Нойда

Нойда*.
По мотивам мифа "Нойда и живой мертвец"

   Далёкое солнце коснулось багровым краем белого горизонта, и серость вьюжного неба дохнула на землю предчувствием сумерек. Вершины Вечных Гор на несколько мгновений окрасились кровавым отблеском уходящего дня. Лохматые облака заволокли светило. В мире прибавилось серого цвета. Ночь ещё не пришла.
   Кричащая сила ветра кружила над покосившейся хижиной, обжигала холодом лица, мчалась прочь, разбивалась о Скалу  Серых Духов, возвращалась облаком снежной пыли, замирала, вновь кружила, забивала струящийся из отверстия в крыше сизый дым внутрь ветхого строения, словно опасаясь выпустить из него последние остатки тепла тёмной жизни.
   Несколько человек, явно терзаемые муками холода и ещё более муками страха, стояли в шагах двадцати от жилища нойды, хлопая заиндевелыми ресницами и бросая пугливые взгляды, исполненные надежды, в глубину тундры. Их стойкость соперничала со стойкостью идолов, и ужас звенел в слезящихся от ветра глазах, вопрошающих наступающую ночь о приближении конца таинственного существования нойды.
   Сумрак всё более и более овладевал побелевшим миром. Край луны уже показался из-за вершин Вечных Гор, её свет понемногу разливался по свежему снегу, и равнина, свободная от корней могучих сосен, стала похожа на саван. Торжество неминуемости пропитало, кричащую ветром, молчаливую тундру. Вдалеке, почти у самой кромки леса, покрывающего подножье гор, глаза людей уловили крохотное движущееся пятно, еле заметное на темнеющем, в предчувствии ночи, саване белого снега. Обострённый слух уловил далёкий лай ездовых собак, вздох облегчения слетел с уст ожидающих. Ветер подхватил его и унёс навстречу приближающимся нартам, словно это был последний вздох умирающего.
   Затем всё стихло.
   
   Тхангу протянул трепещущую от страха руку, подобрал ветку возле своего ложа и бросил её в гаснувший очаг. Огонь вспыхнул было, осветив последнее земное пристанище тёмного нойды – северного мага, но пищи для яркости оказалось мало. Огонь таял, вместе с его теплом таяли силы. Суровое лицо хранило печать минувшего, которое было очень давним и очень долгим. Он глядел воспалёнными от прожитого мрака глазами в какую-то неописуемо далёкую высоту и не видел истины, призывал своей сейд к помощи, но голос его воли стал слишком тихим.
   В багровых отсветах припорошенных золой углей виделась ему тёмная тропа, упёршаяся в Скалу Серых Духов. Его путь завершался, мысли путались, тело тяжелело и наливалось холодом. Размытые тени шагали по тёмной тропе, уходили в древний камень Скалы, и не одна из них не позвала Тхангу с собой. Мерцание звёзд озаряло внутреннюю тьму умирающего, но не было среди этого мрака даже намёка на сожаление. Звёзды дрогнули и осыпались, на покрытый оленьими шкурами пол хижины.
   Приступ кашля сломал пополам изнеможённое тело нойды, холод пробирался к его сердцу. Всю свою жизнь нойда служил холоду, носил в себе, но никогда не пускал в сердце. Последние минуты жизни не повергли  в отчаянье его дух. Тхангу до конца оставался верен своей Силе, которая являясь одной из множества сил природы, не знала ни доброго и ни злого. Если есть она, значит, мироздание нуждается именно в этой Силе, значит должен быть дух, служащий ей.
   Будущее гаснет вместе с костром, прошлое возвращается и становится настоящим на мгновения последнего прозрения.
   Молодость танцевала в теле Тхангу, когда только нашедший свою Силу, спустился он с Вечных Гор. Тёмный Нойда – странник, узник бесконечной тропы, выпавшей на его долю. Но взбунтовалась над судьбой сущность Тхангу, когда прийдя к великому озеру Оймен, узрел он красоту спокойствия и довольства. Тогда воззвал он к тайным силам и вопросил у них иной судьбы, но силы молчали.
   Словно дикий зверь спрятался он в приозёрных лесах, отыскивая хозяина этих мест, дабы принудить его к обмену судьбами. И здесь удача следовала за ним, ибо хозяином Оймена сказался ещё совсем юный нойда.
   Силён, крепок и мужественен был хозяин – нойда. Имя он носил – Лайми. Месяц за месяцем следил за ним Тхангу, всё более очаровываясь благодатным краем у великого Оймена. Наконец он разыскал он места сил и определил по ним местонахождение сейда – главного места концентрации Силы молодого нойды. Скала Серых Духов – именно здесь находился сейд Лайми.
  Под покровом темноты, ветра и холода, добрался до  Скалы Тхангу, нашёл древний сейд и уничтожил, заменив своим, и тем самым утвердился на Скале Серых Духов.
   Чувствуя неладное, Лайми пришёл к Скале и тут бескровный поединок решил спор северных магов. 
   Долго кружились они друг против друга, целиком уйдя в миры сил. Картинка этой битвы внезапно предстала перед глазами умирающего со всеми подробностями её кошмаров. Тхангу застонал и перевернулся на другой бок.
 Тогда победа досталась ему. Он стал тёмным хозяином Оймена. Лайми ушёл по тропе вечного скитания.
   Годы мелькают, заставляя жмуриться старого нойду. Он помнил, как светлый край стал тёмным краем, как боялись и ненавидели его люди, любили его ветры.
   Бесстрастен и безразличен мир сил, и нойда лишь слуга, душа одной из них. Тхангу служил Силе, Сила служила ему, наполняя истинной его существование. Теперь же постарело тело, и Сила бросает его беззащитным и осиротевшим посреди холода.
    Тревожный звук заставляет вздрогнуть Тхангу. предчувствие его оправдалось. Лайми вернулся, ибо никто более не осмелится предать земле прах темного нойды.
   Невозможно выигрывать вечно и, выиграв в жизни, Тхангу проигрывает в своей смерти.
   Лицо его напряглось и застыло. Сердце  уступило требованиям холода и впустило его. Только глаза не поддавшись дыханию смерти, так и остались распахнутыми, в надежде увидеть ещё раз прошлого и будущего хозяина Оймена.


   Ветер почувствовал свершение ожидаемого, притих в трещинах Скалы. Тишина, напившаяся допьяна тьмой, опустилась над тундрой. Редкие звёзды глянули сквозь рваные облака, надеясь отыскать своих братьев внизу, среди морозной белизны пространства, но земля редко рождает звёздных братьев и кроме испуганных искр в глазах людей, с неба не было видно ничего.
   Старик Рульто приблизился к белому нойде, положил правую высохшую от времени ладонь на грудь его и опустил голову так низко, будто собрался что-то искать на тёмном снегу.
   - Вот ты и вернулся, Лайми, - проговорил Рульто слабым голосом.- Я … я всё ещё помню то время … когда хозяином был ты.
   Старик кивнул в сторону хижины. – Он тоже был хорошим хозяином, но только для ветра, не для людей … Теперь его нет…
   - Я провожу его.- Лицо нойды, изрезанное морщинами, не менее древнее, чем у Рульто, светилось решимостью. В какое-то мгновение он поверил, что его скитаниям положен конец. Озеро Оймен вспомнит прошлого хозяина, как вспомнили эти люди. Он доживёт свои дни там, где обрёл Силу, где и останется на вечно в гранитном сейде Скалы Серых Духов, как истинный нойда.
   Лайми знал: великий сейд не принял Тхангу, он знал это ещё тогда, когда мчался сюда по немому зову сил. Значит именно ему, белому нойде Лайми, выпало занять это место.
   - Я провожу его, - повторил он. Старик поёжился, отвернулся и зашагал прочь. Вслед за ним молчаливо и торжественно последовали его спутники. Отойдя шагов двадцать, старик остановился и неожиданно бодрым звучным голосом крикнул нойде: - Проводи его, Лайми. Никто не хочет, чтоб он … вернулся. Никто.
   Ночь накрыла своими ладонями мироздание, словно укрывая от постороннего вмешательства серую драму тундры.
   Лайми оглянулся вокруг и не заметил не единого знака, посланного силами для успокоения его духа. Не было и дурных знаков. Немного помедлив, нойда подошёл к нартам, вытащил из кожаного мешочка несколько кусков бересты и пригоршню жёлтых сушёных цветов. Он сложил бересту возле входа в хижину, добыл и разжёг огонь, опустился на снег и, склоняясь над горящей берестой, бормоча что-то, сыпал сухие цветы в огонь. Цветы вспыхивали и стреляли красными искрами в его лицо.
   Закончив ритуал, нойда поднялся с колен,  вытянулся, словно готовый лопнуть нерв, перешагнул через догорающую бересту и вошёл в хижину. Запах старости, болезни и смерти обдал его. На мгновение он остановился у входа, пытаясь разглядеть в темноте труп, затем медленно пошёл вдоль стены, шаря дрожащей рукой в вязкой темноте угрюмой лачуги. Ужас охватывал нойду при мысли о том, на что может он натолкнуться в этом смердящем пространстве. Добыть огонь и осветить обитель Тхангу он не мог, ибо дух, витающий рядом с телом, может взбеситься.
   То, что должно произойти, происходит. Носок мехового сапога Лайми ткнулся в обмякшее тело. Гром ударов сердца грозил разбудить самого Хайсы, спящего на дне Оймена под слоем льда. Пот градом стекал по рубцам и морщинам старческого лица, словно хижина хранила тепло сотни костров. Только это был холодный пот.
   Лайми нащупал ноги мертвеца, ухватился за них и выволок тело на снег тундры. Ветер почуял недоброе и подул с какой-то остервенелой силой. Звёзды пропали. Тучи закрыли снежное небо от ещё более снежного лика земли. Подтащив тело Тхангу к нартам, Лайми обхватил его руками и, развернувшись на месте, бросил труп на санки. Если бы кто-нибудь мог посмотреть эту погрузку со стороны, он непременно решил бы, что возле собачьей упряжке схватились в нелепой схватке два пьяных борца.
   Долго, шумно, глотая морозный воздух, он приходил в себя от напряжения постаревших мускулов и до конца неокрепшей мистической воли могучего нойды. Отдышавшись, он ткнул, полузасыпанных снегом собак, шестом. Те поднимались, фыркали, отряхивались и вовсе не торопились продолжать свой извечный жизненный путь. Только после второго окрика они натянули постромки своими телами и потащили нарты в непроглядную ночь.
   Отрешённо глядел Лайми в пронизанную странной законченной безысходностью даль.. Мысли его охватывали несвершившееся будущее цепкими образами минувшего. Будучи побеждённым мистической силой Тхангу, всю жизнь скитающихся в ожидании этого часа, даже теперь, когда соперник его умер, Лайми испытывал страх. Страх мешал обернуться и глянуть на лицо покойника, словно что-то неимоверно страшное предстанет пред его взглядом. Назойливые мысли о взбесившихся мертвецах, которых не принимает мир покоя, но и не желает оставлять у себя мир суеты, не давали сосредоточиться и рассуждать здраво.
   Не делая никаких уступок грядущему, тянулось время пути. Вьюга постепенно стихала. Мороз крепчал. Одинокая луна освещала белую равнину тундры. На черной шкуре неба вновь появились мерцающие огни далёких миров. Откуда-то издалека донеслось завывание волков. Нойда отметил это, как дурной знак. Отчаявшись вытеснить здравыми размышлениями думы о возможности ужасного, он запел. Хрипло и заунывно звучал его голос среди снежной пустыни.
   Это помогло. Лайми обернулся и глянул на мёртвого нойду, лежащего вдоль нарт, позади него, ногами в сторону движения. Сопя и покряхтывая, потянулся он к лицу покойника, желая закрыть глаза. Нарты качнуло, и Лайми почудилось, будто ещё шире распахнулись глаза тёмного нойды, и ярость блеснула в его остеклевшем взоре. Нервы живого не выдержали – он отпрянул и отвернулся. Когда же, немного погодя, Лайми всё-таки превозмог боязнь и дотянулся до глаз Тхангу, было поздно. Холод тундры сделал своё дело, веки замёрзли и не закрывались.
   Долго, ужасно долго, под скрип полозьев и дыхание собак звучала песня одинокого белого нойды. Наконец упряжка достигла заросшего ельником подножья Вечных Гор. Скорбно и молчаливо возвышались вдалеке тени их вершин. По кому эта скорбь и для чего это нахлынувшее торжество молчания, ведал лишь укрывшийся ветер, да звёзды в своей вышине кое-что понимали, но они молчали до срока.
   Собаки выдохлись и еле плелись. В торопях, при погрузке тела на нарты, Лайми забыл накормить лохматых друзей, их бег замедлялся, собаки стали чаще оступаться из-за проломленной неосторожной лапой корки спрессованного вьюгами снежного наста. Мороз не щадил ни собак, ни человека. Меховые рукавицы и сапоги не спасали старые руки и ноги, но нойда не  замечал этого. Странные видения преследовали его.
   Лёд озера Оймен трескается и разлетается в стороны. Седовласый гигант Хайсы поднимается с илистого дна предвестником весны, сотни птиц кружат над его головой, в ожидании приказа вить гнёзда.
   Тысячи карликов карабкаются по скалам, но, не достигнув вершин, срываются и падают…
    Нарты цепляются за ветвь поваленного дерева и переворачиваются. Видения пропадают, стылый мир возвращается. Молчаливые ели сверкают ледяным хрусталём инея в свете ночного светила. Подобно могучим великанам толпятся они, тянут зелёные в серебре руки, только живому ли собираются помочь они, или мертвец воззвал к ним, чтобы загубить давнего своего соперника.
   Лайми выбрался из-под нарт, дополз до откатившегося в сторону трупа Тхангу, собрался с силами и перевернул его лицом к небу. Сухой снег слетел с замёрзшего лица и, вновь страхом повеяло от невидящего взгляда неподвижных глаз. Живой обнял мёртвого, коченеющие руки обхватили замёрзшее тело. В глубине леса прокричала ночная птица, ей ответило отдалённое завывание волчьего голода. Лайми крепче стиснул мертвеца и, утопая по пояс в снегу, поволок к ближайшей ели.
   Выкопав, прямо руками, нечто отдалённо напоминающее могилу, Лайми прочёл погребальное заклинание и столкнул мертвеца в снежную яму. Снег осыпался, стоящий на краю полетел в неё вместе с трупом.
   Кряхтя и кашляя, Лайми барахтался, пытаясь выбраться. Ужас, от мысли замёрзнуть рядом  с Тхангу, подстегнул волю, и ему удалось, после множества безуспешных попыток, вылезти, наконец, из снежной могилы.
   Невезение преследует до конца. Лайми глянул в яму, и вновь зловеще блеснули на него мёртвые глаза мёртвого мага, полузасыпанный труп лежал на спине. Отчаяние, готовое вылиться в  истерику, охватило Лайми, ибо он знал, что нельзя хоронить тёмного нойду лицом к верху, его надлежит класть лицом вниз, чтобы не смог он найти пути наверх и сделаться нежитью, мертвецом-кровопийцей. Сил для нового следования в могилу и переворачивания тела у белого нойды не оставалось, он вздохнул обречённо, завалил ногами яму и побрёл по собачьим следам. Испуганные собаки утащили перевёрнутые нарты, но далеко от человека-хозяина они уйти не могли. Лайми шагал по пролитому небом лунному свету, его воля была сдавлена до предела. Он больше не чувствовал своих ног. Огромного труда стоило ему достать огниво из кожаного мешочка на поясе. Замёрзшие обессилевшие руки дрогнули, и кремни полетели в снег.
   Ноги подогнулись и нойда свалился. Безразличие и усталость навалились на Лайми. Лицо его расслабилось, и глаза блаженно закрылись. Ему захотелось уснуть и проснуться в долине покоя. Теперь он возненавидел свою судьбу, судьбу мага, ведущую путём истины, не позволяющую ему обрести покой даже в смерти.
   Тихий звук достиг слуха нойды. Странно раскатился он по сузившемуся миру, словно весенний гром. В царстве молчаливого инея кто-то шёл, хруст снега под ногами бредущего существа, звучал страшнее криков сотен демонов из преисподней. Лайми открыл глаза, в его сторону ковыляла странная тень. Тень эта была ещё сравнительно далеко, кустарник, ели, и ночь всячески старались скрыть её очертания, но нойда уже понял, кто миг идти к нему в этот час, в этой глуши. Он поднялся  и бросился прочь. Помороженные ноги с трудом слушались своего хозяина, тем более, что снег доходил ему почти до пояса. Лайми часто падал в него лицом, стряхивая рукавицей, и шёл, или точнее полз дальше в чащу угрюмого леса. Дыхание его было тяжёлым, свистящим, перемешанным обрывками истеричных оберегающих заклинаний. Он терял свои силы, и Сила готова была бросить его.
   Тяжёлые шаги за спиной звучали ближе.
   Страх, дошедший до своего пика, переходит в бесстрашие. Поняв бессмысленность бегства, Лайми остановился и решительно глянул через плечо на своего преследователя. Тот сделал ещё пару уродливых нечеловеческих шага, и так же остановился.
   Не отрывая глаз от мертвеца-призрака, Лайми развернулся и сделал шаг навстречу. Неподвижное лицо Тхангу, с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами, поколебалось и стало каким-то размытым.
   Нойда чувствовал Силу и использовал её всю без остатка. Он  чувствовал, как великан Термес беззвучно сбежал с ближайшей сопки и стал поодаль, наблюдая за схваткой, поддерживая его импульсами Силы.
   Сотни карликов толпились у его ног, вереща и напевая. Мотив их мелодии отвлёк внимание Лайми. Нить Силы, протянутая между ним и готовым уже испариться в  морозном воздухе призраком, ослабла. Трусливый визг псов разрушил  призрачный мир.
   Тишина, сотканная из мрака, опустилась серой холодной шалью на царство инея. Тхангу пропал. Пропал и великан Тирмес со своей свитой. Но трудно обмануть старого нойду. Он знал, что пройдёт совсем немного времени и всё это вернётся.
   Снова, шатаясь и падая, брёл он по лесу в сторону долгожданного шума жизни.
   Собаки сбились в кучу, подрагивали вздыбившимися загривками, рычали, с проскальзывающим скулежом, в сторону волков, те расположились в нескольких шагах от собак. Понемногу они переступали лапами, приближаясь к своим намеченным жертвам. Крупный Волк, с сильно вытянутой мордой и разорванным левым ухом, очевидно вожак, выступил вперёд. Почти возле самых носов, запутавшихся в постромках собак, он остановился, поднял голову и, глядя на мириады далёких светил неба, завыл. Вой, выходя из глотки зверя, казалось, разлетался по всей вселенной, заполняя всё сущее волчьей голодной скорбью. Каждая звезда, каждое дерево, каждая снежинка пропитались тоскливым звуком.
   Замерзающий человек опустился в снег.
   Звёзды скатывались с чёрного неба и рассыпались по белой шкуре земли. Как и Тхангу, в свой критический час, увидел белый нойда Скалу Серых Духов и тропу, уходящую в её холодный камень. Множество теней уходили по этой тропе в Скалу, некоторые из них оборачивались к Лайми, но не одна не позвала его с собой.
   Силуэт поющего волка понемногу менял очертания. Ещё немного и вместо него появился мертвец, раскачивающийся и кричащий по-волчьи, только не звёздам, а Лайми. Стая чёрных россомах топталась позади призрака, ожидая приказа броситься на нового хозяина Оймена.
   Лайми зажмурился, напрягся, на некоторое время мозг его очистился от магической концентрации чувств. Он осмотрелся. Не было уже в этом мире упыря Тхангу со сворой слуг; волчий вожак с той же страшной заунывностью завывал на луну, сидя возле испуганных псов. Пушистые ели, поскрипывая, покачивались над белой поляной-сценой, на которой проходил концерт с музыкой неистово стучащих сердец.
   Единственный полузритель-полуактёр пошевелился и пополз к перевёрнутой упряжке. Холод ночи пробрался в глубину его плоти.
   Бормоча, что-то охрипшим, слабеющим голосом, нойда двигался к собачьему теплу. Он знал, что как он не даст волкам загрызть его собак, так и собаки не дадут холоду загрызть его сердце.


   Круг замыкался, Лайми судорожно искал слабину круга, силясь разорвать его, вырваться из объятий Силы, но, вернувшийся вместе с надеждой, необузданный ужас заставлял его ещё более углубляться в созерцание и переживание мира противостояния магии. Он, то окунался в прошлое и искал там забытые рецепты борьбы с восставшими духами, то кричал заклинания и размахивал руками, пытаясь отогнать явившуюся на его погибель нечисть, то истерично взывал к высшим Силам. Что бы он ни делал, и не пытался сделать белый нойда, всё обретало бессмыслие.  Мертвец-призрак не уходил, так и маячил он у самой границы полянки, против собачьей упряжки. Росомахи обнажили кровавые клыки и блеснули отражённым лунным светом из своих зрачков в сторону замерзающего человека. Где-то в стороне замаячила Скала Серых Духов, и вереница теней продолжила путь в её каменное тело.
   Нойда потянулся помороженными руками к своему лицу, ладони легли на сеть морщин и то, что ещё могло чувствовать в иссушённых временем и холодом ладонях, почувствовало влажное тепло слёз. Изгнанник, всю жизнь хранивший надежду на возвращение, ищущий свой сейд, и не нашедший никакого нового источника Силы, кроме Сейда в Скале Серых Духов, вернулся в свой край. Ему оставалось только успокоить дух мёртвого соперника и похоронить его тело, но вместо этого он разгневал дух Тхангу и теперь силы Лайми не хватает даже на то, чтобы усмирить восставшего мертвеца. Угомонившийся и отступивший никогда не пойдёт по тропе в скалу. Не суждено ему стать бессмертным хозяином великого Оймена.
   Лайми пошевелился,  приятное тепло потекло по его лицу, словно холод сгинул, и тёплое солнце вот-вот взойдёт на небо и разбудит цветы … синие, белые … стаи птиц … назойливых мух …
   Когда последняя надежда вдруг ослепит дремлющий ум, отчаяние удесятерит силы.
   Он замерзал.
   Он не чувствовал свои ступни!
   Он хотел жить!
   Жаждущий будущего, отнял ладони от слезящихся глаз и, не увидел мёртвого Тхангу. Человек встрепенулся и пополз к собакам. Доползти до их тёплых тел, согреться и выжить – было его желанием. Мысль о восставшем мертвеце вылетела из его головы и отодвинула мир сил на задний план. Мучительным усилием своей воли Лайми заставлял себя двигаться. Матёрый волчий вожак с трусливым недоумением созерцал это движение. Звериным чутьём волк улавливал шёпот смерти, нависший над человеком, и всё-таки он попятился и отступил вместе со своей стаей. Совсем немного.
   Измученное тело Лайми рухнуло на лохматые собачьи тела. Псы заворчали, подвинулись, пропуская хозяина в центр кучи. Нойда обнял собак и просунул ноги под тёплые животы.
   после нескольких безуспешных усилий он сумел-таки вынуть из мехового сапога охотничий нож. Острая сталь полоснула по горлу ближайшего животного, и старческие губы прикоснулись к клокочущей горячей кровью ране. Сделав несколько больших глотков, Лайми оторвался от растерзанной собаки и осмотрелся. Волки переминались от нетерпения, ожидая пока вожак первым не бросится на обессилившую от холода  и страха пищу. Вожак медлил.
   Нойда скинул рукавицы и, вскрыв брюхо собаки сунул руки под шкуру, внутрь раны. Запах крови будоражил животных. Даже собаки еле сдерживались, чтобы не броситься и не перекусить, дымящимся теплотой товарищем. Но это тепло было нужнее человеку. Хрип голоса нойды с намёком на мелодию, непонятным образом сдерживал, как волков, так и собственных собак.
   Вожак стаи вновь выдвинулся вперёд, задрал морду и завыл, словно подпевая Лайми. Долго, ужасно долго длился дуэт дикости, отчаяния и надежды. Сила иссякла, боль в оттаивающих ступнях притупилась и лишь пульсировала в такт слабеющему сердцу. Нойда откинулся на спину и замолчал.
    Он был очень слаб, и он был очень стар.
   Он, просто, очень устал.


Тхангу вернулся. Лайми слышал хруст снега под его сапогами. Волнения не было, ушёл и страх. Кто-то в мире всегда должен иметь второй номер. И лишь сожаления о несбыточности помыслов едва заметно теребили его душу.
   Звёзды потекли по куполу чёрного неба. Смрадное дыхание адских  росомах обожгло его лицо. Скала Серых Духов проступила сквозь прозрачные силуэты елей. Тёмная тропа потянулась к Лайми и лизнула темнотой его ноги. Где-то за вершинами Вечных Гор появилось свечение нового утра.
   Отрешённость – поводырь истины.
   Тупые клыки прикоснулись к шее, закопошились в его слабом дыхании.
 Нойда услышал зов. Далёким и тихим был этот зов. Он поднялся и перешагнул через ворошащихся росомах и прошёл сквозь стоящего на пути Тхангу.
   Зов был ближе.
   Лайми сорвался и побежал. Странная лёгкость наполняла его сущность. Ему казалось, словно он не бежит, а летит над искрящимся мириадами упавших звёзд снегом.
   Вдали на тропе замаячили тени.
   Зов звучал громче.


Нойда* - шаман в Лапландии.