Ольга Романеева 1 тур Сказка-9

28
Дуб зелёный
http://www.proza.ru/2017/06/11/1793

Давно это было. Ещё в ту пору, когда дубы у Лукоморья красные стояли. Почему красные? А вот этого никто не знал. Да и привыкли все – красные, да и красные, ну так у всех такие, других дубов отродясь в округе не видали. Ну, а что? Дубы как дубы, жёлуди даже есть. Красные.
Вот если бы не у всех такие деревья росли, тогда да, некоторым обидно было бы. Уж шибко завистливый народ жил в деревушке. Как только углядит кто-нибудь у соседей вещицу, которой у самого нет, так и давай пакостить. Окотилась у мужика одного овца, да не простым ягнёнком – мордочка заострённая, шерсть словно в лунном свете поблёскивает, ноги сильные, губы тонкие и подвижные, ушки в стороны торчат, да не два, как у всех, а четыре. Чудо, а не ягнёнок!  Глазели на него соседи, дивились, да и не выдержал кто-то – пропал вскоре ягнёнок.
А другой мужик колодец возле дома своего почистил да всем желающим водицы чистой наливал. Вкусная, холодная, аж зубы ломит. Да только уже через неделю кто-то щедро сыпанул в колодец тот помёта куриного, и вода в нём теперь такая же, как и в других колодцах, ничем не хуже.
А ещё одна баба задумала двор свой украсить, да и высадила за плетнём цветы. Высадила, значит, и ждёт, когда они цвести начнут, взор радовать – красивые, пёстрые. Сидела всё на лавочке, на солнышке щурилась да любовалась на росточки неокрепшие, гадала, какими они вырастут да как пахнуть будут. Но так и не дождалась бабка цветочков - однажды ночью все повыдергали. А то, что осталось, потоптали. Хорошо так прошлись, от души. Погоревала бабка, да и плюнула на это дело – весь двор лебедой да пыреем ползучим зарос. А если и пробьётся из-под травы густой цветочек махонький, так даже и оглядеться не успеет, жизни порадоваться – новорожденного, только глазки открывшего, уже ночью сорвут, да ещё и ногой обязательно раздавят. Только один день и успеет миром полюбоваться.
В общем, много хлопот было у жителей той деревушки. Утром поскорее с делами домашними да со скотиной управлялись, и быстрее на улицу. Идут, вроде по надобности, мимо соседей, а сами по дворам чужим заглядывают, смотрят, всё ли на месте лежит? Один мужик чашку потерял, долго найти не мог, хорошо хоть додумался у соседа спросить, не видал ли? А тот сразу подсказал, что на крыше сарая уже который день лежит. И точно, вспомнил мужик, как коршуна от цыплят гонял, да и швырнул в него, что под рукой было. А потом запамятовал. Спасибо соседу, подсказал.
Так и жили бы, да тут Иван из города вернулся. В новенькую телегу не кляча запряжена, а пара жеребцов гнедых. На возу с тюками и сундуками Ванька довольный сидит, а рядом с ним жена. Да не простая девица, а царская дочка. Царевна, стало быть. Променяла царство на Ваньку, всё бросила, да из хором батюшкиных с ним сбежала. И ничего в том удивительного нет. Нормальная девица разве пошла бы за дурака?
Приехали они, значит, да быстрее обустраиваться в Ивановой избёнке. Царевна в доме стёкла так отмыла, что аж засверкали на солнце, зайчиков солнечных в дома напротив пускать стали. Соседи любопытные к окнам прильнули да рты открыли, наблюдая, что там Ванька с женой устроил. А он все стены зелёной краской выкрасил, а крышу коричневой. Даже трубу, и ту побелил. Заборы все поправил, крыши на сараях перекрыл. А жена всё хвалит да песни поёт, чтобы работалось, значит, ему легче. Быстро Ванька с женой всё в порядок привели, весь мусор со двора вывезли, ковры из царского приданного выбили да по всему дому разложили, и даже на ступенях крыльца дорожки красные настелили.
Соседи разом про все свои дела забыли, мимо хаживают, будто случайно, да языками цокают. А некоторые и крестятся.
Не успели жители в себя прийти, как опять новости – к молодым в гости царь со свитою пожаловал, уговаривать в город вернуться, да Ваньке обучением царскому ремеслу заняться. Но тот упёрся, ни в какую не соглашается, а жена поддакивает: никуда, мол, без любимого не поеду. Царь знал, видать, что дочка упряма, потому как не с пустыми руками прибыл – кота привёз, дочкиного любимца. Тот крупный, пушистый, чёрная шерсть с коричневым отливом, хвост столбом, а глаза зелёные-зелёные, бесовские. А ещё царь огромную собаку оставил. Для охраны, стало быть. Злющая! И слюни аж до земли. Ванька, как тесть уехал, ей сразу будку добротную соорудил да на цепь посадил. Цепь длинная, крепкая, но уж больно пёс свирепый, соседи и подойти не смели ко двору. Лишь у дуба огромного недалече стояли да в затылках чесали.
Может, народ и привык бы со временем к Ванькиному безумству – дурак, он и есть дурак, что с него возьмёшь. Да и жёнка царская дочка всё же. Боязно, как бы чего не вышло. Да случилось однажды поутру такое, что заставило всех жителей собраться у Ванькиного дома и ошарашенно пялиться на дуб, который за ночь весь позеленел. Вот прямо весь, с самых нижних веток и до самой макушки. И стоял теперь посреди деревни, весь такой неприлично зелёный. Вот такого безобразия жители стерпеть уже не могли. Нет, ну ладно всё остальное, но дуб! Зелёный! Не иначе, как Ванька в колдовстве замешан.
И зашептались сразу все, припомнили, как Ванька изменился после возвращения – ни к кому в гости не заходит, по улице, как раньше, не шляется. На шалости да на подлые дела его теперь не подбить – жену слушается и во всех делах советуется. Не, ну точно – дурак!
Завыли бабы в голос – испортили их Ваньку в городе. Был местным дурачком, а сейчас не пойми что. На балкончике сидит, очки на нос нацепил да книжки умные читает. А рядом кот на перилах лежит да глазищами так и сверкает, на любопытных соседей шипит. Да и пёс беснуется, с цепи готов сорваться. А Ваньке хоть бы хны – лежит на диване, в журнал толстый уткнулся. На пальцы лишь время от времени плюёт да листы переворачивает. А до соседей ему и дела нет, как и до дуба. Оплёванными почувствовали себя жители. Не по-людски всё это.
Погалдели и расходиться стали потихоньку. Но украдкой всё оглядывались, взгляды недобрые на дуб бросали. Не иначе, как недоброе замыслили.
И точно. Как только стемнело, послышались робкие удары топора. Вначале стучали редко и неуверенно, а потом звуки стали всё чаще и громче. По всему выходило, что не один человек зуб на дуб держит. И на Ваньку. А тот даже не выглянул из дома, словно и не услышал ничего. Лишь собака лаяла, надрываясь, да на забор кидалась. Затихло всё только ближе к рассвету.
А наутро вокруг дуба ходили удивлённые мужики да бороды тормошили – на стволе ни одной зарубки, ни одной царапины, ни единого следа от топоров. Стоял дуб, как и прежде, зелёный, ветвями качал да листвою шуршал.
Обозлились мужики, сбегали за топорами, и давай, уже не скрываясь, по-новой рубить. А дубу хоть бы что! Ванька с женой в доме затаился, да и собаки уже не слыхать. Лишь только кот по крыше ходит и рот разевает, словно сказать что-то хочет.
Бросили мужики топоры, взяли в руки лопаты и давай дуб выкапывать. Широкую яму вырыли, глубокую, аж корни мощные обнажились. Стоит дерево на корнях толстых, словно на цыпочках, да не покачнётся даже. Тогда по деревне визг пошёл – пилы дружно заработали. До самой темноты работали мужики. Кто пилил корни, кто топором махал, а кто продолжал копать. Разошлись в темноте.
А через несколько часов словно ураган налетел на деревню. Дубы красные, что разбросаны по всей деревне, жалобно заскрипели и затрещали. Треск этот по всей деревне стоял. Проснулись жители, что случилось, не понимают, а из дома выйти боятся. Так и лежали, к грохоту прислушивались. Думали, не доживут до утра. Ан, нет, обошлось.
Как только рассвело, всё затихло. Выглянули жители осторожно из окон, а вся земля листьями красными усыпана да сломанными ветками. Упали все дубы вековые, красные.
А Ванькин дуб целёхонький – стоит один посреди деревни, зеленее прежнего, и от ямы никаких следов. Не иначе, Иван во всём виноват. А кто же ещё?
Все к Ванькиному дому бегом. Калитка под напором толпы сразу рухнула, а дверь и не заперта была. Бегают соседи по дому, а Ваньки с женой и след простыл. Комнаты пустые, не то, что ковров, шторок на окнах даже нет. Ходят все, мрачно переглядываются, а тут бабы как заголосят на улице.
Мужики бегом из дома, подбегают к дубу и не поймут никак, что им жёны показать хотят. А те вверх пальцами тычут, а сами и слова сказать не могут, мычат лишь только. Задрали головы мужики, в густую листву всматриваются. Не сразу, но заметили конуру. Крепко она к стволу примотана. А потом и цепь разглядели – по всем веткам навешана, словно гирлянда. Хотели было смельчаки на дерево залезть, уже кто-то и верёвку притащил, да выглянула из конуры морда свирепая да так зубами заклацала, что все и разбежались от страха, кто куда.
Много лет с тех пор прошло, но желающих подойти к дубу поближе не нашлось. Так и сгинул Ванька с женой. Соседи лишь рассказывали, что слышали иногда тихое пение, да видели, как кот мелькает в листве, глазами зелёными сверкает. Всё ходит, цепью звенит, да что-то по-своему, по-кошачьи, говорит. Да только кто его поймёт, о чём он там бормочет? Собаку тоже на первых порах было слышно. По ночам она тоскливо выла на всю округу. Но недолго. Поговаривали, что сорвалась с цепи и убежала, не смогла на дереве жить. Ну и в самом деле – не птица же! Это только дурак мог додуматься собаку на дерево затащить.
А дубы вскоре новые выросли. Зелёные.