День Святого Георгия. роман. Глава 34

Выбрали путь, и ни разу с пути не сбились.
Знали, что путь будет долог, тернист, извилист.
Знали и шли. Все как один. Молились

                С.Васильев(сплин)

*

Юрик методично обзванивал конторы, на которые Ванюшка отправлял пачками его резюме с блестящим опытом работы, и всего одним минусом – инвалидностью второй группы. Это называется «холодные контакты», то ли пошутил, то ли всерьез сказал Ваня. И Юра честно попытался понять.

Ему после госпиталя следовало еще примерно с полгода понаблюдаться. И это значило одно из двух: или он уезжает домой и каждый месяц приезжает сюда на прием к хирургу. В пересчете на дорожные расходы получалось – до хрена! Или он пристраивается здесь по лайту, хоть сторожем, хоть вахтером, и заканчивает лечение, хотя бы не нахлебником.

«Юрка, ну ты что! хоть бы и нахлебником!» - сказала Ната и освободила ему, или им с Ленкой, Ванюшкину комнату - «Вообще, можете столько жить, сколько вам понадобится! И даже не думайте!»

Ленка поплакала, но выбора не было. Терять работу, рисковать последним источником доходов, имея на руках двоих взрослых детей, теперь уже троих! Она выбрала весь свой отпуск, еще неделю без содержания, и улетела.

И вот теперь Юрик осваивал технику «холодных контактов», швырялся трубой и матерился между звонками. Делал он это в коридорах госпиталя, отчего постовая сестра его регулярно одергивала. Он извинялся, кривился, какое-то время собирался с силами и набирал новый номер.

Иногда сразу получал отказ, иногда долго объяснял цель звонка, оправдывался, входил в унизительные подробности, приводил аргументы, иногда контраргументы, все равно получал отказ, швырял трубку, кривился, матерился и извинялся.

Теперь ему казалось, что он и в армию пошел, потому что ненавидел теток из отдела кадров. И вообще он вдруг затосковал.

Затосковал о той правильной мужской аскетичной жизни, где нет места бумажкам, где сраная буква не имеет такой магической силы, где за жизнь не предлагают такие унизи-и-тель-но мик-ро-ско-пи-ческие цифры! Где, чтобы получить даже эти мизерные деньги, именно эти – мизерные,  из тебя вынимают душу, достоинство, уважение к себе, к своим сединам, к своим трудам. И кто вынимает?! Письки малолетние! А как разговаривают! Меня! седого майора!


- Майор, а почему ты седой? – спросил его как-то Витя-едкий – ты же лысый?

Юрик добродушно осклабился:

- Ну, я же не везде лысый…

Мужики заржали. Юрик на это расстегнул ворот пижамы. Грудь у него действительно была покрыта седыми кудряшками:

- А про седого майора – это у нас в учебке  был такой, майор Ковалев. Мы пацанами пришли, он был уже седым, потом я уже до капитана дослужился, приезжал за молодыми, он все еще был майором… так говорят и на пенсию ушел.. Да, веселый был мужик!...  как к присвоению подходит - он то напьется, то оборудование угробит, то полковнику морду набьет, как заколдованный! Зато не боялся никого! И чуть что: « Да ты! меня! седого майора! учить!... или там пугать!…наказывать!» Такие дела. У нас с тех пор погоняло такое.

- Так ты в каком звании дембельнулся? – спросил капитан.

- Так майор – Юра снова расплылся в улыбке – тоже вишь, заколдованный.

- А на гражданке ты чем занимаешься?

- Водилой работаю, у одного своего сержанта! Бывшего. Большегрузы вожу на Ванкорском месторождение. Это считай Ямал!

- Ох! еее! Далеко-онько!

- Ну, это - от какого места мерить. Я в Омске живу, мне оттуда - что на Ямал, что до вас – один фиг.

- Слушай, а он тебя в таком виде обратно-то возьмет?

- Кто сержант? Не возьмет! -  Юрик почесал отрастающую щетину – Говорю, хоть сторожем возьми, а он, да какие сторожа! Двести километров вокруг – никого – ни одной живой души: ни машин, ни дорог, одна морошка, да медведи… Вот и все.

- Да, попал ты!

- Да, попал!


Чтобы жизнь совсем не превратилась в чернуху, писькам он звонил до обеда. А после обеда делал приятные вещи. Читал какую-нибудь фигню, или в инете сидел, в основном, в инете. Вечерами еще звонил жене и Маринке. Жена всегда отвечала, Маринка всегда нет. Ни утром, ни вечером. Он, в общем-то ей и утром звонил, но так,  не надеялся, просто чтобы знала, что помнит, и все такое.



*


 Точки над «i»  расставила Ирочка. В обеденный перерыв она поставила шефу на вид, мол, дел не в проворот, а вы, мол, бла-бла.

 Марина горестно вздохнула и попыталась собраться. Получилось, видимо, не очень, потому что через какое-то время Ирочка спросила:

«У вас что-то случилось?»

«Роман» - Марина рассеянно ковырнула свой пудинг.

«Ну, это я еще месяц назад поняла» - помощница требовательно умолкла.

«Теперь кончился» - Марина вздохнула.

Ирочка продолжала смотреть. И Марина кратко, практически в двадцать слов, изложила всю историю.

Это случилось в обед, да. После обеда она, наконец, пришла в рабочие кондиции и продуктивно работала весь оставшийся день и провела вечернюю планерку, как давно не случалось.

Когда они уже направлялись на стоянку, Ирочка сказала:

- Марин Иванна, если позволите… Этот ваш парень – он ведь не партия!

Марина замерла на полушаге. Но Ирочка не останавливалась, и ей пришлось пристроиться в ногу.

- У него семья, дети, это такой аргумент против вас! Такое обременение собственности, вы же знаете сами: и юридически, и чисто по-человечески… Они всегда будут, и всегда будут перевешивать. Возможный вариант уровнять шансы – самой завести от него детей. Вы готовы?

Марина в ужасе помотала головой:

- Какие дети, Ирочка! Мне сорок пять!

Ирочка кивнула удовлетворенно:

- Потом… «Он - классный парень и добряк» - это значит, что…, поправьте меня, если я ошибаюсь,… он – нищий, как цирковая лошадь.

- Как церковная мышь, Ирочка! – Это был существенный недостаток помощницы – идиоматическая бездарность, она смешивала поговорки и выдавала порой такие перлы, что Марина не знала, то ли смеяться, то ли плакать. Проблема была в том, что девочка никак не хотела отказаться от этих своих экспериментов. Ей казалось, что речь становится яркой и запоминающейся. Ну, запоминающейся - точно!

- Да! Нищий, как церковная мышь –  легко согласилась Ирочка – а вы готовы жить с добрым парнем, нищим, как церковная мышь?

И тут до Марины дошел, наконец, смысл сказанного. Она представила своего возлюбленного на приеме у губернатора: в кепке и кроссовках «адидас», и у нее упало сердце.

« Да ну! ерунда, и  костюм можно купить, и все такое, ерунда! Вот только как его там представить…»

Одним словом подумать было над чем. Но Ирочка еще не закончила:

- Ну, и судя по вашим регулярным визитам на Боткинскую шесть, он ранен –  она остановилась и поискала ключи в сумочке.

Марина широко открыла глаза. Ирочка становилась настоящим юристом. Марина тоже шарила и никак не могла найти свои ключи. Ирочка ждала ответа. Марина, наконец, кивнула.

- Тяжело?

Марина снова кивнула.

- Он останется инвалидом?

На этот раз Марина не кивнула, но на глаза у нее навернулись слезы, и закапали тяжелыми каплями.

Ирочка, конечно, была юрист, начинающий адвокат, и даже стерва с некоторым стажем, но своих она любила, любила шефа и сочувствие ее было хоть и агрессивным, но правдивым, и даже где-то нежным:

- Воля ваша, Мариночка Иванна, это плохая партия! Очень плохая. У вас такие мужчины были, и с положением, и с достатком. А этот! Сядет вам на шею вместе со всем своим семейством, и вы возненавидите его раньше, чем… чем свистнет рак!

Домой Марина ехала совершенно раздавленная. Отчаяние, которому она предавалась с некоторым даже упоением, все-таки было страстью и содержало даже элементы фатализма и высокого Рока. Ирочка умело вывернула дело на бытовую изнанку. С профессиональной точки зрения – безупречно. И Марину вдруг затопила тусклая и унизительная тоска... Тусклая и унизительная...