Дайвер в тайском госпитале

Предисловие

Вы когда-нибудь видели, как тайцы ездят на байках? Если нет, то много потеряли...
Они рассекают по острову вчетвером-впятером на одном байке, с детьми и собаками на коленях, с птичьими клетками на вытянутых руках и пальмовыми кадками на задних сидениях, а еще - с разожженными жаровнями, шестиметровыми досками и бамбуковыми столиками. Удивительно другое: в аварии в основном попадают не тайцы, а фаранги (так в Таиланде обзывают иностранцев), и довольно часто. Так часто, что мой муж, инструктор по дайвингу, на эту тему придумал собственную фирменную шутку:
- Дайвинг – вещь безопасная! Самая большая опасность для дайвера – это упасть с моторбайка... – и на следующее занятие кто-нибудь обязательно приходил в гипсе!
- Ну и шуточки у тебя, боцман!
- Да, погорячился я, - сетовал Саша.
Но вот однажды бывалый дайвер сам попал в госпиталь, пав жертвой собственного пророчества...
Вы скажете, что катастрофа – это трагедия. А я вам на это отвечу: так-то оно так, однако спустя полгода после аварии я могу сказать, что по-настоящему благодарна судьбе за все пережитое.
Во-первых, я своими глазами увидела чудо исцеления.
Во-вторых, мы смогли ближе познакомиться с тайцами и их взглядами на жизнь, и после двух месяцев, проведенных нами в тайском госпитале, эта страна перестала казаться нам чужой и непонятной.
В-третьих, в самой атмосфере Таиланде столько неизбывного позитива и веселья, что даже описание длительного пребывания в больнице волей-неволей приобретает черты - пусть «черной», но все же комедии!   

Дайвер в тайском госпитале

Все совпадения имен, фамилий, географических названий прошу считать досадной случайностью.

Вроде суббота началась, как обычно. Сидела себе перед мольбертом, тихонько рисовала венецианскую маску с натуры. Никак не удавалось мне передать цвет золоченого тюрбана.
Я выдавила на палитру капельку охры из тюбика, добавила самую малость угольной сажи, начала было смешивать кисточкой – и в это время зазвонил мой мобильник. Осторожно, двумя пальцами, чтобы не испачкать одежду в масляной краске, я вытащила телефон из кармана и нажала на кнопку.
- Мама, только не волнуйся! - (все присутствующие в изостудии, включая учителя Анатолия Кузьмича, обернулись на мой вопль). - Позвонили с Самуи - папа попал в аварию на байке и сломал руку и ногу. Сейчас он в госпитале. В общем, тебе надо ехать... Мы уже ищем тебе билет по интернету.
- Что случилось?! – художницы со всех сторон забросали меня вопросами.
С минуту посидела неподвижно и молча, потом медленно собрала тюбики, тщательно промыла кисточки в керосине – необходимо было сделать что-то очень простое. В последний раз заглянув в мистические глазные прорези недорисованной маски, я вдруг отчетливо осознала, что вся эта мишура больше не имеет никакого значения: с этого момента моя жизнь круто меняется и, кажется, не в лучшую сторону...
Распрощавшись с встревоженными подругами, побрела домой, по дороге обдумывая, что взять с собой в Таиланд...

***

- Возьми у меня лекарства – вдруг там не будет, - советует мне подруга Соня (она врач).
- Возьми масляные краски и кисточки, - советует дочка Инна. – Будешь рисовать море.
- Рисова-ать? Будет мне там «картина маслом» ... – предчувствую я.
- А я считаю, что ты просто обязана продолжать рисовать - будешь продавать пейзажи, – настаивает дочь.
- …Какое рисовать... – стонет по телефону Саша. –  Даже не тащи сюда свои дурацкие краски...  Лучше клизму учись ставить! Тут даже судна нет! Хоть судно привези.
- А клизмы хоть есть на острове? – робко интересуюсь я.
- Да ничего тут нет! – ругается Саша.
- А как же они... А как же ты... Совсем не...
- Да, представь себе – совсем!

***

- …Инна, звонил отец, надо купить судно здесь – там нет. Ты не знаешь, они сильно тяжелые? – звоню я дочери.
- Поищем что-нибудь надувное. Попрошу Данила – пусть посмотрит в «Медтехнике».
- Соня, как делать клизму? – спрашиваю я по телефону подругу.
- Совсем нетрудно, я тебе объясню, - успокаивает меня Соня. - Надо купить в аптеке такую кружку со шлангом...
В общем, процесс запущен. Но тут новый звонок из Таиланда:
- Олечка, я дурак!
Вместо «здравствуй».
- Как, почему? – пугаюсь я.
- Конечно, не надо никакого судна тащить из России – их тут миллион. И клизмы никакой не надо. Пришел Дима и наорал на меня... Просто у меня после наркоза с головой не в порядке... Ты уж меня извини!
- …Инна, отец звонил, сказал, что он дурак и что не надо никакого судна!
- Данил, не покупай судно – звонил папа и сказал, что он дурак.
- Соня, звонил Саша и сказал, что все нормально, не надо ни клизмы, ни судна. И что он дурак.
- Хорошие новости, - радуется Соня.

В теплые края

Полгода назад мой муж Саша вместе с семьей брата отправился в Таиланд.
Дима с супругой были настроены весьма решительно – все корабли за собой сожгли: распродав в Лесогорске все свое скудное движимое и недвижимое имущество, улетели на остров Панган – заниматься «бизнесом» (каким - там посмотрим!). 
Конечно, бизнеса никакого они не открыли – Таиланд и не таких обламывает.
А мой Саша устроился работать инструктором в тайский дайвцентр. Русскоязычных клиентов оказалось не так уж много, и денег он не смог заработать даже себе на еду. Сидел на шее у брата и скрипел зубами. Я тоже скрипела зубами, только дома, в Новосибирске, без работы. А что вы хотите - в мире кризис, в стране кризис, и у нас – кризис.

***

После катастрофы сразу стало ясно, что бывает и похуже. Примерно как купить козу...
«Еще недавно какие мы были счастливые!» - с тоской думала я, трясясь в вагоне поезда «Новосибирск-Москва» ...
- Куда вы едете? – поинтересовалась соседка по купе.
- В Таиланд... – тоскливо вздыхаю я со слезами на глазах.
- О! – завидует она мне. – Какая вы счастливая!
Она не знает, что я еду ухаживать за лежачим больным.
«Лежачий больной – это плохо. Но он «лежит» в Таиланде, на берегу моря, а это хорошо, - делаю я расклад. – Вот мне уже завидуют».

***

…По иронии судьбы как раз перед Сашиной аварией я уволилась из новосибирской поликлиники, в регистратуре которой проработала с месяц.
«Очередная покупка козы», - так охарактеризовала я свой самый неудачный в жизни эксперимент с работой в контексте кризисного «безрыбья». 
Мизерная зарплата, мартышкин труд, «дедовщина» в коллективе, склочные регистраторы, хитрое начальство, измотанные врачи, скандальные больные, вечно пропадающие карточки, бр-р! Все это поселило в моем мозгу тотальный ужас перед медициной.
А тут – снова эти белые халаты...

***

Мы выяснили, что в результате аварии у Саши сломана правая рука и сильно раздроблена левая голень под коленкой. Перебит нерв, стопа не двигается. Мда-а-а-а...
- Спасибо, что хоть голова цела! - утешила меня на прощание дочка-оптимистка. –А через пару месяцев нога срастется, и он сможет «нырять». Говорят, нервы восстанавливаются. Если нет, купим моноласту, и он сможет «нырять». Ну, если все равно будет хромать, выпишем бандаж из Германии, и в нем он будет «нырять».
- ...А если нет, то посадим его в инвалидную коляску, и он в ней будет «нырять», – мрачно продолжила я.
Проблема еще и в том, что Саша не успел оформить себе страховку.
- Мы «попали» на деньги, и на большие...
- Ничего! – бодрилась Инна. – Что-нибудь придумаем!
Я молчала. Ее бы устами – да мед пить.

***

Моя дорога на Самуи по причине своей «малобюджетности» была долгой и разнообразной: поезд до Москвы, самолет до Бангкока, череда автобусов, а потом паром до острова.
Но каким-то чудом я ухитрилась ничего не перепутать, разве что на острове вышла не на автобусной станции, где меня поджидал Дима, а на пристани, и мне пришлось еще платить таксисту. Зато тот доставил меня прямиком к госпиталю.


Госпиталь

Цветущий сад престижного санатория – вот первое впечатление от «Самуи Госпиталя».
«У нас тоже весной сирень с черемухой, но не до такой же степени!» - изумляюсь я.
Я прошла мимо дерева ростом с наш тополь, буйно цветущего чем-то ярко-желтым, и окончательно почувствовала себя чужой на этом празднике жизни...
Закатив сумку в приемный покой, я сунулась в окошечко регистратуры и назвала тайской «коллеге» имя больного. Та повела меня в соседнее отделение.
На большой доске над дверьми я заметила палатный список больных, написанный от руки. Под каждым номером – тайские кудрявые закорючки, а под номером «Двадцать» - вдруг по-английски: «Mr Alexantr». Уже «тепло» ...
А когда из открытого окна одной из палат меня кто-то окликнул по имени, я поняла, что наконец-то добралась.
Вот и Саша... Сильно загорелый, обросший седой бородой, он лежал в одной набедренной повязке и улыбался, как ни в чем не бывало. Правая рука почти полностью была загипсована, а поврежденная нога лежала открытой, но из нее торчали блестящие металлические штыри, ввинченные в кости и хитроумно скрепленные между собой. 
Постельное белье было почему-то фиолетового цвета, шторки на ширме тоже были фиолетовые.
«Цвета Великого Поста», - отметила я, продолжая растерянно улыбаться и по инерции держать свой багаж в руках.
- Ну, садись, дорогая, не стесняйся, будь как дома, - Саша лежа кивнул в сторону низенькой кушетки, обитой черным дермантином, которая стояла почти под его кроватью. – Здесь ты теперь будешь жить.


«Моторбайк акцидент»

 Сашина беда у всех вызывает живейший интерес и даже уважение, особенно у тайцев. Более того, многие в ответ с готовностью и почти с гордостью демонстрируют собственные следы «моторбайк акцидента».
Узкие улицы, интенсивное движение, вереницы неопытных или нетрезвых фарангов, а также легкомысленных и беспечных тайцев на байках – в итоге на острове Самуи по три, а то и четыре дорожных происшествия ежедневно.
«Моторбайк акцидент» - это прекрасный повод для знакомства.
Саша даже снискал успех как талантливый рассказчик.
- Светило солнце, - не спеша, делает он зачин. – Еду себе с дайва, никуда не торопясь, со скоростью семьдесят в час...
- Ну, это немного! – обязательно заметит слушатель.
- И тут навстречу – «обезьяна с гранатой»! – Саша эффектно подбирается к кульминации. - Вижу тук-тук с длиннющей ржавой трубой, приваренной к телеге. Как вдруг – без объявления войны! – вся эта конструкция передо мной начинает поворачивать направо! Конечно, не включив никакого поворотного света! И эта железная труба перегораживает всю дорогу... От такой наглости я заорал матом, и тогда водитель вдруг остановился посреди дороги... Я попытался было затормозить, но уже не смог – со всего маху врезался в эту самую трубу! Вот и все...
- А что тот парень?
- А что тот парень - подошел, спросил: мистер, ю окей? Я ему говорю: ты совсем дурак, что ли? Какое же тут «окей»?
- Пусть теперь платит за твое лечение!
- Не выйдет: это бирманский нелегал, у него нет денег. Спасибо, что хоть его хозяин заплатил за моторбайк – машина разбилась вдребезги!
- Да-а, - сочувствуют Саше в сотый раз.
Авария случилась на соседнем Ко Пангане, на одной из горных дорог. Саша мог бы упасть со скалы в море – слава Богу, не упал.
Его могли бы признать виновным (в Таиланде в подобных случаях всегда виноват фаранг), - слава Богу, виноватым признали того бирманца.
Ему могли бы не оказать квалифицированной помощи – слава Богу, его уже через несколько часов оперировал прекрасный доктор.   
А все благодаря друзьям – русским и тайским.
Брат Дима позвонил дайверу Владиславу и Чану, боссу тайского дайвцентра. Те мигом примчались на байках, уладили дела с полицией, вызвали «скорую». Выяснилось, что требуется сложная операция, а для этого нужно срочно перевозить Сашу на другой остров, не теряя ни минуты.
Тогда Владислав попросил у своего партнера по бизнесу спидбот. Вся компания мигом переплыла на Ко Самуи и, благодаря связям в морской полиции, спидбот причалил к берегу, на котором стоял «Самуи Госпиталь». И вот уже Сашу на «скорой помощи» подвезли под звуки сирены к больничному городку.
Выбор больницы сделал Чан: узнав, что у Саши нет страховки, он еще с Пангана по телефону договорился с самым демократичным и относительно недорогим госпиталем. Он же добился на месте, чтобы несмотря на то, что ночь на дворе, Сашу безотлагательно принял доктор, да чтоб самый лучший. Говорят, хирурга буквально подняли с постели. Сашу прооперировали без промедления.
…Когда российские врачи рассмотрели рентгеновский снимок Сашиной ноги, присланный по электронной почте, все единодушно отметили: «Ювелирная работа!»


Тайский гимн

Каждое утро в восемь утра на всю больницу транслируется торжественное хоровое пение. Это тайский гимн, и его мелодия сильно напоминает советскую патриотическую массовую песню (болтают, что сочинение гимна было заказано советскому композитору).
В эти минуты все медсестры и врачи на медицинском посту стоят по стойке «смирно», отставив все дела.


…Еще в Бангкоке на вокзале я прочувствовала трепетное отношение тайского народа к собственному гимну.
Я катила свою сумку по коридору к выходу на автобусную площадку. Как вдруг грянул хор, и люди справа, слева и впереди замерли как по команде вместе со своими чемоданами... Как в детской игре «Замри, умри, воскресни»!
Я озиралась и топталась на месте, не понимая, что случилось. И только когда отзвучал последний аккорд, люди как ни в чем не бывало двинулись дальше, по своим делам.
В другой раз гимн застиг меня на рынке. При первых пафосных звуках продавцы с серьезными лицами встали из-за своих прилавков, покупатели торжественно замерли по другую сторону торговли, но я уже не удивилась. 

***

Всем больным обоих полов по утрам раздают одинаковые фиолетовые комплекты, которые состоят из рубашек на завязках и длинных широких юбок. Ходячий носит юбку как юбку, завязав на талии, а лежачему сворачивают из нее набедренную повязку.
Медсестры заметили, что Саша не пользуется этими «юбками», которые ему исправно выдаются, и прислали санитара, который научил Диму делать брату повязку из прямоугольного куска материи. Для этого нужно кусок материи просунуть между ног больного, как детский памперс, скрутить в жгуты все четыре конца и попарно связать их между собой – и удобная одежда на все времена готова. 
Саша теперь так и лежит целыми днями, как библейский пророк - полуголый, в фиолетовой набедренной повязке, с огромными черными глазами и седой бородой.

***

Госпиталь находится на западном берегу Сиамского залива.
Солнце садится прямо перед носом. На горизонте виднеются сизоватые причудливые силуэты островов заповедника АнгТонг-Марина-парк, и красный солнечный диск опускается прямо за эти острова. Море в этом безветренном месте очень мелкое, поэтому огненная дорожка от солнца практически не дробится. Зато тучки и облака каждый вечер обеспечивают закату неповторимый подвижный рисунок. (Бесподобный мультик, и если бы не мои печали, как бы мне все понравилось...)
Впервые выйдя на берег, я с удивлением увидела, что в море очень людно: по колено в воде туда-сюда разгуливают тайцы. Я заметила, как прямо на горизонте две собачки играют в «догонялки», - аки посуху, мистика какая-то! Потом соображаю - там проходит узенькая песчаная коса, обнажившаяся при отливе, и это по ней бегут собачки, а одна женщина даже катит к солнцу колясочку с ребенком.  Да, такой вот замечательный «закатный» аттракцион в На-Тоне!
«Эх, Сашу бы сюда...» - мечтаю я. Но пока никак.
Полюбоваться на закат каждый вечер выползают все более-менее ходячие больные.
Берег обсажен вековыми соснами, которые дают тень людям и приют мелким птичкам вроде колибри. У деревьев длиннющие хвощеобразные иголки, очень мягкие и слабые, - не такие, как на наших соснах. Зато запах хвои и порыжевший игольчатый коврик между корнями – как у нас.
На нижние ветви этих самых деревьев пациенты навешивают свои капельницы, а сами преспокойно курят на скамейках и любуются горизонтом. Многочисленные посетители едят рис в пластиковых контейнерах, принесенных с собой, и тоже глядят на закат. Некоторые остаются ночевать на раскатанных циновках, наиболее предприимчивые раскидывают на берегу палатки. Никто их не выгоняет, даже наоборот, здесь считается, что больной человек не должен сидеть в одиночестве, и необходимо его навестить. Даже если вы не виделись пятнадцать лет и едва с ним знакомы.
Заболевание – это же такой прекрасный повод для встречи!


Навестить больного

С трогательной тайской традицией посещения больных я столкнулась буквально на следующий же день моего приезда на остров. Похоже, я оказалась к ней не готова, - ведь наши советские больницы всегда были полурежимными учреждениями типа «Никого не пущать!». А здесь...
Палата, в которой лежит Саша, разгорожена на четыре части – раздвижными ширмами. На каждого больного приходится примерно по шесть квадратных метров. На этом пространстве помещается большая кровать, а также софа для ухаживающего, прикроватная тумбочка и маленький столик на колесах.
В палатах принято ходить босиком (тем, кто вообще в состоянии ходить), поэтому перед дверьми обычно лежит кучка сланцев. По количеству пар можно сосчитать, сколько человек находится в палате. Обычно три-четыре.
Как раз выписался наш сосед, молодой парнишка с дыркой в груди. Его пожилая мамаша, отдав нам неиспользованные бутылочки с питьевой водой, пожелала здоровья по-тайски, после чего оба в приподнятом настроении покинули палату.
Зато после обеда санитары завезли на каталке нового больного – дряхлого тайского дедушку. За каталкой следовали его старенькая супруга со скатанной циновкой под мышкой, взрослая дочь с орущим грудным ребенком, а за ними еще человек тридцать – мужчины, женщины, дети, старики. Все были радостно возбуждены и горланили, что есть мочи.
Дедушку водрузили на кровать. На голове у него синела большая шишка, а ступня была перевязана. Вид он имел слегка придурковатый, но, кажется, это не было связано с текущим заболеванием, просто от старости. Он сидел с открытым ртом и дико озирался, а люди вокруг что-то оживленно обсуждали, не обращая на него ни малейшего внимания. Поскольку толпа явно не помещалась на своей законной территории, они запрудили весь проход, стоя плечом к плечу.
Как на грех, мне приспичило вынести горшок, и кое-как я отдернула нашу занавеску. Толпа слегка расступилась, все ласково улыбнулись мне, хором поприветствовали «Соведика-а», а ближайшие с интересом заглянули в злополучное судно.
Когда я занесла свою облегченную ношу из туалета обратно в палату, я увидела, что куча сланцев на пороге выросла еще больше... Народ все шел и шел. Протиснуться к Сашиной кровати стало прямо-таки непросто.
Весь день галдеж стоял такой, что мы с ним едва слышали друг друга. Странно, что медсестры, которые то и дело пробирались к больным, чтобы выдать таблетки или померить температуру, преодолевали все препятствия с улыбкой и вообще ничем не выказывали своего неудовольствия. Я поняла, что они не видят во всем этом ничего экстраординарного. Может, здесь так надо?
К ночи поток соболезнующих слегка уменьшился.
Но выяснилось, что прямые родственники вовсе не собираются домой: бабушка расстелила циновку около больничной койки супруга, разложила на полу рис с курицей и каким-то пахучим чесночным соусом, а дочка с малышом, так и не переставшим плакать, улеглись на кушетке. Кажется, еще был пацан какой-то.
Выдалась дивная ночь: ребенок орал, у дедушки беспрестанно звонил телефон. Тот громко отвечал своему бандиту-собеседнику, но, видимо, сам не слышал ничего - по причине глухоты и детского плача, поэтому переспрашивал, все повышая и повышая голос.
Саша негромко матерился.
В конце концов я резко отдернула соседскую ширму и воплощенной укоризной предстала пред их тайские очи. Бабуля успокаивающе закивала и замахала руками – дескать, все-все, молчим, а дед сильно озадачился, да так и не понял, в чем проблема. Коммуникация осложнялась тем, что ни я, ни они не знали английского.
Все-таки после этого целых семь минут было тихо.

***

С раннего утра паломничество возобновилось. Люди шли сплоченными рядами, несли большие корзины с едой, которую рассчитывали съесть прямо в нашей палате.
И они сделали это, несмотря ни на что.
- Да он кто такой - председатель колхоза, что ли? Со всех окрестных деревень ходоки приперлись! Слезли со своих пальм – и прямо сюда! – возмущался Саша.
Непрерывный гомон и невыносимые ароматы несвежей тайской еды довели его до того, что часов через шесть он взмолился:
- Чтоб он сдох, этот старикашка!
- Ты что, Саша, нельзя так! – испугалась я.
- Господи, тогда пошли этому человеку выздоровление, да поскорее! – поменял Саша. - Пусть у него все будет так хорошо, что он окажется у себя дома, и все эти «добрые люди» - тоже!

Каково же было мое удивление, когда отлучившись на полчасика и снова вернувшись в палату, я застала напротив Сашиной кровати всего двух санитарок, убиравших соседское койко-место!
- А где все? – ошеломленно спросила я Сашу.
- Не поверишь: его выписали, и весь этот базар-вокзал убрался отсюда! – Саша сам все еще не верил своим глазам. – Я так и не понял, чем он болел.
- Вот так помолился! – восхитилась я. – Как это у тебя хорошо получается! Теперь давай так же – за свое здоровье!


Что у нас сегодня на обед

В первый раз еду для больных развозят в семь утра. Как правило, это тайская каша без соли и сахара. Но специально для Саши – поскольку он все-таки «Мистер Алексантр» - на столик ставят поднос с кофе и гренками, к которым прилагается масло и джем, запаянные, как в самолете. Иногда рядом с «европейским» завтраком мы обнаруживаем ту же тайскую кашу.
Сначала мы всерьез гадали, чем вызваны такие изменения в диете, а потом поняли, что все гораздо проще: когда остается лишняя каша, ее тоже суют Саше, - не выбрасывать же.
Здесь нет обеда и ужина в нашем, российском понимании. Ланч в одиннадцать, а обед в четыре. Между ними полдник – булочка с соком (свежевыжатым арбузным или компотом из тропических фруктов). Зато ужина вообще нет.
Обед и ланч были такими обильными, что мы оба наедались досыта. На подносе умещались большая миска с рисом и несколько маленьких тарелочек с традиционными тайскими блюдами – морепродуктами, мясом, рыбой, курицей, карри, местными тушеными или сырыми овощами. Как правило, давали какой-то свежий фрукт – ананас, арбуз, банан или что-то незнакомое: похоже на яблоко, но не яблоко, похоже на грушу, но не груша. 
В первые дни моего пребывания в госпитале я вообще потеряла вкус к жизни, а пищу принимала механически и через силу. Ужасно похудела. А потом обвыклась, и ко мне вернулся аппетит. Еды перестало хватать.
Как-то санитарка увидела в окно, как мы с Сашей едим с одного подноса. Она постучала, чтобы я открыла окно, и просунула ко мне второй поднос. В нем был другой диетический набор блюд, и тоже вкусный. С тех пор так и повелось: бирманские санитарки постоянно подсовывали нам  ничейный обед.
А потом поспели мини-манго (здесь их называют «кум-кат»), и к традиционному меню добавился неплохой десерт.

…На территории госпиталя много старых высоких деревьев. Под одним таким я заметила маленькие продолговатые плоды аппетитно-желтого цвета, похожие на абрикосы.
«Не может быть, чтобы они были несъедобные», - подумала я и куснула один.
Плод оказался сочным и ароматным, как всякая дичка. Я шустро собрала падалицу. С тех пор повадилась в сумерках ходить сюда.
Почему-то мне было неловко подбирать манго на глазах у почтеннейшей публики, и я старалась делать это как можно незаметнее. Но тайцы мало того, что любопытные, так еще и наблюдательные.
Крадучись подхожу к манговому дереву, заглядываю под него, как вдруг из служебного корпуса выскакивает тайский дядечка в спецодежде, показывает на меня пальцем с криком «Манго, манго!», затем лезет на дерево, интересуясь по ходу дела, есть ли у меня «баг», и принимается что есть силы трясти крону. Оказавшись под градом плодов, я быстро наполняю свой мешочек.
Другое плодовитое дерево росло при въезде в госпиталь, рядом с полицейским постом. На асфальте постоянно валялись раздавленные плоды манго, потому что ветви дерева свешивались над дорогой, по которой туда-сюда ездили машины. Даже если манго валялись еще целые, не слишком-то удобно было при всех их поднимать. Я шифровалась то так, то эдак. Подойду то рано утром, то поздно вечером. Лишь бы дворник не успел смести.
Однажды подхожу к манго и вижу, - дворник уже все подмел, на асфальте чисто, ни одного манго. Но на развилке ветвей лежит какая-то кучка плодов...
Я вдруг понимаю, что кто-то специально собрал их для меня… Кто-то снова наблюдал за мной и смекнул, что я охочусь за фруктами, поэтому сохранил их в кучке, чтобы дворник не смел!
Кто бы это мог быть? Оказалось, полицейский!


Старый разбойник

Я уже так привыкла к тайским дежурным улыбкам, что отсутствие у тайца улыбки я воспринимаю как нарушение привычного порядка вещей.
Так вот, этот старик в фиолетовой юбке не улыбался. Я вам скажу больше: когда я вышла из палаты в холл, он замахнулся на меня шваброй.
Я еле увернулась. Тогда он швырнул эту швабру через перила со второго этажа и пошел в подсобку за веником. Пока он методично выкидывал разные полезные вещи, медсестры испуганно прятались в укрытии медицинского поста. Неотступно следовавшие за дедом мужчина и женщина тихонько уговаривали его с двух сторон. Но, что удивительно, никто даже не попытался применить силу.
Через час мне понадобилось выйти из отделения, но под дверью прямо на полу расселся тот самый зверский дед, а рядом с ним примостились его несчастные дети и все так же безуспешно продолжали его увещевать. Дочь сделала мне знак, чтобы я исчезла от греха подальше, и мне пришлось выйти через вторую дверь.
…Ночью я проснулась от звона разбитого стекла. Кто-то злой крушил окна в соседней палате. Я вспомнила, что на общем длинном балконе сушится мое белье, и выскочила, чтобы убрать одежду, пока ее не выбросили со второго этажа. Сквозь разбитое стекло в пустой соседней палате я увидела разбушевавшегося деда, размахивавшего костылем. В отдалении стояла стайка полицейских, которые отчаянно махали мне рукой – дескать, уйди в туман!
В это время из моей палаты выглянула соседка и резко втянула меня за руку на место и захлопнула дверь, да еще заперла на задвижку.
А сумасшедший дед продолжил громить госпиталь, невзирая на вопли собственных детей.
Странно, но по-прежнему никто не вмешивался, даже полицейские.
«Видимо, тайцы до того не приемлют агрессии, что даже не знают, как поступить», - предположила я.
 Старый хулиган куражился довольно долго, пока какой-то смельчак все-таки не прекратил его бесчинств.
Наутро я снова его увидела: он лежал у окна соседней палаты, спеленатый, как младенец, даже голова была привязана к подушке. Его дети скорбно сидели у кровати с почтительными выражениями на лицах.
«Какое непоколебимое уважение к старшим», – это была вторая вещь, которая меня поразила.
А третья - что Саша в эту ночь так и не проснулся!


Леха

- Привет, Леха! – радуется Саша, отвечая на звонок по телефону. – Вот, лежу себе. Приходи-приходи!
Вместе они «ныряли» на Ко Тао, путешествовали по Лаосу, голодали, попадали в передряги в чужой стране.
Сам Леха родом из Самары. Была жена – ушла. Был бизнес – прогорел. Лет пять назад решил бросить все и уехать подальше – и вот живет в Таиланде.
В палате Леха появляется с большим мешком фруктов и даже с арбузом. Но чуть ли не с порога жалуется на нехватку времени и отсутствие работы.
Леха вообще недоволен жизнью: уже за сорок, говорит, а все так нестабильно - «нырялка» то есть, то нет.
А хочется чего-нибудь такого, но знать бы чего...
- Да ладно, бывает и хуже. Козу купи, – утешает Саша.
- Действительно, - и Леха переключается на Сашу. – Кстати, как ты?
- Нормально, - бодрится Саша. – Все лучше и лучше.
- И сколько же стоит все это удовольствие?
Саша называет страшную сумму.
- Да ты что – такие деньги! Ты с ума сошел! У тебя что, страховки не было? Ну ты даешь... Надо мне срочно сделать себе страховку...
- Да ладно, все отлично, - вступаю я в разговор. – Жив, поправляется, - остальное приложится.
- Ты еще не знаешь, что тебе грозит, - весело пугает Леха. – Вот гипс наденут – все как начнет под ним чесаться, - будешь думать только о том, как бы почесать! – хихикает он.
Вроде бы шутит, но как-то не смешно. И в глаза не смотрит. Саша было собирался у него проконсультироваться по компьютерным делам, но уже понял, что не стоит. Если хочешь, чтобы тебе помогали, то будь богатым и здоровым, а не больным и бедным.

Визит дамы

«Оля, не могу дозвониться до хозяина ресорта, который мне так понравился в прошлом году! Можно, мы с сыном переночуем у тебя?» - читаю я электронное письмо.
Мне становится смешно: «у меня» - на софе в больничной палате... Не гламурно.
Удаленно извиняюсь перед Любой за отказ и объясняю, что к чему. Сообщаю свой номер телефона.
Люба в ответ виртуально охает и обещает навестить нас сразу после приезда на остров.
Люба украинка, эмигрировавшая в Англию. Она обеспеченная женщина: не работая, позволяет себе часто отдыхать на самых престижных курортах мира и иметь дорогостоящие хобби, - например, дайвинг. В прошлом году она «ныряла» на Ко Тао, где Саша работал инструктором. Там мы все и подружились.
…Люба появляется в госпитале, нарядная, праздничная и щедрая, как Санта-Клаус. Целует Сашку, отпуская комплимент его бороде, и вытаскивает из сумки экзотические фрукты, названий которых мы до сих пор не знаем, пакет с печенюшками, бутылку ирландского виски и еще всякую всячину.
- Это тебе бальзам для волос, а это крем для тела, - протягивает она мне. – Я его немного поюзала, но там еще много осталось. Чтоб следила за собой, поняла? И есть еще один подарок для тебя: я хочу подарить тебе платье, но с одним условием – ты его прямо сейчас наденешь!
Платье «секси» - короткое, открытое, фасон с драпировками, цвет перламутрово-розовый, смотрится невероятно дорого. Короче, это платье не из моей жизни, тем не менее я его послушно надеваю.
- Ты словно родилась в нем, - хвалит Люба, и в этом есть доля истины: платье мне как раз.
Но все равно не из моей жизни.
Я прямо в нем бегу за кипятком в коридор, мы завариваем пакетный кофе, рассаживаемся вокруг Сашиной кровати и весело болтаем втроем.
Мы с Сашей жалуемся Любе, что никак не можем продвинуться в английском. На это она вспоминает, как без знания языка десять лет назад ухитрилась эмигрировать в Англию.
- Я наняла учительницу, мы составили ответы на все предполагаемые вопросы, я вызубрила их наизусть и даже научилась произносить с особым шиком. Интервью я прошла с блеском, зато потом в Англии мой босс недоумевал, как я попала в эту страну, будучи не в зуб ногой в английском! 
Мы хохочем – Люба у нас известная авантюристка.
- И ты тоже, Оля, должна написать свое резюме, перевести на английский, вызубрить и научиться произносить. С блеском! Ничего сложного: давай попробуем прямо сейчас.
И Люба, закинув ногу на ногу, делает важное лицо, якобы она мой потенциальный работодатель, и на чистейшем английском задает мне первый вопрос. Я открываю рот, но ничего не успеваю ответить…
В палату заходит заведующая отделением и на чистейшей английском говорит, что госпиталь с этой минуты прекращает Сашино лечение, пока мы не заплатим за операцию... Хотя бы часть суммы!
Я что-то блею в ответ – дескать, все нормально, мы заплатим, прямо завтра... Или послезавтра... И при этом сижу в этом дурацком платье-«секси»...
- У вас что, проблемы? - спрашивает она.
- Нет-нет, никаких проблем, все ОК! – клянусь я на чистейшем английском.
Заведующая выходит.
- Вот мымра, все настроение испортила, - ворчит Люба. – Продолжим.
Люба что-то спрашивает, я машинально отвечаю невпопад, а в это время сама лихорадочно думаю: что же делать! Под каким-то предлогом выскакиваю из палаты и звоню в Россию Инне.
- Денег пока нет, - сурово отвечает Инна. – У нас возникли непредвиденные трудности.
- Что делать? Нас прекращают лечить! – кошмарю я.
- Попробуй занять у тети Сони, - советует Инна.
- …Соня, нас прекращают лечить! – кричу я в трубку. - Можешь занять денег?
- Конечно! Не волнуйся, все будет хорошо, – слышу знакомый родной голос.
У меня сразу отлегло от сердца...
А я уже было представила себя в чужой стране, на улице, с вещами и с инвалидом, из которого торчат штыри...
Возвращаюсь в палату. Люба тем временем весело кокетничает с ничего не подозревающим Сашей (не хватало еще ему быть в курсе этих проблем).
Выходим погулять.
- Все очень плохо, - жалуется Люба. - У меня деньги кончились! На этот раз придется отдыхать совсем скромно... А я столько всего запланировала – татуировку на спину, курс массажа ...
(У Любы пунктик на массаже. Год назад она даже «подарила» мне массаж на день рождения – заплатила массажисту и выдала мне «подарочный» талончик, где было время и адрес).
- Деньги кончились? – не понимаю я. – А как они «начинались»?
- Я снимала с кредитки. Это так опасно – берешь да берешь, думаешь, что так будет всегда, как вдруг бац – счет закрыт! Наверное, я слишком много покупаю дорогой одежды: как у меня депрессия, всегда иду в магазин.
- Тебе что, надеть нечего? – иронично спрашиваю я.
- Не в этом дело! Может, я и не стану потом носить, мне главное – что-нибудь купить! А мой бывший муж – сволочь, жадина... У нас с ним завтра должен быть суд, а я взяла и уехала в Таиланд. Сказала адвокату – придумай что-нибудь сам! Надоело все...
Люба еще не успела загореть. Лицо бледное, в синяках...
- Это он тебе фингалов наставил?
- Нет, это массажистка моя перестаралась. Хотелось приехать в Таиланд во всеоружии. А, скоро пройдут, - Люба не слишком озабочена этими синяками.
Неподалеку от приемного покоя мы садимся отдохнуть за деревянный столик под тенистым манго.
- А из-за чего ты с бывшим судишься?
- Он перестал платить алименты, а я сказала, что в таком случае он не получит ребенка. Тогда он подал в суд.
- А с чего вдруг он перестал платить?
- Его уволили с работы, и теперь он говорит, что у него нет денег. Но я-то знаю, что у него есть! В конце концов я рассчитывала на эту сумму! Пусть платит!
- А за что его уволили с работы?
- Сам виноват: у него давно – еще с России - болела спина, а он им заявил, что это из-за работы, и потребовал выплатить по страховке, - он уже много лет вынашивал эту идею. Но после того, как фирма заплатила ему эти несчастные четыре тысячи долларов, его тут же уволили - под каким-то другим предлогом.
- Да уж...
- В общем, все плохо, - киснет Люба.
Ах, так? Может, тебе козу купить?
И тогда - в воспитательных целях! - я рассказываю ей про наши текущие проблемы: про отсутствие пресловутой страховки и денег, про астрономический счет за операцию, про то, что Сашу прекращают лечить и собираются выпереть отсюда... Люба смотрит на меня расширенными глазами. На них набегают слезы. Наконец-то до нее доходит...
- Так вот, когда будешь в следующий раз рыдать, что жизнь не удалась, потому что в тумбочке кончились деньги, вспомни о нас! – жестко подвожу и итог. - Хотя я даже сейчас надеюсь, что вся эта ерунда скоро пройдет...
Оборачиваемся на резкий звук сирены: во двор стремительно въезжает «скорая помощь», моментально открываются задние дверцы, к машине подбегают санитары, одним движением выхватывают носилки, накрытые простыней, другим по наклонной плоскости закатывают каталку в здание и мчатся по коридору - прямиком в операционную. Мы молча хлопаем глазами.
- Да, как полезно тут посидеть, - вдруг говорит Люба. – Отрезвляет...


Дезинфекция

Поликлиника «Самуи Госпиталя» представляет собой огромный холл с рядами кресел, как в концертном зале. На них, словно в антракте спектакля, располагаются посетители в ожидании приема. По всему холлу разбросаны столики, за которыми сидят медсестры. Смерить давление, проверить зрение, взвеситься – то есть подготовиться к приему у врача - можно прямо здесь, в открытом пространстве, что все и делают. По всему госпиталю стоят бесплатные кулеры с водой и ведерки со льдом, пей - не хочу!
Вроде бы больных много, в поликлинике шумно и людно, как в театре, но я не заметила очередей и не встретила ни одного нервного человека.

…С ужасом вспоминаю нашу, российскую поликлинику: чтобы попасть к врачу, больному нужно отстоять длинную нервную очередь за талонами. Задерганные люди в белых халатах то и дело отвечают на телефонные звонки, талоны то и дело заканчиваются, очередь то и дело застревает.
Кто-нибудь обязательно затевает скандал. Из-за крика под окном регистратор недослышит фамилии очередного больного; десять раз переспросив, идет искать карточку к стеллажам - и в девяноста случаях из ста не находит... Перебрав раза на три в темном углу неразборчивые рукописные каракули, под нетерпеливые крики толпы этот несчастный  выписывает новую карточку и выходит, чтобы самолично отнести в кабинет врача, - потому что ему запрещено выдавать документы больному на руки под страхом смертной казни.
Очередь хором возмущается, шум усиливается, из соседних окон высовываются регистраторы и орут на скандалистов, а те кучкуются и избирают делегатов, чтобы идти жаловаться начальству на регистраторов, которые грубят... В общем, вот вам обычные будни обычного регистратора обычной российской поликлиники, зарплата которого обычно составляет четыре-пять тысяч рублей...   
А в это время наверху сидят вконец замученные доктора, к которым задерганные регистраторы по ошибке постоянно отправляют по два пациента на один талон...  Их зарплата не намного больше.
Лечить больных трудно – лекарства дорогие, больные бедные. В общем, «Умирай, бедняга, если заболел!»
Врачи старой закалки, как моя Соня, лечат сочувствием и состраданием. Иногда помогает.

…В контексте моего российского «медицинского» опыта мало сказать, что «Самуи Госпиталь» удивил меня: он потряс меня до глубины души - своим оптимизмом и открытостью.
Здесь любая болезнь рассматривается как временное недоразумение, которое обязательно пройдет. Больному улыбаются, но не проявляют никакого сочувствия. А чего его жалеть, - он же завтра выздоровеет. И ведь каждый выздоравливает, вот что удивительно!
Одежда медицинского персонала тоже очень позитивная. Никаких белых - или условно белых - халатов! Медсестры в желтых ярких веселеньких костюмах – жакет с мини-юбкой. На женщинах-врачах светлые элегантные брючные пары, на волосах изящные наколки. Доктора-мужчины в палаты заходят вовсе в «штатском» - в официальных рубашках, без галстука, но с длинным рукавом, а также в темных брюках со стрелками. Облик европейский, но отнюдь не «больничный»!

***

Все российские слухи о том, что «Таиланд – ужасный рассадник заразы», в моих глазах опровергнуты на все сто процентов.
Когда я наблюдала, как Саше чистят и перевязывают раны, я пребывала в шоке - в хорошем смысле слова.
Медсестры обычно натягивают на руки по две пары стерильных перчаток, чтобы в процессе перевязки снять использованные и остаться в новых, тоже стерильных. Стерильным же пинцетом они берут стерильный ватный тампон, окунают в смесь спирта с бетадином (тайский йод, абсолютно безболезненный), протирают ранку и выбрасывают в специальный красный пакетик, предназначенный для сожжения. Другая ранка – другой стерильный тампон. Для новой перевязки начисто – вторая пара стерильных перчаток. 
В общем, у инфекции нет ни одного шанса!
Зато посреди палаты преспокойно спит бродячая собака, через которую весь персонал перешагивает, но не выгоняет... 


Сон-Сон

Наши соседи менялись довольно часто. Но однажды на койко-место напротив привезли молодого паренька. Как оказалось, надолго.
Я заметила, что у него тоже спицы в ноге – последствия пресловутого «моторбайк акцидента». Ночью он так сильно стонал, что я подозвала к нему медсестру.
У него была крупная голова по сравнению с тщедушным телом, густые торчащие волосы, застенчивая улыбка.
За ним ухаживал другой пацан, совсем салага. На своей голове он каждый день сооружал специальную гейскую прическу – это когда виски длиннее, чем остальные волосы, челка обесцвечена, а на макушке что-то вроде начеса. В этом году носят так.
Так вот, у этого женоподобного стиляги были мутные глаза. Вместо того, чтобы выполнять все просьбы больного, юный гей все время валялся на диване в телевизионной комнате напротив и смотрел все программы подряд. Вовсе он не торопился к своему другу. Иногда мне было проще самой помочь, но в экстренных случаях все-таки приходилось бежать за патлатым. Первого прохиндея время от времени сменял второй, с аналогичной «модельной» прической, - я даже поначалу их путала. 
«Интересно, почему они никогда не поговорят со своим больным другом?» - недоумевала я.
Парня, конечно, навещали, хоть и не так интенсивно, как некоторых «председателей колхоза». Приходили в основном ровесники, юноши с девчонками, приносили фрукты. А однажды притащили корзину цветов – больному исполнилось двадцать пять лет! Вот так юбилей...
Хорошо, что у нас осталась шоколадка из России, мы тоже торжественно вручили ее юбиляру. Познакомились поближе. Он представился нам как Сон-Сон.
- А где же твоя мама? – спросила я.
- Мы с ней не поддерживаем отношений, - сказал Сон. - Я вообще ее никогда не видел. Отца тоже.
- А ты вообще откуда?
- С Севера.
На Самуи он приехал недавно, до аварии работал в хорошем отеле в Мэй-Наме, потому что неплохо говорит по-английски.
- Босс сказал, когда я поправлюсь, он обратно примет меня на работу.
С огромным интересом Сон выслушал Сашину историю про «моторбайк акцидент», а потом рассказал свою. Выяснилось, когда он ехал на моторбайке, его сбила машина, в которой сидели... те самые геи, которые за ним сейчас ухаживают! Просто больше некому...
«Так вот почему они не проявляют никакого рвения», - догадалась я.


Первые успехи

У Саши начала отходить стопа. Кожа обрела чувствительность, зашевелился большой палец. Доктор почти удивился, затем обрадовался, велел интенсивнее тренировать стопу.
Саша включал себе плейер и, закрыв глаза, часами воображал себя ударником джазового ансамбля, который левой ногой на слабые доли нажимает педаль с колотушкой для большого барабана.
Но от пребывания в одной позе у Саши завелся пролежень. Я обнаружила под набедренной повязкой мокнущую рану. Я сразу же пожаловалась медсестрам, и к обычным перевязкам добавилась еще одна.
Проблема состояла в том, что Саше трудно было лежать на боку – мешал квадратный гипс на всю руку. Кое-как находил он приемлемую позу, чтобы дать возможность открытой язве подсохнуть на воздухе.
Саша мог повернуться только в одну сторону - спиной к окну.
И тут же к стеклу прилипала очередная тайская физиономия – еще бы, такой аттракцион: фаранг лежит с голой задницей! 

Тайцы вообще обожают, когда люди болеют. Им ужасно интересно смотреть на разные раны и увечья, и они не скрывают своего возбуждения от чужой крови.
Саша пользовался у них огромным успехом. Напротив нашего окна частенько зависал какой-нибудь любопытный и немигающим взором узких глаз смотрел на длинные спицы, торчащие из ноги.
- Пора билеты продавать, - ворчал Саша, а я зашторивала окно.
Не всегда помогало: один простецкий дядечка завалился прямо в палату и прямо-таки вставил свое лицо с жидкой бороденкой меж портьер, посягая на нашу территорию, огороженную ширмой. Когда я обалдело посмотрела на него, обескураживающе улыбнулся в ответ. Ну чисто дети!

***

У нашего соседа Сона на ногах были страшные раны. Они все не подсыхали, и из них постоянно сочилась жидкость.
Чисткой ран Сона занималась не одна, а несколько медсестер, для чего они закатывали в тесную палату аж по две тележки с медикаментами. Сон громко стонал, когда они сдирали старые повязки и, без конца меняя перчатки и тампоны на стерильные, накладывали новые.
Так вот, одна незнакомая толстая тайская дама, встав в проеме открытой двери и раззявив рот, принялась жадно разглядывать кровавое месиво на ногах Сона. В это время сестры завозили в палату свои тележки, а она торчала у них на пути.
«И когда же они сделают ей замечание?» – заинтересовалась я.
Девушки мучились, с трудом преодолевая неожиданное препятствие в виде любопытной бабы, но ни одна ни слова не сказала. Та просмотрела весь спектакль до конца, не упустив ни одного стона бедного Сона.
Зато когда она повернулась в сторону Саши с его спицами, тут уж я, будучи в своем праве, задернула у нее перед носом ширму. Кина не будет.

***

…В своей прошлой жизни, когда Саша еще был музыковедом, то постоянно носил небольшую бородку, которая придавала ему семитскую интеллигентность.
Однако в Таиланде он ее сбрил: во-первых, жарко, во-вторых, волосы на лице мешают дайверу плавать в маске. И вообще, он решил, что так он выглядит моложе.
Когда Саша впервые вернулся из Таиланда на родину, меня поразил его обновленный азиатский облик: желтый загар и голое безволосое лицо, привычно улыбающееся. Мне даже показалось, что с изменением внешности изменился и его характер.
А здесь, в госпитале, он снова лежал весь в бороде, только она уже оказалась почему-то вся седая. Хотя в этом тоже был определенный шарм.
- Сашка, не вздумай сбривать, - похвалила Люба во время визита.
Но Саша спал и видел себя без бороды. Избавиться от нее стало его навязчивой идеей. Как только у него стало получаться сидеть без боли, мы приступили к делу. Я заранее купила пену для бритья, подготовила тазик с теплой водой, нацелила в мужа зеркальце от пудреницы – и Саша принялся за работу. Зеркальце было маленьким, рука в его распоряжении оказалась только левая, Саша раздражался и ругался, что все так несподручно, однако через каких-то полчаса уже сам себе безусо улыбался в крохотное стеклышко.
- А может, ты меня еще и пострижешь?
Лиха беда начало. Чтобы волосы не разлетались по всей постели, я подбривала голову крохотными участками и тут же вытряхивала машинку в полиэтиленовый мешочек. Медленно, но верно.
Зато потом каждая медсестра, очутившись в палате, вскрикивала от неожиданности при виде изменившегося Саши: на месте прежнего заросшего больного лежал помолодевший мужчина с открытым лицом, светившимся от удовольствия.
Теперь я больше не сомневалась в том, что он выздоровеет на все сто.


Гера

- Алло! Привет, Гера! Да вот, лежу себе...Ты на Самуи? Заедешь?
Гера москвич. В свое время на Ко Тао вместе с Сашей они выучились на дайвмастера, теперь он тоже инструктор.
После Сашиной аварии Гера подхватил и доучил его студентов, а теперь хочет привезти деньги – так называемые «проценты с букинга».
Герино появление в госпитале производит на публику неизгладимое впечатление: Сон-Сон чуть не свалился с койки при виде стильного байкера! Он восторженно показывает мне большие пальцы обеих рук.
Гера в невероятно пижонской черной майке, сплошь в крупных дырках, с удлинненными рукавами. На руках черные кожаные митинки. Под мышкой гигантский мотоциклетный шлем величиной почти с хозяина из прозрачного черного оргстекла, стилизованный под рыцарский, с забралом. Мы с Сашей смеемся:
- Классная майка!
- Одна тетка в дайвцентре мне говорит: ну и рванина! Я ей отвечаю: эта «рванина» семьдесят долларов стоит! Она: да что ты? Сразу все понравилось.
Гера бросает под стол свои сапоги (это еще один Герин прикол – матерчатые высокие сапоги на резиновой подошве).
- Вот тебе от меня, - он протягивает Саше пакет с манго. – А вот тебе от москвичей, которых ты недокупал, - он хмыкает и подает второй такой же пакет с манго. – А это твоя комиссия, - он вынимает из кармана мятые бумажки, отсчитывает и кладет на тумбочку.
Саша страшно доволен – и любимым манго, и деньгам.
Гера возвращается из Малайзии, куда ездил на собственном байке (для продления визы туристу необходимо пересечь границу страны, и такое путешествие называется «визаран»). Жалуется, что пограничники неохотно дают трехмесячные визы, и вообще стали задавать на границе всякие глупые вопросы.
- Чего, говорят, ты так долго живешь в Таиланде?
- А почему нельзя долго жить в Таиланде? – не понимаю я.
- Потому что они справедливо подозревают всех в нелегальной работе, - объясняет Гера. – Надо говорить: мы здесь отдыхаем и поправляем здоровье!
- А оно что-то никак не поправляется, - вдруг подает голос Саша, и мы хором начинаем хохотать.
Да уж, один поправил здоровье...
Гера внимательно рассматривает ногу в железках.
- Выглядит неплохо, - одобряет он.
Взгляд его падает на включенный компьютер.
- Что, занимаешься?
- Понемногу, а то башка устает и глаза, - жалуется Саша.
Гере приходит в голову идея:
- У меня на Пангане есть компьютерный столик, это вещь одного дайвера, мне он пока все равно не нужен. Будешь ставить себе на живот. Я его тебе закину! – обещает он. – Позвоню другу, пусть перешлет с паромом.
На следующий же день Гера действительно «закидывает» обещанное, и мы становимся обладателями чудесной вещи - разборного пластикового компьютерного столика с вентилятором и регулируемыми ножками.
Саше столик все-таки пока не подходит – длинные спицы на ноге мешают установить его на живот.
Тогда я забираю его себе, и у меня перед кушеткой появляется «мебель»! Теперь я не только держу свой нетбук на нем, но и раскладываю всякую мелочь – расческу, телефон, а то и ставлю чашку кофе. 


Ной

- Я к вам приеду сегодня и всех угощу манго, - звонит Люба. - Ной обещала меня подвезти и потом забрать.
Тайка Ной живет в На-Тоне, недалеко от госпиталя, а работает в Мэй-Наме, поэтому курсирует на свой машине туда-сюда. Это хозяйка массажного салона, постоянной клиенткой которого является Люба.
- Она сделала мне огромную скидку – за массаж с маслом я плачу ей не четыреста, как в прайсе, а всего двести, потому что я хожу на массаж каждый день. И еще мы договорились, что я провожу для нее что-то типа экспертизы. Она мне дает все время разных девушек, а я ставлю им оценки. Есть очень крутые, а есть так себе.
- Она что, хочет уволить кого-то?
- Похоже. О, вот она уже звонит! – и Люба торопится к выходу. – Пойдем со мной, я вас познакомлю. Все-таки это очень богатая женщина – у нее несколько салонов в разных районах острова, мало ли что.
Из крутой черной машины выходит тайка с длинными прямыми черными волосами, постриженными лесенкой. Ей давно за сорок, и молодежная прическа ей не очень идет. Мужиковатая косолапая фигура, бесформенные короткие бриджи, простоватое обезьяноподобное лицо с выдающейся вперед нижней челюстью. Зато у нее яркая белозубая улыбка, на которую она не скупится.
Ной сердечно протягивает мне руку и с готовностью проходит в палату – хочет познакомиться с Сашей. Женщина сочувственно смотрит его ногу, утыканную спицами, скорбно выслушивает Любин рассказ на английском о происшествии, недоверчиво разглядывает только что принесенный обед на подносе.
- Тай фуд? – неодобрительно констатирует она, будто бы сама не тайка. - Спайси?
Обещает навестить нас вместе со своим мужем-«инглишменом» и принести «нормальной еды без перца», а еще журналов на русском языке.
- Ной замечательно готовит! – подтверждает Люба к удовольствию Ной и в подтверждение слов целует щепотку пальцев. – Я вчера была у нее в гостях, и она меня угощала си-фудом – так вкусно!

- …Я ей сказала, что ты продала дом, чтобы оплатить лечение, но денег не хватило, и ты продала всю свою одежду, и что кроме того платья, которое я тебе подарила, у тебя ничего нет, – предупреждает меня Люба по телефону.
- Ты что, с ума сошла? – смеюсь я. – Придумаешь тоже!
- Не спорь со мной – это святая ложь, Оля! И не вздумай проболтаться! Не подводи меня! Это произвело на нее большое впечатление, и она обещала принести тебе свою одежду.
- Только этого еще не хватало... – я перестаю хохотать и даже расстраиваюсь.
- Еще она сказала, что у нее здесь связи, и что она попросит за Сашу, чтобы его не выгоняли из госпиталя и получше лечили.
Теперь Люба ежедневно звонит с «инспекторской» проверкой:
- Она приходила? Как это нет?! Эта с... мне обещала!
В конце концов Ной приходит со своим мужем-«инглишменом». Его тоже зовут Алекс. Ему за шестьдесят, но у него крашеные желтые волосы. Они приносят бананы и печенье, бесплатные журналы, а еще Ной застенчиво вручает мне пакет с какой-то одеждой.
Пытаемся общаться, но без особого успеха: мы с Сашей неважно говорим по-английски, Ной так сильно шепелявит, что мы не узнаем даже знакомых слов, а Алекс на родном языке строчит, как из пулемета, вообще ничего не разобрать.
- Олга, ты очень плохо говоришь по-английски, - укоряет меня Ной.
Зато Алекс вдруг на чистейшем русском языке начинает петь «Очи черные, очи страстные» - почти без акцента!
- Его русский лучше моего английского! – отмечаю я, и Ной она смеется.
От кофе оба наотрез отказываются и вскоре прощаются.

Я разбираю содержимое пакета и прихожу в недоумение: в основном это заношенная, местами порванная одежда из синтетического «кусачего» материала... Я смогла взять себе только одну вещь – это новая ярко-желтая рубашечка с тайским гербом. Часто можно увидеть стайки тайских парней и девушек в подобных рубашках одинакового цвета, - эта из той же серии.
«Видимо, она оказалась маловата Ной, - предполагаю я, с трудом натягивая рубашку. – А что делать с остальной одеждой?» 
Уборщицами в госпитале, как правило, работают бедные бирманские женщины.
«Может, им пригодится?» - и я подкладываю пакет к их инструментарию – швабрам и метелкам.
Но сумка не исчезает, несколько дней они переставляют ее с места на место.
«Может, они стесняются залезть внутрь и посмотреть, что там?» - и я выкладываю одежду стопкой на окно в женском туалете.
Но и в таком виде эти тряпки не вызывают желания заполучить их себе. Кто-то выносит одежду из туалета и кладет на видное место в холле.
- Она сегодня точно пообещала прийти к тебе, – звонит Люба, и я бегу к злополучной куче и выношу ее на помойку. Не хватало еще, чтобы Ной обнаружила свое приношение в непотребном месте. Ной действительно приходит и приносит новую порцию бананов, а также еду в пакетиках – курицу в кокосовом соусе, рис, креветки.
- Ной, сама готовила? – спрашиваю я.
- Йес, нот спайси! – гордо говорит Ной. – Ешьте, пока горячее!
Все очень вкусно пахнет. К сожалению, одновременно приносят больничный обед, и мы с Сашей объедаемся до такой степени, что не в силах съесть ни кусочка.
В коридоре Ной бросается к молоденькой санитарке и обнимает ее. Оказывается, та раньше работала массажисткой в салоне Ной.
«У Ной действительно есть свои люди в госпитале», - удивляюсь я.
Пошушукавшись, обе заходят в будку медпоста – хлопотать за Сашу.
К вечеру в госпитале появляется Дима, Сашин брат.
- Хочешь бананов? – угощаю я. – Нам принесла одна тайка, зовут Ной.
Дима иронично смотрит на связку бананов:
- В Таиланде говорят так: хочешь кого-нибудь обидеть – предложи бананы!
- Не хочешь – не бери!
 Дима якобы нехотя доедает бананы Ной.


Красивая жизнь

-Ты обязательно должна ко мне приехать хотя бы на денек. Я все продумала: тебя привезет Ной, - я с ней договорюсь! – зовет Люба. – Может, Дима согласится посидеть с Сашей?
Не без труда, но мне удается Сашу пристроить Диме на одну ночь.
В десять часов ровно я стою у госпиталя и жду, когда за мной заедет Ной. Поскольку мне трудно контактировать по телефону на английском, Люба самоотверженно принимает на себя роль связной.
- Оля, она сказала, что уже едет! Стой, никуда не уходи! Приедешь – пойдем на пляж. Мы с Петрушкой ждем тебя!
Я прячусь в тенек. Ной не видно. Еще через сорок минут звонит Люба.
- Оля, ну что там?
- Ее нет!
- Как нет? Сейчас я выясню и тебе перезвоню! – перезванивает: - Оля, оказывается, эта с... заехала на базар! Жди!
Жду. Еще через час снова звонит разозленная Люба.
- Ее еще нет?.. В общем, позвони мне, как она появится!
Наконец, Ной въезжает на байке в больничный двор и вручает мне связку бананов.
- Для Алека!
Я бегом закидываю бананы к Саше в палату, отзваниваюсь Любе («Дескать, едем!»), запрыгиваю к Ной на заднее сиденье, и мы мчимся с ветерком.
Но почему-то Ной поворачивает не в сторону Мэй-Нама, а в противоположную. На своем ужасном английском пытаюсь выяснить, куда мы едем. Оказалось, мы едем к Ной домой – забрать Алекса.
Дом у Ной стоит в джунгях, на горе.
Огромный, двухэтажный, весь в деревьях и цветах, только сильно захламленный, как водится. На стуле перед электрической клавиатурой – куча грязного белья. В цветущих розовых кустах валяются осколки битой посуды. Это по-тайски.
- Люба, почему-то мы попали не в Мэй-Нам, а к ней домой, – звоню Любе.
Та в ответ грязно матерится к трубку.
Ной наливает мне фанты со льдом, а сама исчезает. По комнате бродит заждавшийся Алекс и тихонько ворчит по-английски. Через сорок минут появляется Ной и подает команду всем спуститься к машине. С полчаса мы ждем ее у машины - она ищет ключи от дома. Заведя в машину, Ной вдруг спохватывается и выходит из машины – забыла снять белье с сушилки.   
- О-о, - ноет Алекс, но машина уже трогается.
- Едем! – торжественно сообщаю Любе по телефону, но пикап вдруг тормозит у «Теско Лотуса».
Ной по уши погружается в шопинг. Унылый Алекс покорно возит за ней тележку по огромному магазину площадью с небольшой город.
- Люба, все: она заехала в «Теско»! Это надолго...
Люба уже не ругается, а истерически хохочет.
- Тайский менталитет как он есть, Оля, будем привыкать!
Когда мы загружаемся в машину, я уже не верю, что мы когда-нибудь доедем до Мэй-Нама...
Зато добравшись до Любы, наконец, я полностью вознаграждена за все. Люба кормит меня вкусным рисом с овощами, хоть и остывшим, угощает орешками кешью, презентует еще одно платье (на этот раз фиолетовое, под цвет Сашиной набедренной повязки и Великого Поста) и купальник, который ей великоват, а мне в самый раз.
Мы лежим на пляже в тенечке под пальмами, купаемся в прозрачной изумрудной воде, смотрим на синий остров вдали, и Люба негромко рассказывает мне историю своей жизни...


Женский роман

- Мне было двадцать два, я тогда еще жила в Киеве, работала стюардессой. У меня были длинные светлые волосы – я их закручивала в жгут и укладывала на затылке узлом, красивая тонкая фигурка – не зря я столько лет занималась балетом. 
И вот стою как-то на дороге в аэропорт (в сапогах до колен), «голосую», как вдруг останавливается около меня крутая иномарка... Это была машина одного из самых крутых украинских воротил, который одним из первых стал торговать сибирской нефтью. Так мы с ним познакомились.
- Он влюбился?
- Не знаю. Он относился ко мне очень нежно. Вовсе не торопился затащить меня в постель. А как он красиво ухаживал! Он заезжал со мной на такси, заходил в дом, вручал мне шикарный букет цветов, такой же – маме, а моему маленькому сыну дарил мешок игрушек.
Часто брал меня на разные официальные встречи, каким-то чудесным образом отмазав меня от работы в аэропорту. На совещаниях представлял меня то бухгалтером, то секретарем. Мог взять и задать вопрос: Люба, сколько у нас на валютном счете? Я с серьезным видом называла какое-нибудь число с большим количеством нулей.
Встречи, как правило, заканчивались баней и гулянкой. Но ночью он вызывал для меня такси и отправлял меня домой. У нас долго ничего не было, хотя все считали меня его любовницей.
(Уже потом я узнала, что после полуночи к ним привозили самых элитных киевских проституток).
Наступил такой момент, когда я сказала ему: все, я никуда не поеду ни на каком такси. И осталась с ним на всю ночь – сама!
Он всегда был очень добрый, ласковый и щедрый. Он заводил меня в самый дорогой магазин и говорил: Любаша, у меня мало времени, через двадцать минут встречаемся на кассе, выбирай все, что хочешь!
- Как в сказке!
- Как-то раз он заметил на мне новые сапоги на платформе – я сама себе купила, помню, что стоили они очень дорого, но я о таких долго мечтала, и они очень хорошо смотрелись на моих ногах. Как он обиделся! Это был единственный раз, когда он кричал на меня. Он говорил, что если я еще раз сама себе что-нибудь куплю, то между нами все будет кончено. Посмотри на меня, говорил он, какой я старый и потасканный, а ты такой цветочек! Это я должен оплачивать все твои прихоти, а ты мне не даешь такой возможности! И он заставил меня принять от него деньги за эти сапоги, представляешь!
Мама часто тогда говорила, что после него мне трудно будет выбрать себе мужчину, и это оказалось правдой...
- А что мешало выйти замуж за него?
- То, что я была у него не одна. Не считая проституток, у него была жена, которая воспитывала его детей, и любовница по имени Олеся, еще младше меня.
Когда он спросил меня, чего бы я хотела, чтобы он сделал для меня, я ответила: я хочу только тебя! – и ничего не попросила. А Олеся попросила – банк. Ни больше ни меньше. Так он купил ей банк в Литве, представляешь!
- Надо было тебе тоже что-нибудь попросить – скажем, дворец! Или компьютерный салон!
- Кстати, из-за этой Олеси мы и расстались. Получилось вот как. Как-то он взял меня на курорт – праздновать день своего рождения. И вот сидим мы с ним в номере отеля, вдруг заваливают его приятели и говорят: «Сюрприз!»  – и в комнату входит Олеся. Это они в качестве подарка на день рождение привезли ему эту дуру Олесю! В общем, кончилось тем, что всю ночь он бегал туда-сюда – из моего номера в Олесин, еще и спрашивал: ты не обижаешься?
- Во гад!
- После этого я сказала ему: все кончено... А через месяц его убили... Все очень странно: его нашли в двух кварталах от моего дома, с отрезанной головой...
- Да уж... Началось, как в сказке, закончилось, как в фильме ужасов...

…Сейчас у Любы есть одна парадная жизнь для английского светского общества – это выставки и концерты, приемы и длинные открытые платья по шестьсот евро, теплые страны и дайвинг.
А есть у этой жизни изнанка, о которой почти никто не знает: это суд с бывшим мужем, ссоры с мамой, а главное – больной ребенок. Девочке семь лет, она красивая, умненькая, но смертельно больная. Часто лежит в реанимации с приступами, которые нельзя вылечить до конца, и врачи говорят, что жить ей осталось совсем не долго...
Парадокс в том, что социальное пособие на больную дочку так велико, что Люба может себе позволить ездить по всему миру и отдыхать на курортах, ни на минуту не освобождаясь от тяжелого чувства вины...
Больная дочка – источник ее благосостояния.
Другой парадокс: получая пособие матери-одиночки, Люба с одной стороны может себе позволить безбедно жить без мужа, с другой стороны, именно это пособие мешает ей найти спутника жизни.
- Если я выйду замуж, то потеряю и это пособие, и свою независимость...
- А завести любовника?
- Ну нет, я не такая. Да и те эпизоды, которые у меня время от времени случались, ничем хорошим не заканчивались. Мне после него действительно трудно найти мужика. Все кажутся какими-то жлобами...
- Ты дурью мучаешься!
- Не знаю. У меня в Англии постоянные депрессии, я поэтому стараюсь все время уехать из дому в теплые страны.
- По-моему, ты как тот Рабинович, который хорошо чувствует себя только в дороге...   

Вечером, опреснившись после моря, выходим прогуляться и проходим мимо массажного салона. Ной радостно машет нам изнутри, и мы заваливаем в салон. Оказывается, Ной приглашает на массаж не только Любу, но и меня тоже. Люба предупреждает Ной, что у меня нет на это денег, но Ной обещает, что все будет бесплатно.
И начинается красивая жизнь... Девушки ведут меня в специальный зал, переодевают в просторные тайские одежды, укладывают на матрас, включают негромкую медитативную музыку и зажигают какую-то пахучую палочку. Тайский массаж очень щадящий – тебе не делают больно, - но очень эффективный – тебе проминают все суставы, все косточки, воздействуют на все больные места.
Люба лежит на соседнем матрасе и шепчет мне:
- Тебе повезло: Той послала к тебе самую крутую массажистку – номер «три»!
Номер «три» - немолодая сухопарая тайка, очень сильная и опытная. Она натирает меня маслом, и мне становится тепло и так уютно, что я куда-то уплываю...
В это время звонит мобильник. Приходится ответить.
- Что вы там делаете? – ехидно интересуется Дима.
- Представляешь, мне сейчас массаж делают! Бесплатно! – зачем-то рассказываю я ему, будто бы это его порадует.
- Так вот – чтоб тебе жизнь медом не казалась – завтра с утра пойдешь в «эмигрейшн офис» продлять Сашке визу. Надо заплатить две тыщи бат и взять справку из госпиталя. Сможешь сама сделать?
- Не знаю – ни разу не делала... – сразу портится настроение.
- Тогда чтоб рано утром была в госпитале – вместе сделаем! – распоряжается Дима. – Ну, а теперь спокойной ночи, – довольным голосом желает он.
Я сажусь на матрасе.
- Ты куда вскочила, после массажа надо полежать, – шипит Люба. – И вообще – зачем так рано ехать? Дима и сам в состоянии все сделать. Мы с тобой сходим на пляж, пообедаем, а потом поедешь.
- Не выйдет, – уныло бормочу я.
Вечер явно удался... 


Хаген

Больничная одежда состоит из двух частей, но однажды в коридоре я увидела человека только в одной рубашке...
Он задумчиво разгуливал без штанов, но при этом не был похож на эксгибициониста. Может, он просто забыл про штаны?
«Наверное, где-то здесь психиатрическое отделение», - предположила я.
- …Представляешь, по дороге сюда я встретила человека, который заблудился. Он был в трусах, и я сразу поняла, что он из вашего госпиталя, - рассказывает Люба на следующий день.
Я моментально догадалась, про кого она:
- По крайней мере, сегодня он хотя бы трусы не забыл надеть.
В следующий свой приезд Люба снова встретила этого несчастного.
- Только что он подошел к нам с Ной и спросил, где здесь ресторан си-фуд? Представь себе, Ной ответила, что знает один неплохой и чуть было не повезла его туда на своей машине. Я вовремя остановила ее: Ной, ты посмотри, в чем он, какой ему «ресторан си-фуд»!
- А он был в штанах? – любопытствую я.
- Если это можно назвать штанами…
Этот дядька был очень высоким и когда-то красивым мужчиной. Сейчас ему, вероятно, стукнуло лет шестьдесят, голова вся седая. Дядька ежедневно выходил погулять на берег моря и стрелял у курящих сигареты. Время от времени отходил к сосне и мочился, никого не стесняясь.
Пару раз он подходил ко мне и спрашивал:
- Вы не из Германии?
Узнав, что нет, сразу отходил.
Но однажды мы разговорились. Его звали Хаген, и он родился в Германии. У него была очень интеллигентная манера общаться, свободный английский – видно было, что он полжизни разговаривает по-английски. Я узнала, что у него есть собственный ресторан в Индонезии, и что он по осени собирается туда поехать.
Во время разговора он заметил неподалеку курящего тайца и отошел к нему. Вернулся с сигаретой.
- Я не прошу просто так, бесплатно: у меня есть деньги, – и он достал из кармана и побренчал какую-то тайской мелочью. -  Но они отказываются их брать. Обычно я прошу купить мне одну или две сигареты.
Почему так мало? Да потому что если у него окажется пачка, говорит Хаген, то он будет курить, курить, пока она не кончится, а ему это вредно.
Внезапно он сказал, что должен прилечь, извинился и ушел.

Хаген познакомил меня с пожилым бритым венгром по имени Андраш, который у себя на родине был учителем русского языка. Тот обрадовался, узнав, что я из России.
Он-то мне и рассказал по-русски историю Хагена.
…Хаген летел в самолете, и именно там – а может, и в аэропорту, никто точно не знает, - с ним что-то произошло... Его нашли без вещей, без паспорта, без денег и без памяти. Андраш помог ему обратиться в полицию и в посольство Германии. В настоящее время идет процесс установления его личности. Возможно, через какое-то время он получит документы, а пока лечится в госпитале, живя в общей палате на одной из пятидесяти коек.
Хаген продолжал ежедневно выпрашивать во дворе сигареты у курильщиков. Все местные тайцы уже давно разгадали его маневр и посмеивались над хитрым сумасшедшим фарангом, но ни один не отказал ни разу. Хаген курил, курил, потом шел за новой сигаретой и опять курил... 
Как-то раз Хаген увидел у меня в руках католический розарий и сказал, что это розенкранц, и что у него тоже такой есть, только дома. Но проблема в том, что он не знает, где этот дом...
 
 
Очкарик

Сашиного доктора Дима обзывал «этот ехидный очкарик».
Доктор был до странности белокожий, будто живет не в тропиках, а на севере.  Видимо, он редко «подставлялся» солнцу - по пляжам не валялся, из больницы на машине сразу домой.
Когда я впервые увидела его, мне он напомнил зубрилку-школьника. Довольно высокий для тайца, сутулый, в очках с толстенными стеклами, он ходил по коридорам, задрав голову и сильно сощурившись.
«Как он с таким зрением операции делает?» - недоумевала я.
Оказалось, все делает, как надо. Очкарик считался одним из лучших хирургов-ортопедов всего острова, и не от одного человека я услышала, что Саше здорово повезло. 
При осмотре Очкарик постоянно улыбался и подшучивал над пациентом. Он никак не проявлял своей жалости и, казалось, на каждого тратил минимум времени. Но это было обманчивое ощущение: Очкарик по-настоящему контролировал ситуацию и очень мудро и точно назначал лечение.

***

Саша очень устал от тяжелого гипса на руке. Он не мог нормально спать, потому что ему приходилось держать руку перпендикулярно. Когда он отключался, рука падала и выворачивалась. Он резкой боли он просыпался, и все повторялось заново. Это была настоящая пытка бессонницей. От хронического недосыпа Саша стал раздражительным.
- Все, хватит! Пусть снимают этот дурацкий гипс, не могу больше! – взмолился он однажды.
О чудо! В этот же день Очкарик затребовал свежий снимок руки, а после рентгена распорядился заменить гипс на более короткий.
Сашу увезли и вскоре привезли с новым гипсом, похожим на перчатку без пальцев.
Это было значительное продвижение – гипс больше не мешал спать.


Be happy!

Пару раз мы с ним встретились на закате и перекинулись дежурными фразами «о погоде» - дескать, как красиво. А потом, на правах старых знакомых, разговорились и познакомились поближе.
Это был пожилой, но очень хорошо сохранившийся таец. Он был одет по-европейски – в джинсы и рубашку, никаких тебе «семейных трусов» с майкой. Но не только это отличало его от обычных среднестатистических тайцев. Во-первых, в нем чувствовалось широкое образование, во-вторых, он имел чувство юмора. Выражение лица у него было таким, будто он вот-вот расхохочется. Что он и делал без конца.
В госпитале он ухаживал за столетним тестем, а поскольку тот вот уже неделю находился в коме и не требовал пристального внимания, родственник гулял целыми днями, болтал с людьми, в том числе со мной. Его живо интересовало все – как мой муж попал в «моторбайк акцидент», откуда мы приехали, сколько мне лет.
- Лет двадцать пять? – определил он, промахнувшись примерно на пару десятков, чем страшно польстил мне. Видимо, сильно похудев от переживаний и загорев на солнце, я автоматически стала лучше выглядеть. 
- Двадцать пять лет - моей дочке, - возразила я.
Он непритворно изумился.
- Не может быть! Правда? А сколько же тогда? Лет сорок? – прикинул он.
- Да, – соврала я.
- Вы прекрасная женщина, – похвалил он, и с этого момента я окончательно пришла в себя.
Значит, жизнь налаживается. Еще не все кончено.
Я каждый день ходила купаться.
- Почему я должна это кому-то дарить? – говорила я Саше насчет моря, солнца и закатов.
Это была фраза из нашего любимого еврейского анекдота, он смеялся и отпускал меня на берег.
Искупаться здесь непросто: даже во время прилива вода была по колено, и так метров на двести в море... Но я все равно пыталась плыть, царапая живот об острые камни, - ведь я же в Таиланде, на море, в конце концов!
 Купалась здесь одна я – дураков не было. Зато мой тайский приятель с берега махал мне, а потом поджидал на берегу, чтобы сказать, что у меня фигура «бьютифул».
До пенсии он был «политико». Вроде бы закончил Бангкокский институт международных отношений, по долгу службы перебывал во всех странах Европы, в Китае и Америке, сейчас имеет квартиру в Бангкоке, но в ней не живет – не любит шумный город. Ему нравится жить на островах, на нескольких из них он тоже содержит дома. Вообще он любит горы, море, снорклинг.
На его шее болталось сразу несколько громоздких буддийских образков, и часто на берегу он читал труды буддийских мудрецов.
- Что самое главное в буддизме? – ставлю я вопрос ребром.
- Быть счастливым, - отвечает он и радостно смеется. – Ты счастлива?
Я молчу.

…С некоторых пор моя жизнь состоит из рутинной работы ухода за лежачим больным, непрекращающихся волнений по поводу отсутствия денег и ежеминутного страха, что нас вот-вот выгонят на улицу.
Я боюсь лишний раз выйти в коридор, чтобы не встретиться с Мымрой. Несколько раз случалось так, что наличных денег у меня оставалось только на три дня проживания в госпитале, и неизвестно, то ли пришлют еще, то ли нет. При этом я стараюсь выглядеть веселой, чтобы Саша не заподозрил истинное состояние дел: ему я сказала, что деньги – это не его забота, пусть занимается своим делом – вы-здо-ра-вли-ва-ет.
А этот дядька – «ты счастлива?» Да уж, счастья хоть отбавляй...
Он все понял.
- Будь счастливой, тогда жизнь наладится, – и снова засмеялся.
Политико каждое утро пил кофе в больничном кафе. Когда я пробегала мимо, он зазывал меня за столик и всякий раз, угощая кофе с булочкой, спрашивал:
- Are you happy? – и смеялся.
…И вдруг я ему поверила.
В какой-то момент мне показалось, что он мне послан свыше, чтобы передать специальное сообщение – Все Будет Хорошо. Но с одном условием: для этого я должна быть счастлива...  Во что бы то ни стало.


С приветом от тайских духов

С Ко Пангана приехал Дима.
- Тут тебе кое-что передали... – сказал он Саше и полез в рюкзак.
Долго копался, наконец вытащил странный предмет. Это была небольшая золоченая керамическая урна, запаянная скотчем со всех сторон.
- Что это? – спросил заинтригованный Саша.
- Чан тебе передал. Сказал, что это для того, чтобы тайские духи были к тебе благосклонны.
- А что там внутри? – заинтересовался Саша.
- Не знаю, сказал, нельзя открывать. Да осторожнее ты! – Дима вырвал урну из Сашиной ненадежной руки и поставил на электрический щит. – Пусть стоит здесь.
Мне очень понравился этот подарок. Рядом я поставила иконку Казанской Божьей Матери – пусть все вместе объединятся и помогут нам.
Сняла с шеи серебряный крестик и привязала к казенному кувшинчику, с которым ходила за водой, - пусть освящает нам питье.
Нынче все средства хороши.

В нашу палату привезли шестилетнего мальчика – с такой же травмой ноги, как у Саши. Его уложили на огромную кровать и к ноге привязали груз. В первый день кроха много плакал.
С ним была тайка среднего возраста – то ли пожилая мама, то ли молодая бабушка. Он ревел, а она смеялась.
- Представляю, какая «маска скорби» в подобной ситуации была бы на лице какой-нибудь российской мамаши, – поделилась я с Сашей. 
А эта тайка сидела рядом с мальчиком, держала его за руку и все время весело смеялась.
А вечером, усевшись на кушетке в позу «лотос», надев очки и раскрыв какую-то книжку, тайка вслух молилась.
Она часами нараспев монотонно повторяла мантру, и мальчишка засыпал. Засыпал и Саша. Я вытаскивала свой розарий и беззвучно присоединялась к ее молитве.
И в палате становилось очень спокойно и хорошо. И тайские духи, и христианские святые – все были заодно. И наши больные на глазах выздоравливали - прямо во сне...


Дорога к храму

Недалеко от госпиталя я случайно набрела на протестантскую церковь на берегу моря. Собственно, это была обычная вилла с крестом.
«Лучше, чем ничего», - решила я, обрадовавшись кресту.
Ко мне подошел строгий таец, пастор этой церкви, – выяснить, кто такая и чего хочу.
- В двух километрах отсюда есть католическая церковь, - сообщил он, узнав, что я католичка, и объяснил, как ее найти.
Я выкроила время, относительно свободное от больничных процедур, отпросилась у Саши и отправилась на поиски. Целых два километра пришлось мне тащиться по жаре, по шумной узкой улочке (почему-то у тайцев очень узкие пешеходные тротуары, по которым то и дело шныряют моторбайки, что сильно утомляет безлошадных путешественников).
Зато я нашла церковь.
…Это был настоящий кусочек Европы в лучших католических традициях – небольшая готическая церковь с башней звонов, огромная приходская территория с резной беседкой и расписными статуями, засаженная идеально ровными рядами пирамидальных деревьев и цветущими кустами.
Прямо посреди сада можно было встретить Иисуса в натуральную величину и гипсовых детей вокруг него. Справа я увидела живописный грот с водоемом и фигурой Лурдской Божьей Матери на возвышении, а также статуей коленопреклоненной святой Бернадетты пониже. Ландшафтный дизайнер бережно использовал натуральный кусок скалы, торчащий из земли. В водоеме плавали кувшинки и квакали лягушки, а грот зарос тропическими лианами и выглядел естественно.
Однако церковь была закрыта. От тайцев, подметавших без того вылизанный двор, я кое-как узнала, что Богослужения проходят ежедневно в шесть тридцать.

***

Я еле дождалась воскресенья и, прилично одевшись, отправилась на службу. Но церковь пустовала. Случайно встретившийся во дворе таец сказал, что по воскресная служба идет рано утром.
«Радо утром я не могу – много процедур. Приду в субботу вечером», - решила я.
Но и в субботу церковь оказалась заперта.
«Да что же это такое?! Великий Пост как он есть – даже в церковь не попасть! Сейчас всех убью!» - разозлилась я.
Тот же самый таец объяснил мне, что по субботам служба тоже идет рано утром.
Я ужасно хотела пить, а бутылочку, как всегда, забыла дома.  Посидела у грота с Марией и Бернадеттой и побрела домой по пыльной длинной дороге...

***

С третьей попытки мне пришла в голову идея, как сократить расстояние до церкви, - надо пройти морем!
Правда, по берегу нет дороги – в пятидесяти метрах от госпиталя в море впадает речка, но при отливе можно легко перейти это место вброд.
Сидя на берегу, смерила расстояние до пирса и подумала, что по воде я срежу приличный крюк, а оттуда до церкви рукой подать.
- Как пойдешь назад, позвони, чтобы я не волновался, а то будет уже темно, – предупредил Саша.
Я вышла на берег, закатала бриджи и побрела по воде, неся в руках сланцы. Солнце уже собиралось садиться, поэтому было уже не жарко, к тому же дул свежий ветер. На отмелях сидели тайки и специальными щипчиками откалывали мидии, приросшие к оголившимся камням.
Я нашла огромную мидию и, проходя мимо очередной сборщицы, протянула ей ракушку. Та быстро схватила ее, бросила в корзину и отвернулась от меня – чтоб я не отобрала назад.
Я прошла мимо здания морской полиции. Там босые полицейские играли в ножной мяч. (Это очень странная, типично тайская игра: ногой вертикально вверх они подбрасывают маленький плетеный мячик и принимают тоже ногой. А когда кто-то «мажет», и мячик улетает в море, тайцы достают его длинным бамбуковым сачком).
Необитаемый дикий пляж плавно перешел в заброшенное старое монастырское кладбище, затем и в сам монастырь буддистов, очень бедный и неухоженный, состоящий из абы как сколоченных домиков.
Зато на табуретке, вынесенной прямо на песок, в позе «лотос» сидел монах в оранжевом сари и немигающим взором созерцал горизонт.
«Добрый знак», - почему-то решила я.
Через минут пятнадцать я уже входила в открытую и освещенную изнутри церковь.

…Церковь святой Анны мало чем отличалась от типичного европейского храма, разве что по бокам вместо окон были двери, открытые настежь, и над каждой зудело по вентилятору.  А за каждой из четырнадцати иконок стояний Крестного Пути сидело по голосистому геккону.
Зато сильно отличался сам приход: священник был тайский, монахини тайские, прихожане тоже тайские, и вся служба велась на тайском языке. Кроме меня, в церкви присутствовала только она белая женщина, да и та опоздала.
Мне было ужасно тоскливо, - вокруг все такое чужое...
Разве что большой деревянный крест над алтарем оказался знакомым, стандартным, как в Новосибирском соборе.
Но знакомым - не только поэтому... На плечах Иисуса висел фиолетовый орнат – совсем как Сашино белье, на чреслах была набедренная повязка – совсем как на Саше, из тела торчали гвозди – совсем как из Саши, а лицо Спасителя было покрыто бородой – совсем как Сашино (пока тот не побрился) ... 
«Да вы все как сговорились!» - и мысленно обратилась к Нему:
«Я тут, кроме Тебя, вообще никого не знаю... Даже пожаловаться некому – языками не владею... С третьей попытки, но все-таки к Тебе пришла. Уж сделай что-нибудь для нас - пошли Саше исцеление, а мне друзей каких, в конце концов!» 
После Мессы у входа в церковь меня поджидала та опоздавшая женщина, рослая блондинка. У нее были живые карие глаза и сверкающая улыбка на все тридцать два зуба:
- Халлоу! Ты откуда? Как тебя зовут? – забросала она меня вопросами. - Меня зовут Мария!
(Ничего себе – не успела помолиться, как началось...)
- У тебя есть байк? Нет? Могу тебе подвезти на машине!  - и она подвела меня к черному пикапу. - Где живешь?
- В госпитале, - называю я свой адрес.
Мария очень удивилась. По дороге я все объяснила. С Марией было удивительно легко говорить по-английски: она хорошо слушала, все понимала с полуслова, да и сама говорила четко и медленно.
Сказала, что ее младшая дочь Белен тоже недавно долго лежала в госпитале после «моторбайк акцидента», но теперь все в порядке.
Саша был удивлен, что я так рано вернулась, - он не успел даже разволноваться, - потом удивился еще больше тому, что я завалила в палату не одна, а с незнакомой женщиной, которая сразу же подсела к кровати и взяла его за руку.
На самом деле ему вообще никого не хотелось видеть. Но эта Мария так тепло улыбалась, так непринужденно вела беседу, что Саша понемногу оттаял и даже принял участие в разговоре - на английском языке!
Мы узнали, что Мария из Чили, что на Самуи она живет вот уже два года, что занимается туристическим бизнесом.
«Но главное – что она Просто Мария», - подумала я.


Буратино

- Саша, привет! Я тут нечаянно набрал твой номер, наверное, потому что вдруг подумал о тебе. Кстати, я еду на Самуи по делам на пару дней, может, мне заехать к тебе?
- Конечно, Денис, мы с Ольгой будем рады тебя видеть. До встречи!
Казалось бы, обычный телефонный разговор, но все далеко не так просто.
Вроде бы Денис, директор русского дайвцентра на КоТао, обучил Сашу на дайвмастера, однако при этом нещадно эксплуатировал и подводил. Думаю, что «Злой Буратино» - так в прошлом году обзывали мы его с Любой за глаза - не тот человек, которого Саша сейчас рад был встретить. Вот и поучимся прощать людей, надо когда-то начинать.
Денис приезжает к нам не один, а вместе с Любой, для подстраховки: знает, что мы с ней дружим. Буратино сегодня в обычной роли массовика-затейника (типа «давайте выпьем за именинника – нам все равно, а ему приятно»).
Из рюкзака он вынимает бутылку тайского рома, кока-колу, пакет льда, одноразовые стаканчики с пучком соломинок, а еще арбуз. Командует у больничного столика, который сразу же превращается в барную стойку, - разливает напиток, режет арбуз, бодро произносит тосты и машет руками, отчего становится еще больше похож на Буратино.
Буратино далеко не глуп: ни слова о дайвцентре, ни полслова о своей недавней поездке в Англию, все о Сашином здоровье, - и только позитивно. Сегодня он решил быть великодушным. Он пересказывает какие-то веселые сплетни, мы хором громко хохочем и фотографируемся в разных комбинациях.
Напротив нас лежит грустный Сон – никак не заживает нога. Мы с Любой подходим к нему со стаканом:
- Пить будешь?
Сон грустно улыбается и отрицательно машет головой.
Возвращаюсь из умывальника – Буратино в коридоре говорит по телефону с приятелем:
- Нет, я не могу к тебе сейчас приехать: у меня сейчас важная встреча, собственно, ради нее я и приехал...
«Интересно, это он специально для меня произносит?» - не верю я.
Не верю я в Санта-Клауса.
Буратино веселый, а глаза грустные. Я могу предположить, что он по-своему любит Сашу. Допускаю, что Буратино нравилось с ним работать.  Беда в том, что Буратино может сотрудничать только так – шагая по головам. Вот люди от него и уходят.
- Он сказал, что готов взять Сашу на работу после выздоровления, на прежних условиях, - звонит Люба на следующий день.
Она очень хочет всех помирить. Но не тот случай. Ищи дурака за четыре сольдо!


Странная поездка

Ной живет на Самуи всего пятый год. Сама родом с Севера Таиланда. Со своим «инглишменом» она познакомилась по интернету, после чего он приехал в Таиланд, женился на ней и купил ей дом, машину и массажный салон, да не один, а несколько. Как в сказке!
Теперь Ной богатая дама. Она теперь сама босс для приезжих девушек с Севера. Платит им мало, зато разрешает жить прямо в массажном салоне: ночью они спят на тех же матрасах, на которых днем обслуживают клиентов.
- Я видела, как Ной приценивается: если гроздь бананов дороже десяти бат, она обычно отходит, - сплетничаю я с Любой. – Странно, она ведь богатая.
- Просто у Ной – психология «бедности»: она до сих пор не может привыкнуть к богатству, свалившемуся на нее, – пытается объяснить Люба.
- Меня пугает взгляд Ной. Когда она не «позирует», у нее злые глаза и неприятное выражение лица, – делюсь я с Любой.
- Ты тоже это заметила? – соглашается Люба.
- Конечно! Вообще-то она много хорошего делает людям – вчера вон принесла рисовое желе не только Саше, но и Сону. Но эти глаза...

***

После снятия гипса с руки Саше стало легче спать ночью, но сама рука сильно болела.
Ной подъехала к нам с какой-то пахучей массажной мазью и показала мне, как правильно массировать. Руки у Ной крепкие, сильные, движения плавные, профессиональные, через минуту Саша уже умиротворенно улыбался.
А потом Ной вдруг заявила ему, что забирает меня на два часа. Я послушно подсела к ней на заднее сиденье байка, и мы уехали.
…Загадочное путешествие. Сначала приехали в какое-то невероятно живописное место под горой, где среди причудливых скал блестело озеро с большими рыбами. В дождливый сезон здесь с горы обычно стекает водопад, - жаль, что мы не застали.
«Может, она хочет показать мне красивую природу?» - гадала я.
Но Ной шагала быстро и целеустремленно, почти не глядя по сторонам. Как выяснилось, она направлялась к храму.
- Олга, жди меня здесь, – почему-то она не захотела, чтобы я зашла в храм.
Помолившись, Ной забрала меня, и мы вышли из этого волшебного места.
Следующим пунктом была китайская харчевня в какой-то островной глухомани. Все блюда здесь стоили бат по двадцать – что значит «тай-прайс»! Кроме того, поварихи-китаянки были закадычными подружками Ной.
Сначала все поочередно обнялись, потом Ной долго болтала с одной помладше, а когда та ушла в глубь макашни, вторая вполголоса стала наговаривать на нее. Она жаловалась скороговоркой, то и дело поглядывая в сторону отсутствующей, а Ной с болезненно-сочувствующим выражением на лице кивала. Потом женщины поменялись ролями – сплетничала молодая, пока старая отлучилась, а Ной за нее так же картинно переживала.
Нам принесли огромные порции – нуддл-супа для меня и жаренного риса со свининой для Ной. Китаянки действительно варили невероятно вкусно и дешево.
«А ведь Ной никогда не готовит сама, она все покупает здесь, а потом выдает за пищу собственного приготовления», - закралось мне в голову подозрение.
Получить полное удовольствие от пищи мне мешал могучий рой мух. А еще было странно, что Ной вообще не пыталась поддерживать беседу.
«А зачем тогда пригласила?» - я чувствовала себя полной дурой.

- …Люба, к нам вчера заезжала Ной, увезла меня в какой-то храм, потом накормила в китайской харчевне, – докладываю я подруге. – Только я так и не поняла, зачем ей все это нужно – она ведь почти не разговаривала со мной.
- Этот человек ничего не делает просто так, - в голосе Любы неожиданно для меня появляется металл.
- Что-то случилось? – настораживаюсь я.
- Случиться ничего не случилось, просто она попросила меня устроить ее племянницу на работу в Англии, и мне это не понравилось. Я считаю, что ради этого она и старается!
- А я причем? С меня-то что взять? – недоумеваю я.
- Зато с меня есть что взять, а ты моя подруга, - делает вывод Люба. – Так что не надо относиться серьезно к ее благодеяниям, вот и все.


«Красная революция»

В Таиланде революция. Из своего госпиталя мы плохо понимаем, кто кого хочет свергнуть.
- Там какие-то «красные»! – объясняют Дима и Аля, которые только что вернулись из Бангкока. – Мы попали на самый главный митинг. За участие в революции «красные» дают по красной майке и по полторы тысячи бат. На площади целая очередь выстроилась.
- А вы чего не встали?
- Мы было встали, но вокруг - одни тайские лица, и они так на нас смотрели, что мы подумали, что пора смыться, пока нас не побили.
Позже нам рассказали, что «красные» своей кровью залили весь Бангкок» ...  Произошло это примерно так:
- Говорят, на площади сидели медицинские работники, которые принимали у желающих кровь, разливали по бутылочкам и раздавали участникам революции, а те бегали по городу и разбивали их о здания! – рассказывают очевидцы.
Как-то все это было несерьезно. Но потом мы перестали смеяться над революцией – кровь полилась настоящая, и свидетелем всего стала наша Люба.

…Началось с того, что Люба не смогла улететь домой в Англию: за час до вылета началось извержение вулкана в Исландии, и самолеты прекратили летать в Европу.
Тогда Люба с маленьким сыном отправилась на улицу Коассан-Роуд и сняла комнату в ожидании возобновления полетов. Так вышло, что она зависла в Бангкоке еще на месяц, но ничуть не расстраивалась по этому поводу.
Во-первых, она встретила на Коассан-Роуд свою подругу-лесбиянку и благосклонно приняла приглашение пожить в ее шикарном номере с бассейном.
Во-вторых, началась революция, и Люба, несостоявшийся журналист в душе, оказалась в самой гуще событий.
- Ты почему перестала мне звонить? – обижается она по телефону. – Может, меня здесь давно застрелили? Неужели никому это не интересно?
- Да ладно, кто там тебя застрелит, – беспечно успокаиваю я ее.
- Как это кто? Тут такое происходит! Они взорвали всю площадь! В соседнем отеле обвалилась крыша от взрыва! На улицах дома все в щербинах от пуль! На моих глазах застрелили двух человек!
- Ну, а куда ты лезешь? Что тебе в номере не сидится, – напряглась я.
- Да ты что, я так рада, что попала на революцию! Тут так интересно! Мне позвонили из аэропорта, говорят, вы можете сегодня лететь домой, но я отказалась: надо было, говорю, заранее предупреждать, не могу же я впопыхах. Короче, еще хоть немного побуду в Бангкоке – когда еще тут снова будет революция! Я тут такую татуировку себе сделала: представляешь, цветок лотоса во всю спину! Синий цвет переходит в фиолетовый! Купила себе серебристую кофточку с открытой спиной, все обращают внимание, спрашивают, где это я такую татушку заказала! Я тебе вышлю фотку.
- …Олга, где Люба? – вдруг звонит мне Ной.
- В Бангкоке – не смогла вылететь в Англию, - говорю я.
Ной тут же отключается. Чего это она так волнуется?
- …Представляешь, Ной перед отъездом сделала мне подарок –  медальончик с тайскими символами, - по телефону объясняет мне Люба причину беспокойства своей тайской подруги. - Это, говорит, вещь старинная, цены немалой, досталась мне от моих предков. Я была такая гордая - еще бы, тайский антиквариат!
- Классно! Молодец, Ной!
- Ну-ну. Слушай дальше. Шляюсь себе по рынку и вдруг вижу на прилавке миллион таких же медальончиков – по пятнадцать бат штука! Я лихорадочно достаю свой, сличаю – сейм-сейм! Вот тебе и антиквариат! Поэтому Ной тебе и звонила – проверить, не улетела ли я. После этого позвонила мне: что, говорит, делаешь? Да гуляю по рынку, говорю, смотрю, чем тут торгуют... Не стала я напрямую рассказывать про эти медальончики, а то лицо потеряет. Но, кажется, она и так все поняла.
 

Вторая операция

Вот уже неделю к Саше не подходил Очкарик. Однажды решив, что все идет, как надо, во время утренних обходов он на ходу лишь бегло кивал Саше и шел мимо, к другим больным.
Но в один момент мне показалось, что все не так:
«Колено опухшее, наощупь подозрительно горячее, да еще кости на сломанном месте почему-то стали выпирать...»
 Набравшись наглости, я подозвала Мымру. Та пощупала ногу, охнула и побежала звонить доктору.
Наутро Очкарик прямиком зашел к Саше, осмотрел ногу и вдруг произнес:
- No good! Tomorrow operation.

…Наутро над Сашиной кроватью висела табличка  с надписью «No eat». Я развернула ее обратной стороной, чтобы раздавальщицы не заметили: в этот день завтрак, ланч, полдник и обед полностью достались мне.
Но даже они были мне не в радость: Саша весь день и вечер лежал бледный и напряженно молчал, глядя в потолок. Особенно после того, как мне принесли на подпись бумагу, что я, как ближайший родственник, даю согласие на операцию и не буду иметь претензий, если что... А «если что»?
Вечером в тягостном молчании мы ждали, что вот-вот распахнутся двери палаты и санитары ввезут операционную каталку. 
Вместо этого раздался еле слышный стук в дверь. Я выглянула – за дверью стояла Просто Мария с незнакомым пожилым мужчиной.
- Халлоу! Это Хосе, - представила Просто Мария нам своего мужа.
Ничего себе! Прям Хосе и Мария? Иосиф и Мария... Как специально!
В палате началась суета – куда усадить, о чем говорить, опять же этот долбанный английский...
Как раз тут за Сашей пришли – перегрузили на каталку и увезли в операционную.
Мне было не до волнения, - гостей принимай, веди светскую беседу... Хосе оказался неулыбчивым пожилым человеком с седоватой короткой бородкой. Как и Мария, он выглядел не столько как латинос, сколько как испанец. Так оно и было: предки обоих были выходцами из Испании. Сами Хосе и Мария много лет провели в Китае, теперь живут в Таиланде, но не собираются возвращаться в Чили.
Я вдруг вспомнила, что у меня есть запись чилийской народной песни «Полет кондора» на испанском - в исполнении моей дочки. Чилийцы ужасно удивились и захотели послушать. Я разыскала песню в компьютере, включила плейер...
И тут под «Полет кондора» в палату на каталке ввезли Сашу. Оно был сильно обалдевший после наркоза, но нога действительно сразу стала выглядеть лучше. Я заметила, что ее развернули вовне, отчего ступня перестала косолапить, слегка согнули в колене и закрепили спицами.
Хосе-Мария спешно распрощались и ушли. А на столике я вдруг обнаружила целую сумку с соком, булочками и печеньем.
Саша, большой поклонник всяческих печенюшек, к тому же с утра голодный, был несказанно счастлив этой находке и, не говоря худого слова, умял все в один присест. А потом нам сообщили, что операция прошла удачно!
- Я сразу понял: раз ко мне пришли сами Хосе и Мария, то все хорошо кончится, – пробормотал Саша с набитым ртом.


Тайский батюшка

Перед Пасхой Мария посоветовала к больному Саше пригласить священника, но я не сразу на это решаюсь. Наконец, однажды после Богослужения подхожу к отцу Майклу и не без труда пытаюсь сформулировать, чего я хочу.
Священник кивает и спрашивает меня, как мне показалось, о байке.
- Да-да, моторбайк акцидент, – подтверждаю я.
Священник отрицательно машет головой и опять свое – про байк, про машину.
«А-а, он хочет, чтобы я довезла его», - соображаю я.
- У меня нет ни машины, ни байка, - бормочу я. – Но я попрошу Марию...
 Вконец разозленный священник на пальцах показывает мне: сюда-то как попала – пешком пришла? – и он двумя пальцами «шагает» по воздуху.
- Йес, йес, - обрадовалась я, и священник облегченно вздыхает – выяснил все, что хотел.
- Окей, – и он приглашает меня в свою машину с эмблемой церкви святой Анны на дверце.
Священнику около пятидесяти, у него неглупое и несколько высокомерное выражение лица. Едем молча, разве что он поинтересовался, «католики» мы или «ортодоксы» - он знает, что в России в основном православные.
В нужное отделение тайский батюшка уверенно проходит кратчайшим путем – оказывается, он часто здесь бывает. 
У Сашиной кровати отец Майкл вдруг преображается. Я вижу добрейшего и сострадательного человека. Даже нелюдимый Саша чувствует себя с ним легко и просто. Узнав, что Саша инструктор по дайвингу, он обещает с ним нырнуть, дескать, «погрузиться в океан – это мечта его жизни». Но Саше до дайвинга еще так далеко...
С этого момента священник иногда заходит к Саше, предварительно постучав в окно. Дело близится к Пасхе, вроде бы приличному католику надо исповедаться.
Отец Майкл не знает, что Саша в России давно завязал что с церковью, что с исповедью.
Пока сам Саша не просит исповеди, священник не предлагает, но про себя, видимо, удивляется. А мне делается неудобно за мужа – к нему человек ходит-ходит, а все без толку.
За три дня до Пасхи отец Майкл в сутане снова заглядывает к нам. Я с ходу жалуюсь ему на Сашу, что этот злодей не хочет исповеди, но отец Майкл резко обрывает меня – дескать, не твое собачье дело.
- Я, может, и исповедовался бы, но не люблю, когда на меня давят, – заявил Саша.
- Ни на кого я не давлю, - и я вышла из палаты.
А когда вернулась, священника уже не было. Зато Саша показал мне бумажку в сто бат.
- Откуда деньги?
- Отец Майкл заплатил за исповедь, - пошутил Саша.
- Ничего себе – я столько лет хожу, и мне ни разу не заплатили, а ты раз в кои-то веки... А если серьезно?
- После моей исповеди он сказал, что только что навестил одного католика в этом госпитале. Когда-то тот сам был врачом, но сейчас в основном больной. Этот католик пожертвовал ему эти сто бат, а отец Майкл решил пожертвовать их мне. Так что можно считать, что я их честно заработал! А что, мне понравилась исповедь.

***

- Наш священник таец? – спрашиваю у Марии.
- Нет, китаец, - отвечает она.
- Ничего себе! – удивляюсь я.
«Китайский католик» - это круто: в Китае до сих пор за исповедание католической веры смертная казнь. Некоторые христианские конфессии в Китае разрешены, но католичество – нет.
- Потому что для католика самый большой авторитет – это Римский Папа, а вовсе не секретарь китайской коммунистической партии или еще кто, - поясняет Хосе.
Они с Марией прожили в Китае двенадцать лет.
 – Нам чуть не зарубили визу из-за нашего католичества, - рассказывает Мария. - Казалось бы, Мессу служили на квартире, приходили только свои, но стоило задернуть шторы, как сразу звонок в дверь – полиция! «Вы занимаетесь прозелитизмом, мы вышлем вас из страны!» И откуда узнавали? То ли телефон прослушивали, то ли следили... Было очень тяжело.
- А как же отец Майкл, китаец, стал католическим священником?
- О, это очень интересная история, - и Мария пересказала мне то, что узнала от нашего настоятеля.

***

Когда отец нашего священника был молодым, он жил в китайской деревне и пас коров. Путь к пастбищу пролегал через католическую церковь. Он нередко останавливался у открытых входных дверей и слушал все, что оттуда доносилось. Слушал, слушал, да и решил принять крещение.
Но когда к власти пришел Мао, ему ничего не оставалось делать, как бежать из страны. Так он очутился на севере Таиланда. Юноша решил жениться, но исключительно на девушке из католической семьи. Он потратил много времени, чтобы найти такую семью, и в конце концов нашел. Не сразу его приняли в этой семье, однако девушка согласилась выйти за него замуж.
Когда родился сын, счастливый отец покрестил его в католической церкви и сказал: он будет священником! Так что у отца Майкла не было ни одного шанса для другой жизни. Можно сказать, что он сразу родился священником. 


Еврейские молодожены

Звонок из прошлой жизни:
- Александр, здравствуйте! Это Миша из Израиля, помните? Мы сейчас в Таиланде, хотели бы с вами понырять на Ко Тао. Это возможно?
Увы, невозможно...
- Как - в госпитале?! На Самуи? Дело в том, что мы тоже сейчас на Самуи! А где этот госпиталь? В НаТоне? Это таки рядом... Так мы к вам через час приедем! Что вам принести?
В прошлом году на Ко Тао Саша обучал четверых молодых израильтян, бывших наших соотечественников – Мишу из Одессы, Таню из Томска, Илью из Ростова и Алену из Новосибирска. Ребята прошли у Саши начальный курс «Open Water». Им все так понравилось, что они решили двигаться дальше и пройти следующую ступень «Advanсed», однако получилось не у всех – Таня испугалась и отказалась погружаться на тридцать метров. Тем не менее все остались очень довольны дайвингом, у них сохранились замечательные отношения с Сашей, и они потом даже на форуме путешественников написали, что у них был «самый лучший в мире инструктор».
Саше до слез жаль, что он не в состоянии понырять с ребятами, но он рад, что они придут.
- Александр, это опять мы! Этот таксист нас неправильно понял и привез к пирсу! Можно ли отсюда пешком дойти до госпиталя?
- Можно – по воде! – перехватываю я трубку. – Идите вдоль берега – я вас встречу.
Я бреду по воде по направлению к пирсу, выхожу на «дикий» пляж. Немного опасаюсь, что мы не узнаем друг друга. Но вот вдали из-за песчаного бархана показались четверо чернявых фарангов... Поравнялись - и я слышу фразу: «Ну вот, теперь мы окончательно заблудились...» Они!
- Спокойствие, только спокойствие! – вступаю я в разговор, и они облегченно вздыхают. – Вон он госпиталь.
- Так близко? – удивляются израильтяне. – Мы ведь живем в ресорте совсем рядом, а на этом такси пол-острова объехали!
Мы заходим в палату. Саша так доволен, что даже неплохо выглядит, улыбается до ушей. Ребята выкладывают печенюшки, шоколадки, «Кока-колу» и даже стопку одноразовых стаканов. Саша торжественно рассказывает свою историю про «моторбайк акцидент», которая уже отшлифована до качества эстрадной миниатюры. Еврейские парни серьезно вникают во все дорожные детали, а девушки просто сочувствуют и ахают.
Потом израильтяне выдают нам свою оглушительную новость: Таня и Илья вчера поженились! Прямо здесь! Они сняли специальный свадебный ресорт, с тамадой, со свадебным столом на пляже, с национальными обрядовыми элементами. На Самуи из Тель-Авива прилетел целый самолет гостей.
- А почему свадьба именно в Таиланде? – интересуюсь я. – Ради экзотики?
- Не совсем, – отвечает Таня. - Просто наш брак отказываются регистрировать в нашей стране.
- Почему? – удивились мы с Сашей.
- Потому что у нас еврей не может жениться на нееврейке...
- Таня, как твоя девичья фамилия? – ехидно улыбается Саша.
Он и сам знает – заполнял документы на дайверский сертификат.
- Шендерович, - смеется Таня. – Но у нас еврейство определяется не по фамилии, а по маме, а моя мама русская, поэтому я не прохожу по документам, как еврейка.
На самом деле у Тани типичное российское лицо, без каких-либо национальных признаков, очень милое и приятное.
- Можно водички? – просит Алена.
- Конечно, – я подхожу к столику и беру в руки больничный кувшин с водой.
- А это что такое? – Миша заглядывает в кувшин. Дело в том, что я привязала к ручке кувшина свою серебряную цепочку с крестиком, чтобы «святить» воду!
- Это ... серебряная цепочка, это чтобы... обеззаразить воду...
- Там таки крест!
Ишь ты, какой наблюдательный! Я и так стесняюсь своего «религиозного фанатизма», а тут еще евреев Б-г послал... Что-то мямлю в оправдание. Ребята смотрят на меня с плохо скрываемым разочарованием, а Саша вдруг хохочет.
- Вспомнил анекдот с бородой! На советской таможне: «Это что?» - «Не что, а кто: это вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин!» На израильской таможне: «Это кто?» - «Не кто, а что: это золотая рамочка!» (Саша произносит слово «рамочка» почти как «гамочка»).
Перед уходом ребята обещают обязательно в следующий раз понырять с «лучшим в мире инструктором». Мы все свято верим, что «следующий раз» обязательно состоится.


Преумножение долларов

В первый же день моего приезда Мымра озвучила нам с Димой сумму, которую мы должны заплатить за операцию. Ни он, ни я оказались к ней не готовы: двести сорок восемь тысяч бат - превзошло все наши ожидания... А Саше еще лечиться и лечиться... Мы были в шоке.
Дима уговорил Мымру принять только часть суммы и подождать с остальными деньгами, затем скрепя сердце снял в банке и внес в кассу сто тысяч бат – почти все, что у него было. Осталось выплатить еще два раза по столько...

***

Еще в России, как только я узнала о беде, случившейся с Сашей, я разослала письма всем своим друзьям с просьбой молиться за него. За долгие годы работы в католической киностудии у меня появилось много знакомых среди священников. Их-то я и попросила о том, чтобы они отслужили Мессу за Сашу, и многие мне написали в ответ, что это сделали. А иначе как объяснить такое быстрое, почти чудесное выздоровление моего больного супруга?
Саша уже лихо шевелил пальцами больной ноги. Ежедневно делая ему «фут-массаж», я не могла не заметить улучшений.
Однако финансовая проблема продолжала висеть над нами, как домоклов меч.
«Как жизнь? – спросил меня в письме отец Клеменс, католический священник.
«Никогда еще не была в такой заднице, - пожаловалась я сгоряча. - Попали на деньги...»
- Надо ехать продавать дом, - лежа в спицах, нервничал Саша.
- Не вздумай: лечись в Таиланде! – настаивала Инна по телефону. – Здесь цены на недвижимость так сильно упали, что никакого смысла продавать дом нет.
- А деньги где взять? – психовал Саша. – А долги с чего раздавать?
- Во-первых, сначала научись ходить, во-вторых, заработай себе на билет, – возражала я, и Саше было нечем крыть.
Мымра всякий раз выразительно вздыхала, встречая меня в коридоре. А как-то раз снова принесла пачку счетов и показала конечное число...
- Хотя бы часть... – она смотрела на меня почти сочувственно. – А то у меня будут проблемы с работой...
- Ты счастлива? – лукаво напомнил мне Политико, встретив на берегу с розарием. – Будь счастлива!
Да, видно, сперва надо выполнить эту трудную работу - почувствовать счастье, когда его нет, но пусть уж за это Вселенная разрешит наши проблемы. Сама не знаю как. Не мои заботы...
«А что плохого: сижу в Таиланде, гляжу на закаты, муж поправляется, друзья пишут письма – вот тебе и счастье», - сама себя убеждаю я.
Кстати, о письмах. Иду в палату проверить электронную почту.
«Здравствуйте, Ольга!» – читаю я послание от отца Клеменса. – «Все это время я искал для вас с Сашей деньги и вот нашел: ваш епископ согласился помочь вам. Он хочет передать вам три тысячи долларов. Сообщите, каким способом вам их переслать...»
Ну не чудо ли! Вот оно как...
- Не поверю, пока не увижу! – бормочет потрясенный Саша.
- Сейчас же поверь и немедленно почувствуй счастье, а то как дам по бритой башке! – категорически приказываю я.
- Хорошо-хорошо, - спохватывается счастливый муж.
Со счастьем у нас у всех исторически сложные отношения: почему-то в нашей стране всегда неприлично было выглядеть счастливым – ведь в мире дети голодают и т.д. Счастье скрывали, на всякий случай прибедняясь. Помню, в детстве у меня часто были приступы беспричинного счастья, но став постарше, я сознательно их гасила из ложного чувства вины... Извините, дескать, что живу!
А к счастью нужно быть «всегда готовым», как пионер. Но как трудно теперь навести порядок в собственной голове и в собственной Вселенной!


Страстная Пятница

- Когда же мне снимут спицы? – беспокоился Саша. Вот уже полтора месяца прошло со дня аварии, но Очкарик только качал отрицательно головой так, что его прямые черные волосы падали на белый лоб:
- Не знаю. Пока рано.
Я догадалась, что к чему:
- Саша, я знаю, когда снимут спицы: когда пройдет Великий Пост, - на Пасху!
И действительно - прямо в Страстную Пятницу Сашу с утра повезли в операционную...
Вернулся он уже без пресловутых железок: нога была запаяна в голубую пластмассу. Но вид у него был неважный.
- Что там с тобой делали?
- Не спрашивай... Это был какой-то кошмар... Операционная сегодня занята, и все врачи тоже. Меня завезли в гипсовальную и поручили какому-то костолому. Похоже, выкручивать такие железки он не умеет, во всяком случае, никогда не пробовал. Дело в том, что каждый саморез сначала был ввинчен в кость под углом, а потом как бы загнут. А значит, и выкручивать его надо под углом. Но Костолом-то этого не знает, и как давай крутить вокруг своей оси, как коловоротом, ковыряя мне новую дырку! Боль невыносимая... Я так заорал! Он и сам перепугался, видит, что-то не то происходит. Сбегал за Очкариком, и тот быстро выкрутил, как надо. И этот Костолом еще радостно показал мне саморез: видишь, дескать, как загнут, вот почему ничего не получалось! И сам же, дурак, хохочет! А саморез весь в крови и в каких-то ошметках от моих костей... А этот еще смеется!
- Ничего-ничего, это же Страстная пятница тебе - по полной программе. Только все наоборот: Иисусу забивали гвозди, а тебе вытаскивают.
- Ну, я примерно понял, что Он чувствовал... Но если бы ты видела мою ногу... Я аж испугался: как в фильмах показывают про концлагерь и про дистрофиков – одни кости! Все мышцы куда-то делись. И голень в суставе не держится – вихляется в разные стороны... Неуправляемая нога получилась...
- А это что? – щелкаю я по голубому корсету.
- А это вместо гипса, новая технология. С виду – обычный бинт. Костолом сначала забинтовал мне всю ногу, а потом смочил бинт горячей водой, и все застыло. Очень легкий короб получился!
Пришли медсестры, сняли размер для костылей и сказали, что нужно начинать делать упражнения для ноги – поднимать вверх и качать.
- Смотри, Сон тоже качает, – Саша с улыбкой показал на Сона.
Сон, с любопытством подслушивая чужие рекомендации, тоже решил потренировать свою ногу.
- Эксысай, Алек! – то и дело подбадривал Сон Сашу в течение дня (тайцы не произносят букву «с» на конце слова).
- Что такое «эксысай»? – спросил меня Саша.
- А это значит – «пилите, Шура, пилите!» - перевела я.
Зато теперь Саша мог спать не только на спине, но и на боку, и на животе. Он получал истинное наслаждение, когда просто ворочался из стороны в сторону.

***

- Мы тебя довезем до госпиталя, - предложила в церкви Мария. Сегодня она была не только с Хосе: оказалось, у них куча детей: двадцатилетний Филип, настоящий мачо, маленький Анди и две дочки – Антония и Белен, высокие топ-модели переходного возраста, одна красивее другой.
Кроме них, в машину села негритянка Саша, одноклассница Антонии, и филиппинка Ровена, приятельница Марии.
– Дети, вы хотите посетить госпиталь?
- Да!! – хором закричали дети.
Когда в палату ввалилась шумная толпа разноцветной молодежи, Саша растерялся. Дети с восторгом трогали его новый гипс, очень сожалели, что не застали его в спицах, - пришлось поискать для них старые фотографии в компьютере.
Сон-Сон все старался сесть повыше, чтобы со своей койки как следует рассмотреть этих «детей разных народов».
Животрепещущая тема «моторбайк акцидента» быстро сплотила всех. Белен показала Саше свою неровно сросшуюся коленку, Ровена – кривой локоть, Анди описал случай с другом.
- Так вот, дети, больше вы на байке ездить не будете! – подытожила Мария, обращаясь к младшим детям. Видимо, это был воспитательный визит.


На закате дня

- Ему можно ходить? – спросила я у Очкарика.
- Не можно, а нужно ходить! Степ бай степ! 
К вечеру принесли костыли, но Саша не захотел даже смотреть на них. Он боялся упасть, боялся, что вывихнутое плечо не удержит костыль, а больная нога не справится с управлением, - и вообще теперь всего боялся.
- Саша, я буду рядом – просто постой на костылях! – уговаривала я его.
- Эксысай, Алек! – кричал Сон со своей койки.
Саша нехотя поставил костыли, свесил ноги, встал – и не упал! Сделал один шаг, другой (степ бай степ), дошел до края койки, прошагал по палате и вернулся. Он сидел на кровати и никак не мог отдышаться. Загипсованная нога опухла в стопе и тут же покраснела. Но все-таки Саша сделал несколько шагов!
А ближе к вечеру я заметила в коридоре оставленную кем-то инвалидную коляску. С минуту постояла, подумала, а потом закатила ее в палату:
- Такси вызывали?
- Я никуда не поеду, - завопил Саша. – Зачем ты это привезла?
Все-таки потом осторожно и медленно переместился с койки на кресло, и я вывезла его из палаты в коридор. Сон-Сон грустно улыбался нам вслед.
По длинной покатой дорожке я доставила Сашу из здания госпиталя на набережную. Саша судорожно цеплялся за поручни и без конца ворчал на меня, требуя отвезти обратно.
К нам подошли Хаген и Андраш - поздравить с новым этапом «рекаверинга». Потом я подвезла Сашу к самому берегу и поставила коляску на тормоза:
- Популярный аттракцион – закат солнца вручную! – представила я.
И все: Саша больше не ворчал, не опасался проезжих машин – он, как зачарованный, глядел в море, куда опускался огромный алый огненный шар. Это был первый его закат после двух месяцев непрерывного лежания в четырех стенах, и в этот день закат был особенно хорош.
Где-то жгли старые листья, и приятно тянуло дымком.
- Как в детстве, у костра на реке... – тихо проговорил Саша.
Я пошла в палату за бутылкой воды, а Саша остался на берегу наедине со своим счастьем. Он уже не боялся.
- Где Алек? – встревоженно спросили меня медсестры: они его уже успели потерять.
- На море, - я махнула рукой в сторону заката, и сестры заулыбались.

 
Пасха

На Пасху я решила надеть Любино розовое платье: пусть оно и не слишком благопристойное, зато дорогое и качественное.
Пасхальное Богослужение было обставлено торжественно – песнопения шли под орган, на котором весьма прилично играл один тайский паренек. На Мессе присутствовали тайцы всех возрастов и фаранги всех цветов кожи.
Особенно бросалась в глаза одна африканская семья: люди были не просто шоколадные, но иссиня-черные. Огромный вальяжный папа с яркими белками, крохотный хулиганистый мальчик с продолговатой головой, который всю Мессу бегал по проходу туда-сюда, молодая беременная мама с замысловатой прической и девочка с миллионом тоненьких косичек, ее уменьшенная копия. После проповеди эту маму, в прошлом баптистку, торжественно приняли в лоно Католической церкви.
К концу Мессы во дворе церкви как по волшебству появился целый ряд столов, заставленных бутылками с колой и ведерками со льдом, а также подносами со еще теплыми слоеными благоухающими булочками. После службы воодушевленная толпа мигом облепила столики и занялась дегустацией угощенья.
- Бери, не стесняйся, - и Мария подвела меня к булочкам.
Я попробовала слойку и очень удивилась: однородная начинка была сладкая, острая и соленая одновременно.
- Что это? – я показала Марии откушенную булочку.
- Чиккен! Очень вкусно! Тебе нравится?
- Ничего, только я подумала, что это варенье, которое нечаянно посолили...
Мария и Хосе заблаговременно пригласили меня к себе на ночной праздничный ужин после Пасхальной мессы. Саша было возмутился, но я, помятуя о том, как его братец испортил мне вечер с Любой, довольно резко ответила пословицей «должен же быть и у свиньи праздник!» – и отправилась на Пасху.
Мы загрузились в пикап и отправились на ЧангМун, излюбленный район богачей всего мира. Мы подъехали к какой-то вилле на горе. Еще выше стоял большой темно-коричневый дом, в котором не горел свет.
- Это дом одной актрисы. Джулия Робертс, может, ты знаешь? – показали мне.
Ничего себе! Как не знать! И вообще - куда это я попала? Вокруг сплошь элитные виллы с бассейнами. (Жаль, что Джулии Робертс сегодня нет дома).
Подъехала еще одна машина. Из нее вылез тот самый темно-синий негр со всей темно-синей семьей.
Я преподнесла Марии подарки, которые приготовила еще дома: иконку Казанской Божьей Матери (от сердца оторвала) и масляный миниатюрный пейзаж с КоТао, который сама нарисовала. Слава Богу, ей понравилось.
Началась суетливая оживленная кутерьма, знакомство, братание. Меня немного напрягла общепринятая манера здороваться - обниматься и целоваться крест накрест, даже при первой встрече.
Меня представили негру, которого звали Брайаном, потом Мери-Джейн, его супруге. Выяснилось, что они из Замбии. На байке подъехала еще одна чилийка, тоже Мария, которая сидела в церкви напротив меня. Внешне она сильно отличалась от Просто Марии: маленькая, чернявая, ярко выраженного латиноамериканского колорита.
- Я тебя помню, - сказала она. – Я сразу догадалась, что ты русская!
Я не поняла, радоваться мне этому или наоборот...
«Тоже Мария» была замужем за «тоже негром», тот был рок-гитаристом и содержал собственное кафе в Май-Наме.
А филиппинка Ровена оказалась простой домработницей, и ее даже не собирались приглашать за общий стол. Когда я по российской привычке сунулась было на кухню помогать, Просто Мария осторожно вывела меня, приобняв за талию, и налила мне стакан пива.
В ожидании застолья все отдыхали на веранде. Мужчины за отдельным столиком обсуждали бизнес, потягивая вино, а три Марии болтали и сплетничали – о мужьях, о детях, о домработницах. Например, Просто Мария вполголоса выражала свое недовольство Ровеной – она и ленивая, и нерадивая, и лживая: чуть что – «Мэм, я не успела этого сделать, я молилась...»
Все это было словно не из моей жизни: звездная ночь на веранде над бассейном, хорошее вино, плохая домработница, беседа на английском, вечернее платье-«секси»...
Этого пасхального ужина я век не забуду.
Не знаю, по каким рецептам было приготовлено это волшебное кушанье - по чилийским или филиппинским, но это было потрясающе вкусно.
Каждый брал себе свежайший теплый блин и накладывал в него мелконарубленного отварного мяса или курицы, всевозможных салатов, затем поливал соусами – сладкими, острыми, кто какие любит, - сворачивал трубочкой и ел.
Я была озабочена только одним – чтобы не выглядеть слишком жадной и слишком голодной. В общей беседе я все равно не могла принимать полноценного участия. Просто Мария, как заправский модератор, спросила было меня о чем-то, все повернулись в мою сторону, я покраснела, подавилась блином, - тогда Просто Мария срочно перевела беседу в другое русло.
Много и уверенно говорил Брайан. Он занимался туристическим бизнесом, содержал офис, отель, кучу служащих и имел много проблем. То воры вскроют ему офис и вытащат все компьютеры, то тайские бюрократы придерутся к документам.
Когда Просто Мария рассказала всем про Сашин «моторбайк акцидент», люди традиционно оживились - эта тема обычно никого не оставляет равнодушными. Джейн тут же вспомнила катастрофу, в которую пару лет назад на машине попал Брайан, после чего несколько месяцев лежал со сломанной челюстью и питался через соломинку. Да и маленькая Мария утешала меня, как могла.

…Тогда никто не знал, что не пройдет и полугода, как в «моторбайк акциденте» погибнет темнокожий муж Марии, а она хоть и отделается пустяковыми царапинами, но вместе с маленькой дочкой Наоми останется без средств к существованию.
А бизнес Брайана полностью развалится, фирму вскоре придется закрыть, а вся семья подвергнется преследованиям кредиторов, - полицейским придется даже ночевать в доме, чтобы при случае защитить Брайана, его жену и детей.
А Хосе и Мария в своем бизнесе потерпят неудачу и потеряют много денег, и их дети перестанут ходить в школу, - нечем будет платить...
Но все это придет позже, а пока мы все вместе празднуем Пасху, нам вкусно, беззаботно и весело.


Веселый Костолом

Через неделю Саша «вырос» из голубого гипса. В вертикальном положении короб сдавливал голень со всех сторон, и вся кровь стекала в ступню. Было так больно, что Саша перестал вставать с кровати.
- Просто нужен новый, - заключил Очкарик, сказал кому следует, и Сашу снова повезли к Костолому.
На этот раз я сама сопровождала каталку с мужем до гипсовальной и даже подглядывала в дверное окошко. Костолом – им оказался очень низенький коренастый веселый таец в зеленой форме и зеленом колпаке – сначала распилил пластмассовый короб какой-то специальной циркулярной пилой, затем обмотал ногу новым бинтом – на этот раз флуоресцентно-зеленым - и запаял его с помощью горячей воды, как прежний.
По ходу дела он много шутил с горизонтальным Сашей и даже кое-что рассказывал о себе. Оказывается, он часто бывал в Москве вместе с командой тайского бокса, - видимо, костоправы там все время нужны.
(Позже мы встретим его на празднике в Католической церкви – его жена с дочерью католички. К тому времени на Саше уже не будет ярко-зеленого гипса!)

***

Тринадцатого апреля, на тайский Новый год, Сашу выписывают. Из рюкзака я достаю ему «штатскую» одежду – шорты и рубашку с короткими рукавами. (Это не та одежда, в которой Саша разбился, - прежнюю с него попросту срезали). Все ужасно мятое – столько времени пролежало без пользы, ведь со дня катастрофы прошло больше двух месяцев. 
В последний раз мы сажаем его в инвалидную коляску – на ней мы довезем его только до машины, а дальше начнется новая жизнь, совсем другая, неизвестная. Саше страшно, мне тоже.
Я вдруг понимаю, что в этом госпитале лично я провела замечательный период жизни, и мне становится жалко, что он вот уже и закончился...
Мы обмениваемся телефонами с Сон-Соном, и я вывожу Сашу в коридор. Вокруг коляски скапливается персонал. Никто до Саши не лежал здесь так долго – медсестры успели к нему привыкнуть и теперь очень тепло прощаются с «Алеком». (Жалею, что с голодухи мы сожрали весь шоколад, привезенный с родины, и нам даже нечего подарить медикам по российской традиции).

…Накануне я выплатила госпиталю полностью всю сумму – слава Богу, Инна раздобыла и прислала нам оставшуюся часть денег! На кассе меня ждал приятный сюрприз: сменилась бухгалтерша, и новенькая почему-то насчитала тысяч на тридцать меньше, чем предыдущая!
К нам подходит Мымра, сует какой-то рецепт и просит меня спуститься в больничную аптеку - выкупить таблетки для Саши, чтобы он продолжал дома принимать лекарство.   
- Нет уж, хватит таблеток, – я отрицательно машу головой. – Сколько можно!
Больше я ее не боюсь! И вообще - не собираюсь тратить деньги на всякую отраву.
Но Мымра чуть не плачет. Волнуясь, она пытается объяснить, что раз доктор прописал, то надо пропить, что это очень важно для ноги. Я делаю вид, что не понимаю по-английски, - тогда она переходит на жесты, машет руками, стучит по своей собственной коленке. Она очень расстроена, хотя, казалось бы, какая ей уже разница?
- Ну ладно, - смилостивившись, я бегу выкупать таблетки. Ее лицо светлеет.


Улыбающиеся проститутки

 Дима учит меня жить. Он считает, что понял, как нужно себя вести в Таиланде, - в отличие от нас, которых он раз и навсегда записал в непроходимые тупицы и зануды.
- Улыбайся всем подряд. Веди себя так, будто у тебя нет никаких проблем. Отвечай, когда тайцы с тобой здороваются.
В этот момент мы как раз идем по вечернему Ламаю, освещенному красными фонарями.
Я оглядываюсь вокруг. Одни бары, почти в каждом баре сидят полуобнаженные тайские девицы и не обращают на меня ровно никакого внимания. С какой стати это я должна им улыбаться и здороваться?
- Что-то ни одна девица не здоровается, - ехидно замечаю я.
- Ты хочешь сказать: хоть бы одна ****ь поздоровалась! Так? – уточняет Дима, и мы ржем.
Шутки шутками, однако вскоре «бар герлс» и правда стали нам улыбаться и даже здороваться.

…Каждый день по этой самой улице мы с Сашей медленно движемся в направлении пляжа. Я решила, что пока он может ходить только на костылях, ему лучше подольше пребывать в воде, чем смотреть в потолок, лежа на кровати в Димином доме. (И вообще – «почему мы это должны им дарить?») Поэтому я чуть ли не насильно вытаскивала его из дома.
Километровую дорогу он поначалу преодолевал минут за сорок. По жаре, на костылях, с распухшей ногой, едва сросшейся рукой – не скажу, что это был подвиг, но что-то героическое в этом было.
Все до одного тайца, которые шли навстречу, ему улыбались. Да не абы как, а подчеркнуто нежно, умильно и настойчиво.
Российский житель не привык к такому: у нас улыбаться на улицах просто неприлично. Если ты вдруг улыбнулся прохожему, тот скорее всего подумает, что тебе от него что-то нужно, и в лучшем случае хмуро отвернется. А уж на инвалида в России вообще нехорошо смотреть: считается, что лучше «не заметить», что в человеке чего-то недостает!
Но в Таиланде не так: здесь считается, что от улыбки не убудет. А уж поддержать больного – святое дело!
Никогда Саше столько не улыбались. В ответ ему тоже приходилось улыбаться каждому встречному-поперечному прохожему и каждой «бар герл» на этой улице Красных фонарей, ведущей к морю.
Сколько раз он, улыбаясь, проковылял туда и обратно – уж не знаю. На берегу Саша раздевался, бросал костыли на белый песок и полз к воде, затем прыгал в набежавшую волну – и начиналось счастье...
Море на Ламайском пляже удивительно напоминает Черное – такое же шумное и пенистое, как в детстве. Саша плавал, как рыба, шагал по дну, прыгал и даже бегал в воде – короче, делал все, чего он не мог пока делать на суше. И ему становилось лучше с каждым днем.
Через три недели он уже передвигался к морю с помощью всего одного костыля, загорелый и обветренный. Руки уже не выглядели так дистрофично, как прежде. И все обитатели улицы Красных фонарей отметили это: Саше не только улыбались, ему махали, кричали, показывали большой палец. И Саша тоже кланялся и улыбался всем.
Может, от этих улыбок он и поправился так быстро? 


Неожиданная встреча
      
Ранним утром наш паром отчаливает с НаТоновского пирса. Мы с Сашей путешествуем в Малайзию, продлять визы, бла-бла-бла, обычное бюрократическое дело.
Я издалека смотрю на берег и не узнаю его. Кое-как я вычисляю «дикий» пляж с монастырем, по которому столько раз ходила до пирса, а правее вижу белое здание «Самуи Госпиталя», просвечивающее сквозь зеленые густые кроны тайских сосен...

…Прошло четыре месяца с тех пор, как мы с Сашей покинули госпиталь.
Саша уже не только ходит без трости, но и подрабатывает в двух дайвцентрах – английском и немецком. Он загорел и окреп. Больную ногу не отличить от здоровой, а сросшаяся рука уже выдает виртуозные пассажи на электрическом пианино. И вообще – он чувствует себя куда счастливее, чем прежде.
Миновал тот период, когда наша жизнь представлялась нам одной сплошной проблемой, но теперь я вспоминаю его даже с благодарностью: мы встретили столько чудесных людей! Взять, к примеру, Очкарика...
Я поворачиваю голову в сторону капитанской каюты и ... не верю своим глазам: по проходу к нам навстречу идет Очкарик собственной персоной – в своих темных брюках и рубашке с длинными рукавами, лохматый и близорукий! (Странно: госпиталь там, а Очкарик – здесь!)
Я толкаю Сашу в бок и киваю в его сторону...
- Монинг! – бросаемся мы к нему.
Очкарик рад не меньше нашего. Видно, как приятно ему смотреть на Сашу и на его мускулистую ногу с почти исчезнувшими на фоне общего темного загара следами шрамов. Отличная работа!
Спрашивает его, как жизнь.
Саша хвастается, что уже погружается в океан.
- Теперь уже можешь заниматься всем, чем хочешь, – благословляет доктор. – Все, ты здоров!

Ко Самуи 2010