Романист Андрюшка
Родители посмеивались втихомолку над писательским зудом старшего сына, но вполне уважительно впрочем.
— И в кого это он у нас писучий такой? — скрёб иной раз в затылке капитан Резвых, служивший замполитом роты в отдельном мотострелковом батальоне, расквартированном в районном центре. — И ведь не запретишь.
Вот именно. Как тут запретишь, когда романы у юного писателя Резвых были сплошь про войну. С впечатляющим количеством задействованных персонажей и масштабными сражениями. Масштабы Андрюшке давались запросто. Хотя и про отдельные бои там тоже отрывки случались.
Кто-то, может, и удивился бы, откуда десятилетний мальчишка черпал темы, сюжеты и характеры. А домашние — нет, те совсем не удивлялись. Очень часто приходили к деду-фронтовику другие деды-фронтовики. Ну и вспоминали, конечно, бои, походы и товарищей своих. Андрюшка в таких случаях непременно вертелся рядом, на ус мотал. Хотя, если честно, не всё ему нравилось в воспоминаниях ветеранов. Где великие подвиги?! Где сокрушительные наступления?! Где размах?! Ну кому интересно слушать, как не приехала вовремя полевая кухня, а потом роту погнали на марш, и потому почти неделю все грызли сухари, запивая их кипятком. Или как отступали, а их всё время бомбили немцы, а наших самолётов всё не было и не было. Или о том, как стояли однажды по весне в низине, и окопы до половины голени были полны ледяной талой воды, вернее, жижи из ледяной крошки и грязи. И никак нельзя было её вычерпать. Бойцы ходили с мокрыми ногами, мёрзли, но — удивительное дело — никто не заболел.
Понятно, что подобные возмутительно не героические эпизоды из большой боевой биографии дедов Андрюшка приветствовал демонстративным фырканьем — нашли, о чём вспоминать!
Собственно, поэтому юный и бескомпромиссный пионер Резвых и взялся за тяжёлый писательский труд, желая восстановить настоящую правду о войне. Уж он-то в подвигах и славе толк знал. Нет, своего дедушку он бесконечно уважал. Ордена и медали тот ведь не за отступление и сидение в мокрых окопах получил. А за что? Ветеран на вопросы внука отвечал общими фразами и почему-то хмурился, явно не желая вспоминать подробности. И вот этого Андрюшка напрочь не понимал. Потом-то поймёт, конечно. Когда повзрослеет. А пока…
Романы новоявленного писателя-баталиста кипели военными страстями и, как правило, являли собой сплошное действие, разделённое на несколько потоков-сюжетов. Потоки Андрюшка разделял гениально просто. Словами «А в это же самое время…». Неровные строчки заполняли тетради с неслыханной скоростью. Юное дарование буквально лихорадило под мощным наплывом вдохновения, которое захлёстывало его, крутило бешено и азартно, вызывая подлинный восторг. Другое дело, что свои многочисленные произведения автор никогда не перечитывал и не проверял на ошибки. Просто некогда было. Ибо новое бессмертное творение уже настойчиво просилось на бумагу…
Теперь, с позволения не слишком придирчивого читателя, позволим себе немножко сплагиатить. Самую крошечную кроху отщипнём от честных трудов Андрюшкиных. Буквально несколько слов.
«А в это же самое время» в части, где служил капитан Виктор Резвых, каким-то образом стало известно о том, чем увлекается сын замполита. С другой стороны, надо ли тут удивляться? У Андрюшки, понятное дело, были одноклассники, чьи отцы стойко переносили тяготы и лишения воинской службы в этом же батальоне. Так что слух о романисте если ещё и не прошёл «по всей Руси великой», то по некоторым подразделениям батальона прокатился совершенно точно.
— Виктор Иванович, ты бы это… к-хм… познакомил уже, что ли, боевых товарищей своих с творчеством сына. А то, понимаешь, на наших изумлённых глазах, может, будущий великий писатель растёт, а мы, понимаешь, ни сном ни духом… То есть, понятия не имеем, о чём он хочет поведать миру.
Так обратился однажды после совещания замполит части к замполиту роты. И вроде бы высказанное пожелание начальника было не слишком серьёзным, и уж тем более не являлось приказом, но… Капитан попытался выкрутиться, говоря при этом чистую правду:
— Так ведь, товарищ майор, я же, честно сказать, и сам не больно-то в курсе, о чём пацан пишет. Всё как-то времени не было почитать. То одно, то другое. Уроки проверишь — и ладно. Да и что он там может насочинять?
— Эх, ты, отец называется, — укоризненно сказал инженер человеческих душ в масштабах батальона. — Ты вот что… Ты, давай-ка, принеси парочку тетрадок, да и зачитаешь нам вслух. Интересно же! В четверг, пожалуй. Сразу после обеда. Ну да, как раз минут сорок выгадать можно будет. Заодно и сам узнаешь то, что до сих пор узнать не удосужился.
Вот так оно и вышло, что в один из похожих один на другой четвергов, наполненных, как и все остальные дни, боевой учёбой, томительными дежурствами и непрестанным воспитанием неблагодарного личного состава, капитан Резвых вместе с сорокавосьмилистовой тетрадкой сына оказался в просторном кабинете товарища майора. Там же находились ещё несколько офицеров, прибывших, как позже выяснилось, специально на громкую читку романа.
Ну что, делать нечего. Приступил отец к делу. Зачастил, стараясь, чтобы мероприятие поскорее закончилось.
— Э, не-эт, Виктор Иванович, так не пойдёт, — прервал его майор. — Ты давай с выражением читай, с расстановкой, как диктор телевидения. А то и понять ничего невозможно.
И опять деваться некуда.
Начал с выражением. Стараясь при этом вникать в смысл прыгучих Андрюшкиных строчек. А что? Вполне себе и неплохо даже… для десятилетнего. Капитан немного расслабился и, не обращая внимания на ошибки в тексте и нестройные смешки собравшихся (сами же захотели!) повёл повествование дальше, невольно добавляя необходимую, по его мнению, толику пафоса в нужных местах. Вот так и прозвучала фраза, впоследствии нередко и с удовольствием цитируемая офицерами в узком кругу:
« — Вперёд! — закричал командир отряда. И восемьсот пятьдесят шесть коммунистов побежали от врага!»
И вот тут уже смешками не обошлось. Кабинет потонул в обвальном хохоте. А Резвых, откровенно признаться, был шокирован не столько фактом бегства от врага, сколько таким точным и не малым количеством коммунистов на километр фронта. Этот километр у Андрюшки был оговорен тремя абзацами выше. А вот откуда там взялись два батальона партийцев, у автора не сообщалось.
Когда все, наконец, успокоились, майор, вытирая платком слёзы на глазах и отдуваясь, жизнерадостно сказал:
— Виктор Иванович, тебя посадят!
— Да не должны бы вроде. Ясно же, что описка…
— А чё так неуверенно говоришь?
И все снова захохотали. А чего не посмеяться? Год-то на дворе был не 37-й, а наоборот 86-й. Гласность, перестройка, социализм с человеческим лицом и всё такое прочее. Пока офицеры веселились от души, капитан подумал:
«Это ещё хорошо, что они про фашиста не знают».
Андрюшка тогда в садик ходил, лет пять ему было. Понимал из взрослой жизни мало что, но говорил хорошо, не шепелявил и не картавил, слова произносил чётко. А тут занесло однажды в детсад корреспондента из какой-то детской газеты или — бери выше — аж из журнала. И тот быстренько организовал среди малышни опрос на вечную тему, кто кем хочет стать. Ну и посыпались ему в блокнот имена, фамилии и профессии. Когда очередь дошла до Андрюшки, он на поставленный вопрос ответил с мечтательной твёрдостью:
— Фашистом!
Что тут началось! Воспитательницы и заведующие хором возмущённо закудахтали, корреспондент застыл с вытаращенными глазами и открытым ртом, Андрюшка в недоумении пожал плечами. А что такого?
Потом-то, конечно, всё выяснилось. Оказывается, во дворе его дома старшие мальчишки часто играли в войнушку. И у них была невесть откуда взявшаяся трофейная немецкая каска. Довольно ржавая, между прочим, но настоящая. И носил её в игре тот, кого назначали главным фашистом. У двора свои законы, и потому главный фашист выбирался из маменькиных сынков и задохликов, у которых не хватало ни сил, ни авторитета, чтобы представлять крепких и отважных советских бойцов. Всего этого Андрюшка не понимал, а про настоящую военную каску понимал и очень хотел её примерить. Никакой крамолы, в общем.
Когда мальчишка немного подрос, то сразу стало видно, что он не вписывается в «фашистские» стандарты. И не маменькин задохлик, и авторитет во дворе имел. Не из-за физической силы, правда, а из-за удивительных в его возрасте начитанности и серьёзности. Ну да, очень Андрюшка читать любил. А потом, как вы уже знаете, ему и писать понравилось.
Стал ли Андрей Викторович Резвых писателем, в конечном итоге? Не стал. Детская его писательская лихорадка вскоре сама собой сошла на нет.
Повзрослел потом, как все, остепенился, семьёй обзавёлся, своё место в жизни нашёл. Кафе держит «Три пескаря». Хорошее кафе, уютное. Тепло там, атмосфера домашняя. За многие годы круг постоянных посетителей сложился, к их услугам помимо вкусных блюд имеется и небольшая библиотечка.
Жалеет ли о чём-нибудь Андрей Викторович?
Об одном, пожалуй. Во время одного из семейных переездов на новое место жительства потерялась перевязанная шпагатом стопка тетрадей с романами про войну. Может, и по сей день лежит где-то. Или — могло ведь случиться и такое — нашёл кто-то и перечитывает время от времени. А на одной из страниц 856 коммунистов бегут… на врага, конечно. Это же всякому понятно.
Свидетельство о публикации №218100801232