Наши

В самое лучшее время нас в секции словесников было тринадцать. Шутили: чёртова дюжина. Школа огромная – на 1180 учеников. Работали в две смены. Коллектив учителей, наверное, больше 70 человек. Точно не помню. Помню, что нас – тринадцать.

Лучшее время – это когда ты живёшь в общежитии и не считаешь себя лузером. Потому что многие так живут. Зато есть надежда, хотя бы крохотная, получить собственное жильё. И она даже сбывается со временем.

Лучшее время – это когда тебя не способно выбить из колеи ничто, даже трёхмесячные задержки зарплаты. Летом консервируешь бессчётное количество банок и знаешь: голодать не придётся.

Лучшее время – это когда рождаемость на пике и первых классов набирается восемь. Да, были даже «е» и «ж». Работы хватало всем. Первоклашки незаметно подрастали, переходили в среднее звено, обеспечивая учебными часами учителей-предметников.

Итак, нас было тринадцать. Представлю же героинь поближе. Знакомство того стоит.

Начну с самых опытных, самых-самых.

Раиса Александровна. Её давно нет среди нас, но я знаю: она и ТАМ артистично рассказывает о героях книг, так рассказывает, что у ангелов слёзы наворачиваются и им хочется немедленно взять в крылья книгу и перечитать – где она там это нашла, весь этот смысл, на который сначала и внимания не обратишь?

Светлана Фёдоровна. Луч добра. Аура добра. Ангел добра. Вижу и слышу до сих пор, как она читает Тараса Шевченко на украинском. Театр одного актёра! Мурашки по коже…

Генриетта Дмитриевна. Царица наша. О её строгости ходили легенды. На самом деле – добрейшей души человек, готовый делиться накопленным и учить нас, молодых.

Людмила Викторовна. Директор. В общешкольном масштабе аккумулятор, двигатель и ещё не знаю кто... Человек, болеющий душой за престиж школы.

Каюсь, второй раз использую отрывок этого стихотворения. Писала его когда-то Л.В. к юбилею. В нём предпринята попытка обрисовать круг её ежедневных обязанностей.

...Здесь до всего ей дело есть:
Готова ли в столовой каша,
Да и других забот не счесть:
Звенит ли вовремя звонок…
А то внезапно на порог:
«Я к Вам – какой сейчас урок?»
И взглянет чудными глазами –
В них плещется волна морская,
А может, даже и речная…
Ну,  разве ж этот дивный взгляд
Посмеешь огорчить отказом?
Стоишь (неграмотный ни разу)
И шпаришь новый матерьял,
Забыв про  план, что ночь писал…

Строга, но отходчива. Мы это знали. Главное – переждать грозу. Грозы ведь долго не длятся. Да, Л.В. могла быть строгой – положение обязывало. Критиковала – за дело. Зато это дало бесценный опыт. Когда меня в Москве спрашивают: "Вы в какой-то "крутой" школе работали?", я отвечаю: "Вы даже представить не можете, насколько крутой"...

Наталья Фёдоровна и Ирина Александровна – профессионалы с немалым опытом, не только коллеги, но и неразлучные подруги.

Татьяна Ивановна – тактичная, интеллигентная, скромная, душа компании, человек, готовый накормить тебя в любое время, даже и на перемене зачастую у неё в подсобке припасены рыбные котлетки, слава богу, муж её Слава снабжал семью речной рыбой бесперебойно.

Галина Петровна – дотошный знаток всяческих тонкостей, наша методическая копилочка. Сколько всего интересного у неё, и всем она готова поделиться.

Галина Михайловна – опытный учитель, прекрасный человек, с самыми сложными классами справлялась шутя. Улыбка – главное её оружие.

Жанна Юрьевна – жаль, ненадолго задержалась в коллективе. Прекрасный учитель. До сих пор помню урок по «Кусаке» Л. Андреева.

Елена Николаевна – наша Мария Лопес. Несмотря на кинематографический облик и молодость, крепко держала дисциплину.

Елена Петровна – моя подруга и соседка по дому. Ей на первых порах достался тяжкий жребий. Устроиться на место погибшей учительницы, пройти через непонимание, ревность и откровенную вражду детей, которые не могли примириться с потерей любимой классной, – и влюбить их в себя. На это способна только моя Петровна.

Вот среди таких людей я работала. Для меня было несказанной удачей оказаться в числе этой чёртовой дюжины.

…Как странно устроен человек. Вокруг него ежедневно происходит множество больших и малых событий – радостных, печальных, разных. И почему-то только спустя время посещает мысль, что все эти события и есть счастье, потому что рядом люди, с которыми радость – ярче, а беда – чуточку легче.

Если радость – о, это самая что ни на есть радостная радость (да простят мне коллеги столь грубую тавтологию). Радость – это придумать поздравление для юбиляра, затеять фарс с переодеванием, угостить коллег фирменным тортом, а то и просто собраться, чтобы выдохнуть хором «Уффф» после экзамена по русскому в 11-м классе. Поводы для радости – на каждом шагу.

Если у кого-то беда, не дай бог, умер кто-то из семьи, – сразу ощущаешь, как отдельные люди становятся целым, всё приходит в движение и работает, как часы. С вечера в школьной столовой собираются добровольные помощники, они делают всё, что можно приготовить заранее: чистят картошку, варят компот, пекут блины и жарят рыбу. Кстати, жарка рыбы была моей обязанностью. Сказали, что у меня получается это хорошо, – я и жарила всегда. Поэтому и происходило всё слаженно – каждый знал, чем ему заняться. На следующий день перед уроками Людмила Викторовна уточняет, у кого есть «окна» в расписании и кто может помочь поварам в столовой готовить поминальный обед. Могут – все. Десять, пятнадцать человек – все, у кого перерыв между уроками, делали в столовой всё, что требовалось, чем существенно помогали поварам, ведь приготовление обеда для школьников никто в такие дни не отменял. И после поминок не расходились, пока не вымыта посуда, домой возвращались уже затемно. Иногда муж не выдерживал: «Что ты вечно приходишь так поздно? Больше всех тебе надо?» И я что-то бормотала в ответ про то, что «надо же помочь». – «Интересно, сколько людей тебе помогут, если что...» – подначивает он и замолкает на весь оставшийся вечер.

А потом наступил май 2002-го и это самое «если что»... Когда умирает человек в возрасте 38 лет – это само по себе противоестественно независимо от причин. Жил – и нет его. Это сложно осмыслить и принять. Я стою в чёрной косынке у калитки во дворе свекрови. Вечер. Похороны мужа – завтра. От калитки далеко видна группа людей. Я слепандя. Щурюсь и туда-сюда двигаю очки. Вот, вижу. Это наши. «Сколько людей тебе помогут, если что?» Я машинально считаю женщин, свернувших с улицы на лужайку перед домом. Шесть, семь, восемь, десять... Все, кто смог в этот вечер оставить детей, внуков... Конечно, сбиваюсь со счёта, потому что в следующую минуту уже все меня обнимают и плачут вместе со мной...

Если меня спросить, что такое для меня школа, не знаю, что отвечу. Конечно, это люди: любимые коллеги, ученики.

…Но школа – это ещё и запахи. Бережнее всего память хранит ароматы. Мы можем забыть чьи-то имена и слова, но запахи – никогда. Для меня школа – это свежесть старых сосен на пришкольном участке и терпкость бархатцев, георгин и календулы на клумбах; это запах новой краски, до которой ещё не добрался ни один перочинный ножичек, и волнующий флер типографской краски и клея, исходящий от новых учебников. Но прежде всего для  меня школа – это люди, которые всегда были и есть рядом, сколько бы лет ни прошло. Их много, и это здорово.

И, конечно, школа – это наша «секта», все тринадцать человек; все – не важно, где каждый из нас находится сейчас, – в каком городе или даже в каком из миров...