Евгений Воробьев. Война, Высота и мужество

    ЕВГЕНИЙ ЗАХАРОВИЧ ВОРОБЬЕВ
   
   Утро 6 сентября 1941 года. Освобождён
   город Ельня.
   Фронтовой корреспондент Евгений Воробьев
   у здания райкома ВКП(б)
     Фотография и подпись под ней взяты из
     его книги "Москва. Близко к сердцу"               

                ЕВГЕНИЙ ВОРОБЬЕВ. ФРОНТОВОЙ КОРРЕСПОНДЕНТ
                (Война, «Высота» и мужество)

   Если можно было бы собрать каски всех солдат и офицеров
   фашистского вермахта,убитых во время операции «Тайфун»!
   Мы бы насчитали 126966 касок.
       - Металлолом истории! – назвал генерал армии Г. К. Жуков
   никчемные каски – дырявые, помятые, ржавые…
   Это было в день освобождения города Ельня;фашисты похоронили
   убитых на просторном пустыре, ставшем очень тесным.
   Каски венчали березовые кресты на могилах, которые
   вытянулись длинными аккуратными шеренгами…

        Евгений Воробьев

                А, ЖЕНЯ!

   Я не была знакома с ЕВГЕНИЕМ ЗАХАРОВИЧЕМ ВОРОБЬЕВЫМ. Но видела его несколько раз на встречах ветеранов сортировочного эвакуационного госпиталя (СЭГ) № 290 Западного, а затем (с 1944 года) – 3-го Белорусского фронтов.

   …9 мая 1986 года. Этот День Победы, по многолетней традиции, однополчане СЭГа 290 встречают в Москве, в Центральном доме медицинских работников (теперь там музыкальный театр «Геликон-опера»).
    Зал заполнен. Некоторые ветераны пришли с мужьями-жёнами; внуками-внучками.  Сижу рядом с Евдокией Ивановной Коноваловой (Дуся Ершова; воспоминания её опубликованы здесь же – Л.П.-Б.).

   - Пришёл Евгений Воробьев, - говорю я.
   - А, Женя! – отвечает Евдокия Ивановна, и ищет глазами Женю Воробьева, который в годы войны несколько раз был ранен и контужен, и поступал в СЭГ 290.
   Почему именно в этот госпиталь, расскажу немного позже.

    К тому времени Евгений Воробьев уже был профессиональным писателем.
    В архиве  Совета ветеранов СЭГа 290 есть анкета, заполненная Евгением Захаровичем 14 апреля 1966 года. Здесь мало сведений. Но что есть.
   На вопрос: «Кем работал в СЭГе 290?» ответ: «Лечился». Год рождения 1910. Беспартийный. До службы в армии образование высшее; писатель. Жил в Москве на улице Черняховского. В год заполнения анкеты работал на киностудии «Мосфильм».
   Член правления Московского отделения Союза писателей СССР. Женат, двое детей.

    В Интернете из ВИКИПЕДИИ (свободная энциклопедия) я узнала больше о жизни Е. Воробьева. Благодарю тех, кто трудится в этой энциклопедии. Теперь мне уже не у кого расспросить о нём. Имею в виду тех, кто служил в СЭГе 290 и знал его.
   Родился Евгений Захарович 29 ноября 1910 года в г. Риге. Окончил Ленинградский институт журналистики (1930 г.). Член Союза писателей СССР. Прозаик, публицист, сценарист. Жанр: рассказ, повесть, роман, очерк. Золотая медаль имени А. А. Фадеева.
 Участник Великой Отечественной войны.

                КАПИТАН ВОРОБЬЕВ
   
   В ВИКИПЕДИИ написано, что на фронте он с сентября 1942 года. Это не так. На фронте он с начала войны. Подтверждение этому есть в одной из его книг и в статье писателя-фронтовика Константина Симонова. Об этом чуть позже.
   Был сотрудником фронтовой газеты «Красноармейская правда» Западного фронта. Награждён медалью «За оборону Москвы».

   Из названной энциклопедии:
   «Приказом по 3-му Белорусскому фронту от 14.04.1945 г. старший литературный сотрудник газеты «Красноармейская правда» 3-го БФ капитан Воробьев награждён Орденом Красной Звезды за то, что в период наступления в Восточной Пруссии большую часть времени проводил в наступающих частях, собирая материал для статей.
   3.06.1945 г. награждён Орденом Отечественной войны 2-й степени за оказание помощи командованию 169 полка 1-й гвардейской дивизии и спасении 3-х раненных красноармейцев под пулемётным огнём, за мужество, проявленное в боях под Кёнигсбергом и Каунасом и форсировании Немана.
   
   В 1946 году вступил в Союз писателей СССР. В 1985 году награждён Орденом Отечественной войны 1-й степени. Много лет был председателем комиссии по военно-художественной литературе Московской организации Союза писателей РСФСР.
   Автор многих книг о Великой Отечественной войне».
   В его анкете упомянуты ещё 8 медалей, но не названы какие. Одна известна – «За оборону Москвы».

   В моём блокноте сохранилась запись выступления Евгения Захаровича в праздничный день – 9 мая 1986 года.

                НАВАРИСТЫЙ БОРЩ И …  СТИХИ

   - Трагическая фронтовая память проступает, как кровь сквозь бинты. Хорошо об этом сказал Александр Твардовский, - говорил Евгений Воробьев. -  Я представляю здесь бывших раненых, которых заботливый персонал СЭГа 290 возвращал к жизни.
   Мне пришлось лежать в этом госпитале в Пыжовском лесу, в Каунасе и в Кибартае. СЭГ 290 был, конечно, выдающимся медицинским учреждением. И во многом, благодаря начальнику госпиталя, военврачу Вильяму Ефимовичу Гиллеру. Это был благородный и внимательный врач.

   Атмосфера нравственной чистоты, благожелательности всегда царили в госпитале и в суровых условиях работы в Пыжовском лесу, и в хоромах Каунасского медицинского института, и в Бартенштайне …
   Вспоминаю с благодарностью всех, кто помогал мне вернуться на фронт. Особая благодарность нейрохирургу Александру Архиповичу Шлыкову (из старшего поколения хирургов; о нём рассказ есть на этой же странице литпортала – Л.П.-Б.), который делал мне операцию, когда я был ранен в голову.

   Я сказал Александру Архиповичу, что хочу написать о нём очерк. А он в ответ: «Но вы должны посмотреть, как я оперирую. Выдержите?».
   У меня был уже некий опыт; я выходил из окружения *.  Поэтому ответил: «Выдержу». Я выдержал. А одна молодая медицинская сестра в операционной упала в обморок.

  *В книге «Москва. Близко к сердцу» в октябре 1941 года он написал: «…я, счастливо, вышедший из вяземского окружения»; «сапоги прохудились, портянки пропитаны кровью».
   Это лишь одно из подтверждений, что капитан Евгений Воробьев на фронте с первых месяцев войны. В октябре 1941 года, чтобы не оказаться в окружении, СЭГ 290, свернув имущество, из горящей и разрушенной Вязьмы двинулся в сторону Москвы.

   ИЗ ЕГО СТАТЬИ «ОПЕРАЦИЯ»:

  «Александр Архипович относится к числу хирургов, обладающих блестящей техникой. Он работает у стола не спеша, но очень быстро - важно выиграть во времени, сжать сроки операции.
   Но вот наступает самый ответственный момент операции - открытие спинного мозга и манипуляция на нём, особенно ответственная в условиях, когда ранение проникающее и вскрыта мозговая оболочка.

   Мозговая оболочка серовато-стального цвета, за ней отчётливо виден спинной мозг - белый с красными прожилками-сосудиками. Мозговая оболочка у Букреева сдавлена костными отломками; она не пульсирует. Вот почему у раненого паралич всех проводников, идущих от мозга к периферии, ниже раны. Ноги не действуют, функции тазовых органов нарушены, кожа не чувствительна к температуре, к уколам, к давлению...

   Хирург удаляет костистые отростки и дужки разрушенного позвонка и вынимает пулю, засевшую в нём. Пуля из белого металла с длинным хищным остриём.
   Как только обнажается спинной мозг, темп операции сразу замедляется, теперь торопиться нельзя. В благоговейной тишине, когда люди беззвучно дышат под белыми полумасками, когда каждый шаг осторожен, когда не слышишь ничего, кроме своего сердцебиения, когда вдруг начинает казаться, что в операционной натоплено жарко, как в бане, работает хирург и, наконец, извлекает пулю».

    - В 1944 году СЭГ 290 перебазировался в г. Каунас, - рассказывал Евгений Захарович. -  Меня, раненого, направили в этот госпиталь. Там меня навестили – Александр Твардовский и Верейских**. 
    Я лежал в нейрохирургическом отделении. В моей палате составили две тумбочки. Повар принёс наваристый борщ. «Чтоб в котле стоял черпак по команде: «Смирно!», - процитировал себя Твардовский, прихлёбывая борщ.

   К Александру Трифоновичу обратились с просьбой: прочитать стихи. Все хотели послушать выступление поэта.  Тяжело раненые требовали, чтобы и их отнесли в зал.  У меня была перевязана голова, но я уже ходил. Стал помогать переносить в зал тех, кто не мог добраться туда сам.
   Александр Твардовский читал главу «Переправа» из поэмы «Василий Тёркин».

  …  Евгений Воробьев – высокий, тонкий, седой; в очках; на пиджаке орденские планочки. Он читал те же стихи фронтового товарища; в голосе чувствовались слёзы; чем-то напомнил мне Константина Симонова.
  Есть кинохроника: уже с поседевшей головой поэт-фронтовик Константин Симонов (1915-1979) читает своё, можно сказать, всемирно известное стихотворение «Жди меня». Читает, а в глазах слёзы.
   То были слёзы войны.

   Из книги Александра Твардовского «Я в свою ходил атаку…» (Москва, ВАГРИУС. 2005). Здесь его дневники и письма за 1941-1945 годы.
   Из дневника 13.III.1944 г.:
   «Теркин и смерть – глава, которая, может быть, будет отнесена ко второй части, где говорится, что он «ранен тяжело». Русский раненый лежал. Теркин лежит на снегу, истекая кровью.
    Смерть присела в изголовье:
               … Говорит: теперь ты мой.
              Отвечает, нет не твой.
              Я солдат ещё живой…

   В следующей записи:
…Взвыла Смерть:
- Опять, постылый,
Насолил ты, Теркин, мне.
Столько смертных упустила
За тобою на войне.

   «И вздохнув, отстала смерть», - прочитал Евгений Захарович. Улыбнулся, вытер слёзы. – «Будь, по возможности, счастлив», - так написал мне в одном из писем Александр Твардовский.
   
** В блокноте я написала «Верейских». Так услышала. Но, скорее, это был художник фронтовой газеты «Красноармейская правда» Западного фронта Орест Георгиевич Верейский (1915-1993). Иллюстрировал произведения А. Т. Твардовского (и поэму "Василий Тёркин"), М. А. Шолохова.
               
                КОГДА ГРЕМЯТ ПУШКИ, НЕ МОЛЧАТ МУЗЫ…

   Это название главы из воспоминаний Эсфирь Соломоновны Гуревич «Полевая почта 43177 Д» (Беларусь, г. Минск. «Право и экономика». 2011 г.). Эсфирь (Эся – так её больше называли в госпитале) незадолго до войны окончила медицинские курсы Общества Красного Креста и, как санитарная дружинница, пришла работать в СЭГ 290, когда госпиталь находился в Москве. Служила в нём до Победы над фашистами.
   Филолог. Окончание Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина совпало с началом войны.
   
   … 1944 год. СЭГ 290 следует за фронтом. Дорога в Восточную Пруссию идёт через Вильнюс, Каунас, Кибартай – маленький литовский городок на самой границе с Германией. В Каунас госпиталь прибыл в августе 1944 года.
   Из названной главы:

   «На фоне каунасских будней ярким и впечатляющим событием был приезд Александра Твардовского на встречу с госпитальными ранеными. Как же иначе: приехал сам автор любимого «Василия Тёркина», бывшего у всех на устах.
   Радость и оживление окрасили привычную атмосферу дня. Зал был переполнен ранеными – ходячими и привезёнными на колясках, которые стояли в проходах; пришли, конечно, и свободные от дежурств работники госпиталя. Я, предварительно договорившись со сменщицей, была в их числе, уже заранее настроившись на поэтическую волну.

   Поэт сразу вошёл в контакт с аудиторией. Она почувствовала, что он свой, такой же, как и они, фронтовик, изведавший вместе с Тёркиным трудные солдатские дороги. Ведь он писал, по его же словам, и в лютый мороз, и в сильный дождь, укрывшись плащ-палаткой; на камнях и на ветру, под гром пушек и канонады, как бы оспаривая известное: когда гремят пушки, молчат Музы.

   Вот что я записала по свежему следу, 18 октября 1944 г.: «Только что, взволнованная, пришла с вечера встречи с Александром Твардовским… Настроение приподнятое… Прочёл несколько отрывков из своей поэмы о Тёркине («Переправа», «Тёркин обогревается в хате», «Тёркин в Доме отдыха», «О любви»).
   Удивительная простота, естественность поэтического слова, непринуждённый юмор; в целом – красота народной поэзии, мелодия народного языка покорили всех.
   Да и сам по себе он привлекал своей чрезвычайной простотой. Говорит легко, свободно, как пишет, без рисовки и искусственности».
   
   Внешне он тоже виделся мне простецким – «симпатичный, белокурый, чуть курносый. Глаза какие-то светлые». Не знаю, как я могла это разглядеть, сидя где-то на задних рядах. Но, видимо, народность, звучавшая в его слове, была настольно органичной, подлинной, что она непроизвольно влияла и на моё восприятие авторской внешности.
   И далее: «Твардовский отвечал на вопросы. Я тоже осмелилась послать ему записочку-вопрос, который мне кажется сейчас не совсем уместным в той аудитории и обстановке: «Кто из поэтов ему творчески близок?»
   И он назвал Михаила Исаковского и неожиданно для меня – Самуила Маршака. Близость последнего Твардовскому сдаётся мне сейчас достаточно интересной для исследователей творчества обоих поэтов…

   Во всех этих восторженных впечатлениях была одна диссонирующая нота. Суть в том, что Твардовский пришёл на встречу не один, а вместе с писателем-фронтовиком Евгением Воробьёвым, который оказался в госпитале как раненый.
   Он сидел за столом рядом с именитым поэтом в коричневом госпитальном халате и с перевязанной шеей. Вероятно, Твардовский приехал на встречу, чтобы заодно проведать своего собрата по «Красноармейской правде», специальными корреспондентами которой они служили.

   Мне казалось тогда, что поэт должен был представить аудитории Воробьёва, который, конечно, не был так широко известен, но заслуживал, тем не менее, также внимания и большого уважения, как военный корреспондент, публицист, писатель.
   Получилось же так, что мощная фигура поэта заслонила собою всё остальное. В этом, наверно, были его сила и право. «Но всё же, всё же, всё же…». Моё тогдашнее субъективное ощущение, судя по записи, сродни словам самого Твардовского, хотя, возможно, «речь не о том».   

                ИХ СВЕЛА ВОЙНА

      Евгений Воробьев стал специальным корреспондентом ежедневной фронтовой газеты «Красноармейская правда» Западного фронта в самом начале войны, а Александр Твардовский – позже. Конечно, они были не единственными сотрудниками газеты.
   Я не нашла пока какой-то информации о их дружбе. В газете у них были разные дела. По тому, что я прочитала о Евгении Захаровиче, видно, что он мало бывал в редакции; всё больше находился там, где было горячо.

    Впрочем, в пекло лезли все фронтовые спецкоры. Поэтому их, журналистов и писателей, так много погибло.
    Но совершенно очевидно, что Е. Воробьев и А. Твардовский ценили фронтовые корреспонденции друг друга, всячески поддерживали друг друга, как говорят, в труде и в бою.

   Александр Твардовский 23 июня 1941 года получил назначение на Юго-Западный фронт и начал служить фронтовым корреспондентом в газете «Красная Армия». Вместе с отступающим фронтом редакция газеты покидала захваченные фашистами города и деревни.
   Позже поэт напишет об этом так:

То была печаль большая,
Как брели мы на восток.
Шли худые, шли босые
В неизвестные края…
Что там, где она Россия,
По какой рубеж своя…

   Жена его Мария Илларионовна и две дочери, младшей из которых к началу войны было пять месяцев, уехали в эвакуацию в г. Чистополь на реке Каме.
   20 июня 1942 года А. Твардовский отправил ей телеграмму: «Назначен газету Западного Александр». Это и была газета «Красноармейская правда» Западного фронта.
   Там они и встретились: Евгений Воробьев и Александр Твардовский. Они ровесники; оба родились в 1910 году. За их плечами уже был немалый литературный опыт. И всё-таки, это были молодые мужчины, которым хотелось жить, любить и творить. Война нарушила их планы.

      Я хочу здесь больше рассказать о Евгении Воробьеве, а не о его боевых товарищах. Но невозможно разделить фронтовиков. В те годы они были единым целым.
   В упомянутых книгах А. Твардовского и Е. Воробьева есть фотографии. На них и те, кто бежал в атаку с винтовками, и товарищи-журналисты – все они такие молодые, что сердце щемит от мысли: не все добегут, не все доживут.

   Вот фотография А. Твардовского: молоденький, в военной форме, в пилотке; в пальцах папироса. Сидит на земле, прислонившись к мощному стволу дерева. Поза уставшего человека. Не смотрит в объектив фотоаппарата. Возможно, и не видел, что его кто-то фотографировал.
   Под снимком подпись: А. Т. после выхода из окружения под Каневом.

   Упомяну лишь некоторых фронтовых товарищей, с которыми сфотографирован Александр Твардовский в разные годы войны. Это Михаил Розенфельд*, специальный корреспондент «Комсомольской правды»; Василий Гроссман, Арсений Тарковский; редактор «Красноармейской правды» Т. В. Миронов (в одном из писем А. Твардовский назвал его Тимой), Евгений Воробьев и многие другие.
   А за их спинами или рядом разрушенные селения, остовы домов и заводских корпусов, разбитые дороги, облака пыли и дыма после взрывов, щиты с названием улиц на немецком языке… И уцелевшие купола храма.
 
   *Михаил Розенфельд пропал без вести под Харьковом в 1942 году; о нём написал, я бы сказала, со слезами на глазах, душевный очерк из этой же плеяды фронтовых журналистов Иван Рахилло в книге «Московские встречи» (Москва. Московский рабочий. 1961 г.).
   В. Гроссман и А. Тарковский станут известными писателями.

   Арсений Тарковский напишет (из сборника стихов «Вестник». Издательство «Советский писатель». Москва. 1969 г.):

Вы нашей земли не считаете раем,
А краем пшеничным, чужим караваем,
Штыком вы отрезали лучшую треть.
Мы намертво знаем, за что умираем, -
Мы землю родную у вас отбираем,
А вам – за ворованный хлеб умереть.

   В названной книге Александра Твардовского Теркин без буквы «ё». Считаю это безобразие полностью на совести издательства. Буква «ё» находится в русском алфавите (в наш алфавит в таком виде её ввёл историк Николай Михайлович Карамзин), никто оттуда её не выкинул. Недавно я купила тетрадь, предназначенную для школы. На второй обложке есть русский алфавит, и «ё» присутствует.
   В энциклопедиях также Тёркин, а не Теркин. И всегда, называя эту поэму, говорят Тёркин.
   Кому захочется узнать историю рождения этого литературного персонажа, тот найдёт её в книгах А. Твардовского. Скажу лишь, что появился Вася Тёркин ещё в советско-финляндскую войну (1939-1940; «Зимняя война»).

   А теперь небольшая часть текста передовой статьи «Василий Тёркин» в газете «Красноармейская правда» за 23 мая 1944 года. Над названием газеты слова «Смерть немецким оккупантам!»
   Это фотография кусочка передовицы в книге «Я в свою ходил атаку…»; автор её за рамками фото:

   «4 сентября 1942, когда в «Красноармейской правде» была напечатана первая глава поэмы Александра Твардовского «Василий Тёркин», Советское Информбюро сообщало, что немцы рвутся к Сталинграду.
   В тяжкий для Родины час появился Василий Тёркин, труженик-солдат, с горячим сердцем, с  народной смёткой и хитрецой, мастер на все руки и мечтатель, влюблённый в свою родную землю, святой и грешный русский чудо-человек.
   В его непреклонной вере в победу, неиссякаемом юморе и неистощимой бодрости отразился характер русского солдата, дух народа-воина, ведущего святой и правый бой ради жизни на земле.
   Таким полюбили Тёркина бойцы-читатели, такой Тёркин живёт в землянках, пылит по фронтовым дорогам с матушкой-пехотой, балагурит у походной кухни, греется у костров на привалах, мокнет под дождями, мёрзнет в сугробах, зло и яростно бьёт немцев, и день ото дня учится бить их ещё лучше» …

   А дальше в статье о том, что к 1944 году наступил крутой перелом в Великой Отечественной войне: советские войска гонят фашистов туда, откуда они пришли. И это нашло отражение в третьей части поэмы, которую газета публикует. Здесь и вот такие строчки:
         «          …от Подмосковья
   И от Волжского верховья –
   До Днепра и Заднепровья
   Вдаль на Запад сторона –
   Прежде отданная с кровью,
   Кровью вновь возвращена.
        Вместе со всей армией вырос Василий Тёркин; вместе со всей армией стремится он на Запад, ощущая дыхание близкой победы».

   По эмоциональному стилю этой передовой статьи в газете я решила, что автор её Евгений Воробьев. Но доказательства не было до тех пор, пока уже в комментариях книги Александра Твардовского «Я в свою ходил атаку…» нашлось подтверждение:
   «Речь идёт о номере газеты «Красноармейская правда» (1944, 23 мая), открывшемся передовицей сотрудника редакции Е. З. Воробьева о поэме А. Т. «Василий Теркин».
   Дальше часть текста передовицы и информация: «Здесь же напечатаны главы из поэмы «От автора» и «Смерть и воин».

   В книге «Я в свою ходил атаку…» А. Твардовский рассказывает о работе и встречах с разными людьми в годы войны. Выпишу то, что касается Евгения Воробьева.
   Из письма жене 27 июня 1944 года:
   «… Я вчера вернулся из поездки, был в Витебске, в который вошёл, когда ещё там шёл бой…
   …Сегодня же приехал Воробьев (Е.З.), который говорил с тобой по телефону и передал мне маловероятную версию о «Теркине», - про неё ты не пишешь в письмах».

   3 августа 1944 года. Р. Т. (его рабочие тетради):
   «Тяжёлая лунная ночь, сердцебиения, вдруг в огороде увидел ползущие к окну фигуры, а что там есть кто-то, почувствовал каким-то чутьём. Оказалось, огуречники, убежавшие от оклика. Но нервность и невероятная подавленность так и не проходила всю ночь и связывалась в какую-то тревожную новеллу, навеянную отчасти рассказом Воробьева о нервной усталости давно воюющих людей (майор в орденах и с нашивками многих ранений, рыдающий после бомбёжки, что не причинила ему никакого вреда, кроме мгновений муки страха, которая ему уже невыносима).
   …Совершенно отчётливо почувствовал себя постаревшим. В висках много седых волос…»

   И это в 34 года!
   А как критиковали поэму «Василий Тёркин»! И когда ещё шла война, и после. Особенно ретиво критиковали собратья по перу, не нюхавшие пороха. Но это уже другая тема. Сталинскую премию за это произведение поэт получил ещё во время войны.
   Я считаю: премию получил заслуженно!  А чьё имя премия носила, не важно. Так страна оценила поэму.

  Он написал много книг, статей, стихотворений, поэм. Был главным редактором популярного в советское время литературного журнала «Новый мир». Могу предположить, что поэт в своей жизни ценил больше всего участие в Великой Отечественной войне.
    Тогда он стал солдатом и, как Василий Тёркин и миллионы таких же Тёркиных, подставил свою грудь под пули врага. Он защищал Отечество и свою семью.
   Александр Трифонович Твардовский умер в 1971 году. Мало прожил фронтовик.

                А МЫ МОНТАЖНИКИ – ВЫСОТНИКИ

   Много раз я видела художественный фильм «Высота». Его и сейчас частенько показывают в разные праздничные дни. В праздничные – потому что здесь любовь, труд, риск, верность. Вечные человеческие ценности.
   Совсем недавно, когда смотрела по телевидению этот фильм, я переписала кинематографическую команду, которая создала его в 1957 году на киностудии «Мосфильм».
   Режиссёр Александр Зархи. Автор сценария Михаил Папава. Композитор Родион Щедрин. Он написал музыку к стихам Владимира Котова.
 
   Из «Марша монтажников» (в фильме его поёт актер Николай Рыбников; написала, как запомнила):
   Не кочегары мы, не плотники,
   Но сожалений горьких нет.
   А мы монтажники-высотники
   И с высоты вам шлём привет…
 
    Сюжет романа: в одном из городов на Южном Урале строят доменную печь. Туда приезжает бригада монтажников-высотников. Во всей красе в фильме показана эта огромная стройка и всякие опасности, которые подстерегали монтажников.

   Снят фильм по одноименному роману Евгения Воробьева «Высота».
   Я и не предполагала, что автор романа – и есть Евгений Захарович Воробьев. Удивлению моему нет границ!
    О фильме немало написано. Он получил главную премию на Международном кинофестивале в Карловых Варах в 1957 году и Золотую медаль – на Международном кинофестивале в Москве.
   Я нашла информацию, что всё-таки сценарий был написан Михаилом Папавой в соавторстве с Евгением Воробьевым. Что, конечно, справедливо. Автор романа присутствовал и на съёмках фильма.
 
    Отличаются роман и сценарий, не знаю. Роман «Высота» я не читала. Он вышел из печати в 1952 году. Господи, всего через семь лет после окончания войны!
    Возможно, именно мирными сюжетами писатели - участники Великой Отечественной войны лечили физические и душевные раны.

   Из довоенной жизни Евгения Захаровича: работал станочником на Ленинградском заводе «Красный гвоздильщик». Начал писать материалы в заводскую газету. В Ленинграде поступил учиться и заочно окончил Коммунистический институт журналистики.
   Переехал в г. Магнитогорск. Работал сотрудником уральской комсомольской газеты. Стал сотрудничать с «Комсомольской правдой», сначала как её собственный корреспондент на Урале, а затем – в штате этой газеты уже в Москве.

   Побывал на многих стройках СССР в 30-х годах. И не только побывал, но и облазил все стройки. Так, где на машине, где пешком, а где и ползком, добирался в военные годы на разные участки фронта. По-другому журналисты работать не могут.
   Вот откуда его хорошие знания о доменных печах и монтажниках-высотниках.
   Когда вы будете смотреть художественный фильм «Высота», вспомните, что снят он по роману, написанному участником Великой Отечественной войны Евгением Воробьевым.

  Постскриптум. 19 декабря 2022 г.
     16 декабря 2022 года композитору Родиону Щедрину исполнилось 90 лет. Если не ошибаюсь, Президент России В. В. Путин поздравил композитора с днём рождения.
  Творчество его многогранно и многоцветно - если так можно сказать о музыке. В эти же дни я увидела балет "Дама с собачкой" (поставлен в 1985 г.), где героиню танцует непревзойдённая балерина Майя Плисецкая, а музыку написал её супруг Родион Щедрин. Прелестный балет.
  По разным телеканалам о юбиляре показывали передачи прошлых лет. В одной из них Родион Константинович рассказывал о своём участии в создании художественного фильма "Высота". О стихах о монтажниках-высотниках поэта Владимира Котова и о предложении написать для фильма музыку.
  Музыка была написана. По словам, Р. Щедрина, первый раз эту песню спел Евгений Воробьев.

                ТОВАРИЩ С ЗАПАДНОГО ФРОНТА

      «Товарищ с Западного фронта» - так назвал Константин Симонов своё «небольшое вступление» к сборнику военных повестей и рассказов Евгения Воробьева «Незабудка».
    «Незабудка» - это медицинская сестра Галя Легошина. Она за годы войны вынесла с поля боя много раненых. Спасённые бойцы назвали так девушку не только за голубые глаза, но и за то, что  нигде не оставила, то есть не забыла ни одного раненого.

   Не могу привести никаких подробностей о сайте (предполагаю, что это сайт о книгах) «НЕЗАБУДКА». Здесь есть информация о Е. Воробьеве и его книгах. Здесь же я прочитала потрясающие слова неизвестного мне автора, возможно, сотрудника сайта:
   «Нравственный багаж – вот основная ценность, что привезли домой в своих вещмешках фронтовики».

   У Евгения Захаровича более тридцати книг. Многие о войне. Не буду их все перечислять. Они выходили в издательствах «Советский писатель», «Воениздат», «Политиздат», «Детгиз» и других. Порадовалась тиражам.
   Например, сборник «Сколько лет, сколько зим» первый раз вышел в «Советском писателе» в 1963 году тиражом 30 тысяч экземпляров. Затем объём книги был значительно увеличен, и в 1964 году тираж 100 тысяч.
   Сборник «Товарищи с Западного фронта», 511 страниц, тираж в «Воениздате» 100 тысяч экземпляров.

   Ещё есть фронтовые очерки «Тридцать три богатыря». О героической защите столицы от фашистов Е. З. Воробьев рассказал в книге «Москва. Близко к сердцу".
   Первый раз это произведение вышло в 1986 году, а в 1989 году «Политиздат» выпустил её тиражом в 500 тысяч. 
    «Капля крови» (здесь события, случившиеся в 1944 году) в 1974 году в издательстве «Художественная литература» вышла с предисловием Константина Симонова; переиздана книга в 2005 году издательством «ТЕРРА-Книжный клуб», также в Москве.
   Роман «Земля, до востребования» - о судьбе советского разведчика, Героя Советского Союза Льва Ефимовича Маневича (Этьен).  В 1972 году с таким же названием на «Ленфильме» был снял художественный фильм.   

    В предисловии к сборнику «Незабудка» Константин Симонов рассказал сначала о Евгении Воробьеве, как авторе романов и о том, что в любой книге есть жизненный опыт писателя.
   И дальше:
   «Таким опытом для Евгения Воробьева была Великая Отечественная война, которую он прошёл от начала до конца на Западном фронте, впоследствии переименованном в Третий Белорусский, начав её под Смоленском, у Соловьевской переправы, и закончив на Балтике, на косе Фриш-Нерунг, - в день, когда там прозвучали последние выстрелы войны.

   Так, кстати, - «Последний выстрел» - называется и последний военный очерк капитана Воробьева – корреспондента фронтовой газеты «Красноармейская правда».
   «- Стой! Прекратить огонь! Война закончилась!
   Куда девать этот снаряд? По наставлению, орудие следует разрядить выстрелом. Гаубицу довернули и выстрелили в море.
   Последний выстрел.
   Артиллеристы опустили ствол гаубицы, открыли горячий затвор, смыли нагар мыльным раствором, а затем накрыли гаубицу брезентовым чехлом.
   Минутой раньше или позже, но последний выстрел произвели все»…

   К концу войны Воробьев был не только вступающим в литературу писателем, но и превосходным военным журналистом, точным, оперативным, мужественным в выполнении своего журналистского долга и хорошо знающим войну. Особенно – её передний край, что немаловажно отметить. Потому что за такое знание часто дорого платят. И Воробьев не был исключением; он заплатил за это знание и ранением, и контузией».

   Да, в военных репортажах Евгений Захарович рассказывал о передовых позициях, о том, что происходит недалеко от них – в роте, батальоне, у артиллеристов. Он описывал, как организуется переправа подручными средствами и как связисты тянули связь.  Не раз капитан Воробьев наблюдал, как эвакуируются с передовой раненые бойцы.
   В его корреспонденциях в газету были разные фронтовые подробности. Например, как на «передок» повара умудрялись доставлять горячую пищу, а почтальоны – почту.

      Закончил своё вступление к сборнику «Незабудка» Константин Симонов так:
   «И если говорить о пристрастиях, то я испытываю пристрастие к этой книге ещё и потому, что даже если бы я не знал военную биографию Евгения Воробьева, - только одно чтение этой книги о тружениках войны убедило бы меня в том, что она написана рукой человека, который все свои знания о войне добыл собственным горбом, подобно своим героям, сам прошёл через неё как честный и неутомимый труженик».
   Константин Симонов назвал героев военных корреспонденций Евгения Воробьева людьми,  «повседневно и неутомимо трудящиеся на войне».

                ОБ ОПОЛЧЕНЦАХ И БОМБЁЖКАХ

    Книгу Евгения Воробьева «Москва. Близко к сердцу» мне подарила Анна Павловна Медведева (1920-2019), врач СЭГа 290. Она хорошо знала Евгения Захаровича, но уже в послевоенные годы.
   В коротком анонсе об авторе: «Он безотлучно находился в войсках, когда шли бои в верховьях Днепра на смоленской земле, на дальних подступах к Москве, а позднее на солнечногорском, волоколамском, можайском, наро-фоминском, малоярославецком направлениях и на южной окраине Тулы в посёлке Рогожинском.
   Вместе с войсками входил в освобождённые Ельню, Истру, Наро-Фоминск, в усадьбу Ясная Поляна, Малоярославец, Юхнов, Медынь, Можайск, Вязьму»…

   Вот почему пересекались пути фронтового корреспондента Евгения Воробьева и персонала СЭГа 290; они служили на Западном фронте.
   Автор так определил содержание книги: «Страницы героической защиты города. 1941-1942». Здесь такие подробности о начале войны! Их мог знать только тот, кто в том жутком времени «варился».
   Жаль, что эта и другая подобная литература, не входит в учебные планы российских школ, гимназий, колледжей и вузов.

   К сожалению, не могу  взять  много из книги разных интересных подробностей -  о всех событиях и людях, участвующих в обороне Москвы; как в самой столице, так и на Западном фронте. Поэтому возьму лишь немногое.
   Не могу не привести здесь вот эти строчки Е. Воробьева, на мой взгляд, нежные и мудрые:

   «Бойцам московского ополчения не хватило времени на строевые занятия. Но кто поставит им в упрёк плохую выправку?
    Они учились маршировать под аккомпанемент близкой канонады. Их не успели построить по ранжиру, им не досталось военного обмундирования и наилучшего оружия.
   Сыновья и внуки будут гордиться вами, доблестные волонтёры прифронтовой Москвы, красногвардейцы сорок первого года! Именно отсюда, с Красной площади, где каждый камень принадлежит истории, начинался ваш путь в бессмертие!»

   Из главы «Погода лётная и нелётная» этой книги:
   «Сирена воздушной тревоги прозвучала в Москве 141 раз. Но налётов было больше; не обо всех одиночных самолётах или мелких группах оповещались жители.
   С приближением линии фронта придвинулись и аэродромы, откуда стартовали налётчики, сокращалось время, нужное для того, чтобы достичь черты города. Борис Полевой писал в «Правде»: «Их лётчики, едва поднявшись с аэродромов, оказывались над Москвой».
   С началом операции «Тайфун» нападения с воздуха участились…» 
   Читайте в начале этого рассказа, чем закончился «Тайфун».

   Лишь об одном налёте вражеской авиации на Москву в 1941 году:
   «28 октября воздушная тревога объявлялась четырежды. Зенитчики вели такой интенсивный огонь, что стволы орудий приходилось обматывать мокрыми тряпками.
   Немало дымящихся чёрных обугленных следов оставили налёты 30 октября в разных районах города: флигель Курского вокзала, Фрунзенская набережная, Петровка, улица Горького, Старо-Конюшенный переулок, кинотеатр «Художественный» и другие объекты.
   Здесь же рассказ, как 27 октября сражался с врагом и погиб Герой Советского Союза лётчик Виктор Талалихин.

    Невозможно даже представить вот такое нашествие, ад в небе: в октябре на Москву налетали 2 тысячи фашистских бомбардировщиков; прорвались к городу 72; сбито 278 самолётов.
   И речь здесь только об одном месяце войны и только об одном городе, который фашисты бомбили.
   Могла ли одна Германия производить такое огромное количество только самолётов? Конечно, нет! Много у неё было помощничков! И главное: добровольных. Потом они разбежались по кустам и долго оттуда не высовывались.

                О «КАТЮШАХ» И НОВОРОЖДЕННЫХ

    Книга Евгения Воробьева «Москва. Близко к сердцу» - это летопись событий в столице в самые тяжкие для СССР - первые военные годы. И сколько бы подобной литературы не было написано, вряд ли будет рассказано о всей жизни города той поры.
   Я полистаю это документальное произведение.

   7 НОЯБРЯ 1941 ГОДА НА СТАНЦИИ МЕТРО «МАЯКОВСКАЯ» было торжественное заседание в честь 24-й годовщины Октябрьской революции. Евгений Захарович был направлен на заседание, как корреспондент «Красноармейской правды». Он записал доклад Сталина.
   Там он встретился с диктором Всесоюзного радио Юрием Левитаном. Они были знакомы. 1 мая 1941 года вместе работали – рассказывали о первомайском параде на Красной площади.
   Под землёй люди слушали речь Сталина. А в небе над Москвой гудели фашистские самолёты.

      Е. ВОРОБЬЕВ НАПИСАЛ:
   «Хочу обнародовать цифру, которая доселе не названа во всеуслышание: в часы воздушных тревог в московском метро родилось 217 младенцев».
   Позже метростроевцы нашли учительницу Л. В. Васильеву, которая рассказала:
   - Я родилась 3 декабря 1941 года на станции метро «Красные ворота». Мы жили недалеко. Об этом мне рассказала мама.

   Оказывается, московские станции метро с наступлением ночи не превращались «во вселенскую спальню». Пожилая преподавательница учила детей азбуке. Читали газеты и книги, писали письма, кое-где установили кинопередвижки.  Музыканты Московской консерватории устраивали концерты на станции метро «Арбатская». Слушали лекции.
   Государственная публичная историческая библиотека открыла свой филиал на «Курской». Особой популярностью тогда пользовались книги: «Война и мир» Л. Толстого; «Суворов» К. Осипова; «Кутузов» М. Брагина и другие.

   МОССОВЕТ ПЕРЕСМОТРЕЛ ассортимент изделий, какие производила довоенная Москва….
   «Вместо абажуров яркой расцветки и люстр, - читаю в книге, - мастерят лампы «летучая мышь». Вместо портсигаров, копилок, пудрениц – затворы для противотанковых ружей. Вместо духов – дезинфицирующие средства ...
   Вместо объёмистых портфелей и кожаных бумажников – полевые сумки, портупеи и планшеты. Вместо дамских сумочек – вещевые мешки. Вместо зонтиков - непромокаемые плащ-палатки. Вместо театральных биноклей – оптические прицелы. Вместо кружевных занавесей и гардин – чёрные шторы для затемнения окон. Вместо брошей, серёг, браслетов – брючные пуговицы и крючки с петлями для солдатских шинелей. Вместо шёлковых халатов и галстуков – фланелевые портянки и войлочные туфли для ходячих раненых. Вместо лакированных туфель – кирзовые сапоги…»

   - ЗАПОМНИЛИСЬ ПОЛТОРА ЧАСА, проведённые мною 6 ноября 1941 года в Краснопресненском райкоме ВКП (б). Командированный в Москву фронтовой газетой «Красноармейская правда», я ждал пропуска на торжественное заседание Моссовета. Райком размещался в то время на Суворовском бульваре (там сейчас Дом журналистов).
   Началась очередная воздушная тревога, и срочное совещание перенесли в подвал церкви Большое Вознесение у Никитских ворот, той самой, где венчался Пушкин. В часы воздушных налётов в церкви проходили совещания, инструктажи, военные занятия. Могучие своды и стены аршинной толщины делали подвал надёжным бомбоубежищем.

    13 ОКТЯБРЯ 1941 года Евгений Воробьев и фотокорреспондент «Красноармейской правды» Л. Бать прибыли в расположение сибирской дивизии, комдивом которой был Виктор Иванович Полосухин. Шла подготовка к жесточайшему бою с фашистами на историческом Бородинском поле.
   И дальше из книги:

   «Ещё в начале октября на Бородинском поле каждый день трудились на оборонительных рубежах москвичи. Рабочие метрополитена сооружали мощные доты, устанавливали бронеколпаки для пулемётов. Трудились допоздна, уходили на ночлег в деревни Бородино и Горки за реку Колочь.
   Над колонной землекопов часто звучала песня «Там, вдали, за рекой, засверкали огни…» Пели сыновья, внуки «юных бойцов из будённовских войск», которые когда-то «на разведку в поля поскакали».

   Но кто знал, что одну из рот московских коммунистов-сапёров возглавлял на Бородинском поле пожилой эстонский коммунист Николай Мартынович Кооль, автор песни «Там, вдали, за рекой…»!
   Комдив В. И. Полосухин погиб в январе 1942 года у деревни Иваники западнее Можайска.

   ТОЛЬКО В САМЫЙ КАНУН ВОЙНЫ, буквально в последние часы мира 21 июня 1941 года, высокая Государственная комиссия после осмотра образцов ракетного оружия приняла решение: развернуть серийное производство реактивных снарядов М-13 и пусковой установки БМ-13 («катюша» *) …
   Уже на одиннадцатый день войны, 3 июля 1941 года, на фронт ушла первая батарея «катюш».
   А 14 июля в 15 часов 15 минут первые залпы возвестили о рождении нового, реактивного оружия. Командовал батареей Иван Андреевич Флеров **, высокий, широкоплечий, с энергичным лицом.
    Он и произвёл смертоносный залп пусковых установок БМ-13 по врагу. Удару подверглась захваченная фашистами станция Орша; пути были забиты их военными эшелонами.

   *Сначала эти реактивные снаряды называли «гитарами».  Название «катюша» - солдатское творчество.  Кто автор, не знаю. Немцы называли залп «катюш» - «Сталинским оргАном». Вот такое сравнение с музыкальным инструментом.

   Я знала, что песня «Катюша» появилась до войны. И что автором её был Лангемак, немец по происхождению. Его родители приехали в Россию ещё до 1917 года.
   Но вот что я вычитала в «Новом энциклопедическом словаре» (РИПОЛ КЛАССИК. Большая Российская энциклопедия. 2004 г.) о Георгии Эриховиче (1898-1938) Лангемаке:
   «Конструктор пороховых ракет, Герой Социалистического Труда (1991, посм.). Военный инженер 1-го ранга. Участвовал в создании реактивных снарядов для «катюш». Необоснованно репрессирован».

   Талантливый инженер был расстрелян в 1938 году. Погиб он по вине доносчика Костикова и «вождя народов» Иосифа Джугашвили-Сталина.
   По телевидению я услышала, что этот Костиков и до сих пор считается автором песни (стихов) «Катюша».
** «Катюши» были секретным оружием. В первых числах октября 1941 года батарея оказалась в окружении. Чтобы она не попала к врагу, И. А. Флеров, к тому времени раненный, подорвал ракетные установки. И погиб.

                И ПОЁТ МНЕ В ЗЕМЛЯНКЕ ГАРМОНЬ…

   Интересна история появления песни «В землянке» и отношение к ней Евгения Воробьева.
  Композитор Константин Листов прибыл в прифронтовую Москву с Балтийского или с Северного флота. Он искал, как вспоминал, «песенный материал». Зашёл в редакцию газеты «Гудок», где в те дни печаталась фронтовая газета «Красноармейская правда».
   Там он встретил поэта Алексея Суркова. И поинтересовался, нет ли у него «песенного материала». Оказалось, что поэт накануне написал стихи жене, но не собирался их публиковать и не предполагал, что они могут стать песней.

   «Это были шестнадцать «домашних» строк из письма моей жене Софье Антоновне, - рассказывал Алексей Сурков, - написал я его в конце ноября, а точнее, 27-го, после тяжёлого боя под Истрой».
   Жена поэта была в эвакуации.
   Константин Листов той же ночью, «в один присест», сочинил мелодию. Стихи ему понравились. «Но, - вспоминал композитор, - не очень был уверен в том, что песня получилась. Время тогда было нелёгкое. Казалось, в те дни нужна музыка призывная, героическая, а я написал лирическую, немного грустную».

   Утром он снова пришёл в «Гудок» и спел под гитару песню. Среди слушателей был и Евгений Воробьев. Он попросил песню оставить. Так как нотной бумаги не было, композитор на листе бумаги «начертил пять линеек, записал мелодию и ушёл».
   И вдруг он узнал, что «В землянке» появилась на страницах газеты «Комсомольская правда».
    Дальше из воспоминаний Константина Листова:

   «Оказывается, Воробьев вечером пошёл в редакцию «Комсомолки», где работал до войны, с этим разлинованным листом. Аккомпанировал ему на гитаре фронтовой фотокорреспондент Михаил Савин. Воробьев спел там «Землянку»; спел, наверное, неплохо, потому что вскоре «Комсомольская правда» напечатала мелодию песни со словами».
   Первым её спел Леонид Утёсов. Пела её и Лидия Русланова.
 
   Е. З. Воробьев об истории этой песни, ставшей мгновенно популярной у фронтовиков, рассказал в книге «Москва. Близко сердцу»:
   «Может быть, стихотворение потому было полно такой пронзительной искренности и правды чувств, что родилось на переднем крае, в боевой обстановке. Стихи были написаны батальонным комиссаром Алексеем Сурковым на позициях 9-й гвардейской дивизии генерала Белобородова.
   В тот день поэт попал в опасную передрягу в деревне Дарна, под Истрой. Ему пришлось оттуда пробиваться с оружием в руках, да ещё долго шагать по минному полю…
   Нашёлся чинуша-редактор, который обвинил потом Алексея Суркова в «упадочных настроениях»: его испугала строчка «а до смерти четыре шага».
   - Исправить бы надо…
   - Опоздали, - усмехнулся Сурков. – Песня уже пошла. А, как известно, из песни слова не выкинешь…».

   В «беспорядочном армейском архиве» Евгения Захаровича нашлось письмо, подписанное шестью танкистами. Они написали, что «если быть точным, в штыковой атаке до смерти бывает ещё ближе – один или два шага».

               И живёт до сих пор песня «В землянке»:
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…

Ты сейчас далеко-далеко,
Между нами снега и снега…
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага…

   Чрезвычайно много интересной информации в названной книге Евгения Воробьева. Это произведение можно назвать автобиографической повестью, потому что здесь главы – это его репортажи из «горячих точек» Западного фронта.

   Он рассказал об одном танке, экипаж которого вёл тяжёлый бой в деревне Нефедьево 8 декабря 1941 года. Танкисты были в таком состоянии, что, вернувшись в часть, с трудом выбрались из машины, а кому-то пришлось помогать.
   Танкисты и корреспондент фронтовой газеты Е. Воробьев насчитали «на чёрной покорёженной броне 29 вмятин. И каждая вмятина была подобна шраму на теле».

   А в его корреспонденции из Малоярославца 2 января 1942 года рассказано о фронтовых поварах. От старшины 4-й роты Николая Зайцева он узнал интересную историю. Повар Хмурович сварил макароны с мясом и всё тревожился, как бы они не остыли. А по «улицам шлялись фашисты, искали дом потеплее, никак не могли согреться, шинелишки-то худые».

   Пришлось бойцам спрятать коней и кухню в одном из дворов. Лошадей накрыли трофейными плащ-палатками, дали им трофейного овса. Повар с помощником остались сторожить макароны, а Н. Зайцев с товарищем отправились искать 4-ю роту. Город был разрушен, намело большие сугробы, немцы переименовали улицы.
   Прежде чем эти двое старшин добрались до 4-й роты, которую надо было накормить макаронами с мясом, они убили несколько фашистов. А потом отправились за походной кухней. Обед всё же остыл, и его разогревали на ходу.   
   И это далеко не все его фронтовые рассказы.
   
                НЕМЕЦ ПНУЛ ЕЁ САПОГОМ В БОК
   
   У Евгения Воробьева есть очерки о врачах, медицинских сёстрах, санитарах и санитарках – добровольцах; и к ним, как и к ополченцам, можно применить его слова «волонтёры прифронтовой Москвы».

   Он рассказал о Елене Ковальчук. Родилась на Украине, до 17 лет жила в деревне Германовка, работала в колхозе. Уехала в Киев, выучилась на парикмахера. Началась война. В Киев привезли первых раненых. Появились госпитали. Елена попросилась в один из них в санитарки. Потом госпиталь перевели в тыл.
   А Елена села в военный эшелон и оказалась на Западном фронте. Её приняли санитарным инструктором в 175-й полк Пролетарской дивизии.

   «Елена не забывала, -  написал Евгений Захарович, - о своей мирной профессии. Бритва и гребешок по старой памяти лежали в санитарной сумке. Бывший мастер-парикмахер, она подолгу точила на оселке и правила на солдатском ремне бритву, будто собиралась брить особенно капризного клиента, а не разрезать раненым шинели, гимнастёрки, белье, сапоги, валенки…
   Под деревней Захаровкой она за четыре дня сделала 200 перевязок и вытащила 80 раненых – вот этими натруженными руками, на этих плечах, на этой спине. Шея её была в кровоподтёках и синяках. Известно, что обмякшее, бесчувственное тело тащить тяжелее…

   Я нашёл Елену Ковальчук в Лефортове, в сортировочно-эвакуационном госпитале №290*.
   - Малость зацепило, - сказала она с мягким украинским акцентом и протянула мне левую руку.
   Накануне нашей встречи в госпитале побывал Михаил Иванович Калинин; вручал награды раненым.
   - Где отважная медсестра, которая вынесла с поля боя восемьдесят раненых? – спросил Калинин.
    Ковальчук молодцевато, будто рукав её гимнастёрки не был разрезан во всю длину, представилась:
   - Сержант медицинской службы Ковальчук Елена Борисовна.
   Калинин осведомился о её самочувствии, поблагодарил за службу, вручил Орден Красного Знамени, пожал левую руку».

   Потом Елена Ковальчук ходила с разведчиками 1-й гвардейской мотострелковой дивизии 175-го полка «за языком». Это было в районе Наро-Фоминска. Вылазка была неудачной. Тяжело ранило командира разведгруппы, который прикрывал отход бойцов, и шёл последним.
    Елена осталась с раненым, делала ему перевязки. Она ждала ночи, чтобы под её покровом вернуться в дивизию.  Совсем близко от них прошла группа немцев. Раненый был без сознания. Санинструктор притворилась убитой.  Её белый маскировочный халат был весь в крови раненого. Один из немцев пнул Елену в бок сапогом. Она не шевельнулась. Фашист увидел её перчатки и забрал. Дело-то было зимой.

   Елена благополучно дотащила (два километра ползком) раненого до своих. Потом однополчане шутили над тем, как немец утеплил свои руки её перчатками. Фюрер ведь им обещал, что ещё летом 1941 года немцы будут гулять по Красной площади. А тут русская зима; и Москва –   осталась лишь мечтой.
   
   «Если бы собрать вместе всех, -  это из книги «Москва. Близко к сердцу», - кого она спасла в снегах Подмосковья! Можно было бы наверняка выстроить роту полного состава. И все стояли бы со своими винтовками, автоматами, ручными пулемётами, подобранными ею на поле боя»
   Под этим очерком Е. Воробьев написал: Наро-Фоминск. Декабрь. 1941.

    *СЭГ 290 находился в Москве (район Лефортово) с октября 1941 по март 1943 года.
   Ещё под этим очерком о Елене Ковальчук тогдашний председатель Совета ветеранов СЭГа 290 Анна Павловна Медведева добавила: «Я два раза видела её на перевязках».
   В этой книге есть фото: Елена Ковальчук и Евгений Воробьев. Отважный санинструктор погибла в июле 1944 года на переправе через Неман; в тот миг она перевязывала раненого.  На той переправе и он был.

                НО ТЯЖКО БЫЛО ИМ ПОХМЕЛЬЕ…

    13 марта 1943 года большая колонна машин с имуществом и персоналом СЭГа 290 прибыла в Вязьму. И вскоре в Пыжовском лесу, близ этого города, застучали топоры и запели пилы – началось строительство подземного городка – основной медицинской базы Западного фронта.

   А это из книги Е. Воробьева «Москва. Близко к сердцу»:
   «12 марта 1943 года была освобождена Вязьма. Мы долго колесили по городу – грязные лужи, закопчённая слякоть. Оттепель превратила дорожные выбоины в ямы с водой. Изредка слышались взрывы. Бродили сапёры с миноискателями.
  Наш спутник подполковник Баканов рассудил, что безопаснее всего передохнуть на центральной площади, где немцы устроили обширное кладбище – единственное место в городе, где можно ходить, не глядя под ноги, не опасаясь мин. Не нужно бояться и воздушного налёта – немцы своё кладбище бомбить не станут…

   Бойцы 222-й дивизии устроили привал на холодном мартовском ветру – грелись у костра, сушили сапоги, валенки, портянки. Мой спутник Александр Твардовский сидел и сумрачно вглядывался в пламя костра.
   Усатый дядька с миноискателем, в шинели с обугленной полой зябко ёжился, жался поближе к огню. «У костра в лесу прожжённая, отменная шинель», - сказал с улыбкой Твардовский, подвигаясь, давая место солдату».

   Фашистов гнали на Запад. Евгений Захарович рассказал о тех злодеяниях, которые они оставили после себя. Он, фронтовой корреспондент, это видел.
   За годы оккупации только в одной Смоленщине немцы и их союзники уничтожили 351 630 мирных жителей. Тысячи советских бойцов и партизан были похоронены на 278 кладбищах.
   Подмосковье фашисты предполагали превратить в «зону пустыни». И им многое из того плана удалось сделать. Полностью уничтожено 640, а частично 1640 селений; сожгли Истру, Верею, Рузу, Наро-Фоминск, Боровск, Можайск. Жуткие цифры – сколько было разрушено и сожжено школ, больниц, детских учреждений, театров, Дворцов культуры.

   Евгений Воробьев вспоминал, в каком состоянии был Дом-музей «Ясная Поляна». Вместе с  бойцами журналист оказался там на второй день после того, как оттуда были выбиты солдаты немецкой дивизии «Оленья голова». В доме писателя Льва Николаевича Толстого всё было разрушено, загажено, изрезано и разворовано.
   Есть фотографии, показывающие разорённый дом.
   А вокруг могилы писателя фашисты устроили кладбище. Рядом с захоронением поэта А. С. Пушкина также были могилы врагов.

   Многие музеи, памятники были уничтожены. Но всё разрушенное можно восстановить. Нельзя вернуть миллионы советских солдат и офицеров, погибших в боях и в немецких концлагерях, и мирных жителей тех союзных республик СССР, по которым катком прошлась фашистская орда.
    Германия и её союзники поплатились за все свои злодеяния.

   Е. З. Воробьев вспомнил стихотворение, написанное А. С. Пушкиным к «Бородинской годовщине»; это своеобразное предупреждение тем, кто «зарится на нашу землю и хотел бы установить на ней свои порядки»:

Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!

                ДОБРЫЕ РУКИ

   Так называется статья Евгения Воробьева, опубликованная в газете «Вечерняя Москва» 19 апреля 1968 года. В ней рассказано о СЭГе 290.

   «Тысячи москвичей, которые давным-давно сняли фронтовые шинели, ушли в запас или в отставку, по велению души своей, наперекор возрасту остаются на сверхсрочной действительной службе.
   Вот так же, подобно ветеранам войны, свято берегут традиции, хранят боевую славу, а потому никогда не стареют «тридцатьчетвёрки», установленные, как надгробия на гранитных пьедесталах, и никогда не покроются ржавчиной забвения противотанковые «ежи» - памятники  стойкости и непреклонного мужества Москвы, надевшей в грозные дни осени 1941 года солдатскую шинель.

   Нам уже посчастливилось прочесть немало интересных мемуаров, талантливых романов, повестей, рассказов, стихотворений; увидеть немало кинофильмов и картин, посвящённых подвигам москвичей. В тяжкий час годины горькой москвичи обратили против фашистов все виды оружия.
   Но есть бойцы ещё одного рода войск, которые тоже всю войну не выпускали из прилежных, искусных рук своего оружия, но о которых, как мне думается, написано незаслуженно мало.
   Речь идёт о благословенной медицинской сестре, санитарке, военном враче, хирурге…

   Книга хирурга и бывшего начальника фронтового госпиталя Вильяма Гиллера «И снова в бой…» (Москва. Издательство «Советский писатель». 1967 г.) не оставит читателя равнодушным, властно завладеет его вниманием, заставит горячо сочувствовать героям, сопереживать со всем многолюдным коллективом госпиталя.
   Автор начал свой путь в горящем городе Вязьма Смоленской области, продолжил в Москве – в Амбулаторном переулке и в Лефортово; а последнего раненого принял в далёком городке Тапиау в Восточной Пруссии.

   Читатель не только совершает вместе с сортировочно-эвакуационным госпиталем опасное и многотрудное четырёхлетнее фронтовое путешествие. Он путешествует и во времени, следит за формированием характеров многих медицинских работников, населяющих книгу; следит за приобщением к военной медицине тех, кто до войны никогда не работал в белом халате.
   Хирург осведомляется у искусной операционной сестры, в каком институте она училась, и тут выясняется, что она ушла на фронт со второго курса, но только не медицинского института, а исторического факультета университета.
   В те дни история вершилась и в госпитальных палатах.

   Хочется поддержать дельное предложение автора книги «И снова в бой… В. Гиллера: почему бы в самом деле не установить на московских домах, предоставивших во время войны приют госпиталям, мемориальные доски; напомнить москвичам, что здесь лежали раненные защитники Москвы?
   Живут в благодарной памяти народа подвиги наших фронтовиков-медиков. Но мы ещё многое можем и обязаны сделать для того, чтобы увековечить эти подвиги и в книгах, и в песнях, на киноплёнке и на холсте».

   Небольшое пояснение.
   Первая книга - документальная повесть Вильяма Ефимовича Гиллера (1909-1981) о СЭГе 290  - «Во имя жизни. Записки военного врача» - была напечатана в 1956 году (Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. Москва).
  На первой странице трогательные слова: «Друзьям и товарищам по Западному фронту посвящает свой скромный труд автор».

   В книге «Во имя жизни» нет рассказа о работе госпиталя в Пыжовском лесу, и о его дальнейшем фронтовом пути – до Кёнигсберга. Там он встретил весть о победе над фашистской Германией и её союзниками.
  А в новом варианте книги – «И снова в бой…»  - есть существенное добавление: о работе в Пыжовском лесу, в Минске, Вильнюсе, Каунасе, Восточной Пруссии…
   Я слышала, что именно писатель Евгений Захарович Воробьев помогал В. Гиллеру подготовить второй вариант книги.  Вильям Ефимович  после войны был главным врачом поликлиники Литфонда Союза писателей СССР.  Этот вариант книги выходил ещё и в 1981 году.
                -----------------------------
   Евгений Воробьев, Александр Твардовский и их товарищи-спецкоры; весь персонал фронтового госпиталя СЭГа 290 сделали всё, что было в их силах, чтобы помочь Красной Армии разгромить фашистов. Они и весь советский народ!
   Их самоотверженность во имя Отечества, конечно, записана где-то на Небесах.
    8 октября 2018 года