньках по дороге. Даже рюкзак не снял.
-Ты что,- спросил Кеха, -потерял чего?
-Стой, не наступи,- хриплым от волнения голосом ответил Сашка.
-На что «не наступи»,- удивился Кеха.
-Бычок! Здесь кто-то курил,- выдавил из себя Баженов, продолжая озабоченную, восторженную пляску на четвереньках вокруг чего-то маленького и почти не видимого на земле.

- О, как слаб человек, как сильны демоны, ведающие дурными привычками! Что за нелепая и унизительная поза. Этот человек не дрогнул под камнепадом, но упал на колени перед окурком,- подумал меланхолично некурящий философ Кеха.

 Баженов, между тем, нашёл бычок и наслаждался предвкушением сладкой отравы. Друг скинул рюкзак, уселся на него верхом, как на коня. Глаза его восхищённо горели. Ноздри трепетали в ожидании кайфа.
 Окурок был такой крошечный, что невозможно взять его пальцами. Сашка соорудил пинцет из тонкой берёзовой ветки, неторопливо зажёг спичку, сделал затяжку. Горячий огонёк вспыхнул у самых губ. Глаза блаженно закрылись, и синяя струйка дыма вышла из носа.
 Всё. Табак сгорел.
 Кеха приблизительно представлял, что испытал друг, вдохнув дыма. Раз во время армейской службы, он хватнул крепкого табаку после марш-броска. В голове сладко закружилось, как от доброй рюмки водки. На мгновенье суровый, серый армейский мир окрасился радостными красками и обрёл теплоту родного дома.
 Кеха может и присоединился бы к дружной армии любителей табака, если бы ещё раз испытал нечто подобное, но сколько не глотал дыму от горьких армейских сигарет, ничего схожего испытать больше не довелось.
 «Ну и хорошо, значит не судьба»,- подумал Иннокентий и навсегда отказался от попыток скрасить себе жизнь куревом.

 Дорога, меж тем, стала вытворять с ними самые разные странности. Вместо того, чтобы быстрее идти к Иркуту, потянулась вдоль гор, потом, наконец, вышла из леса в поля и принялась там нудно и долго петлять.
 Они шли и шли, послушно повторяя все изгибы и повороты капризной дороги. Солнце припекало и казалось это никогда не кончится. Хотелось пить. Вокруг прыгали, летали, ползали, безумолчно жужжали и стрекотали насекомые.
 В поле набирал силу овёс пополам с горохом — хорошая кормовая смесь для скота. Зелёные стручки только сформировались — две продолговатые, упругие створки с бусинками зародышей горошин между ними.
 Кеха забрёл в поле между побегами овса, нарвал гороха, набил рот сладкими стручками и стал жадно жевать. Зелёная слюна потекла по губам. Пришла очередь тревожиться и изумляться Сашке.
- Кеша, ты что, ты что? Что с тобой?- всполошился Баженов.
- Ничего, попробуй — вкусно,- лаконично ответил Кеха.
 Рот его был занят жеванием. Пожевали. Пошли дальше. Только пыльная дорога под ногами, волшебные горы за спиной, зелёные переливы спеющего овса, высокие белые облака и словно пришпиленные к одной точке неба ширококрылые орлы.

- Смотри, орёл летит,- сказал Сашка, и махнул вверх рукой. Кеха задрал голову. Здесь в долине небо не было таким яростно синим как в горах. Яркий цвет словно выцвел от жаркого солнца. Высоко, высоко в белёсом небе орёл в восходящем потоке воздуха закручивал спираль.
-А вот ещё два!- Сашка картинно раскинул руки, как подгулявший, мужик перед лихой пляской, когда выходит на всеобщее обозрение в круг. Кеха опустил глаза, и недоуменно уставился на друга.
- Где ещё два?- не понял Кеха и закрутил головой.
- Да вот. Ты и я!- Сашка довольно рассмеялся.
 
 Вначале они увидели облако пыли, которое двигалось им навстречу. Потом под пылью - колёсный трактор, будто приклеенный к красному облаку.
 Трактор бойко тянул новую, двухосную тележку с высокими деревянными бортами. В тележке на лавках тесно плечом к плечу сидели широкоскулые, черноволосые женщины. Ехали на работу. Усталые и суровые лица, как в заводском автобусе, только вместо душного салона бескрайнее поле.
 Друзья отошли на обочину, давая дорогу трактору. Трактор поравнялся, распространяя вокруг запах резины и сгоревшей солярки. Бурятки уставились на друзей узкими, чёрными глазами. Лица ничего не выражали. Потом одна женщина что-то громко сказала. Говорила она по бурятски, потому друзья не поняли ни слова, но даже если бы говорила по-русски за шумом мотора вряд бы что-нибудь разобрали.
 Бурятки громко расхохотались. Почему-то это путешественникам показалось обидным, но потом они поняли, что женщины смеются не над ними, а над толстой, круглощёкой, молодой буряткой в яркой курточке с капюшоном городского вида. Наверное предлагают отощавших друзей в женихи. Женихи разулыбались и помахали женщинам руками, женщины замахали им дружно в ответ.


 К Иркуту подошли, когда тени от их тел смешно вытянулись на дороге. У ног - были толстыми и длинными как столбы, а головы и плечи маленькими.
 Где-то здесь должна была быть паромная переправа, но спросить не у кого. Вокруг ни души, словно всё вымерло. Только несколько строений непонятного назначения, и остовы сельскохозяйственной техники, голые и большие, как скелеты давно вымерших динозавров.
 Спустились к воде. Вблизи Шимков Иркут не широк. К концу июня талая вода с гор уже сбежала к океану, оставив на берегу песок и коряги.

 Реку перебрели в брод. Было глубоко. Даже длинноногому Кехе по пояс. Тёмная от ила вода упруго толкала в ноги, закручивала воронки.  У берега глубокое, скользкое и илистое дно к середине реки поднялось и покрылось крупной округлой галькой и валунами.
 Брести стало легче. Друзья разомкнули свою жалкую стенку из двух человек, и уверенно пошлёпали к берегу по слюдянисто блестевшей воде. Кеды промокли, пришлось опять переобуваться в надоевшие сапоги.

 Сельский магазин встретил висячим замком на дверях. Пустое брюхо в ожидании еды уже напускавшее полный рот слюней болезненно сжалось.
 Пошли по сонной деревне, где не брехали даже собаки. Хотелось есть. Деньги были, но поменять их на еду в этой богом и властью забытой дыре оказалось невозможно.
 Роль попрошаек друзьям с их советским воспитанием на дворянской, классической, русской литературе давалась с трудом. На талантливых детей героического лейтенанта Шмидта они явно не тянули, скорее напоминали себе жалкого Кису Воробьянинова.
 Друзья робко постучались в несколько дворов, с просьбой продать им хлеба и молока, но везде получили решительный отказ. Похоже в этой деревне каждый кусок хлеба был на счету, и лучше было кусок скормить родной скотине, чем отдать чужакам.
 Они уныло тащились вдоль глухих заборов в сторону главной дороги. К окраинам заборы становились ниже, дома неухоженней. Серые от старости строения, чёрные колодезные журавли и покосившиеся изгороди, из живописного вида которых так любят черпать вдохновение художники, вызывали щемящую тоску.
 Развалинами хорошо любоваться со стороны, а не жить в них. Путники брели по пыльной дороге усталые, как солдаты разбитой армии. Ветхие старушки долго смотрели им вслед из-за заборов, в таких же платках и плюшевых кацавейках, как у русских бабушек, только плоские лица их были темны.
 Наши странники ещё несколько раз просили хлеба, пока какая-то молодая хозяйка не сжалилась и не подала им низкую и плотную булку чёрного хлеба, сказала что хлеб привозят в магазин редко, по числу жителей и приходится набирать его на несколько дней.

 Выбрались на дорогу. Широкое и гладкое асфальтовое шоссе, чуть горбясь на холмах, бежало серой лентой от Байкала через Тункинскую долину к Хубсугулу — меньшему из озёр-братьев. На обочине будка автобусной остановки из кирпича и шифера. Асфальт и будку облюбовали бурятские, мелкие, как антилопы коровы, неуклюжие, коротконогие и страшненькие. Коровы за длинный день успели наесться сочной травы и теперь прятались в шиферной тени от надоедливых слепней и солнца, не забывая щедро удобрять асфальт и тёмное нутро строения жидкими лепёшками. Густо, так что с непривычки перехватывает дыхание, пахнет хлевом.
 Редкие легковые машины шли до недалёкого Кырена. Рейсовый автобус давно ушёл.
 День истончился, превратился в вечер. Ушли по домам коровы, оставив после себя запах засыхающих лепёшек. Солнце остывало, тускнело, наливалось красным и уползало за горизонт на запад, там где был их с Сашкой дом. Кучевые облака над горами растворились без остатка в ставшем прозрачным воздухе.
 Надежда уехать таяла вместе с днём, нужно было думать о ночлеге, но они продолжали тупо сидеть на обочине, в наивной вере в чудо. И оно явилось в виде потрёпанного жизнью и дорогами бензовоза. Чудо распространяло вокруг себя жар мощного мотора, удушливо дышало запахом солярки, как сказочный дракон пускало облака чёрного дыма, громко рычало и тряслось.
 Шофёр начал тормозить, промчавшись мимо метров двадцать. Был он большой, суровый и усталый, как его бензовоз-трудяга, что возил солярку в братскую Монголию для народного хозяйства и группировки наших войск.
 В те годы редкая, но безостановочная череда грузовиков везла туда бензин, оттуда шли гружёные скотовозы, для советских мясокомбинатов. Одуревшие от дороги коровы тесно стояли в открытых кузовах, глядя грустно на проносящиеся мимо горы и лес, что бы навсегда раствориться в чужой северной стране.
 -Надо раньше подымать руку, если хотите уехать,- сурово выговорил им шофёр,- у меня не легковая машина. Тормозит долго. Но помог пристроить рюкзаки в ящик за кабиной, где у него была всякая необходимая в пути мелочь - кувалда, тряпки, топор, обрезок доски, домкрат, обильно укрытые бархатом из жирной дорожной пыли. Друзья представили как будут выглядеть их верные рюкзаки, но выбирать и привередничать не приходилось.

 В кабине было тесно, жарко и высоко. На стенках вместо полуголых девиц, что так любят наклеивать молодые шофёры - портрет Сталина и красный вымпел ударника социалистического труда.
 Генералиссимус сурово улыбнулся в усы, такие же прокуренные как у шофёра, Сашка изо всей силы захлопнул пассажирскую, непослушную дверь, водитель со скрежетом передвинул рычаг коробки передач, огромная машина затряслась и начала разгоняться.
 Завыл мотор, тронулась и поплыла назад высокая будка автобусной остановки, толстая берёза с чёрной и белой корой. Медленно, медленно двинулись чёрные дома на краю неширокого поля.
 Вначале исчезли будка и берёза, потом кривые изгороди и крыши. На смену им появилась ухоженная центральная улица Кырена, с белёными палисадниками и почти городскими домами. Потом и они исчезли. Остался только длинный капот мотора и серая дорога, послушно ложащаяся под него.
 Солнце продолжало исчезать в той стороне, куда мчался грузовик. Баженов и усатый шофёр курили папиросы шофёра, чтобы не заснуть. Генералиссимус одобрительно поглядывал с плаката. Кеха сидел между ними на высоком, пружинистом сиденье и слушал тягучий, как песня акына, вой мотора, смотрел как гаснет день, мелькают деревья, песчаные дюны, как медленно, медленно уплывают назад тёмные, прихотливо изломанные, складки гор.
 Вой мотора и мелькание дороги убаюкивали. Кеха таращил сонные глаза.
 Тяжёлый грузовик с каждым вздохом сильного мотора, с каждым оборотом колеса уносил их от волшебного леса и радужных водопадов, таинственных серых и золотых туманов, живых камней, высоких гор, в которые, как они тогда легкомысленно думали, можно вернуться. Тогда они не знали, что на самом деле, он изо всех своих лошадиных сил уносит их навсегда от беспечной юности, куда как не старайся, не купишь билет, и обратной дороги не найдёшь, хоть обойди весь свет. Нет такого автобуса, что бы вернул их в те дни.
 В жизни будет много дорог и гор, встреч и расставаний, находок и горьких потерь, но больше ни когда они не будут такими доверчивыми, открытыми и наивными. Больше никогда мир не предстанет перед ними таким огромным и загадочным, полным тайн и приключений.
 Друзья задремывали в кабине грузовика, под строгим взглядом отца народов, и стремительно неслись сквозь темноту в тоннеле из желтоватого света автомобильных фар во взрослую жизнь, которая по-разному сложится, но будет долгой и счастливой, потому что другой не бывает, или не должно быть.

30.01.20017.