Рижский залив

      Я давно живу у самого Рижского залива. Часто хожу по его берегу, вглядываясь в даль. У залива столько оттенков, сколько настроений у живого существа.

      Вот утреннее солнце растопило голубоватую дымку. Видимость для глаз увеличилась. Утренний ветерок постепенно стихает, но волны также стремятся дотянуться до суши. Глаз выхватывает из необъятного простора одинокий дымок судёнышка, силуэт маяка на краю береговой излучины. А что там - за судёнышком, за маяком?

       Я иду вдоль берега, иду долго, но мне легко. Справа - ласковое приветливое море, слева - податливый, пронизанный солнцем песок. Иду по самой кромке суши, здесь песок твердо укатан и напоён морем. Уже недалеко до маяка. За маяком излучина продолжается. В центре излучины чёрная цепочка людей, часть цепочки на суше, часть - уходит в море.

      Рядом с рыбаками, стоящими в воде, баркас, к нему подводят тяжелый от рыбы невод. Рыбаков семеро. К концу невода пристегнуты несколько рыбаков, невод медленно тянут к берегу. Вся цепочка рыбаков исполняет медленный танец: одновременный шаг назад, и шаг к берегу. Рыбаки молчат, никто из них даже не поднял на меня глаз, и я прохожу дальше.

      Но скоро я невольно оборачиваюсь. Один из рыбаков разводит на берегу
костёр, другой держит в руках разрезанного вдоль брюха лосося, брюхо лосося ярко красное. Остальные рыбаки ещё держат конец невода, но все уже на берегу.
Хороший улов наполняет приткнувшийся к берегу баркас.

      Вечером волна совсем исчезает. Залив всем телом слегка вздрагивает. Опускается туман, похожий на плотный беловатый пар. Лунные блики, едва пробиваясь в тумане, делают море спящим и умиротворенным. Лишь тревожно и методично рассекает мягкую мглу яркий луч маяка. Вспыхнул луч - внимание в море, погас - короткий покой.

      На другое утро ветер гонит по небу тучи, по морю бегут белые гребешки волн. После полудня гребешки превращаются в гребни, волны с грохотом обрушиваются на берег,  прибрежный песок летит в глаза. Трудно стоять на ногах, нельзя упасть в сторону ветра, не даст.

      Одиноко на берегу. Но вот с тревожным криком рвется в море, почти касаясь гребней волн, буревестник. Куда он? Неужели и вправду туда, в эту разозлившуюся на кого-то стихию? К вечеру несутся по небу черные клочья растерзанных облаков. Бег их стремителен. Тьма наступает раньше.

       Ночью сила ветра достигает предела бури. Стонут прибрежные сосны, некоторые не выдерживают очередного порыва обрушивающего на них шквала, и падают, выворачивая корни.

       В моем деревянном доме за дюнами, за соснами всё тревожно поскрипывает. Жалобно звенят стёкла в окнах. Трудно уснуть в такую ночь, а уснёшь - не надолго. Очередной порыв ветра ударит в окно, пройдёт по дощатой стене дома как махровым полотенцем по сухой коже, и проснёшься, прислушаешься. Дождя нет, изредка ударит несколько капель по стеклу, и опять тревожный шум сосен.

       Только к утру утихает ветер. В сером рассвете залив выглядит устало, как будто забылся коротким сном, как зверь боровшийся всю ночь с другим зверем. На берегу хаос: брёвна, обломки ящиков, обрывки сетей и верёвок, стеклянные шары-поплавки, клочья водорослей.

       Скоро солнце пробьёт пелену низких облаков, и море окончательно придёт в себя и залижет своим длинным и прохладным языком нанесенные заливу раны.