Новогодние каникулы. Глава 20. Подруга в нагрузку

— Рома, я так сожалею! — торопливо говорила жена. — Прости, что мы не смогли сразу навестить Матвея Сергеевича. Я ничего не знала, Леля мне послала сообщение, но я его не сразу открыла. А когда прочитала — сразу приехала в Саварск, в больницу. Господи, я и подумать не могла, что он сердечник, он же никогда не жаловался ни на что! А еще и твоя тетя Нина!.. Боже мой, какое горе!.. Почему же ты ничего не сообщил мне, я бы съездила с тобой на ее могилу! А Сашка так любил бывать у нее! Ром, я не брала его с собой в больницу, оставила у Лели, не знаю, как объяснить ему почему происходят такие страшные вещи, боюсь напугать. Ты сам должен с ним поговорить!
— Будет ли он меня слушать? И как обо всем этом говорить по телефону?
— Не надо по телефону! — крикнула в трубку его любимая женщина.
Роман тут же представил себе ее заплаканные глаза: огромные и глубокие, мокрые ресницы, покрасневшие щеки, припухшие губки, покрывающие его страстными поцелуями, горячие руки, обвивающие его шею, изогнутое тело, бьющееся в их сложных постельных танцах, и то как она стонет, когда…  Яркие фантазии грозили увести далеко, в горле внезапно пересохло, а в тесном стойле яростно взревел взнузданный дракон.
— Рома, приезжай ко мне! — всхлипывала жена. — Мне так плохо без тебя!
Голос Лизы коснулся уха, словно ласковые губы подарили нежный поцелуй. Все существо Ромки Барховцева рванулось туда, где сейчас была единственная любимая женщина, которая, кажется, простила его. Каменная стена, стоящая между ними, рушилась, огромные валуны вылетали из нее, катились, рассыпаясь в пыль, и яркое солнце озаряло ему свободный переход на другую сторону, к Лизе.
И тут он опять все испортил! Открывая рот, он почувствовал, как сердце любимой женщины оборвалось, упало на землю и покатилось, разбиваясь вдребезги, смешиваясь с придорожной пылью.
— Я не могу сейчас приехать, Лиз, — он проклинал себя, свои онемевшие губы, за то, что они произносят эти слова и не верил сам себе, что говорит это ей.
На том конце провода резко замолчали, а через минуту горько засмеялись.
— Извини, и правда, что это со мной? — чужим спокойным голосом произнесла Лиза. — Просто я расстроилась из-за болезни Матвея Сергеевича, из-за смерти твоей тетки, ты же знаешь, в каких мы были теплых отношениях. Забудь — это просто нервы. Жаль, что не удалось попрощаться с ней, но мы с Сашкой обязательно сходим на могилу. Как-нибудь, потом.
— Лиза! Я приеду к вам! Обязательно приеду! — заорал Роман в трубку.
Он попытался не дать этой проклятой стене снова вырасти между ними, но невидимый каменщик прямо на его глазах резво заделывал пробитые дыры, любовно обмазывал прочные камни скрепляющим раствором, укладывал следующие ряды кладки, все выше и выше, ехидно посмеиваясь над Ромкой! Из коридора на него с интересом посматривали обитатели квартиры, но он не обращал на них внимания.
— Лиза! Ты меня слушаешь?! Я приеду, только закончу здесь все дела, сейчас я никак не могу!
Он отчаянно кричал в трубку, но было уже слишком поздно — жена оказалась по другую сторону глухой каменной кладки.
— Ну что ты, Барховцев, — чертовым чужим голосом говорила Лиза из-за отделяющих ее валунов. — Не стоит бросать из-за нас с Сашкой свои дела. Я все понимаю, у тебя теперь своя жизнь. Ладно, пока. Ребенку я все скажу сама.
— Стой! Стой! Какая своя жизнь?! Какая, к дьяволу, жизнь?! — кричал Роман в замолчавшую трубку. — Разве у меня теперь есть жизнь?! Разве это жизнь? — добавил он уже тихо и взвыл.
В трубке послышались короткие гудки, а затем нетерпеливый голос доложил, что связь прервалась и нечего занимать линию. Сколько он просидел возле стены на полу? Кажется, прошла целая вечность. Роман был опустошен, выпотрошен, обессилен, обезножен и обезглавлен!..
И почему все так случилось, ну почему все случилось именно так?! Если бы он не приехал тогда из командировки раньше, чем она заканчивалась, то не поссорился бы с Лизой, и уж точно тогда бы он не стал ночевать в доме своей матери и ничего не узнал бы о старом погребе, не попал бы в тот клуб «Заревницы-flime», не напился бы там, не попал в полицию, не приехал бы на старую квартиру тети Любы и не встретил бы там Дарью. Но тогда все пошло бы по-другому: вероятнее всего, Дарью отправили бы в Детский дом, Марина Исхакова погибла бы в рабстве, а он, потыкавшись в разные Дома Малютки и не найдя там имени Барховцева Марина Матвеевна, перестал бы искать, а значит, чтобы обрести свою сестру он должен был поссориться с женой, заехать в Ельниково — наверное, это и было испытание, о котором он просил в больнице. Просите и воздастся вам. Получите и распишитесь. В любом случае, надо разруливать эту ситуацию, потому что скоро на работу, и если сейчас все так и оставить, то действительно, семью можно потерять.
Протерев рукой сухие глаза, Роман обернулся на обитателей этой квартиры, которые внимательно прислушивались к каждому его слову в телефонном разговоре. Обитатели быстро подались назад — их можно было понять: незнакомый мужик, заросший до самых глаз (и чего он до сих пор не сбрил эту проклятую бороду?!), ворвался в дом, лезет обниматься и твердит, что он родственник — да случись с ним такое, он первым делом спросил бы документы, а вторым — спустил бы незнакомца с лестницы, потому что фамилия другая, а также отчество.
— Марина, перестань меня бояться, — устало произнес Роман. — И собирай свои вещи, мы уезжаем.
— Куда? — обеспокоился Слава.
— К нам домой, — объяснил ему Барховцев. — Я отвезу ее к отцу, правда, он пока в больнице, но скоро уже его выпишут. Мы подождем его дома.
— Слав, я никуда с ним не поеду! — возмутилась Марина и спряталась за парня.
Инвалид схватился за стену рукой.
— Нику-у-да она не пое-е-дет! — храбро заявил он Роману.
Барховцев мысленно досчитал до десяти — не помогло — и тут же, следом, до двадцати — почувствовал, что все еще мало. После тридцати немного отлегло. Он почти смирился с тем, что на убеждения и знакомство придется потратить времени гораздо больше, чем он предполагал, торопить сестру и командовать он не мог, как бы ему не хотелось.
— Так, друзья мои, давайте проясним ситуацию, — Роман поднялся на ноги, соблюдая всяческую осторожность — чтобы ненароком не задеть — прошел мимо парня-инвалида на кухню, достал из сумки письмо матери и подал его Марине. — Прочитай.
Девушка неуверенно забегала глазами по строчкам
— Мы ничего о тебе не знали. — Объяснял Роман. — Иначе, поверь, ты давно уже жила бы в семье. Только перед самой своей смертью наша мать сообщила нашему отцу о твоем существовании, он попытался тебя отыскать в эти несколько дней, но безуспешно, а потом ему сообщили о ее смерти, и он угодил в больницу.  Да и я бы тоже тебя не нашел, если бы не помощь одного очень хорошего человека. Видишь ли, наша мать во время твоего рождения находилась под влиянием непонятной секты, похожей на сатанинскую, в роддом попала без документов, и ушла сразу же, как только смогла встать на ноги после родов, но все же сказала, чтобы тебя записали, как Барховцеву, по фамилии отца. Кстати, довольно редкая фамилия — только записали ее с ошибкой: не Барховцева, а Бархотцева, а дальше, уже при регистрации свидетельства о рождении букву «о» заменили на «а» — и ты стала Бархатцева. Имя она тебе дала сама, а отчество, вероятно придумали врачи. В тот день дежурил доктор Малявин Михаил Сергеевич — так ты и стала Михайловна. В архивной базе роддома прекрасно сохранены все истории родов за последние двадцать пять лет, мой друг специально для тебя скачал одну историю — читай!
Он протянул ей тоненький файл. Девушка нерешительно перебрала один за другим несколько листочков и смертельно побледнела над одним из них.
— Убедись, пожалуйста, что совпадает дата рождения. Совпадает?
— Да, — пискнула Марина.
— Фамилию видишь?
— Вижу. Бархотцева.
— В Дом Малютки ты поступила уже Бархатцевой — вот смотри! — жестом фокусника Роман извлек из сумки еще один файл. — Убедилась? В возрасте одного месяца отказных детей передают в Дом Малютки и ровно через месяц ты стала Бархатцевой Мариной Михайловной.
Девушка опустилась на стул, виновато и беспомощно посмотрела на своего друга-инвалида, который сидел с вытаращенными глазами, после некоторых колебаний подняла глаза на брата.
— Марина, поверь, я тоже хочу знать точно, моя ли ты сестра. — Роман старался тщательно обдумывать слова. За эти двадцать минут разговора он устал, как не уставал ни в одной своей командировке. — В письме нашей матери говорится про особую примету, можешь мне ответить, есть ли у тебя такие родинки?
Молчаливый быстрый кивок.
Марина сморщилась и закрыла лицо ладонями, на стол закапали слезы. Она плакала, как маленькая Дарья — без звука, без всхлипов, просто по рукам бежали мокрые дорожки, скрываясь в рукавах толстовки. Слава заерзал на стуле рядом с ней, попробовал утешить, погладил по плечу.
Марина не смогла бы ответить, рада она или нет обретению семьи. Пять лет после Детского дома она плотно захлопывала свою раковину, сторонилась соседей, привыкла к одиночеству и каждый день ожидала подлого точка в спину от жестокого мира. Она предпочитала затворничество с книгой всем развлечениям, не была алкоголиком или наркоманкой, старалась вести себя ровно и вежливо со всеми — и все же каждый раз при общении коллеги по работе или приятели давали ей понять, что по социальному статусу она стоит на ступеньку ниже их, чуть ли не отстает в развитии; каждый раз какие-нибудь слова собеседника напоминали ей, что она без роду и племени — отброс общества, никто из ниоткуда. Она люто хотела поступить в институт, но второй год подряд недобирала несколько баллов, хотя была уверена в каждом своем ответе на тестах и выглядела белой вороной в потрепанных перьях среди красиво и стильно одетых абитуриентов, которые насмешливо разглядывали ее, покусившуюся учиться рядом с ними. Каким-то особым зрением везде в ней распознавали детдомовку, словно на лбу у нее стояло тавро, поэтому такие, как она и кучковались, жались друг к другу — свои среди своих — никому не нужные, лишние люди. Естественно, много кому удавалось забыть прошлое, найти в жизни свою дорогу, повстречать любимого человека, но также, очень многие уставали бороться, отстаивать свое право на счастливую жизнь или просто на жилье, как например Ксюха, сдавались, начинали бродяжничать, спивались, незаметно для самих себя, скатывались на самое дно, оказывались на обочине жизни в буквальном смысле — становились бомжами и заканчивали дни в тюрьме или пьяной драке. Марине Бархатцевой непредсказуемая судьба подкинула неожиданную счастливую карту: разрушила устоявшееся привычное болото одиночества и поманила в неизвестную даль, всю жизнь казавшуюся недосягаемой, как фантастические миры из любимых книжек, как та жизнь за чужими занавесками, за которой она подсматривала из окна своей кухоньки.
— Марин, Марин, — успокаивал ее Славка.
Но трудно было успокоиться, когда душа рвалась на части. Марина трясла головой и крепче прижимала ладони к щекам, уткнуться лицом в грудь брату ей и в голову не пришло. Теперь она знала точно, что он ее брат, но все равно не находила внутри себя родственных чувств, а только стыд, словно была виновата перед ними, за то, что спряталась под чужой фамилией, чужим отчеством, и ее так долго пришлось искать. Марина даже признала в глубине самой себя, что не готова к такому подарку судьбы, ей необходимо было остаться одной, успокоиться, подумать, может быть, позвонить Ирине Владимировне, с которой она не общалась уже больше трех лет, попросить совета, но человек, который назвался ее братом торопился и ждал ответа прямо сейчас. Принять единственное правильное решение было сложно — Марина мучилась и страдала, хотела окунуться в новую жизнь и боялась ее. Никто из сидящих рядом не мог ей помочь.
— А что этот козел здесь делает?! — возмущенно рявкнули сзади.
От неожиданности все трое вздрогнули, Марина поспешно вытерла глаза. Увлекшись расследованием тайн семьи Барховцевых, они и думать забыли про Ксюшу. Та стояла на пороге кухни босиком, в мятой борцовке, ее трясло, красные воспаленные глаза щурились, синие губы прыгали — пошел отходняк — обхватив себя руками, чтобы немного согреться, Ксюха протискивалась на кухню, она хотела пить.
Роман молча разглядывал девушку, которую несколько дней назад провожал в больницу, но теперь она уже не вызывала в нем сочувствия — эта маленькая дрянь села на шею его сестре и очень там удобно устроилась, свесив ножки, но теперь этому пришел конец, достаточно она на ней поездила.
— Проснулась, цыпочка? Объясни-ка мне для начала, что сама здесь делаешь?
— Отвали! — грозно взглянула Ксюха на Барховцева. — Он кто такой вообще?! — потребовала она отчета от друзей.
— Ксю-у-ха, это…, — Слава попытался их познакомить, но был слишком медлителен.
— Да мне фиолетово, кто этот козел! — перебила она парня. — Зачем вы его впустили?! Дураки что ли совсем?!
— Эй! Кажется, я тебя уже предупреждал, чтобы ты укоротила свой язык!
— Пошел ты! — не испугалась Ксюша. — Славка, звони в полицию Михал Михалычу, скажи, что к нам забрался маньяк!
— В полицию?! — расхохотался Роман. — А давай я сам туда позвоню! Пусть они приедут и полюбуются на тебя, посмотрят на твоего друга, понюхают, чем здесь вся квартира провоняла, и неплохо бы вам приготовить паспорта! Ну так что, звонить?
Ксюша оторопело моргала.
— Запоминайте, дети мои, — продолжил Барховцев. — Ваша беззаботная жизнь за ее спиной (кивок в сторону Марины) сегодня закончилась, усекли? Постарайтесь усвоить этот факт и смириться.
После таких обличительных слов любой нормальный постоялец быстренько собрал бы вещички и отправился по месту регистрации, по своей наивности Роман этого и ждал, но он ошибся в расчетах. Мозги Ксюши были повернуты совсем в другую сторону, не как у обычных людей, а какая каша кипела под черепной коробкой Славы не смог бы разобраться никто. На глазах Барховцева лица двоих приятелей его сестры вытянулись, но пока парень-инвалид поднимался со стула, Ксюша среагировала по-своему:
— Марин, он что, в кутузку тебя забирает?!
Девчонка смотрела на Романа с неприкрытой ненавистью и, казалось, готова была вцепиться зубами ему в глотку. Барховцев спокойно выдержал взгляд полный ярости и сам был готов бросить ответный вызов — еще бы эти двое не злились: кто же теперь будет воровать для них еду в больничной столовке и снабжать деньгами на очередную «ракету»? Марина неопределенно качнула головой — она все еще разбиралась в себе
— Ксю-у-ха, по-о-дожди, — пытался успокоить подружку Слава, но пока он поднимался и приводил в равновесие свое непослушное тело, Ксюша налетела на Романа, как буря в пустыне на караван верблюдов.
— Не трогай ее, ты, скотина! — не думая о последствиях, она изо всех сил пнула Барховцева по ноге. — За паршивый косяк не забирают! И это мы со Славкой шмаляли, а не она! Она вообще не курит!
Роман еле успевал отстраняться и уворачиваться, за пять минут Ксюха отбила ему все ноги и ни разу не дала себя схватить, нападала и тут же отскакивала. В глазах у нее горела неукротимая решимость японского смертника, ведущего самолет на вражеский авианосец. С большим трудом Барховцеву удалось поймать ее и скрутить. В его руках Ксюша заверещала, как резаная:
— Свинья! Скотина! Горилла! Справился с девушкой! Выпусти меня, урод!
Марина со Славой кинулись ей на выручку, но лезть в драку для парня-инвалида было чистым самоубийством, и по детдомовской привычке защищаться от более сильных противников он заорал так, что Роман чуть не подпрыгнул от неожиданности. Марина топталась возле него, тянула Ксюху на себя, но дотронуться до своего брата, назвать его по имени не могла решиться.
— Отпустите ее!
Мысленно чертыхнувшись, Роман плюхнул Ксюху на стул.
— Двинешься — выкину из окна!
В ту же секунду он понял, что напрасно это сказал — испугались все трое: побелели и замерли — в их жестоком мире такая угроза вполне реальна. Воцарившееся звонкое молчание наотмашь ударило Барховцева по ушам.
«Идиот! — обругал он сам себя. — С кем я воюю? Это же дети! Они и без меня все задерганные.»
— А чего скисли? — Роман постарался растормошить ребят, улыбнулся бодро, с деланым оживлением. — Разве мы не устроим прощальный обед? Так, что тут у нас съедобного?
В холодильнике скромно стоял начатый пакет молока, подсохший кусочек сыра, немного овощей дожидались своего часа, в двери одиноко торчала бутылка пива. Да-а, особо не разгуляешься.
— У нас есть суп, — подала голос Марина.
Слава незаметно сглотнул, Ксюша не шевельнулась.
— Суп надо съесть, — объявил Роман. — Зачем ему пропадать? А вот кофе, ты, сестренка варить не умеешь, так что, пожалуй, я сам сварю.
После обеда Слава засобирался домой, в пластиковый контейнер ему вытряхнули остатки вермишели с курицей. Марина пошла проводить его до маршрутки, иначе инвалиду трудно было бы сохранить без потерь свой ужин, к тому же она должна была заехать на работу, написать заявление на отпуск за свой счет, а также хотела немного остудить разгоряченную голову, поразмышлять на свежем воздухе. Ксюха не подумала собираться, сидела на стуле, подтянув колени к самому подбородку, и сверлила Романа мрачным взглядом.
— Ты все наврал, да? Никакой ты ей не брат.
— Почему же? Обычно я не вру.
— Так не бывает, чтобы в двадцать два года объявился брат!
— Ну… У всех по-разному, — Роман пожал плечами.
— Она никуда не поедет и лучше бы тебе проваливать, откуда ты там появился, — Ксюха была настроена враждебно.
— Боишься остаться одна? — догадался Барховцев и не стал щадить ее. — Правильно боишься. Придется идти работать или опять стоять на дорогах — уж я наслышан, чем ты промышляешь. На панели жесткая конкуренция, а ты не в лучшей форме: любишь наркоту, и вид, так прямо и скажем, не вызывает никакого желания.
Мрачно нахмурившись и громко сопя, Ксюша посмотрела на него из-под бровей.
— Чтоб ты сдох, ублюдок! — с чувством высказалась она и поплелась в комнату. Вскоре Роман услышал, как она там плачет. Ничего, ничего, лучше разрубить сразу — может задумается.
Он расположился за столом и набрал Пашкин номер — вот еще одна проблема: брат запал на Марину-стриптизершу, запал всерьез и, кажется, надолго, видимо тогда еще, когда они втроем с Сэмкой рассматривали снимок, выложенный в Интернет. Тетя Люба с удовольствием возилась с Дашкой, но видеть невесткой женщину с такими снимками не хотела.
Да, ее взрослому сыну давно пора жениться — ей совершенно не нравится время от времени сталкиваться по утрам в ванной с девушками, которые тайком остаются у него — какой пример для Катерины, хоть та уже и выросла! Она еще ребенок ребенком, несмотря на свой двадцать один год, и Вадик хороший мальчик, а родители его просто золотые люди, но Катя вся под влиянием старшего брата, и не хватало ей, матери, столкнуться утром еще и с Вадиком! Да что тогда начнут говорить соседи, что новые жильцы устроили в их доме настоящее гнездо разврата! Мариночка очень красивая девочка — это и под повязками видно, может быть она и человек хороший, а дочка у нее — чистое золото: воспитанная, послушная, заботливая — замечательный ребенок, прямо жалко возвращать матери с такой профессией. Опять ведь будет одна сидеть, а если в следующий раз к ней войдет не такой порядочный человек, как он, Роман, а какой-нибудь маньяк и жулик?! (Жуликов тетя Люба боялась и не любила.)
На этом месте тетка принялась причитать и охать, но племянника из тисков не выпустила. Его же отвел Господь, не позволил, чтобы Марина оказалась его сестрой! На это Роман слабо сопротивляясь вякнул, что может, Бог приберег Марину для Пашки, ведь не может же он жениться на сестре. За эти слова Барховцев получил по лбу деревянной толкушкой, так как тетя Люба как раз мяла картошку в кастрюле, и, обреченно вздохнув, пообещал поговорить с братом, в глубине души он и сам был такого же мнения, но сомневался, что Пашка его послушает.
Свои мысли он постарался донести до брата в доступной форме, когда тот вышел провожать его. Да, красивое личико; да, потрясающая фигурка, — но она работает стриптизершей! Это только называется «танцовщица», Пабло, а как насчет эскорта и остальных услуг?! А если твою жену узнают, когда вы с ней, допустим, в магазин пойдете? Приятно тебе будет? Заревницы — практически деревня, все друг у друга на виду: половина города у тебя в друзьях, вторая половина в приятелях и знакомых, а если кого-то не знаешь лично, то наверняка узнаешь в лицо. Да, конечно, по клубам ходят только единицы, но где гарантия, что эта самая единица не окажется близким твоим знакомым и не ткнет тебе в лицо, что твоя жена танцевала для него приватный танец? Да и вообще, Пабло, жена не должна быть б/у или, как теперь выражаются «с пробегом», а твоем варианте еще и «с прицепом». Дашку трогать не будем, она замечательный киндер и не виновата, что у нее такая мать, но жена должна быть твоя и только твоя. А ты в курсе, что, мягко выражаясь, доступная женщина — это диагноз на всю оставшуюся жизнь, это отпечаток на характере, это привычка манипулировать мужиками, строить им глазки — это уже сидит в печенках, лежит на подкорке! Ты сам никогда не сможешь доверять ей полностью и сам же будешь мучиться, страдать и проклинать тот день, когда потерял голову. Не понимаю я тебя, Паулюс: у тебя полно девчонок, твоя мать не успевает лица запоминать!..
— Для меня она честная, — коротко ответил брат, глядя прямо в глаза, — припечатал. — «Пробег» не волнует, «прицеп» нравится. Ты сам готов был подраться со мной, когда думал, что она твоя сестра. А я вот, не понимаю, как можно из-за какой-то ерунды разводиться с Лизой?!
После разговора они чуть не поссорились (вот он, первый звоночек!), попрощались сдержанно, и Роман уехал с противным чувством, что не сумел убедить брата. И сейчас, набирая его номер, волновался, терять Пашкину дружбу он не хотел. Брат ответил сразу, голос звучал насмешливо, как обычно, но все же Барховцев различил в нем вызывающе-упрямые нотки:
— Привет, Ромуальдо! Нужна группа поддержки?
— Я ее нашел, Пашка.
— Как обстоит с особой приметой? — деловито поинтересовался брат.
— Совпадает.
— Даже боюсь спрашивать, как ты это узнал.
— Легко: я спросил — она ответила.
— Можно еще пройти тест ДНК.
— Дурак ты, Макаров, — рассмеялся Роман. — Представляешь, я ее сразу узнал, как будто видел уже. Она — вылитый папа.
— А кто тебе сразу сказал, что Сэмка — гений?
— Я у него в долгу, — вздохнул Барховцев. — Как только доберусь до дома, переведу деньги.
— Марину завтра выписывают, — сообщил брат.
— Ну прекрасно! — бодро ответил Роман. — Как она?
— Молчит. Повязку пока оставили, промывать нос надо три раза в день, закапывать, показаться в поликлинику, но у нее все документы у матери в Вяземках, и полис тоже.
— Далеко эти Вяземки?
— Да нет, сорок минут езды, но я не хочу, чтобы она появилась там с таким лицом, так что поедем с Дашкой вдвоем. Адрес она знает: дом рядом с высоким деревом, и канава, где гуси плавают.
— А еще там петух Борька — ее злейший враг.
— Вот и разберемся с ним на месте.
— А тетя Люба как? — осторожно закинул удочку Роман.
— Вот за что я свою мать уважаю, Романыч — так это за то, что она не любит капать на мозг, как ты, например, и навязывать свое мнение. С утра она озаботилась, что моя комната нам будет маловата, сегодня двигаем мебель, таскаем тряпки из ее комнаты в мою и обратно, а завтра заселяем Марину с Дашкой. Матушка будет пока спать в Катюхиной комнате, а после в мою переедет.
— То есть, вы с Мариной пока не вместе?
— Ромуальдо, ты прям старый извращенец! Дай оклематься человеку! Мы с ней пока мало пообщались, она молчит все время, но радуется мне, я вижу.
— Совет, да любовь, — благословил Роман. — Я же просто переживаю за тебя.
— Да я знаю, — успокоил его Павел. — Только тебе, по старой дружбе и позволил высказаться, а другому сразу бы набил морду, и потом, считай, что твой благородный порыв я заценил: кто, если не родственники скажут тебе правду в глаза.
Барховцев тихо рассмеялся и отключился, на душе стало легко. Ловко тетя Люба его использовала в своих целях! Ну да ладно, пусть Пашка будет счастлив с Мариной, ей крепко досталось от жизни, возможно, тихую семейную гавань она воспримет, как награду за перенесенные страдания. Роман убрал телефон в карман джинсов и оглянулся. Его сестра уже вернулась и с виноватым видом тихонько стояла на пороге кухни.
— Я не могу с вами уехать.
— Как это не можешь? — не принял отказа Роман. — Еще как сможешь, к тому же, это не обсуждается, отец тебя ждет не дождется.
Марина помолчала. Слова, которые она подготовила, пройдясь по морозу, как нарочно вылетели из головы, а ведь несколько минут назад она так складно, уверенно и убедительно проговаривала их самой себе, закрепляла, поднимаясь по лестнице, и уже готова была выпалить их в лицо свежеиспеченному брату, но тот, как нарочно, разговаривал с кем-то по телефону. Постояв всего две минуты в дверях, посмотрев на высокую фигуру чужого бородатого мужчины, занявшего собой всю кухню, Марина упустила ниточку разговора, за которую держалась всю дорогу и убедительные слова разбрелись в ее голове, как дикие козы по горам, а те, что она произнесла, самой показались жалким лепетом.
— Ксюха останется одна, ей некуда идти.
— Ладно, убедила, — согласился Барховцев. — Пусть Ксюша остается в этой квартире. Потом, если захочешь, ты сможешь оформить ей временную прописку, чтобы все было законно, или подписать дарственную — тебе эта квартира уже не нужна.
Глаза Марины вспыхнули интересом, но тут же погасли.
— Она одна не сможет, она же не работает — ей не на что будет жить.
— Ну так пусть выходит на работу, — предложил Роман.
— Ее не берут никуда! — голос Марины наполнился слезами. — Больше недели нигде не держат! Она… Она больна, понимаете?!
Барховцев чуть не рассмеялся, но вовремя себя удержал. Сестренка стояла перед ним такая маленькая, трогательно-беспомощная, по-детски наивная, просто трудно поверить, что ей уже двадцать два года — рассуждения, как у шестнадцатилетней дурочки. В загадочную болезнь Ксюши он не поверил ни на грош, то есть, он согласен был, что она больна — болезнь под названием наркомания видна невооруженным взглядом — а ты, Марина-простушка, жалей ее, работай в три смены, таскай еду из столовки, снабжай деньгами на ханку и на косяки.
— Чего ты перед ним стелешься? — прошипели сзади. Ксюха услышала голос подруги и вышла из комнаты. — Не говори ему ничего! Если не хочешь с ним ехать — нечего оправдываться — это его проблемы! Явился тут!
Барховцев открыл было рот, чтобы растолковать Ксюше, какие у нее начнутся проблемы через часок-другой, но тут в дверь позвонили: самоуверенно, нагло, по-хамски.
— Вы ждете кого-нибудь?
Девчонки помотали головами: Марина испуганно и тревожно, Ксюха — подозрительно задумчиво. Роман понял, что у него действительно появилась неожиданная проблема — вот она, стоит вместе с ним в прихожей, одетая в чужую майку-борцовку, и пока она рядом с его сестрой, вот такие внезапные звонки будут их преследовать постоянно.
— Открывай, сука! — в дверь долбанули ногой. — Думала, не найдем тебя?!
— Идите в комнату, — прогнал девушек Роман.
Те поспешно скрылись. Барховцев посмотрел в глазок и удивленно поднял брови. На площадке, держась друг за друга стояли два молодых парня-алкоголика, причем один из них все еще поспешно допивал свою бутылку. Роман открыл дверь.
— Ну?
Алкаши чуть отступили перед ним и принялись обсуждать друг с другом.
— Этот парень?
— Не-а, тот хромой был.
— А это тогда кто?
Обсудив, они снова уставились на Барховцева.
— Мужик, а ты кто?
— Там одна из девок должна нам деньги, — икнув, сообщил один из них. — Пускай отработает!
— Или гонит бабло, — предложил выбор другой.
Роман поддернул вверх рукава джемпера.
— А я предлагаю другой выбор: или вы уходите отсюда сами и забываете дорогу, или я вам помогу спуститься с лестницы.
— Не, мужик, их же там двое, нам только одна нужна.
Пьяные парни не поняли добрых намерений, попытались еще раз объяснить Барховцеву, как он неправ и, не найдя понимания в его лице, постарались обойти препятствие и проникнуть в квартиру. Одного из них Роман развернул и дал пинка, второму врезал по морде — все произошло быстро и с наименьшими затратами усилий. Алкаши скатились по ступенькам на ближайшую лестничную площадку, некоторое время побарахтались там, безуспешно стараясь подняться на ноги, но скоро выдохлись, утихли и шумно засопели, сладко заснув с чувством выполненного долга. Возвращаясь в квартиру, Барховцев с омерзением увидел, как под одним из них растекается зловонная лужа.
— Все, разговоры окончены! — скомандовал он подругам. — Быстро собирайтесь, мы уезжаем из этой клоаки.
— Меня ты тоже берешь? — уточнила Ксюша.
— Беру, черт с тобой! — ругнулся Барховцев. — На мне ты особенно не поездишь, поняла?
В глубине души Роман чувствовал, что совершает огромную ошибку, но как оставить тут девчонку, зная, что к ней могут ворваться, избить, а возможно, и убить. Хоть она и дрянь, но заступалась за Марину, когда думала, что он, Барховцев из полиции. Ответственность за ее судьбу передалась от сестры, как заразная бактерия.
— Поняла! — Ксюша метнулась собирать вещи.
Через полчаса они стояли перед ним, одетые, как из одного инкубатора: темные куртки, темные джинсы, за плечами рюкзаки. Из-под темных вязаных шапок на Барховцева выжидательно уставились две пары глаз.
«Покоя мне больше не видать», — догадался Роман.
Всю дорогу до Росников в голове крутилась дурацкая фраза: «Мы должны быть в ответе за тех, кого приручили.»